17

— У меня сейчас промелькнуло такое странное чувство… — Алена еще раз бросила тоскливый взгляд на бутерброды с затвердевшей красной икрой. — Знаешь, такое очень французское чувство де жа вю… Что-то мне все это напоминает…

— Мне тоже, — усмехнулся Вадим, с трудом ограждая ее от напирающего сзади господина, который стремился во что бы то ни стало успеть заполучить положенную по случаю пластиковую рюмку с коньяком, — я даже скажу, что именно — мне это напоминает театральный буфет.

— Шутник, это и есть театральный буфет.

— Ну и какое, по-твоему, могут иметь отношение подсохшие бутерброды к Франции?

— Да дело не во Франции… — протянула она и, извернувшись, легонько отпихнула господина от стойки.

— Что вы себе позволяете?! — гневно взревела его крупная спутница, от мощного горла до мясистых колен затянутая в бордовое бархатное платье. — Вот заведешь своего, и пихайся!

Господин тут же спрятался за широкую спину своей защитницы.

— Дамы, дамы, — пропыхтел Терещенко, теперь сдерживая мощную атаку агрессорши в бордовом бархате, — мы же в театре.

— Не знаю, — неожиданно возразила та, — пока что я в буфете. А вы, молодой человек, лучше приглядывайте за вашей девицей. А то она руки по чужим мужьям запускает.

— Такой крик подняла, словно я залезла ему в штаны! — фыркнула Алена.

— Молчи лучше, — Вадим развернул ее лицом к стойке.

— Ах вот оно что! — взвизгнула за спиной дама. — Я-то хотела его просветить! Я-то думала, он как приличный человек пойдет перед спектаклем в буфет выпить водки, а он вон зачем сюда приперся. Ах ты, бабник позорный. Как был деревенщиной, так и остался!

— Да не хочу я этих бутербродов! — взмолилась Алена, изо всех сил упираясь руками в шаткую стойку.

— Я надеялся надраться шампанским, но, видно, не судьба, — посетовал Вадим и, взяв ее за руку, потащил из очереди. — И зачем люди ходят в театр? Склоку можно устроить и в магазине.

— Осень, — глубокомысленно изрекла Алена. — У шизофреников обострение.

— Так что ты там говорила про де жа вю?

— Это ты к обострениям?

— Мне просто интересно, что может напомнить тебе антикварный бутерброд.

— Дело не в бутерброде. У меня вдруг появилось чувство, что я увидела кого-то, кого уже видела раньше.

— Ничего удивительного, — усмехнулся он. — Тут, как минимум, человек двести, кого-то ты действительно могла встречать и раньше. К тому же все вы тут театралы — это я случайный посетитель…

Странно, но в этот момент Алена вспомнила первую встречу с Буниным. Они столкнулись именно в театральном буфете, и тогда она почувствовала какой-то импульс, который кольнул в сердце, а потом быстро распространился до самых кончиков пальцев. Она, как завороженная, не могла оторвать от него взгляда и в тот момент уже точно знала, что до того, как кончится первый акт, она уже окажется в объятиях этого незнакомого смуглого красавца. Ни до этой встречи, ни, к сожалению, после нее Алена больше никогда такого не испытывала. И в отношениях с Вадимом ее пугало именно то, что не было этого импульса. Они могли говорить часами, они пили чай у нее на кухне, они даже целовались, но все это походило на некий фон расследования, которое они совместно вели. Их отношения слишком напоминали альянс, основанный на деловой выгоде, а вовсе не на чувствах. Ей слишком часто приходило в голову: «А что между нами останется, когда дело «Гамлета» завершится?»

— …В сущности, это и есть основная ценность свиданий, — Алена посмотрела на Вадима, пытаясь уловить утерянную нить его рассуждений. — Когда люди женятся, они перешагивают некую интеллектуальную черту, желание познать окружающий мир вместе со всеми его выставками, музеями и театрами как-то само собой спадает на ноль, они садятся перед телевизором и начинают перемывать косточки соседям, постепенно забывая о существовании иных развлечений.

— Ты просто зануда.

— Я реалист, — он пожал плечами. — Успокаивает только одно — пока существуют театральные маньяки, которые убивают актеров, я не перестану посещать это благородное заведение.

— Скажи спасибо, что я вытащила тебя на этот спектакль, — Алена легонько толкнула его в бок, — иначе так и расследовал бы преступления, совершенные из-за трагедии, о которой знаешь только понаслышке. Правда, заранее прошу прощения за эту идею, от оригинала «Гамлета» в постановке «Сатирикона» остался только текст. Впрочем, в твоей ситуации и это не так уж плохо.

«Странно, что в жизни все случается не там, где следовало бы, — убийство в театре или любовь в буфете…» — Алена смотрела мимо сцены. Не то чтобы она не любила театр, вовсе нет. Просто трагедию «Гамлет», по стечению обстоятельств, она знала наизусть, да и эту конкретную постановку театра «Сатирикон» уже видела, к тому же была от нее не в восторге, поэтому ее одолевала скука. Чтобы как-то скрасить безрадостное времяпрепровождение, она пыталась размышлять на философские темы. Но и это давалось ей все труднее с каждой минутой. Наконец она с ужасом поняла, что веки ее позорно наливаются тяжестью, короче, близок момент, когда она совершенно неприлично задремлет, уронив голову на плечо Вадиму.

— Пойду, пройдусь, — шепнула она, с ужасом понимая, что едва ворочает языком от накатившей вялости.

— Ага, — кивнул было он, но тут же уставился на нее выпученными глазами. — Что?!

— Имею я право выйти? — тихо возмутилась она.

— Театралка! — усмехнулся Терещенко и перевел заинтересованный взгляд на сцену.

— Потом расскажешь, что было, — к великому возмущению задних рядов, она поднялась и, спотыкаясь, пробралась к выходу.

В фойе, как и ожидалось, было пустынно. Алена прошла до злополучного буфета и обратно. Потом повторила траекторию еще раз. Потом, потоптавшись у дверей, решила, что стоит, пожалуй, и третий раз совершить тот же путь, но встретилась с далеким подозрительным взглядом буфетчицы, которая от нечего делать цепко следила за ее передвижениями. Тогда Алена демонстративно развернулась к ней спиной и пошла вдоль стеклянных витрин, рассматривая исторические ценности театра «Сатирикон», с энтузиазмом начинающего модельера изучая старые, пропыленные сценические костюмы.

В этот момент позади нее раздались торопливые шаги. Кто-то очень спешил, едва не переходя на рысцу. Она обернулась и замерла, встретившись взглядом с потрясающими серыми лучами, струившимися из-под ресниц Ильи Ганина. Впрочем, лучи эти заструились не сразу. Она успела заметить ожесточенность, сменившуюся странной растерянностью. Что-то холодное и жутко неприятное перебрало каждый ее позвонок. Сердце пару раз дернулось, прежде чем продолжить свой размеренный стук. Илья улыбнулся, заиграв ямочками на щеках, и, приблизившись к ней, слегка склонил голову.

— Интеллектуально развиваешь своего следователя? — осведомился он.

— Откуда ты знаешь? — она никак не могла отделаться от ощущения какой-то неловкости, словно застала человека не в самый подходящий для этого момент.

— Чего бы тебе шататься по коридору во время спектакля? Ты ведь его наверняка уже видела.

— А тебе?

— Да тут такая дурацкая история приключилась… — он замялся, явно смутившись.

«Ну вот, — с тоской подумала она, — заставила человека оправдываться».

— Меня преследует какой-то рок — голубые уверенно считают меня своим. До начала подсел ко мне некий деятель искусств — трудно сказать каких, но при пятнистом шарфе на шее. Мы разговорились. То да се: спектакль — дерьмо, театральный мир в простое, — словом, он ругался на всех, я слушал. Потом потушили свет, и тут я чувствую его теплые пальцы на своей коленке. При всем должном уважении к его мнению я не смог выдержать этот аргумент, ну… и сбежал. Присмотрел место подальше, хотя даже не знаю, может, лучше пойти домой…

— А чего это тебя сюда принесло? — улыбнулась Алена. — Ты-то уж точно видел эту постановку.

— Да… — махнул он рукой. — Тоскливо так стало. Вот говорил, что все равно — буду играть Гамлета или нет, — а оказалось, что не все равно. Тянет. Решил: пойду посмотрю хоть, как другие играют.

Распрощавшись с Ганиным, Алена вернулась в зал.

— Ты даже не представляешь, кого я сейчас встретила!

— У тебя было жаркое свидание с тем парнем, которого приревновала толстуха в буфете? — Вадим страшно обрадовался, что она хоть и под конец акта, но все-таки явилась.

— Лучше, — похвасталась она, — я встретилась с Ильей.

— Ганиным? — он посерьезнел. — Экая новость! Поразительно, но этот человек таскается за тобой повсюду.

— У тебя предубеждение против него, — она погладила его по руке, дабы дать понять этому недотепе — ревность тут совершенно неуместна.

— Только не говори, пожалуйста, что вы случайно столкнулись в коридоре, — он осторожно высвободил руку из-под ее ладони.

— Да нет, конечно! Мы заранее договорились затащить тебя в театр и, пока ты будешь пялиться в темноте на сцену, с вожделением перемыть тебе все косточки, — фыркнула она.

— Значит, речь шла обо мне. Могу представить, как ко мне относятся после закрытия репетиций «Гамлета», — он вздохнул.

— Мы и перекинулись-то парой фраз. В основном поделились сожалением именно по этому поводу. Ганин признался, что очень хотел сыграть Гамлета. Я лично, вообще не понимаю, какой прок от прекращения репетиций!

— Это дает нам время подумать над тем, кто убийца.

— Ну и чего же вы у себя в отделе надумали за неделю? — съехидничала она.

— Мы проверяем каждого, кто был в театре в момент убийства Журавлева. Но вообще-то это секретная информация. Не стоит ее трепать на всех углах, а особенно не стоит передавать Ганину.

— Надеюсь, он вне подозрений, — скривилась Алена. — И вообще, прервать репетиции, на мой взгляд, глупый шаг. Что вы узнали о гуру, например? Могу поклясться, что ничего. И вообще, пока шли репетиции «Гамлета», все подозреваемые были у тебя на глазах. А теперь они сидят по своим домам.

— Вот и пусть посидят, — отрезал Терещенко, — авось кто-то живым останется.

— Ну надо же! — зло зашептали сзади. — По телику одни боевики, в книжках — только детективы печатают, думал, приду в театр, хоть отдохну от этой дури! Так нет, сели и болтают все о том же.

— Простите, — пробормотал Вадим.

В этот момент зал взорвался аплодисментами и загорелся свет.

— У меня создается впечатление, что я все время всем мешаю! — крикнул он Алене.

— Это мания величия, — пожала плечами она.

Фойе театра моментально набилось народом, хлынувшим из зала. Большинство сразу же ринулось к буфетам.

— Не понимаю я этого странного ритуала, — проворчала Алена, — как антракт — так в буфет. Глупость какая-то.

— Это, как ты правильно заметила, — ритуал, что-то вроде шаманского танца, — усмехнулся Вадим, — но лично я бы спустился и покурил.

— Ты куришь?

— Покажи мне детектива, который не курит, — усмехнулся он.

В курилке, расположенной меж двух туалетных комнат, тоже было немало театралов, почитающих табак наравне с искусством. Почитали они никотин очень активно, над головами гудящих в пересудах курильщиков дым стоял коромыслом.

— Мне не хочется здесь топтаться. Тем более что я не курю, — заявила Алена, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов.

— Можно подумать, твой замечательный Ганин не курит, — явно обиделся Вадим.

— Это его личное дело, — парировала она, не собираясь ему уступать. — Я тебя подожду в фойе.

Он сказал бы еще что-нибудь, скорее всего едкое, но не успел. Дверь мужского туалета распахнулась, и на пороге появился тот самый господин, из-за которого Алена повздорила в буфете с толстухой в бордовом. По виду этого господина можно было, не напрягаясь, догадаться, что он секунду назад пережил самое значительное потрясение в своей жизни. Ширинка на его брюках была расстегнута, и оттуда торчал кусок нижнего белья в зеленый горошек. Кроме того, нижняя челюсть господина практически упала на грудь, руки его лихорадочно шарили по ребрам в поисках чего-то спасительного, может быть, кармана пиджака, в котором хранился валидол, а согнутые в коленях подрагивающие ноги больше всего напоминали сейчас букву X.

Такое явление не могло не привлечь всеобщего внимания. Курильщики уставились на несчастного с едва скрываемым сарказмом во взоре. Разговоры моментально стихли. В создавшейся паузе господин с расстегнутой ширинкой издал тихий звук, похожий на скрип открывающейся двери, петли которой забыли смазать еще в прошлом веке, и, растерянно оглядев публику, робко позвал:

— Лидусик…

Дама, затянутая в бордовое, возникла из гущи народа и принялась пробираться к своему обожаемому сокровищу, расталкивая всех локтями.

Глаза господина наполнились отчаянием.

— До чего же мужики докатились, — шепнула Алена Вадиму, — уже и штаны сами разучились застегивать.

— Ну, не все же такие, — хмыкнул тот, бросив недоверчивый взгляд на собственные брюки.

— Лидусик, — громко проныл господин, — там… — он вяло махнул рукой в глубь мужского туалета. — Там человека зарезали…

Последнюю фразу он произнес с явным сомнением.

— Что?! — в один голос взревели Лидусик, Вадим и Алена.

И так же разом ринулись в уборную. Дама в бордовом первой пробралась к кабинке, где, по мнению ее спутника, находился зарезанный. Вадиму пришлось по дороге поднимать с полу пару несчастных, которых Лидусик сбила с ног, прокладывая себе путь. Пока они с Аленой прислоняли к стене одного из пострадавших, у кабинок раздался нечеловеческий крик, напомнивший Алене ее детские годы и связанное с ними посещение вольера с орангутангами в Берлинском зоопарке. Она инстинктивно съежилась, как тогда, когда на прутья решетки кинулась огромная обезьяна с точно таким же воплем. Но из-за угла, вопреки ее ожиданиям, вылетел не самец орангутанга, а все та же дама в бордовом. Она истерично отряхивалась и отмахивалась, словно за ней гналось осиное семейство. Столпившиеся у умывальников любопытствующие разом растеклись по стенам, освободив ей дорогу. Лидусик все с тем же непрекращающимся криком выкатилась вон.

— Всем стоять! — взревел Вадим, едва удерживая напор сзади. — Я следователь Московской милиции. Очистить помещение.

— Ага! — громко поддакнула ему Алена. — А я — агент Интерпола. Начинаю стрелять на счет три. Раз, два…

— Твои шуточки! — недовольно буркнул он и рванулся к кабинкам.

— Ну, должна же я объяснить свое присутствие в мужском туалете с моральной точки зрения, — пожала плечами Алена и кинулась следом.

Человек пять, до которых не дошел приказ стоять на месте, последовали за ними.

Картина, которая предстала перед нею, когда она заглянула через плечо Вадима, тут же пресекла желание шутить.

— Фу… — раздалось за ее спиной.

Смотреть действительно было неприятно.

Мужчина лет сорока сидел на полу, закинув голову. Кровь из огромной раны на шее тонкой струйкой стекала прямо в унитаз. Если бы она стекала на пол, там уже давно бы образовалась внушительная лужа, которую, без сомнения, заметили бы намного раньше. Похоже, что мужчина успел потерять значительную часть крови. По крайней мере, Алена подумала, что из столь внушительной раны кровь должна бы хлестать фонтаном. Видимо, так оно раньше и было — на белой рубашке мужчины появилось что-то вроде красного жабо. Убийца оказался предусмотрительным, расположив тело жертвы в угоду уборщицам. Для них тут особенных забот не намечалось. Вадим указал Алене на листок бумаги, приколотый французской булавкой к рукаву убитого. Потом он нагнулся и тихо прочел:

Разумеется, послание было выполнено в том же стиле, что и все предыдущие — вырезанный текст из книги, приклеенный на лист белой бумаги.

— Иди, вызывай оперативников, — вздохнул Терещенко.

— Мне предстоит это делать второй раз, — недовольно буркнула Алена.

— Ну, хочешь, я пойду звонить, а ты тут покараулишь?

— Вопрос решен, — она растолкала любопытствующих и вылетела вон из уборной.

«Михаил Львович Бусинский, 43 лет, москвич, проживающий по адресу: Профсоюзный тупик, дом 6, квартира 10. Работающий старшим исследователем в лаборатории НИИ медицины», — Алена отложила листок в сторону и, окинув задумчивым взглядом Вадима, тупо рассматривающего падавшие снежинки через окно кабинета директора театра, добавила: — На момент гибели находился в полном одиночестве. И скорее всего даже не предполагал, что посетил туалет последний раз в жизни.

— Просто удивляюсь твоему цинизму, — ворчливо ответил ей Терещенко, — как можно шутить в таких обстоятельствах.

— Ты рассчитывал, что убийства прекратятся, как только ты заморозишь репетиции «Гамлета». Похоже, наш Гамлет с тобой не согласен.

— И что мне теперь делать? Извиниться перед ним? — Вадим отвернулся от окна и таким же тупым взглядом уставился на дверь.

— Извинения — это, конечно, излишне. Но скорее всего репетиции возобновятся. Или я не права? — усмехнулась она.

— Два сопутствующих трупа! Два! — с неожиданным ожесточением произнес Вадим. — Несчастный охранник, единственная вина которого заключалась в том, что он поволочился за Линой Лисицыной и скорее всего увидел то, что не должен был видеть. И этот Бусинский, роль которого вообще плачевна — стать случайной жертвой. Ужас!

— Так что с репетициями? — напомнила она.

— Во-первых, не мне одному решать, — он взъерошил волосы на затылке, — во-вторых, мы не можем просто так уступить требованиям этого террориста, а в-третьих, меня очень беспокоит, что тебя в этой ситуации больше всего на свете волнует вопрос о репетициях. — Он наконец удостоил ее тяжелым взглядом.

— Ух! — вырвалось у Алены, впрочем, она тут же пришла в себя и продолжила в прежнем тоне: — Это потому, что, по моему мнению, убийцу проще вычислить, когда все действующие лица трагедии соберутся вместе.

— Господи! — простонал Вадим. — Мы ведь до сих пор пока даже не знаем мотивов убийцы.

— Ну почему же. Теперь мы знаем, что он страстно желает продолжения репетиций. А это значительно сужает круг подозреваемых.