Глава 23
Аля смотрела пустыми глазами прямо перед собой, старательно делая вид, что не замечает суетящихся вокруг нее людей. Ну что им всем от нее нужно? Что?! Ну не хочет она ни есть, ни пить. Неужели это так трудно понять?
Ей не хочется ничего, как совершенно не хочется жить. Все громкие слова, сказанные терпеливым Скоропуповым о долге перед людьми, оставленными ею на произвол судьбы, о долге перед покойными Иваном (имя Дениса упорно не называлось), она оставляла без внимания. К чему суета? К чему вообще эта говенная жизнь, если весь смысл ее заключается в том, чтобы рано или поздно умереть? Так уж лучше пораньше, чем продолжать жить дальше, не замечая череды текущих дней. Она вообще перестала их замечать. День ли ночь — ей все равно…
— Аленька, девочка, нельзя так. — Валентин Иванович потер усталые от бессонницы глаза. — Если нет жалости к самой себе, пожалей хотя бы меня.
Он почти не спал все это время, боясь, как бы она не натворила глупостей и не сунула голову в петлю. Скоропупов осунулся, зарос едва ли не по самые глаза щетиной, руки его подрагивали то ли от возраста, то ли от переутомления. Но удивительно, даже к нему она не испытывала сострадания. Все умерло: ни ненависти, ни злобы — полнейший вакуум.
— Простите, — она нашла все же в себе силы ответить ему минут десять спустя, хотя раскаяния не было. — Езжайте назад… Домой, в деревню. Там у вас хорошо. Тетка, наверное, заждалась.
— И уеду!!! — заорал он неожиданно для самого себя, подскакивая со стула. — Знаешь, кто ты?!
— Кто? — с неожиданно проснувшимся интересом спросила Аля.
— Эгоистка!!! Ты — самая большая эгоистка!!! Тебе плевать на людей! Подумаешь, идиот-старикашка прыгает вокруг нее! Насрать, что Лялька-медсестра уже шприц в руках не может держать от усталости! Да и этот твой вестник, новоиспеченный сотрудник, тоже не сидит сложа руки…
— А что он делает?
— Носом землю роет, добывая для тебя информацию.
— А зачем она мне теперь? — изумленно подняла брови Аля. — Мне и без того все понятно: Лидка запустила в ход чудовищную машину мести и руками этих идиотов убрала с пути всех, кто ей мешал. Сначала придушили в больнице Ивана, затем убили Дениса. Теперь моя очередь.
— И ты стремишься облегчить им задачу, занимаясь умерщвлением плоти. Так, что ли?! — Валентин Иванович принялся кружить по комнате, поддевая ногой все, что попадалось на пути. — Ивана действительно придушили, Сергей узнал доподлинно, надавив на главврача…
— Ишь ты! Откуда столько смелости?
— Я помог! И перестань кривляться, черт бы тебя побрал! Ивана-то придушили, но ни черта не твои конкуренты! С Денисом.., тут вроде их рук дело, но Иван — нет.
— Ну и что? — Аля все же привстала с постели и свесила ослабевшие ноги на пол. — Что это меняет? Он что, от твоего заключения из гроба поднимется? Нет. И Дениса не вернуть. Она своего добилась…
— Но это еще не все! — Воистину Скоропупов сегодня решился поставить крест на своей репутации человека уравновешенного и на редкость спокойного. — Вера, если помнишь такую, попала в больницу. Чудовищно нелепая авария, в результате которой погиб ее ребенок. Сенька пропал. Никто не знает, где он и что с ним.
— А кому это нужно? — почти весело фыркнула она.
— Мне!!! Мне нужно! Потому что он один видел того мерзавца! Не знаю, кто это, но только он один видел его. И Ивана он не трогал, он приходил к нему поговорить. И, как рассказывает сиделка, приходил не один раз.
Видимо, хотел предупредить или что еще…
Много вопросов накопилось, девочка, пока ты тут разыгрываешь из себя убиенную горем… — Сказано это было, конечно же, жестко, но Валентин Иванович не видел другого способа пробудить ее к жизни.
— Я не разыгрываю, — дернувшись всем телом как от удара, прошептала Аля. — Я не разыгрываю! Ты что говоришь?! Ты не веришь в то, что я раздавлена?! Ты думаешь, что я черствая и бездушная, потому что не хотела видеть его?! Я любила его!!! Мне больно, понимаешь?! Мне больно!!! Больно!!!
Голос ее все нарастал и нарастал, пока не сорвался на визг. Слезы брызнули из глаз.
Она вскочила с постели и, слегка пошатываясь от слабости, принялась наступать на Скоропупова, судорожно сжимая кулаки. Он, прищурившись, смотрел на нее и исподволь… радовался. Именно этого ему было нужно: ее истерики, визга, слез, всего того, что должно вызывать горе. А не тупого равнодушия и безвольного, блуждающего взгляда. Пусть побеснуется, пусть выплеснет все из себя, а не зажимает где-то внутри, куда им всем закрыта дорога.
Алевтина подошла вплотную к Валентину Ивановичу и несколько раз ударила его кулаком в грудь.
— Вы все думаете, что я сильная, несгибаемая и черствая!!! А я не такая! Я слабая, трусливая и гадкая!!! — Слова ее прерывались судорожными всхлипами, но она продолжала кричать:
— Я гадкая! Гадкая! Я не смогла, понимаешь, я не смогла! Он ждал меня! Он все время ждал!!! Что же мне делать теперь?.! Как мне с этим жить?! Для чего?!
Скоропупов поймал ее руки и прижал голову к своей груди. Тело ее судорожно вздрагивало, из горла вырывался уже и не крик, а скорее сип, слов уже нельзя было разобрать.
Но, невзирая на это, он все равно сделал протестующий знак медсестре, возникшей из-за двери с заготовленным шприцем.
— Поплачь, девочка моя. Поплачь. — Он принялся гладить ее растрепанные волосы. — Не держи в себе своего горя. Поделись им.
Тебе будет легче…
— Не-е-ет. Мне никогда теперь не будет легко! Никогда! — Она вцепилась в его рубашку, безнадежно измяв и измочив ее слезами. — Как мне больно! Это жжение в груди, оно не проходит. Это никогда не пройдет!
Мне жить с этим вечно!..
— Пройдет, девочка моя. Пройдет, — принялся он шептать ей на ухо, впервые в жизни осознав, как бывает жутко от чувства собственного бессилия перед чужой бедой. — Давай пойдем, умоешься и выпьешь сладкого крепкого чая. Хорошо?
— Ага, — она согласно кивнула головой, сделавшись вдруг мягкой и покладистой. — Хорошо. Идем.
С помощью все той же медсестры Ляли Алевтина приняла ванну и, закутавшись в теплый пушистый халат, прошла в кухню. Мужчины сидели с настороженными лицами по обе стороны обеденного стола и сосредоточенно что-то разглядывали у себя под ногтями. Впервые за все время ее коматозного, если можно так выразиться, состояния ей вдруг сделалось стыдно. Ну что в самом деле закопалась в своей беде? Не одной ей плохо.
Какая-то беда с Верочкой случилась. Что-то говорил, кажется, Скоропупов о ней.
— Что с Верой? — решила уточнить она, усаживаясь на свое место и пододвигая к себе большую чашку дымящегося крепкого чаю. — Ты мне что-то говорил о ней.., кажется.
— Да. Ее сбила легковая машина. Позавчера вечером. Недалеко от ее дома, — начал Валентин Иванович. — Рядом никого не оказалось. Она потеряла много крови и.., ребенка.
— Ох, господи, — жалостливо пискнула Алевтина, зная не понаслышке, как ждала Верочка этого малыша и сколько выстрадала, скитаясь по больницам. — Ты не отдал необходимых распоряжений? Чтобы уход и все такое…
— Все сделано, — вступил доселе молчавший Сергей Олегович. — Вы меня простите, но за время вашей болезни я немного превысил свои полномочия.
— Да чего уж теперь. Кстати, я вижу, что вы переехали ко мне. Это как-то объясняется?
— Это я настоял, — принял эстафету Скоропупов. — Жену его отправили к дальним родственникам на Дальний Восток, а ему придется пока здесь пожить. Здесь он под охраной.
— Считаешь, что есть реальная угроза? — Аля насмешливым взглядом посмотрела на мужчин. — Могли бы вызвать армию…
— Твой сарказм неуместен, дорогая, — Скоропупов обиженно поджал губы. — Ты что же, всерьез считаешь, что Широухов простит ему бегство? Он и так его под домашний арест посадил до особых распоряжений. А с его распоряжениями нам всем пришлось познакомиться.
— Он страшный человек, — вставил покрасневший Сергей Олегович. — Если бы я не был так уверен в обратном, то счел бы виновником гибели Шаталова именно его.
— А откуда такая уверенность? — Незаметно для себя Алевтина брала с тарелки кусок за куском и вскоре тарелка с бисквитами почти опустела.
— Это не его почерк, — убежденно заявил он. — Человек, который выполняет за него его грязную работу, специализируется на взрывах и пожарах. Простите…
Он заметил, как мгновенно побледнела Алевтина, и смущенно умолк.
— Продолжайте, — все же попросила она.
— Его киллер, имени которого никто не знает, никогда не взял бы в руки такое примитивное оружие, как монтировка. Это огромная степень риска. Концы ее загнуты, и нельзя быть уверенным, что цель будет достигнута.
Теперь больница. Огромное количество посетителей, медперсонала. Генка никогда бы не пошел на то, чтобы убить среди бела дня.
И женщина… Вера, кажется, совершенно выпадает из общего числа пострадавших.
— То есть? — Алевтина слушала внимательно, изо всех сил стараясь избавиться от назойливо стучащейся в голову мысли, слишком уж она была невероятной, чтобы циклиться на ней.
— Если Иван и ваш супруг, простите, погибли от рук конкурирующей организации, я опять делаю отступление: это чистое предположение, то эта женщина — зачем она им?
Что ее связывает с ними? Ничего!
— Сейчас — да. Но вот раньше… — Она встала и нетвердой походкой прошлась от стола к окну и обратно. — Если бы эта мысль не казалась столь кощунственной, то я бы с полной уверенностью могла заявить, что все содеянное — дело рук ее мужа.
— А кто он? — заинтересовался Сергей Олегович.
— К настоящему моменту он покойник, — Аля застыла у окна, наблюдая за охранниками, бороздящими периметр ее сада. — Что-то уж больно много охраны, не находишь, Валентин Иванович?
— Нормально. Чтобы таким дуракам, как Генка Широухов, сюда доступа не было. — Он снял очки и, повертев их в руках, швырнул в сердцах на стол. — С чего вот интересно у тебя в голове засела эта идея? Да-да, не делай круглые глаза, я о покойном Олеге.
— Ты знаешь, он приснился мне однажды.
Я еще жила в той хрущевке на окраине. Жуткий сон такой. Мужчина склонился надо мной и говорит: «Я вернулся». А вместо глаз у него пустота. Было так страшно. И потом эти звонки, а затем еще ночной визит…
— Какой визит? — Скоропупов быстрым движением водрузил на нос очки и сурово посмотрел на Алевтину. — Почему я ничего не знаю?
— Кто-то был в моей квартире однажды ночью. Походил, походил и ушел. Иван тогда страшно рассердился, и я на следующий день съехала оттуда. Потом закрутилось как-то все, забылось. А когда Сенька сказал мне про при-; видение, то я грешным делом поверила в то, что он жив.
— Кто? Олег?! Голованов Олег?! — недоверчиво прищурился Валентин Иванович. — Не знаю…
— Отдает мистикой, не спорю, — она согласно кивнула головой и потянулась к большому яблоку в вазе. — Но если задуматься, то труп-то тогда так и не был найден.
— Был, как же!
— Да ладно тебе мне-то мозги канифолить, — усмехнулась Алевтина. — За семьсот метров от дома. Неизвестно, кто он: то ли бомж какой-нибудь, то ли уважаемый всеми человек. Все мы тогда успокоились, потому что ужасно хотелось конца этой истории.
И нам с Денисом, потому что мы были счастливы и не замечали ничего и никого вокруг.
И Верочке с Сенькой, потому что они хотели поскорее забыть весь этот кошмар. И тебе нужно было побыстрее дело закрыть, а этот обгоревший донельзя труп пришелся как нельзя кстати.
Скоропупов недовольно засопел. Возвращаться к тому делу ему ужасно не хотелось.
Помнил он, помнил.., и о своих угрызениях совести, и о сомнениях, измучивших его тогда.
Начальство теребило, и он быстренько все документировал, аргументировал и сдал в архив.
Но свербящее чувство, что дело не завершено и не разгадано до конца, еще ох как долго глодало его. Некстати вспомнился и темный силуэт, преследующий Алевтину в переулке по соседству с тем домом, где у тетки сохранилась малюсенькая квартирка. Он тогда успокоил ее, а заодно и самого себя, что это игра света и тени, но на самом-то деле это было не так…
— Что ты предлагаешь? — Скоропупов захрустел яблоком.
— Для начала нужно навестить Верочку.
Я ее давно не видела. Может быть, она что-то видела. Может, Сенька объявлялся.
— Гм-м, — прокашлялся Сергей Олегович, молча сидевший во все время их диалога. — Я, конечно же, с трудом улавливаю, о чем идет речь, но думаю, если бы вы позволили мне ознакомиться… Я бы мог…
— Еще успеешь. Сиди дома и не высовывайся. А Гену мы поприжмем…
Алевтина швырнула огрызок в помойное ведро и прежним своим движением поправила волосы. Не то, чтобы она оправилась от той боли, что занозой вонзилась в ее сердце, нет.
Просто все эти убийства и происшествия, загадочным образом переплетающиеся, а возможно, и берущие начало в их прошлом, требовали к себе ее пристального внимания и незамедлительного вмешательства. К тому же этот человек, так и не сумевший перешагнуть черту между жаждой власти и средствами, коими эта самая власть достается, заслуживал того, чтобы его защитили.
А боль… С ней ей не справиться уже никогда. С этой болью ей придется жить вечно.
Она может с ней свыкнуться, сродниться, но вырвать из души — никогда…