Резиновая маска повернулась в сторону Ларисы и спокойно ответила:

– Да. Ты, надо полагать, удивлена?

И, не дожидаясь реакции Ларисы, Мороженый сорвал маску со своего лица.

Она долго не могла понять, почему в тот момент не упала в обморок. Ведь это было как обухом по голове – перед ней, бывший всего лишь секунду назад Виталием Мороженым, стоял ее одноклассник, Михаил Шумилин. Тот самый, в сердце которого вонзился нож. Он был жив, здоров и даже позволил себе ухмыльнуться при виде остолбеневшей Ларисы.

– Рассортируйте их, пожалуйста, – бросил он двум парням в камуфляже, стоявшим рядом. – Его в шестой, ее в пятый. Мне необходимо с ней поговорить. И без насилия, пожалуйста…

Охранник слегка подтолкнул Ларису в направлении аллеи, которая вела к пятому домику, где они провели с Евгением ночь.

Когда они зашли в домик, первой фразой Шумилин-Мороженый задал тон разговору:

– В мире слишком много зла, дорогая Лара!

– И ты – один из ярчайших его представителей, – ответила Лариса, яростно глядя на него и крутя связанными за спиной руками.

– Ты сама все прекрасно видела. Разве можно назвать этих выродков людьми? По-моему, это просто мясо…

– В таком случае кто ты?

– А я им не являюсь. Я лишь использую мясо в интересах искусства.

– Слушай, ты всегда был таким сумасшедшим или в школе только прикидывался?

– Прикидывался. Если ты заметила, я всегда держался особняком в классе. Я был слишком средним, слишком серым. Но в любом человеке заложено стремление где-то стать первым.

– Ты знаешь, лучше быть серостью, чем таким великим, как ты…

– Это всего лишь частное мнение, – улыбнулся Шумилин.

Ларису вдруг поразило то, что они разговаривают совершенно спокойно. Она после первоначального шока, вызванного демаскировкой Мороженого, успокоилась. Все-таки школьные годы значат многое. Она абсолютно не испытывала никакого страха перед рядом стоящим режиссером, который отправил на тот свет, видимо, не один десяток людей. И все потому, что подсознательно она не представляла себе, чтобы тот, с кем она была знакома с детства, мог причинить зло именно ей.

И вдруг она вспомнила то, что поразило ее в самое сердце.

– Миша… Но твой отец…

– Мой отец? – спокойно переспросил Шумилин. – Он – тоже мясо. Может быть, даже еще более отвратительное, чем то, что ты видела сегодня.

– Но… У меня это не укладывается…

– Сейчас ты спросишь, кто же тогда я, если во мне течет та же кровь? Это сложный вопрос, но я постараюсь ответить. Во-первых, детство мое было абсолютно безрадостное. Отца ты видела на экране, мать наблюдала воочию. Если первый – животное, то вторая – просто глупая гусыня. И ты можешь мне сколько угодно говорить о зове крови и прочей подобной ерунде, вбитой тебе в голову с другими прогнившими догмами. Я объективно оцениваю реальность. И ему, и ей на меня, кстати, всегда было просто наплевать. А после того как мой папаня изнасиловал маленькую девочку, для меня он просто перестал существовать. Все то хорошее, что он делал мне когда-то, померкло и испарилось из моей памяти.

– И ты что же, сам его нашел и…

– Нет, – снова прервал Ларису Шумилин, словно уже заранее зная, о чем она будет его спрашивать. – Его нашел наш селекционер Булкин, – которого потом мы наказали за предательство, – по наводке номинального хозяина нашего так называемого «Нового Голливуда».

Шумилин обвел руками пространство.

– Мой папа умудрился сбежать из зоны. Где он скитался и как оказался в поселке для «новых русских», я не знаю, да мне это и малоинтересно. Но обнаружил его Булкин сидящим на цепи у одного из одуревших от большого количества денег бизнесменов, который держал его заместо собаки. Представляешь?

Лариса промолчала. Она прекрасно видела все это своими глазами, но решила не говорить об этом Шумилину. Она сказала о другом.

– Кстати, у меня есть для тебя информация, которая, возможно, тебя заинтересует. Если ты, конечно, не дошел еще до такого извращения и сам не являешься инициатором этого выходящего за все рамки разумного действия…

– О чем ты? – недоуменно воскликнул Михаил.

– Подожди… Я тебе даю эту информацию, а ты мне говоришь, кто здесь всему этому делу хозяин. Идет?

– Смотря какая информация…

– Насчет того угристого типа, которого я преследовала…

– Что ты можешь сказать насчет него? – Глазки Шумилина-Мороженого заинтересованно заблестели. – Где вы его подцепили?

– Как бы он не подцепил здесь вас всех. Что не удалось Булкину, то, возможно, удастся ему.

– О чем ты говоришь? – Шумилин все больше изумлялся.

– Ты знаешь о том, что он работает на кулинарной ниве и кормит весь наш Ленинский район пирожками с бомжатиной?

– Че-го?! – Шумилин вытаращил на Ларису глаза и судорожно сглотнул слюну. – Че-го?!

– Пойди прочисть уши! – ехидно сказала Лариса. – Мы его застукали в кафе, куда он сдавал фарш из твоих актеришек, которых ты отправил в тираж.

– Ах, с-сукин ты с-сын! – застучал в ярости по стене домика Шумилин. – То-то я гляжу, что он все торчит в своем морге, Обжора, маньяк хренов! Черт, жалко, сценарий уже написан, и фильм этот последний, а то нашлась бы ему достойная роль. В финале картины его преподнесли бы на блюде зажаренным с помидорчиком и лучком и пипл схавал бы его тушу за милую душу!

Шумилин сам не ожидал, что у него получится так в рифму, и мерзко захихикал.

– Это плагиат, Миша! – снова съехидничала Лариса. – Это уже было у Гринуэя. Или ты не смотришь фильмы других, нормальных режиссеров?

Шумилин промолчал. Потом вдруг просветлел, нервно рассмеялся и заметил:

– Впрочем, это не имеет значения. Хотя… А как ты узнала? – Он вдруг опять помрачнел.

– Что, боишься? Я тебя могу успокоить – в кафе никто об этом не догадывается… А догадалась об этом я сама. Слишком уж он отвратительно выглядел у тебя в прошлой финальной сцене… Но ты не отвлекайся от темы. Итак, имя хозяина?

– Да пожалуйста, – скривился Шумилин. – Это нефтяной магнат Мудров. Он в поселке для «новых русских» частый гость… Он-то и будет отвечать, кстати, за все те безобразия, которые здесь творились. Он лишь номинальный хозяин, и здесь, и в своей компании. А про настоящего я тебе все равно не скажу.

– Почему? Нам ведь все равно отсюда живыми не выбраться…

– Не факт, – покачал головой Шумилин. – Но об этом потом. Ты хотела узнать про отца? Пожалуйста… Когда Булкин его привез, я был шокирован двумя вещами. Во-первых, что я узнал в нем своего отца. Он меня при этом не узнал, потому что перед актерами я в основном появляюсь в маске. Во-вторых, тем, как он себя вел, как у него текли слюни, когда привозили проституток, как он при всех занимался онанизмом. Словом, тьфу три раза! Передо мной предстало животное, которое просто грех было не использовать… И я приговорил его, дав ему одну из главных ролей в «Мясе». Он, собственно, и воплотил это название. Но мне было жалко его – актер от бога! – Шумилин картинно вздохнул. – Вернее, таковым его сделали водка и зона… А как мне было жалко расставаться с собственным именем! Но сделанного не воротишь… Кстати, тебя мы могли ликвидировать легко, так же как этого жадюгу Булкина, из-за которого, собственно, вся каша заварилась. Но я тебя пожалел. Не стал говорить о тебе никому. Может быть, пожалею и сейчас.

– Не нужна мне твоя жалость! – хрипло выдавила из себя Лариса.

– Ты можешь отсидеться здесь, – продолжал Шумилин, словно не слыша ее. – Потом придумаешь легенду для друзей и знакомых, где ты пропадала, а если будешь совсем умной девочкой, то про тебя и вовсе забудут. Я могу постараться… Мне-то, в общем, все равно. Я снимаю этот фильм и уезжаю за границу. Под другим именем, естественно. Михаил Шумилин умер, этому есть кинематографическое свидетельство. Мне сделают новый паспорт – и, прощай, немытая Россия!

– Как ты подстроил собственную смерть?

– О, это элементарно, Лара! Современная кинотехника позволяет сделать многое. Удивительно! Сейчас приходится изощряться, чтобы люди поверили, что убийства на ленте подлинные, что кровь – это не кетчуп, а человек в момент убийства – не манекен. Словом, компьютер убивает все живое. Я начну с самого начала. Когда ты приехала ко мне в Москву, где, кстати, я бывал довольно редко, в основном время проводил здесь, на съемочной площадке, я был ошарашен. Ведь эти фильмы не предназначались для широкой продажи. Значит, кто-то из тех, кто имел доступ к пленкам, решил заработать налево. Вот почему я так откликнулся на твое предложение выяснить, чьих рук это дело. Когда выяснилось, что это Булкин, и когда ты зашла в подъезд, дабы узнать, куда он направлялся, я позвонил к себе домой, к Сергею Николаевичу, моему помощнику. Ты должна его помнить, ты помешала съемке эпизода, который вошел в мой новый фильм…

– Кстати, как он называется?

– «Праздник Святого Мальтуса». Если ты помнишь, был такой мудрый англичанин, который говорил, что войны полезны человечеству, ибо освобождают планету от перенаселения. В современных условиях это означает, что обществу на пользу различного рода санитарные акции типа тех, что я пропагандирую в своих фильмах. Всю грязь – бомжей, наркоманов, уголовников, проституток и так далее – каленым железом вон из живого мира! В лучший мир, как называете его вы, христиане… Кстати, неплохо вы сыграли сегодня. И слова правильные говорили. Не зря я на вас кресты нацепил. Но, Лара, ваша идеология лицемерна. Сколько людей, которые носят кресты и грешат при этом по-черному! Да и ты, и твой муженек, я думаю, ради денег готовы сделать многое. А я предлагаю совсем другое – совершенно открыто, обнаженно…

– Я не дослушала насчет того, как ты угнал мой «Вольво»… – Ларису начало утомлять шумилинское антихристианское философствование.

– Все очень просто. Подъехал Сергей Николаевич с двумя ребятами, мы быстро справились с Булкиным и на трех машинах отправились сюда. По дороге и «Вольво», и «Опель» бросили.

Мороженый посмотрел на часы и вздохнул.

– Ну, ладно, Лара, мне пора идти. Сейчас будут подъезжать люди для участия в массовке, финальной сцене. Для тебя и твоего мужа тоже приготовлены маленькие, но, увы, немые роли… Вы будете олицетворять парочку Христов, в мужском и женском обличье. Костюмы и другой реквизит получите у охранников. По окончании съемок еще раз поговорим насчет вашего будущего.

Шумилин улыбнулся Ларисе и удалился из домика.

Лариса сидела в оцепенении, наверное, с полчаса. Она не видела, да и не могла видеть из зарешеченного окна домика, как в «Новый Голливуд» одна за одной подъезжали машины, из которых выходили люди. Много людей, женщины и мужчины различного возраста.

Это была массовка.

Им всем раздали разные маски, и в них они все собрались за огромным общим столом, который был установлен в столовой бывшей турбазы.

По сценарию там должен был состояться пир, посвященный учреждению ордена Святого Мальтуса, и произойти главное жертвоприношение.

Когда все приготовления были закончены, на Ларису поверх ее одежды, не развязывая рук, накинули какую-то мешковину. На Евгении, которого она увидела сразу же после того, как вышла из домика, было точно такое же одеяние. Поверх мешковины им на грудь повесили два огромных креста и перед самым входом в столовую засунули в рот кляпы.

Маски за столом были самые разнообразные: зайцы, волки, лисы, шуты, черти, вампиры, особо выделялись маски в виде половых органов и орудий убийства (ножей, пистолетов).

Сам Шумилин-Мороженый в своей излюбленной резиновой маске восседал на троне, который находился на возвышении.

Только два человека из огромной, почти в сотню человек, толпы были без масок. Лариса узнала в них местных провинциальных комиков Дмитрия Капитанова и Михаила Сулькова. Они были одеты в черные строгие костюмы с бабочками.

Как только они с Евгением появились в столовой, на них сразу же были направлены камеры, и конферансье начали вещать.

– Итак, к нам явились гости, господа! Это наши антиподы, идеологические противники! – начал взахлеб говорить Капитанов, подражая голосом напыщенной манере спортивных комментаторов. – На их лицах написана скорбь, господа! Но они – чужие на этом празднике! Посмотрите, как они смиренны в этих хламидах! Посмотрите, как они несчастны! Но они безвредны, они просто наблюдатели…

– Они бессильны помешать наступлению новой эпохи и ничего не могут противопоставить ордену Святого Мальтуса! – подхватил эстафету Сульков. – Да здравствует магистр ордена!

Капитанов и Сульков повернулись к трону, где восседал Мороженый, и отвесили ему поклон. Тот в ответ снисходительно склонил свою резиновую голову.

Вдруг зазвучала музыка. Это был марш «Шпацирен, шпацирен, геноссе официрен». Под звуки бравого марша охранники ввели в зал еще одного бомжа. Когда он вышел на самую середину зала, зазвучала барабанная дробь. Двое других парней внесли в зал металлический крест и установили его недалеко от стены. Бомжа привязали к кресту. Он уже понял, что с ним сейчас будет происходить, и отчаянно замычал. Поскольку рот у него был свободен, Лариса поняла, что он глухонемой.

Из боковой двери показался еще один человек, который нес в руках зажженный факел. Отвесив ритуальный поклон Мороженому, он подошел к бомжу, выждал паузу и медленно поднес факел к волосам распятого.

Волосы вспыхнули, глаза несчастного закатились, он бешено замычал и задергался. Зазвучал олимпийский гимн, все присутствующие встали.

И вдруг откуда-то снаружи раздались странные хлопки и приглушенные крики. Спустя минуту в зал вбежали люди в камуфляже и заорали:

– Шухер! Атас!

Мороженый удивленно повернул голову в их направлении. А еще спустя несколько минут в зал ворвались люди в другой камуфляжной форме, в масках и, наставив на пирующих людей автоматы, приказали:

– Всем лечь на пол! Бросить оружие!

Оператор с камерой заметался. Мороженый отреагировал хладнокровно, крикнув:

– Продолжать снимать!

Однако его никто уже не слушал. В стане масок, сидевших за столом, началась паника. Все, толкая друг друга, бросились на пол, выполняя приказание автоматчиков. Человек, который зажигал огонь у креста, бросил факел на пол и пытался спастись бегством в дальнюю дверь. Благо, пол столовой был цементным, и пожара не случилось.

А бомж продолжал пылать на раскалившемся докрасна кресте.

Когда стало ясно, что массовка в зале неподвижна и распластана на полу, в столовую вошел человек. Это был Вольдемар Александрович Мурский, подполковник ФСБ.

Он, оглядев поле брани, подошел к пленникам, вынул у них кляпы изо рта и приказал одному из автоматчиков развязать им руки.