Глава вторая
Трауберг был мужчиной среднего роста, с брюшком, немного обрюзгшими чертами лица и огненно-рыжей шевелюрой, озарившей вершининский кабинет похлеще любого солнца. Несколько сединок в густой курчавой копне волос не умаляли их охряного блеска и силы. Крючковатый нос почти касался верхней губы.
«Запоминающаяся внешность», — подумала Вершинина, как только посетитель пересек порог ее кабинета.
Она поздоровалась в ответ на его картавое «здгасьте» и предложила сесть. На Трауберге был строгий темный костюм и ослепительно-белая рубашка. Узел галстука был немного ослаблен. Как-то смущенно поглядев на Валандру, он приземлился в кресло и тяжело задышал.
— У меня к вам дело, — медленно проговорил он так, словно у него спирало дыхание от каждого произносимого им слова.
— Мне доложили о вашем приходе, мы… ждали вас. Нужно решить вопрос с сигнализацией…
— Я, честно говоря, не за этим к вам пришел… Это сущая мелочь… — он беспокойно заерзал на кожаном сиденье, — вы ведь в курсе, что произошло…
— Лев… простите, не знаю вашего отчества, — Вершинина стряхнула пепел.
— Земович, — поспешил сказать гость, часто заморгав.
— Так вот, Лев Земович, для нас эта мелочь имеет определенное значение… Хотя я вас понимаю и очень сочувствую. Но ведь вы сами знаете, что никакие слова соболезнования…
— Спасибо, — сухо поблагодарил Трауберг, едва взглянув на Вершинину.
Было видно, что он с трудом сдерживает свои эмоции.
— Я хочу, — сказал он и закашлялся, — чтобы вы…
— Воды?
— Да, будьте любезны, — с трудом выдавил он, мотая рыжей головой.
Вершинина поднялась с кресла и, подойдя к журнальному столику, налила из высокого графина воды. Она протянула стакан гостю и вернулась на свое место.
— Спасибо, — более проникновенным голосом поблагодарил Трауберг, — я хочу, — повторил он после нескольких глотков, — чтобы вы нашли убийцу моей дочери.
Поставив стакан на стол, в ожидании ответа он сделал скорбное выражение лица и теперь, наклонив голову вперед, смотрел исподлобья.
— Насколько мне известно, речь идет о серийном убийце, о маньяке… — начала было Вершинина.
— Найдите этого подонка! — неожиданно закричал побледневший Трауберг, — я заплачу, — уже более спокойно добавил он.
— Успокойтесь, Лев Земович, попейте еще воды, — Вершинина затушила сигарету в огромной хрустальной пепельнице и откинулась на спинку кресла.
Трауберг сделал несколько лихорадочных глотков и, снова водрузив стакан на стол, некоторое время молчал, собираясь с мыслями.
«Нелегко ему, — сочувственно подумала Вершинина, — а все-таки выражается ясно, четко формулирует». Она почувствовала к посетителю что-то похожее на симпатию.
— Я навел о вас справки, — быстро и неожиданно деловито заговорил он, — на вашем счету нет ни одного не раскрытого убийства…
— Стараемся, — скромно заметила Валандра, пожимая плечами.
— Вы поможете мне? — его голубые глаза, не мигая, смотрели на нее.
— Лев Земович, — мягко обратилась она к Траубергу, — вы не подождете немного, мне надо поговорить с ребятами?
— Конечно, конечно, — Трауберг замотал головой.
— Я скоро приду, — Вершинина направилась к двери.
В дежурке было необычно свежо. Сидя за столом, на котором возвышался пульт, Болдырев ежеминутно, как гончар, выдувал себе на руки все новые порции горячего внутриутробного воздуха, демонстративно растирая их.
— Хватит прикидываться! — язвительно хихикнул Толкушкин, который ломал голову над очередным кроссвордом, — пора радиаторов и прочей дряни миновала.
— Молчи, умник! — огрызнулся Болдырев, — много ты понимаешь!
— Не грусти, Серега, — подхватил Маркелов, — скоро лето! Недельки через две, помяни мое слово, установится настоящая «болдыревская» погодка — сорок градусов в тени, — иронично посмотрев на рыкающего и чертыхающегося Болдырева, Маркелов вновь сосредоточил внимание на мониторе.
— Слышал я, ночка у вас неспокойная…
— Вадим, Валера, — мне надо с вами поговорить, — обратилась к задирам вошедшая в дежурку Валандра.
— О вчерашнем? — проницательно спросил Толкушкин.
— Опишите мне все виденное и слышанное вами в деталях, — что и как. Кажется у нас клиент намечается, догадываетесь, кто?
— Папаша той девушки, которую мы в квартире обнаружили с… — Маркелов замялся.
— Трауберг Лев Земович, прошу любить и жаловать. Ну так что, еще раз, как все было? — Валандра строго посмотрела на ребят.
— Значит так, — взял инициативу Толкушкин, — приехали мы на Шевченко…
* * *
Вернувшись в кабинет, Вершинина застала Трауберга сокрушенным и поникшим. Он тупо смотрел в пол, непрерывно покачивая головой туда-сюда.
— Вам плохо? — обеспокоенно спросила она, вглядываясь в его бледное лицо. — может, еще воды? — Валандра перевела взгляд на пустой стакан, стоявший на столе.
— Пожалуйста, если можно… — произнес он слабым голосом и продолжил бессмысленное движение головой влево-вправо.
Валандра заново наполнила стакан и протянула его Траубергу.
«Воспоминания замучили, при мне-то он еще кое-как сдерживался, а стоило мне уйти — совсем никакой стал!»
Она закурила.
— Может, закурите? — обратилась она к понурому Льву Земовичу.
— Не курю, — отозвался он и, опустошив стакан наполовину, поставил его на стол. — Трудный день, — тоном библейского мудреца произнес Лев Земович.
— Еще бы, — Вершинина сочувственно посмотрела на него.
— Такое горе… — его слабый голос сбился на всхлип, извините…
— Ну что вы, я понимаю.
Вершинина замолчала, давая посетителю время прийти в себя.
— Ну так что, продолжим? — мягко сказала она, заметив, что Трауберг немного приободрился.
— Конечно. Вы согласны мне помочь? — он поднял на Вершинину свои голубые глаза. Она кивнула.
— Лев Земович, как я вам уже сказала, речь идет о серии убийств. Мне очень жаль, что ваша дочь пополнила список жертв этого маньяка… Пятое убийство — один и тот же почерк. Можно только предполагать, где этот подонок знакомился со своими будущими жертвами: на улице, в кафе, в баре, на дискотеке, на рынке…
Ясно одно. У всех этих женщин было что-то общее: во внешности, в манере поведения ли, в разговоре, может быть, какой-либо определенный род деятельности, социальный статус, какие-нибудь психологические особенности, которые маньяк умеет сходу различать. Серийные убийцы — неплохие психологи.
Не исключено, хотя и маловероятно, что убийца входил в круг знакомых всех этих женщин. Необходимо проверить окружение, друзей, знакомых. Мы, вне всякого сомнения, будем еще связываться с милицией, нам нужна информация, чтобы произвести хотя бы предварительный анализ и сделать кое-какие сопоставления…
Зачем я все это вам говорю? — Вершинина в упор посмотрела на Трауберга. Он, казалось, внимательно слушал ее. — Просто хочу подготовить вас к разговору. Вы должны будете искренне отвечать на мои вопросы, какими бы деликатными и щекотливыми они ни были, иначе я не смогу вам помочь, вы меня понимаете?
— Да, да, конечно. — Трауберг крутил в руках авторучку. — Только я хотел бы сначала узнать… — он замялся.
— Спрашивайте, не стесняйтесь, — любезно сказала она, туша сигарету в пепельнице и морщась от дыма.
— В какую сумму мне обойдется расследование? — выдавил из себя Трауберг, как-то вкрадчиво заглядывая Вершининой в глаза.
— Какими будут дополнительные расходы, я вам точно сказать не могу, а насчет премии за раскрытое убийство… — Валандра на минуту задумалась, краем глаза наблюдая за Львом Земовичем. Он прямо-таки сгорал от нетерпения. Наконец, не в силах сидеть без движения, он вынул из кармана пиджака безупречной чистоты клетчатый носовой платок и промокнул испарину, выступившую на лбу.
— Пять тысяч долларов, — отрезала Вершинина.
— Пять тысяч?! — словно не веря своим ушам, тупо переспросил Трауберг.
— Вы считаете, что это много? — усмехнулась Валандра.
— Согласитесь, сумма солидная, — Трауберг замотал головой.
«Прямо-таки ритуальное движение», — иронично подумала Вершинина.
— Солидная, — согласилась она, — но во-первых, это только при условии, что убийство будет раскрыто, а во-вторых, одному Богу известно, чем придется заниматься моим ребятам, как им придется рисковать… Да и вообще, из этой суммы каждому сотруднику перепадет долларов триста пятьдесят-четыреста, а по нынешнем временам…
— Так ведь и четыреста долларов — сумма приличная! — упорствовал Трауберг.
— Как сказать… — Вершинина закурила уже третью сигарету.
— А дешевле никак не получится? — юродивым тоном спросил Трауберг.
— Боюсь, что нет, — невозмутимо ответила Вершинина.
— Вы ведь понимаете, что значит для отца…
— Понимаю и очень вам сочувствую, но не могут же мои люди работать бесплатно? — уже резко возразила она.
«Вот ведь как получается: торгуемся над трупом девушки… Пошлю его куда подальше. Еще к состраданию меня призывает, намекая на то, что я хочу копейку заработать на его отцовском горе».
— Может, у вас нет такой суммы? — полюбопытствовала она, мысленно уже простившись с Траубергом, но памятуя о наказе своего шефа по поводу умения разговаривать с клиентом.
— Дело не в этом, — окончательно разочаровал ее Лев Земович, — деньги у меня есть, но я принципиально против.
Тон его голоса стал назидательно-раздраженным.
«Ну Шейлок, не иначе… Наверно, сидел тут, прикидывал, в какую сумму обойдется ему все предприятие. Может, и его подавленное состояние, в котором я его застала, вернувшись из дежурки, объясняется тяжкими раздумьями на этот предмет? — довольно цинично заключила она, — А все-таки интересное существо — человек!»
Последняя реплика, обращенная не то к себе, не то к столь почитаемому ей Ларошфуко, портрет которого висел над журнальным столиком, была приправлена уже здоровой дозой оптимизма.
— Лев Земович, простите, где вы работаете?
— У меня два ювелирных магазина.
— Значит, пять тысяч — для вас не проблема?
— Но вы же еще говорили о накладных расходах… — осторожно заметил Трауберг, потирая вспотевшие ладони.
— Говорила, но поверьте, я не прибавлю ни цента…
— Дело не в этом, я вполне вам доверяю, но… Не могли бы мы, скажем, остановиться на трех тысячах? — Трауберг часто заморгал.
— Не хотелось бы вас разочаровывать, но на трех тысячах мы не поладим, — отчеканила Валандра.
«Господи, надо же быть таким упертым!»
— Ладно, — неожиданно согласившись, махнул рукой Трауберг. — Пять так пять!
— И накладные расходы, — напомнила Вершинина.
— Само собой, — снова проявил сговорчивость Трауберг.
— Хорошо, тогда приступим.
Покончив с внутренней борьбой, Трауберг как-то просветлел и преобразился. Он даже повеселел. Его лицо, которое минуту назад сводило точно судорогой, разгладилось и порозовело.
— Ваша дочь жила с вами?
Трауберг опять закашлялся.
— Нет, у нее была своя квартира, в ней-то как раз… — он замолчал и опять принялся за прочистку горла.
— Понятно, — протянула нахмурившемуся Траубергу руку помощи Валандра. — Вы часто виделись с Маргаритой?
— Я живу с другой семьей уже двадцать лет. С матерью Маргариты я разошелся, когда ей было четырнадцать лет.
— Значит, ей было тридцать четыре?
— Да, седьмого апреля исполнилось. — Трауберг опять погрустнел. — Она умерла…
— Я знаю, — не поняла Валандра, кого Лев Земович имеет в виду.
— Я говорю о Кларе, матери Маргариты. — пояснил он. — Я, конечно, помогал им, но с Маргаритой мы виделись не часто… — Трауберг опять захрипел и потянулся за стаканом с водой.
— Может, кофе?
— Спасибо, не откажусь, — гость осушил стакан.
Вершинина подняла трубку с рычага одного из трех стоящих перед ней телефонных аппаратов и набрала трехзначный номер.
— Валера, — сказала она в трубку, — зайди, пожалуйста, на минутку.
Валандра нажала на рычаг и, продолжая прерванный разговор, обратилась к посетителю:
— Лев Земович, вы сказали, что давно живете с другой семьей. Кроме Маргариты дети у вас еще есть?
— Сын, Марк. Он учится в университете, мечтает уехать в Америку. — Трауберг невесело усмехнулся.
— А вы что же, против? — полюбопытствовала Вершинина.
— Конечно! Если ты еврей и у тебя есть возможность вернуться на историческую родину, то негоже предпочитать ей страну ушлых и малокультурных янки. Или оставайся на земле, которая тебя взрастила, или — возвращайся на родину! — торжественно произнес Трауберг. Его глаза горели одновременно праведным негодованием и гордостью за свой маленький, но избранный народ.
«Кредо так кредо!» — иронично заметила про себя Валандра.
На пороге кабинета возник Толкушкин.
— Валентина Андреевна… — раскрыл он было рот.
— Валера, организуй-ка нам со Львом Земовичем кофе.
— В один миг! — бодро отозвался Валера и, включив электрочайник, отправился мыть чашки.
— А где работала Маргарита?
— Преподавала историю в лицее, знаете, тот, новый, на Мальцева.
— Да, да, шикарное здание. А она поддерживала отношения с братом?
— Виделись они не часто, да я, откровенно говоря, не поощрял даже их эпизодических встреч. Сами понимаете, — Трауберг натолкнулся на полный недоумения взор Валандры, — взаимные претензии, зависть, размолвки…
— Со стороны Маргариты, это понятно, но Марку-то что было завидовать, ведь вы жили с ним?
— Я помогал Маргарите, я имею в виду материально… Вы же знаете, как эгоистичны дети, привыкшие к привилегированному положению в семье. Я говорю о тех, у кого нет ни брата, ни сестры, — пояснил Трауберг.
— То есть вы хотите сказать, что Марк — именно такой ребенок? Но ведь он знал о существовании сестры.
— Тем более, — оживился Трауберг, видно, не желая упустить случая поговорить на жизненно важную для него тему. — Маргарита — моя первая дочь, и Марк, привыкший к повышенному вниманию, мне кажется, неуютно себя чувствовал, когда речь заходила о его сестре.
Вошел Толкушкин. Вода уже закипела. Он высыпал содержимое двух пакетиков «три в одном» в чашки и залил кипятком.
— Спасибо, Валера, — поблагодарила его Валандра, когда он поставил чашки на стол.
— Это все? — Толкушкин вопросительно посмотрел на свою начальницу.
— Да, можешь идти.
Толкушкин направился к двери.
— Вы хотите сказать, что Маргарита теоретически и практически была как бы лишена дочерних и сестринских прав, но в сознании брата пребывала как постоянный намек, упрек в свой собственный адрес и даже как скрытая угроза? Именно поэтому вы не поощряли их отношений? — снова обратилась Валандра ко Льву Земовичу.
— Да. Мне кажется, что у Марка всегда было какое-то чувство вины, от которого он хотел избавиться. — Трауберг беспокойно заморгал, — хотя, может, я преувеличиваю…
— Значит, вы говорите, что Марк практически не общался с Маргаритой?
— Можно сказать, что так. — Трауберг потупился. — Я считал, что так будет лучше для них обоих. Меньше раздражения, меньше обид…
— А с кем общалась Маргарита на работе? Может, вы знаете каких-нибудь ее подруг, друзей, знакомых? — Вершинина сделала осторожный глоток кофе.
— Точно я вам сказать не могу. Наверное, с учителями общалась, с коллегами… У меня ведь с дочерью не было особо теплых, доверительных отношений, хотя она была мне дорога. — Трауберг закашлялся.
— Может, она все-таки говорила вам о каких-то конкретных людях?
— Знаю, что она была дружна с преподавателем математики — Людмилой. Отчество ее мне не известно… Та при мне несколько раз звонила Маргарите домой…
— А еще? Дворовые друзья, подруги…
— Да нет. В детстве, может быть, такие и были. Вообще-то Марго была довольно скрытной, вечно, как ее мать мне говорила, копалась в себе. В подростковом возрасте, а наш развод с Кларой пришелся как раз на этот трудный и ответственный период. Маргарита не была неуемной и раздражительной, как другие дети. Она ни в чем нам не противоречила, да и к разводу отнеслась на удивление спокойно. Хотя мы с Кларой насчет этого не обольщались.
— То есть?
— Были почти уверены, что она переживает в душе, только вида не показывает.
— Этакая пай-девочка?
— Не то чтоб уж совсем мы не знали с ней хлопот, но по сравнению с другими детьми Марго была послушным ребенком. Правда, потом Клара начала мне жаловаться на нее. В двадцать один Марго влюбилась в какого-то разгильдяя, учившегося на инязе, стала нервной, нетерпимой, начала противоречить и даже из дома несколько раз уходила. Когда я пробовал вмешиваться, она меня не слушала, смотрела на меня как на пустое место… Хотя Марк в этом плане свою сестру переплюнул.
— Что, совсем не слушается?
— Вбил себе в голову эту Америку — никакого сладу с ним нет! Машину он все просил у меня… Так я ему не купил — вдруг продаст, да и рванет в свою Америку, никому ничего не сказав, кто его знает? — Трауберг хитро прищурился. — Я ведь ему ни в чем не отказываю. Когда сам за границей бываю, покупаю ему и одежду, и технику… Но денег в руки не даю. Вот он и бесится, все грозится уйти из дома. Я ему говорю: Марк, сейчас не времена хиппи, и в родне у нас привыкли к приличиям… Ох, не знаю, что с ним дальше делать буду. — Трауберг снова вынул платок и промокнул лоб.
— А что же стало с тем, как вы выразились, разгильдяем, в которого влюбилась Маргарита? — поинтересовалась Валандра.
— В Англию по окончании университета свалил. Английский-то он знал, видать, не плохо, если ему там стажировку предложили…
— А что же Маргарита?
— Да как-то поостыла она к нему, разочаровалась… Он ей здорово досаждал своими похождениями да пьянками. Потом он, правда, завязал, за ум взялся. Ой, да все равно ничего путного у них бы не вышло. У нас есть одно негласное правило: выходить замуж только за своего.
— И сколько длилось Маргаритино увлечение?
— Два года, хотя точно сказать не могу. Андрей ведь ей из Англии писал, приглашал, но Марго отказалась ехать к нему да и вообще вскоре перестала на его письма отвечать. А однажды, когда он позвонил (она сама мне об этом сказала в порыве откровения), повесила трубку в середине разговора.
— Она не жаловалась на свою работу?
— Да нет, даже наоборот — ей она очень нравилась! Она все методы какие-то новые внедряла, всерьез поговаривала о научной карьере. Она ведь после учебы на истфаке в аспирантуру поступила, но потом бросила. А недавно опять решила попробовать свои силы в науке. Вот только… — Трауберг закрыл лица руками.
— Успокойтесь, — сказала Вершинина, чувствуя себя полной дурой: о каком покое могла идти речь, когда твой ребенок погиб?…
— Извините, — Трауберг хлебнул полуостывший кофе и отрешенно уставился в окно — там, на синеве неба, курчавилась и росла густая облачная пена. — Сегодня дождь обещали, — тихо проговорил он, точно на эту мысль о дожде делал ставку как на лекарство от душевной муки.
«Его гнетет еще и то, что он не особенно много уделял внимания дочери», — проницательно подытожила Вершинина.
— Вы не знаете, в последнее время она с кем-нибудь встречалась? Я имею в виду отношения с противоположным полом.
— Не зн-а-ю, — протянул Трауберг, все еще находясь во власти своих невеселых дум. — В последнее время мы виделись с ней реже, чем когда-либо.
— А когда умерла мать Маргариты?
— Семь лет назад от рака.
— И с тех пор Маргарита жила одна?
— Одна. Может, у нее и были какие-нибудь временные связи, но мне об этом ничего не известно. Правда, один раз я встретился у нее с одним парнем, который, кстати, у меня тоже доверия не вызвал.
— Она представила вам его?
— Его звали Виталием, они познакомились в кафе…
— И чем же он вам не понравился? — полюбопытствовала Валандра, покончив с кофе и закурив.
— Вертлявый какой-то, подвижный чрезмерно и болтал без умолку. Но не дурак, — авторитетно заявил Лев Земович.
— Маргарита часто посещала кафе?
— Нет, не думаю — она была занятым, серьезным человеком. Но отдохнуть-то никому не возбраняется.
— А ваша дочь не собиралась уехать, например, в Израиль?
— Да нет, — неуверенно пожал плечами Трауберг, — ей и здесь жилось неплохо. Я регулярно снабжал ее деньгами, у нее были хорошие перспективы, работа ей нравилась…
— Ясно, — Вершинина глубоко затянулась. — А где еще бывала Маргарита?
— В библиотеках, в кино она не ходила — у нее дома была собрана отличная фильмотека.
— А чем Маргарита интересовалась кроме работы?
— Книгами, музыкой. Она посещала консерваторию, филармонию, старалась не пропустить ни одного концерта классической музыки. Ходила в театр, но не так часто, как на концерты.
— Вы не задавали Маргарите вопрос: почему она все еще не замужем?
— Задавал, даже пробовал знакомить с сыновьями своих друзей.
Вершинина подумала о тех же усилиях, предпринимаемых Мещеряковым.
— Она сознательно не выходила замуж?
— Маргарита говорила, что рутина семейной жизни — не для нее. Мне кажется, ее вполне устраивали свободные отношения. Хотя, кто знает, может быть позднее… Да какое это имеет теперь значение?
— В квартире ничего не пропало?
— Пропала крупная сумма денег. — Трауберг поморщился как от зубной боли. — Три тысячи пятьсот долларов.
— Вы так уверенно называете сумму…
— Эти деньги дал Маргарите я. Она собиралась поехать летом в Англию.
— К своему давнему приятелю?
— Может, и так. Хотя она говорила, что Англия — не единственная страна, которую она хочет посетить. Шенгенская виза стоит двести долларов, остальные деньги нужны были непосредственно на то, чтобы оплатить дорогу, проживание и всякие приятные мелочи.
— Кто-нибудь кроме вас и Маргариты знал об этом?
— Нет. В этом я абсолютно уверен. Хотя… может быть, она с кем-то поделилась… И все-таки — это не в ее характере. Но я не пойму, вы же сказали, что преступление — дело рук маньяка… Разве маньяки крадут деньги? — он вопросительно воззрился на Вершинину.
— Значит, крадут, если деньги исчезли. Маньяки тоже разные бывают… Лев Земович, — решила сменить она тему, — я конечно, понимаю, что вы не были посвящены во все подробности взрослой жизни вашей дочери, но все-таки попытайтесь вспомнить, может быть, Маргарита еще говорила вам о каких-нибудь друзьях и знакомых? Сыновья ваших друзей, например. Вы точно знаете, что она ни с кем из них не захотела встречаться?
