8

Первым, кто повстречал Алену на следующий день, оказался Илья Ганин. Они столкнулись на служебной лестнице театра. Увидев ее, актер замер, потом развел руками:

— Скажи, пожалуйста, это бульварное чтиво произвело такой благотворный эффект?

Алена бросила взгляд в большое грязное зеркало и чарующе улыбнулась:

— Всего лишь немного косметики, прошлогодние шмотки и… — она хотела продолжить о том, что у нее под прошлогодними шмотками, но вовремя остановилась.

— Теперь я непременно хочу дать тебе интервью! Вечером за ужином. Устроит?

Она пожала плечами и, неопределенно хмыкнув, проскочила мимо него вверх по лестнице. И почему она теряется в его присутствии? Что может быть проще, чем ответить: «Разумеется, устроит!» — ан нет, именно эти два слова костью застряли в ее горле. «Вот дуреха!» — обругала она себя, приближаясь к костюмерной. Но и тут ей не было суждено обрести покой. Открыв дверь, она натолкнулась на Лину Лисицыну. Та смерила ее своим покровительственно-томным взглядом:

— Ты похорошела. Определенно, — поджав губы, сообщила актриса. — Хочешь произвести впечатление на Журавлева?

— У меня вечером свидание, — с ходу соврала Алена.

— Надеюсь, не с кем-нибудь из нашего театра, — Лина выплыла в коридор.

— Что это с девушкой? — озадаченно спросила Алена тетку Таю.

Та появилась из-за ширмы с разноцветными лохмотьями в руках:

— Ты еще спрашиваешь?! Вот все, что осталось от костюма Офелии!

— А я думала, это ленточки.

— Ленточки! — фыркнула тетка. — Я над этим костюмом трудилась две недели. Шутник наш совсем распоясался.

— Шутник? Разве костюм порезала не Маша Клязьмина?

— Нет, — мотнула головой тетка. — Это версия Лисицыной, с которой я не согласна. Чтобы сотворить такое, нужно быть по-настоящему безумной, а Клязьмина хоть и не очень умна, но вполне вменяема. Кроме того, вот посмотри, — тетка снова исчезла за ширмой и, вернувшись, протянула Алене тетрадный лист бумаги со словами:

Как и на всех предшествующих этому загадочных посланиях, строчки были не написаны от руки, а аккуратно вырезаны из текста пьесы. Ниже стояла подпись, тоже вырезанная из текста: ГАМЛЕТ.

— Нашла утром под стойкой, на которой висели костюмы к «Гамлету», — пояснила тетка. — Видимо, бумажку прикололи впопыхах, она и слетела на пол. Поэтому ее сразу не заметили.

— Ничего себе, шуточки! — Алена повертела листок в руке.

— Я говорила тебе, что дело плохо кончится? Поверь мне — это только начало.

— Да ну тебя! — отмахнулась Алена, но вышло это ненатурально. Ей и самой передалось теткино волнение.

— Одно дело пугать Журавлева, совсем другое — портить дорогущий костюм, — прокурорским тоном отчеканила тетка.

— И кто это, по-твоему?

— Понятия не имею. Позавчера, я хорошо помню, что, когда уходила домой, закрыла дверь костюмерной и ключ сдала на вахту. А к утру от костюма остались одни ленты. Так что это совершили ночью. Скорее всего кто-то из своих. Трудно представить, чтобы это сделал посторонний человек, правда? Главный всем пригрозил, что, если повторится еще что-нибудь в этом роде, он вызовет милицию, и та начнет настоящее расследование. Так что у нас теперь почти военное положение. Все друг друга подозревают и друг на друга дуются за подозрения.

— И что теперь?

— Жизнь продолжается, — ответила тетка. — Спонсор у нас щедрый, так что деньги на повторный пошив костюма изыскали. Кому какое дело, что мне придется дневать и ночевать в театре, чтобы вовремя сшить его еще раз?!

— Не переживай, — попыталась приободрить ее Алена, — ты же любишь свою работу.

— Не в таком количестве, — проворчала тетка и наконец обратила на нее свое родственное внимание. — Ты переменилась к лучшему. Неужели новая любовь?

— Пока нет, но готовлюсь к ней изо всех сил, — ухмыльнулась Алена.

— Какая бы шальная идея ни затаилась в твоей головке, выглядишь ты куда лучше, чем вчера.

— Может быть, так мне удастся соблазнить Журавлева на интервью.

— А я думала, тебе нравится Ганин? — тетка хитро покосилась на нее, отчего Алена смутилась и даже слегка покраснела.

— Ну, перестань, — хихикнула она, — он же актер.

— В первую очередь он все-таки мужчина, не правда ли? — улыбнулась тетка.

С этим Алена спорить не стала.

«Он появился неожиданно. В этом ухоженном красавце, смотрящем на мир насмешливо и слегка покровительственно, словно не бог, а он создал его за семь дней, Симона никогда бы не смогла узнать своего таинственного утреннего гребца, если бы не знакомое оцепенение, сковавшее ее тело, как только взгляды их случайно встретились. Она прижалась спиной к стойке, затравленно наблюдая, как он приближается к ней, благосклонно принимая приветственные пожатия встречных мужчин и двусмысленные поцелуи женщин. Все его любили, все им восхищались, иначе и быть не могло…»

— Да пошел ты на!.. — истерично взвизгнул Журавлев.

Алена вздрогнула и, оторвавшись от книги, раздраженно посмотрела на сцену.

Шел третий час репетиции. Обстановка была уже привычно нервозной. Прогоняли сцену из третьего акта, в которой бродячие актеры, поддавшись уговору Гамлета, играют драму про убийство короля. На сцене сначала долго репетировали музыкальный номер, потом — пантомиму, потом несколько раз пытались сыграть сцену целиком, но все что-то не клеилось: то фонограмма запаздывала, то исполнители путались, — словом, вся эта репетиционная тягомотина навеяла на Алену жуткую скуку, и она опять принялась читать роман. Уйти из зала она тоже не могла, так как в репетиции на сей раз участвовал Александр Журавлев, из-за которого действие и пытались прогнать целиком. Алена надеялась уговорить его дать интервью в перерыве. Но, по всей видимости, надеждам ее не суждено было сбыться — слишком уж он нервничал: то и дело оглядывался по сторонам, даже забывал текст, чего раньше с ним никогда не случалось. Видимо, странные послания действительно выбили его из колеи, и он никак не мог собраться с мыслями и начать творческую работу над образом.

— Да понял я! — раздраженно крикнул он режиссеру. — Тут я подскакиваю к Луциану, — он действительно прыгнул в сторону одного из актеров, — мы работаем четыре такта под фонограмму.

— Ладно, — сдался главный, — давайте конец.

— Король встает, — подала реплику Офелии Лина Лисицына.

— Испугался хлопушки? — театрально хохотнул Журавлев за Гамлета.

— Где фонограмма?! — рявкнул режиссер, органично вливаясь в действие на сцене.

Из приемников что-то крякнуло, потом зашипело, превращаясь в нестройный ряд звуков музыкального сопровождения.

— Бедлам! — режиссер вцепился в остатки своих волос.

Никто из актеров не обратил на него внимания. Всем хотелось поскорее завершить сцену и пойти обедать.

— Что с его величеством? — взвизгнула Наталья Прощенко — королева.

Вениамин Федоров схватился за грудь и выполнил еще целый ряд движений, призывающих зрителя поверить, что ему действительно дурно.

Олег Петрович Смирнов, играющий в пьесе Полония, тоже выкрикнул свой текст:

— Прекратите пьесу! — и замахал руками на танцевальную группу.

Федоров взвыл:

— Посветите мне. Прочь отсюда!

Раздался зловещий звуковой эффект, похожий на раскаты грома, потом в тишине порывисто свистнула флейта.

В этот момент из-за кулис белым привидением медленно и величаво выступил отец Гиви, органично дополняя собой общую картину хаоса. Сложив по-монашески ладони, он прошествовал к Вениамину и затормозил в метре от него.

— Огня, огня, огня… — нестройным хором пролепетали оторопевшие актеры.

Федоров затравленно покосился на гуру, потом — на режиссера и наконец тихо проговорил:

— Время медитации.

— Дурдом! — как всегда, томно изрекла Лина и, скрестив руки на груди, закатила глаза.

— А мне нравится, — развязно заметил Людомиров, — свежий взгляд на постановку. Гуру отлично вписался.

— Господи боже! Полдня коту под хвост! — устало вздохнула Прощенко. — Это же все заново прогонять.

— А не набить ли тебе морду?! — как-то уж очень многообещающе поинтересовался Журавлев у Вениамина.

Тот отступил ближе к кулисам, пробормотав, что, мол, у каждого человека свои потребности: кому-то нужно есть, кому-то медитировать. Но ему пришлось замолчать, так как Журавлев демонстративно сжал кулаки. И остальные актеры, похоже, разделяли его праведный гнев. Силы были неравны, тем более что виновник инцидента — отец Гиви — предпочел молча и невозмутимо покачиваться в стороне от основного действия.

— И долго нам еще терпеть эти выходки?! — взревел Журавлев.

— Перерыв! — с отчаянием в голосе крикнул главный и, сверкнув пунцовой лысиной, вылетел вон из зала.

«Неужели! Быть не может!» — сердце Алены ликовало. Удивительным образом неудачная репетиция удачно повлияла на ход событий. Журавлев ни с того ни с сего согласился дать интервью во время обеденного перерыва. Они сидели на одном из задних рядов зрительного зала, где интимная полутьма располагала к откровенности. Больше в зале никого не было, если не считать не то рабочего, не то осветителя, возившегося за задником декораций. Но он им помешать не мог, так как был слишком далеко. Александр возложил свои длинные ноги на спинку переднего сиденья, слегка склонил голову набок, пригладил изящной рукой густые черные волосы и, наконец, вспомнил, что рядом с ним девушка и журналистка. Он посмотрел на нее долгим задумчивым взглядом и неожиданно признался:

— Я настолько выбит из колеи, что просто невозможно передать словами!

Алена раскрыла рот. А что еще ей оставалось! Услышать такое от Журавлева! Журавлева, который на протяжении всей своей актерской карьеры старательно сохранял дистанцию со всеми, не говоря уж о представителях прессы. Да эту фразу можно было бы назвать вершиной откровения. Для нее наступили мучительные мгновения, она не готовилась к такому началу разговора, поэтому даже не представляла, что нужно сказать, ведь один неверный шаг — и все пропало. Однако все, на что она в итоге сподобилась, это понимающе покачать головой.

— Я знаю, что выгляжу глупо, — продолжал Журавлев, не обращая на нее внимания, — но никак не могу побороть в себе странное ощущение надвигающейся катастрофы. И гуру этот на меня так странно смотрит! — со злобой выдохнул он.

— Странно?

— Ну да! Так, словно увидал покойника.

— В любом случае вы единственный, на кого гуру обращает внимание, — сдержанно улыбнувшись, заметила она. — Я так до сих пор, кроме его длинного носа, ничего не разглядела. Мне он показывает только профиль.

— Давайте поменяемся! — грустно предложил Журавлев. — Не могу его выносить. Глаза у него сверлящие. Сейчас вот так посмотрел, словно попрощался.

— В конце концов, чего вы ожидали, вы ведь чуть не поколотили его подопечного. А если честно, мне понравилось…

— Да бросьте! — отмахнулся он. — Никому я здесь не нравлюсь. Все считают, что я украл роль у Ганина. Каждый только и думает, какую бы подлянку мне подкинуть. Разве вы не чувствуете?! — Журавлев отвернулся от нее и уставился назад, на открытую дверь зала.

— Если вы об этих дурацких записках, то Лине вообще платье порезали, — Алена не знала, что еще сказать. Уверять его, что актеры театра его обожают и совсем не думают, что он поступил нехорошо, каким-то путем отобрав роль у Ильи, было бы делом бессмысленным, потому что это неправда, и Журавлев это хорошо знал.

— Все это направлено против меня! — уверенно заявил Журавлев. — Дело не в Лисицыной! Вот увидите, костюмами дело не кончится. Разве вы не чувствуете? — он посмотрел на нее так требовательно, словно ожидал какого-то определенного ответа.

— Что?

— Что?! — он перешел на шепот и обвел полутемный зал глазами. — Что-то зловещее нависло над всеми нами. Я ощущаю это каждой клеткой. Я чувствую затхлый запах беды, — глаза его светились каким-то странным, лихорадочным блеском.

Алена даже испугалась, не сошел ли он с ума. Но тут же взяла себя в руки, успокаиваясь мыслью о том, что Журавлев — актер и всего лишь играет роль. Такое часто случается с актерами. Она растянула губы в робкой, настороженной улыбке:

— Всему виной чьи-то неудачные шутки. Кстати, с вами разве никогда такого раньше не проделывали?

Но, похоже, Журавлеву было не до воспоминаний, он снова отвернулся к двери и разочарованно проговорил:

— Я думал, хоть кто-то меня понимает.

— Я не думаю, что вам следует обращать внимание на эти розыгрыши. В конце концов, ваш страх только разжигает азарт того, кто пытается вас запугать.

— Наверное, вы правы, — на удивление покорно согласился Александр и вздохнул, — хотя мне никак не удается казаться безразличным, — он снова вздохнул. — Ну да ладно, вы же хотите задать мне какие-то вопросы?

Алена кивнула:

— Интервью с вами будет напечатано в декабрьском номере нашего журнала, как раз когда пройдет премьера «Гамлета», поэтому мои вопросы связаны в основном с этой вашей ролью и всем, что с ней связано…

— Я думаю, вы не станете писать про дурацкие записки и прочую дребедень, да?! — это был не вопрос и даже не просьба. Это было четко сформулированное условие только что составленного договора, который Алена, как журналист, должна была подписать. Она быстро заверила Журавлева в том, что ничего о теперешней нервозной обстановке в театре на страницы журнала «Оберег» не просочится.

— Ну хорошо… Начнем, — он так и не обернулся к ней, продолжая пялиться в сторону двери.

Алене даже показалось, что он кого-то ждет. Впрочем, особенно размышлять времени у нее не было Она быстро раскрыла блокнот, лихорадочно выискивая первый вопрос, который лучше всего задать в сложившейся полудоверительной атмосфере.

— Итак… — по-деловому произнесла она.

В этот момент Журавлев быстро кивнул кому-то позади себя и неожиданно резво вскочил на ноги.

— А знаете, — с совершенно несвойственной в последние дни жизнерадостностью заявил он, — кажется, скоро все наши неприятности с записками закончатся.

— Да?! — Алена ошарашенно посмотрела на него снизу вверх, не зная, что предпринять. Долгожданное интервью опять откладывалось — актер явно собрался уходить, а она ничего не может сделать, чтобы его остановить. Вряд ли он послушается, даже если она повиснет, уцепившись за лацканы его пиджака. Слишком уж решительным он выглядел.

— Да, — весело заверил ее Александр, протискиваясь по проходу и переступая через нее своими длинными ножищами, — кажется, я вышел на след неудачного шутника. Ждите сокрушительного скандала, потому что я почти уверен, чьих рук это дело!

— А наш разговор? — с отчаянием крикнула Алена, обращаясь к его удаляющейся спине. Она готова была разрыдаться.

— Подождите меня здесь, — донеслось до нее, — минут через десять я вернусь, и мы потолкуем. — Он вдруг обернулся в проеме дневного света и, наверное, улыбнулся, Алена это поняла по интонации голоса, лица его видеть она не могла — только темный силуэт в дверях. — Не обижайтесь, я скоро.

С этим она его и отпустила.

«Они танцевали долго, может быть, десять минут, может быть, два часа… Вдруг он начал рассказывать о своей книге. Она чувствовала его горячее дыхание у своего виска. Голос его звучал завораживающе. Он говорил так же, как писал, — искренне, красочно и четко. Симоне припомнились его недавно прочитанные строки: «Однажды она пришла на пляж Сан-Тропез. Музыка — волнительная и страстная — разрывала ночное небо. Танцующие пары кружились в тумане голубых огней. Тела людей содрогались в такт порывам ветра и барабанной дроби. И вскоре дам из высшего общества уже нельзя было отличить от уличных проституток. Свет потушили. Сначала на пять минут. В наступившей темноте слышались стоны. Когда фонари зажглись вновь…»

— Я давно хотела поговорить с вами, — услышала Алена прямо над ухом.

Она обернулась и машинально улыбнулась молоденькой девушке в объемном свитере.

— Маргарита Тушина, — представилась та, — вернее, просто Рита. Я в театре второй сезон.

— Очень приятно, — Алена еще раз улыбнулась, с трудом скрывая удивление. С чего бы актрисе молодого состава навязывать ей свое знакомство. Она вряд ли похожа на продюсера или еще на кого-нибудь, кто мог бы посодействовать продвижению актерской карьеры.

— Честно говоря, я до сих пор нахожусь под впечатлением вашей статьи о девушках из рекламы, — призналась Тушина. — И вообще, мне странно, что вас тут никто не замечает. Вы же настоящая знаменитость, поймали маньяка…

— Ну, это сильное преувеличение, — смутилась Алена, — я всего лишь сыграла роль червяка, на которого его ловили.

— А вот и нет, — Рита одарила ее невыразительной улыбкой. Впрочем, не только улыбка, вся она, с ног до головы, была какая-то бесцветная: пегие волосы, бледная кожа, небольшие серые глаза, тонкие черты лица. «С таким лицом не использовать косметику — просто преступление», — подумала Алена, ощущая при этом приступ стыда и раскаяния. Все-таки девушка подошла к ней, чтобы выразить восхищение ее профессионализмом, подобное не так уж часто встречается в жизни, а она ее тут разглядывает с пристрастием. Да и разглядывать, собственно, было нечего — фигуру Риты смело можно было назвать тщедушной — тоненькая шейка, легкий намек на грудь, ножки-палочки, наверняка под свитером кости торчат везде, где только можно.

— А над чем вы сейчас работаете? — в глазах Тушиной промелькнул безжизненный интерес.

«Странно, кто же в театре не знает, какого черта я околачиваюсь тут уже вторую неделю».

— Собираюсь взять интервью у Александра Журавлева, — все же терпеливо объяснила Алена.

— Все хотят знать о таких, как Журавлев, — с едва скрываемой грустью произнесла девушка, — а ведь он и без того достаточно известен. Странно, что никто не пишет о молодых актерах, — тут она улыбнулась так же невыразительно, как раньше, и пролепетала: — Ой, не подумайте, что я намекаю на себя. Я вообще никому неинтересна, я-то имела в виду Людомирова, например. Чем он хуже Журавлева? Пройдет года два, и он будет популярнее и Журавлева, и Ганина.

— Просто ужас какой-то, — рассмеялась Алена, — в этом театре все предсказывают. Кто — конец света, кто — чужие успехи, кто — собственную кончину. Просто общее помешательство. Я начинаю соглашаться с упомянутым Людомировым, что отец Гиви как нельзя лучше вписывается в вашу труппу. Практически свой человек.

— Не знаю, — под свитером девушки обозначились два остроконечных бугорка плечей, — мне кажется, что с появлением гуру в театре повисла какая-то зловещая атмосфера.

— Не может быть! Неужели и у вас те же подозрения?! — совсем развеселилась Алена. — Я вас успокою, вы не одиноки. Тут все только об этом и говорят.

— И все-таки вы должны были заметить, что гуру — довольно странный человек, — Рита не оценила Алениной шутки. Как раз, наоборот, ее маленькие глаза доверительно округлились, на минуту став неестественно большими. — Однажды вы уже вычислили маньяка, так что глаз у вас наметанный.

— Боюсь, я не оправдаю вашего мнения обо мне, — ухмыльнулась Алена, — да мне это и неинтересно. Все, что меня сейчас интересует, так это: когда я наконец смогу поговорить с Александром Журавлевым. Кстати, вы не знаете, куда пошел Журавлев?

— Нет, я столкнулась с ним в дверях. Я искала Лешку Людомирова, — она как-то странно замялась, притворно улыбнулась и, наверное, покраснела бы, если б щеки ее имели свойство хоть немного краснеть. Но кожа ее была хронически белой. Она судорожно оглянулась, явно чтобы скрыть смятение, с которым не могла сладить, потом быстро произнесла: — У меня было такое чувство, что он куда-то спешил. Может, его кто-то позвал к телефону?

— Нет, не к телефону, но его кто-то позвал. Несомненно. — Алена поднялась, в основном потому, что общение с Маргаритой казалось ей скучным и абсолютно ненужным. — Может, попробовать его разыскать? Он сказал, что уходит на десять минут, а прошло уже больше получаса. Скоро начнется репетиция — значит, я опять с ним не поговорю. Пойду скажу ему, что больше не стану за ним гоняться! — Алена так распалила себя этой речью, что в самом деле решительно двинулась к выходу в холл, чтобы отправиться на поиски Журавлева. «Какого черта!» — злость холодила ей спину — так бывало редко, только тогда, когда на нее нападал приступ самой настоящей ярости. А разве она не была терпелива?! Разве не она покорно ждала, пока ему надоест капризничать и строить из себя звезду? Пока он терзал ее, не находя для интервью получаса в своем не таком уж плотно забитом графике? И вот теперь, обнадежив ее, практически начав разговор, вдруг снова так нагло надуть и смыться?! Так что же еще он хочет получить взамен? Благодарность?! К чертям! В лучшем случае он обретет пощечину, в худшем — удар под дых!

— Кажется, он пошел к служебной лестнице, — услыхала она за спиной и нашла в себе силы благодарно кивнуть затылком. «Я спущу этого гада с лестницы, будь то служебная или парадная!» — продолжила Алена свой внутренний монолог, но вдруг неожиданное и коварное решение заставило ее резко остановиться рядом с большим, довольно грязным окном холла. Ну как же это раньше не пришло ей в голову?! Она просто скажет этому наглецу Журавлеву, что, пока он от нее бегал, редакционное начальство поменяло задание и теперь ей поручено писать про Илью Ганина! Вот это месть! Достойная быть вписанной в анналы истории коварства! А Борисыча она как-нибудь уломает!