Глава 21
День десантника этим летом прошел на удивление тихо. Если не считать мелких эксцессов, случились только три крупные драки: на Патриарших, как полагается, в парке Горького и в Лосином острове. К ночи ОМОН отвели в казармы, хотя приказ о повышенной боевой готовности никто не отменял — отряды могли примчаться на любое место происшествия по первому зову остававшихся на улицах усиленных патрулей милиции.
Основная масса бывших десантников и бойцов спецназа ГРУ отдебоширила и расползлась по домам, чтобы утром опохмелиться и на год упрятать в шкафы голубые береты и слегка прогнившие под мышками полосатые тельняшки. Лишь единицы из них все еще рыскали по городу в поисках «поддачи» и приключений. Было около двух часов ночи. Погода стояла безветренная, продолжало тянуть жаром от раскаленного за день асфальта. Невдалеке отражала свет редких фонарей ровная, как зеркало, гладь Верхнего Царицынского пруда.
По темной аллее медленно двигались две фигуры.
Привыкнув к полумраку, можно было рассмотреть довольно высокого худощавого мужчину в очках с металлической оправой, за стеклами которых лихорадочно поблескивали глаза. Он без умолку говорил и картинно жестикулировал, то и дело поправляя на плече ремень портфеля из искусственной кожи. Под руку его держала броско разодетая по последнему писку моды деваха, которая с нескрываемым восторгом смотрела на спутника, изредка дурновато посмеиваясь и бросая невпопад короткие замечания нетрезвым голосом.
— Считается, что западное общество индивидуалистическое. Это полный абсурд, — «запрягал» очкарик. — На Западе человек, чтобы избавиться от всепроникающего влияния общества, в первую очередь выбрасывает телевизор, перестает читать газеты, но этого мало, и тогда он вынужден сбегать куда-нибудь в Гималаи. А на Востоке каждый человек считается уникальным созданием, сыном божим. И поэтому ему достаточно углубиться в себя, и никуда уходить не надо.
Как говорится в одной сутре: рыба, если хочет покинуть косяк, выбрасывается на берег, где задыхается; тигр, если хочет уйти из стаи, приходит в город, где его ловят и сажают в клетку; истинный же мудрец никогда не сбегает от толпы, а поэтому он неуязвим!
— Эй ты, философ, бля! — раздался сзади пьяный голос.
От неожиданности очкарика передернуло. Он замер как вкопанный, и на лбу его мигом выступили капельки холодного пота. Спутница испугалась меньше. Почти невозмутимо оглянувшись через плечо, она потянула кавалера за локоть:
— Не обращай внимания, Саша, пошли.
— Куда пошли?! — послышалось возмущенное рычание. — Духи вонючие, бля, стоять!
Возле парочки покачивались трое непонятно откуда появившихся парней в голубых беретах. По-видимому, ветеранов СА перемкнуло от непомерного количества употребленного алкоголя, и они, позабыв о времени и месте, вышли на охоту «в рейд».
— Вам пора спать, десантники, — с бесстрашным сарказмом заявила деваха.
Было видно, что ей не впервой общаться с пьяными дембелями. Но тут была совсем иная ситуация: она оказалась в компании социально чуждого им элемента — интеллигентишки. А поэтому парни были настроены серьезно.
— Молчать, ссыкуха! Ща добазаришься!
Девушку схватила за волосы чья-то жилистая рука и со всей силы потянула к себе. Бедняга завизжала от нестерпимой боли и взмолилась:
— Ой, отпустите! Саша, помоги!
Но Саша уже без оглядки мчался вдоль аллеи. Парни были хоть и пьяные, но натренированные: очкарика догнали, и от резкой подсечки он с разбегу рухнул наземь под звон бьющегося стекла. Послышался отчаянный вопль, трехэтажный мат, и очкарика принялись обрабатывать ногами. Чуть поодаль продолжала вопить его спутница, которая уже лежала на прохладной траве, и кто-то, затыкая ей рот пропахшей дешевым табаком ладонью, второй рукой пытался стащить с нее элементы нижнего белья.
Две милицейские машины появились как из-под земли. Прямо по пешеходной аллее они с двух сторон подъехали к месту происшествия и резко затормозили.
На крыше одной из них дважды крутанулись проблесковые маячки, и рявкнула сирена. Из распахнутых дверок повысыпали рослые парни с дубинками наперевес и бросились ловить попытавшихся сбежать участников инцидента. В темноте раздавались короткие приглушенные ругательства:
— Куда, б…?! Стоять! Лежи, сука, не дергайся!
Один из бывших десантников, которого волокли к машине, попытался закосить «под своего»:
— Да я сам пойду, мужики!
— Молчать, животное!
Ему тут же резко скрутили кожу на бицепсах, и парень взвыл от обжигающей боли.
Вся операция заняла не больше минуты, и очень скоро нападавшие вместе с потерпевшими были доставлены в отделение.
Там медлительный дежурный офицер принялся вяло составлять протоколы на задержанных десантников. Он долго и нудно записывал их данные, сверял их с информацией из компьтера, затем потянулся и подтащил к себе подобранный на месте происшествия портфель.
— Чей? — поинтересовался офицер. Вместо ответа десантники лишь пожали плечами. Офицер равнодушно заглянул внутрь, и вдруг его передернуло. Он вывалил содержимое на стол. Из портфеля вывалились кинжал с костяной рукояткой, пара тюбиков помады, тени, тушь, румяна, прочая косметика, а также пара аккуратно сложенных больших целлофановых пакетов.
— Ни хрена себе! — воскликнул офицер, затем порылся в бумагах на столе, нашел нужную и швырнул ее сидевшему за пультом прапорщику:
— Звони в угро. Мы, кажется. Гримера зацепили!
Затем он прихватил пустой портфель и заглянул в комнату, где, все еще всхлипывая, сидела пострадавшая.
— Чей это портфель? — поинтересовался у нее офицер.
— При чем тут портфель?! — возмутилась девушка. — Меня чуть не изнасиловали! Где эти ублюдки? Вы посадите их в тюрьму?
— Чей это портфель? — твердым голосом повторил вопрос офицер.
Девушка мельком взглянула и ответила:
— Это Сашин портфель. Где он сам? Эти ублюдки его до полусмерти избили, я сама видела!
— Заткнись! — не выдержал дежурный офицер. — Эти ублюдки жизнь тебе спасли, дура.
* * *
Когда Наталья вошла в камеру для допросов, майор Старостин, глянув на нее, саркастически усмехнулся.
Не поднимая глаз, она села на табурет и потухшим взглядом уставилась на свои кроссовки.
Старостин вовсе не чувствовал того азарта, с которым приходил сюда в прошлый раз. И все же не преминул поддеть ее:
— Трех дней не прошло, как вы находитесь в следственном изоляторе, а вас не узнать, гражданка Мазурова.
Наталья ничего не ответила. Выглядела она действительно хуже некуда: ничего не выражающий взгляд, фиолетовые круги под глазами, бледная как полотно, грязные, слипшиеся в сосульки волосы. У стороннего наблюдателя могло создаться впечатление, что она пребывает в полной прострации.
— А ведь я, можно сказать, всего только экскурсию вам устроил, — продолжал язвить следователь. — Представляете, что с вами стало бы, окажись вы на зоне? Вы там, гражданка Мазурова, не выживете. Казалось, девушка не слушает его.
— Может, вы все-таки расскажете мне что-нибудь интересное? Я бы выслушал с большим удовольствием.
Его слова отдавались в голове у Натальи глухим эхом, как будто Старостин был где-то далеко, по другую сторону бесконечно длинного тоннеля. Она действительно не вникала в смысл его слов. Наталья вообще ни о чем не думала.
Ее состояние чем-то напоминало медитацию — за недолгое время, проведенное в тюрьме, она успела понять, что только так свободная и независимая душа может спасти себя от помешательства, оказавшись под замком, за решеткой.
— Мне жаль вас, — с наигранным участием сказал Старостин. — Вы напоминаете мне одну особу, которая тоже долго отпиралась, не признавала своей вины, но затем вынуждена была сознаться. Вы идете ее путем. Она, кстати, была наркоманкой… К наркотикам легко пристраститься, но покончить с наркотической зависимостью очень и очень тяжело. Мне тут доложили… — он глянул на один из листков, лежавших в папке, — что у вас на теле обнаружили еще одну татуировочку — паук в паутине. Или паучиха? В таком случае мы имеем дело, наверное, с Черной вдовой, — усмехнулся он. — Или нет? Паутина на татуировке, правда, выведена.
Это следует понимать так, что вы наркотиками баловались, гражданка Мазурова, а потом завязали. Преклоняюсь перед вашей силой воли. Да вот только если один раз вам это удалось, то во второй раз может ничего не получиться. Опасное это дело — наркотики. Поначалу кажется, что они избавление от земных страданий, но потом эти же самые страдания наваливаются на вас в десятикратном размере.
Наталья продолжала молчать.
— Вас не пугает перспектива провести за решеткой долгие годы? Странно.
Такая молодая! Вас многие мужчины любят… — Он, прищурив глаза, посмотрел на нее. — А ведь я могу вам помочь. Но только в том случае, если вы поможете мне.
Я уже говорил об этом. Вы мне — вашего сообщника, а я вам — свободу. И опять будут виться около вас все эти бизнесмены, режиссеры, уж не знаю, кто еще…
Будут водить вас в шикарные рестораны, на концерты, куда простому смертному ни за что не попасть. Может, и мечта ваша сбудется, и станете вы кинозвездой, и будете вспоминать эти три дня, как страшный сон. Нет, о чем я говорю? Вы их вовсе никогда вспоминать не будете. А всего-то для этого надо назвать фамилию и имя человека, который держит вас, как в клещах, своими патологическими наклонностями. Вы же свободолюбивая натура. Зачем вам подобное рабство? Та же самая тюрьма, даже похлеще…
Наталья упорно молчала.
Старостин начал выходить из себя. Он едва сдерживался, чтобы не разораться.
— Ну что ж, — со злостью процедил наконец он. — Можете считать, что вы своего добились. — Он достал из папки какой-то бланк и принялся что-то на нем писать.
Перемена в его голосе была столь очевидна, что Наталья впервые за все это время с едва уловимым интересом подняла на него глаза.
— Чего я добилась? — шевельнула она потрескавшимися губами.
— Освобождения, — не поднимая глаз, обронил Старостин и поспешно добавил:
— Временного освобождения, временного…
— Неужели за меня кто-то вступился? — криво усмехнулась Наталья.
Старостин насупленно молчал. В напряженной тишине слышалось лишь поскрипывание пера его чернильной авторучки.
— И все же, — Наталья слегка изменила позу, — кому я обязана таким счастьем?
— Не знаю, пока еще не знаю. — Бросив авторучку, Старостин отодвинулся на стуле к самой стене. — Вполне возможно, что вашему сообщнику. Вполне возможно…
— И что же этот мифический сообщник сделал такого, что меня отпускают из тюрьмы? Внес залог? — съехидничала Наталья.
— Нет. Он пытался убить еще одну женщину. — Старостин принялся сверлить ее рентгеновским взглядом. — Но на этот раз ему не повезло. Зато повезло нам.
— Что значит — повезло? Вы его поймали?
— Это была случайность.
— Мне жаль несчастных, — негромко сказала Наталья. — А вас — нет.
Вместо того чтобы искать монстра, вы вбили что-то себе в голову и терзали меня, словно это доставляет вам удовольствие. И если бы не счастливая, как вы сами выразились, случайность…
— Вы назвали меня садистом?..
— Нет, не называла.
— А что же тогда вы имели в виду, когда сказали, что я вас терзал?
— Не более того, что сказала.
Старостин напрягся и почти с ненавистью посмотрел на девушку, потом вдруг резко выдохнул воздух и приклеил на губы улыбку.
— Ладно, Мазурова, вот твой пропуск — можешь быть свободна.
Наталья и не подумала схватить бумажку и броситься побыстрее вон из этого ада. Она даже не шелохнулась, а лишь холодно посмотрела на следователя:
— Не припоминаю, с каких это пор мы перешли на «ты»?
.
— Ладно-ладно, — отмахнулся Старостин. — Я, между прочим, тоже умею за слова цепляться. Берите пропуск и идите. Я вас отпускаю — пока…
Наталья, потянувшись было за бумажкой, отдернула руку.
— Что значит «пока»?
— А то и значит! — неожиданно вспылил Старостин. — Я уверен — недолго вам ходить на свободе.
— Это почему же?
— У меня — чутье, которое никогда не подводит. Да, возможно, я ошибся и к этим убийствам вы не имеете отношения. Но я вас насквозь вижу, Мазурова. Вы не в ладах с законом, а значит, рано или поздно вернетесь сюда или в какое-нибудь другое подобное заведение. Ваше место — за решеткой.
— Интересно, откуда такая уверенность? — устало поинтересовалась Наталья.
— Откуда уверенность? — Старостин презрительно усмехнулся. — Да вы на себя в зеркало посмотрите! Ну, не сейчас, конечно… Так, через недельку.
Отоспитесь, отопьетесь, отъедитесь, отмоетесь в душе, на солнышке согреетесь…
— И что? — не понимая, куда он клонит, спросила Наталья.
— Да опять за километр будет видна ваша мерзкая продажная натура. Этот вызывающий внешний вид, манера одеваться, поведение… Для вас никого и ничего не существует! Только вы! Все остальные — черви, которые должны ползать у ваших ног. Ради денег, ради славы, ради поклонения вы готовы на все. Закон для вас — пустой звук. Вы убеждены, что он существует для быдла, а не для таких, как вы.
Вы с легкостью переступаете через него, как только он становится у вас на пути.
И нечего на меня таращиться! Много я таких повидал на своем веку и еще ни разу не ошибся, всех отправил за решетку! Только там место таким, как вы. Вас надо изолировать от общества, чтобы вы не поганили его. Все нормальные люди живут семьями, воспитывают детей, прилагают максимум усилий для сохранения порядка в обществе, а вы этот порядок разрушаете, вы стремитесь все превратить в хаос. А я, я… — Старостин захлебнулся от злости. — Я ненавижу все это!
Наталья почувствовала пустоту в груди. Старостин вдруг перестал вызывать у нее и ненависть, и отвращение. Он вообще перестал вызывать у нее какие-либо чувства. Понимая бессмысленность дальнейшего общения с этим возомнившим себя святошей маленьким, сереньким человечком, она медленно поднялась, взяла со стола выписанный пропуск и спокойно вышла в коридор, демонстративно сунув бумажку под самый нос охраннику за дверью.
Когда она вышла, майор приблизился к окну и долго ждал, пока Наталья окажется на улице.
Затем он вернулся к столу, снял телефонную трубку и вызвал к подъезду служебную машину.
Он собирался навестить в больнице отца, состояние которого оставалось критическим.
Наталья протянула пропуск молоденькому милиционеру, который с ухмылкой посмотрел на нее, и, сделав несколько шагов, оказалась на свободе. В последние дни время для нее словно остановилось, и было даже как-то странно смотреть на ключом бьющую вокруг жизнь.
Здесь, на воле, все было как и прежде: ездили машины, спешили куда-то горожане, работали магазины, дети ели мороженое. Пройдя вперед несколько десятков метров, Наталья неожиданно развернулась и пошла в обратную сторону.
Сама мысль о том, чтобы оказаться сейчас возле театра, была для нее невыносима.
Стараясь не смотреть на прохожих и уткнувшись взглядом в асфальт, она быстро направилась в сторону станции метро.
Мысли путались, ноги подкашивались от внезапно нахлынувшей слабости, и Наталья не сразу обратила внимание на мерное урчание автомобильного двигателя позади. Пройдя еще с десяток метров, она резко оглянулась.
Чуть поотстав от нее, по проезжей части демонстративно медленно двигались темно-вишневые «Жигули» с милицейскими номерами, в салоне которых сидели двое с каменными выражениями на лицах.
Заметив, что девушка остановилась, водитель «Жигулей» притормозил.
«Это что, слежка? — подумала Наталья. — Бред какой-то». Отсчитав еще несколько шагов, она остановилась опять.
Машина, которая едва успела тронуться с места, заскрипела тормозами.
«Точно, слежка. Старостин-идиот по-прежнему меня подозревает? Зачем они делают это так вызывающе? Он что, решил давить мне на психику? — догадалась Наталья. — Ну и черт с тобой!»
По сравнению с ощущением свободы, которое охватило ее за воротами КПЗ, это было сущей ерундой. Даже наоборот, демонстративная слежка добавила ей в кровь адреналина, и Наталья почувствовала себя гораздо уверенней. «Интересно, — думала она, — в метро вы тоже за мной следить будете?»
Спустившись по эскалатору на платформу и остановившись у мраморной колонны, она стала внимательно разглядывать следовавших за ней пассажиров.
Подозревать можно было каждого…
«Так недолго дойти и до паранойи, — резонно решила она и, перестав обращать внимание на окружающих, успокоилась. — В конце концов, мой домашний адрес им хорошо известен. Захотят выследить — будут ждать возле дома».
Наталья не ошиблась. Войдя в свой двор, она увидела те же самые «Жигули», стоявшие недалеко от ее подъезда.
«Не дождетесь, на кофе я вас приглашать не стану», — насмешливо подумала она и вошла в подъезд.
В квартире она застала следы недавнего обыска: вещи и нижнее белье из платяного шкафа валялись на полу, обувь была разбросана по всему коридору, постель разворочена, стулья перевернуты.
— Козлы… — процедила она и устало опустилась в кресло. Оценив на глаз, сколько понадобится времени, чтобы устранить царящий в квартире беспорядок, махнула рукой и направилась в ванную, где почти час стояла под душем. Затем, затолкав провонявшую тюрьмой одежду в стиральную машину, нагишом вышла из двери и, пройдя на кухню, сварила кофе. Выпив одну за другой две большие чашки густо заваренного «Чибо», она почувствовала, что стала мало-помалу приходить в себя.
Теперь перед нею встал вопрос: что делать дальше? Медленно пройдясь по квартире и еще раз осмотрев следы недавнего разгрома, она поняла, что наводить порядок у нее нет ни сил, ни желания. И вообще то, что творится у нее в квартире, сейчас не имеет никакого значения.
«Дядя Федор… мелькнуло у нее в голове. — Вот что сейчас главное! Ты меня плохо знаешь, подонок. Пожалеешь, что со мной связался. Я тебе устрою…»
Что именно она ему «устроит», Наталья пока не знала, но в том, что Михайлюк пожалеет о содеянном, не сомневалась ни на секунду.
«Главное, — подумала она, вспоминая слова Наполеона, — ввязаться в драку, а там — посмотрим…»
Она посмотрела на телефон, но тут же отвергла мысль о том, чтобы позвонить: если Старостин устроил за нею слежку, то уж телефон и подавно поставил на прослушивание. А ей сейчас свидетели были не нужны.
Она быстро оделась, натянув на себя джинсы, майку, и сунула ноги в кроссовки. Затем, прихватив легкую куртку, вышла из дому, замкнула дверь и спустилась вниз. Машина с оперативниками еще стояла во дворе. Наталья не собиралась совершать пируэты с прыжками по балконам либо пробежками по крыше, чтобы уйти от слежки. Демонстративно вышла на улицу и зашагала в сторону станции метро.
Как она и предполагала, машина ее преследователей тут же тронулась с места. «Ну что ж, проводите меня до метро». Спустившись в подземный переход, она остановилась у длинного ряда телефонов-автоматов.
Сняв трубку одного из них, принялась набирать номера своих «коллег», включая, несмотря на строжайший запрет, и сотовый Федора Михайлюка. Повсюду раздавались длинные гудки, но никто не снимал трубку: молчала квартира, которую снимал Леня, глухо было на хате, где разводили лохов, не отвечали оба телефона Федора, никто не отозвался и у Степана Цыганкова.
«Что же мне теперь делать? Если они все разбежались, найти их будет нелегко. Надо хорошенько подумать…»
Тут она вспомнила, что Цыгарь называл как-то ей номер своего дружка Митяя, у которого иногда бывал, — так, на всякий случай. И номер был какой-то простой. Только бы вспомнить…
«Как же там?..» — Наталья стояла перед телефоном-автоматом, закусив губу и напряженно наморщив лоб. И вдруг заметила мужчину, который с другого конца подземного перехода внимательно наблюдал за ней. Это был один из двух соглядатаев — Наталья успела разглядеть их лица, выходя из подъезда.
«Вот оно что! — разозлилась она. — Так вы решили меня и в метро в покое не оставлять? Ну что ж, побегаем».
Она все-таки вспомнила номер и, не медля ни секунды, набрала его.
Вдохнула с облегчением, когда услышала в трубке чей-то голос.
— Митяй? — поинтересовалась она.
— Ну, я Митяй. А кто спрашивает?
— Мне нужен Цыгарь, срочно. Это Черная вдова. — Вместо ответа в трубке воцарилось долгое молчание. Наталье нетрудно было догадаться о его причинах. — Я звоню из телефона-автомата, у меня совершенно нет времени…
И тут же услышала:
— Натаха?
— Я, Степа, я, — выдохнула она с облегчением.
— Ты где?
— Не пугайся, все в порядке. Звоню из метро. Нам нужно срочно встретиться. Тогда все расскажу.
— Тебя за что замели?
— По недоразумению. Где дядя Федор?
— Не знаю. По-моему, они с Леней сделали ноги. Где состыкуемся?
— Помнишь место, где мы с тобой однажды хороший кофе пили?
— Бар… как там его? Возле станции метро?
— Именно. Через час.
Место, где Наталья назначила встречу, вполне соответствовало случаю — обычный район со множеством пятиэтажек и более мелких построек производственно-хозяйственного назначения. Там в случае чего легко можно укрыться от любопытных глаз.
Она повесила трубку, но тут же сняла ее и набрала первый попавшийся номер — телефон справочной службы. Когда раздались гудки, она дождалась ответа и водрузила трубку на место.
«Это, чтобы ты, — она мельком взглянула в сторону преследователя, — не узнал, куда я только что звонила».
Затем она вошла в метро и, проходя через турникет, оглянулась. Муровец, доставая из внутреннего кармана удостоверение, направлялся к дежурной, чтобы проследовать за Натальей.
Выйдя на перрон, она дождалась поезда и, когда тот подошел, оказалась в одном вагоне с преследователем. Стараясь как можно реже смотреть в его сторону, доехала до Кольцевой линии, по ней до «Комсомольской», сделала переход и поехала в сторону центра. Выйдя на «Библиотеке Ленина», направилась по переходу на «Арбатскую». Здесь было многолюдно. Оглянувшись, она опять увидела своего преследователя и ускорила шаг.
На «Арбатской» она задерживаться не стала и тут же перешла на «Боровицкую»… Беготня по подземным переходам, ныряние в толпу и игра в «прятки» между колонн на перронах длилась добрых полчаса. Милиционер оказался настырным, неплохо знающим свое дело. Он терпеливо следовал за Натальей, не выпуская ее из виду. Наконец ей удалось избавиться от него, перед самым отправлением выскочив из вагона. Соглядатай, которому преградила путь к выходу «челночница» с двумя громадными сумками, не смог вовремя покинуть вагон. Поезд, быстро набирая скорость, скрылся в тоннеле.
