Глава 49
В агентстве было шумно и весело. Над парадным входом висел плакат: «Добро пожаловать домой!» Кабинет Ревенко был заставлен цветами.
Пирушку решили устроить по-домашнему, поэтому накрыли длинный стол в приемной, а не в банкетном зале. Народу собралось немного, только свои.
Марья Семеновна, бухгалтерша, раскладывала на тарелки холодные закуски, Кознов открывал бутылки, Алик расставлял стулья, Катька металась между кабинетом и приемной, не зная, какие цветы куда поставить.
Богачева художественно скручивала салфетки, Виктор Григорьевич любовно заправлял подсолнечным маслом грибки домашнего приготовления. Вихрович настойчиво склонял Игоря Бельчикова не дожидаться начала и «дать по пивосику» прямо сейчас, но тот упирался, объясняя свой отказ тем, что ему скорее всего придется везти Любовь Николаевну домой.
Женька была очень возбуждена предстоящим отъездом. Она в нетерпении порхала по приемной, не зная, что бы еще сделать. Она согласилась на предложение Вихровича и раздавила с ним бутылку пива. Ей сразу «захорошело», но алкоголь нисколько не успокоил ее. Ей страшно хотелось повидать Любовь Николаевну, заглянуть ей в глаза и брякнуть напоследок что-нибудь нелицеприятное. И хотя Кирилл строго-настрого запретил ей подобные выходки, она все же приготовила вычитанную где-то сакраментальную фразу: «И последние станут первыми». Пускай понимает как хочет, но последнее слово все-таки останется за ней, за Женькой. Когда потом все откроется, пусть эта мымра узнает, что молодость и красота всегда побеждают силу и власть.
Часы показывали половину первого, но Ревенко до сих пор не появилась.
В агентстве начали волноваться. Катька позвонила ей домой, но трубку никто не снял, а мобильный был отключен.
Женька тоже забеспокоилась и стала нервничать. Ей как минимум через час надо было оторваться из агентства, чтобы съездить за чемоданом на Киевский вокзал и успеть к поезду на Белорусский в пятнадцать тридцать. Конечно, она могла уехать в любой момент, но, во-первых, это вызвало бы подозрения — народ места себе не находит, а она сваливает. И во-вторых, не сказать заготовленного напоследок «прощай» было выше ее сил.
Она лично засела за телефон и безрезультатно набирала оба номера Ревенко.
За стол никто не садился, все недоуменно курили в холле.
В час дня Катька не выдержала. Она посоветовалась с Петровым и Марьей Семеновной. Было решено отправить Бельчикова на служебном «Мерседесе» к Любови Николаевне домой.
Игорь сорвался с места, за ним увязался Вихрович, и они уехали.
Женька ждала их до без пятнадцати два, но не было никаких известий. Далее медлить было нельзя, и она, наплевав на возможные подозрения и похоронив последние надежды на свою маленькую месть, расцеловалась со всеми и умчалась на поминки несуществующего двоюродного дяди.
Через сорок минут она уже была на Киевском вокзале, получила в камере хранения вещи, выбралась на площадь и замерла в раздумьях.
До отхода поезда оставался час. Если поехать на метро, то она окажется у вагона через тридцать минут, но придется тащить на себе этот проклятущий чемодан. Если взять тачку, то она доберется минут через сорок, но зато без хлопот.
Она все еще размышляла, как лучше поступить, когда к ней подвалил красномордый толстяк и, добродушно улыбаясь, спросил:
— Красавица, куда едем?
— А?.. Не знаю… То есть на Белорусский. Только поскорее.
— Стольник.
— Само собой.
Толстяк подхватил ее чемодан и, рассекая толпу с криками «поберегись», стал прокладывать себе дорогу к машине. Женька суетливо пробиралась за ним.
Они лихо вырулили на мост, свернули на набережную, но поток машин все сгущался, ход старой «Волги» все замедлялся, и, не доезжая до Хаммеровского центра, машина встала в глухую пробку.
«Вот черт!»
Женька заерзала на заднем сиденье, закурила и взглянула на часы. На все про все у нее оставалось тридцать пять минут.
— Ничего, девонька, прорвемся! — успокаивал ее толстяк.
Однако за десять минут им удалось продвинуться только до следующего светофора.
Не соображая, что делает, Женька выскочила из машины и вцепилась в багажник.
— Ну чего творишь-то, а? — Водитель выскочил за ней. — Сейчас домчу!
— Да пошел ты!
Женька сунула ему стольник, подхватила чемодан и продралась сквозь ревущие машины на тротуар.
Сердце бешено колотилось в груди, пот стекал в глаза, разъедая тушь, чемодан не отрывался от земли.
Женька затравленно озиралась по сторонам, не зная, что делать. Метрах в десяти от нее стоял троллейбус с открытыми дверями, и совершенно зашоренная Женька рванула к нему, надрываясь от тяжести чемодана. Она с трудом вскарабкалась в салон, отдышалась, купила билет и плюхнулась на переднее сиденье. Но полупустой троллейбус не двигался с места, водитель преспокойно курил в окно и не закрывал двери.
Когда до Женьки наконец дошло, что троллейбус тоже стоит в пробке, она завыла от досады и выкинулась на улицу, пиная ногой ненавистный чемодан.
— Эй, подруга! Хочешь пивка? — пристал к ней парень на роликах.
Женька на секунду заступорилась взглядом на заледенелой бутылке «Хольстена» и жадно облизнула пересохшие губы. Внутри у нее все свело, спазм перехватил горло, и она прорычала:
— Давай!
— Десять баксов, — нагло усмехнулся роллер.
— Годится.
Женька пихнула к нему чемодан, схватила бутылку, сделала несколько глотков и уже налегке помчалась к ближайшей станции метро «Улица 1905 года».
Она не помнила, как неслась по эскалатору, как впрыгнула в вагон, как выскочила на «Краснопресненской» на пересадку. Но когда она оказалась на «Белорусской», часы предательски показывали пятнадцать сорок.
«Кирилл меня убьет. Он меня убьет!» — неотступно билась в ее голове одна мысль.
Рискуя сломать ноги, Женька через две ступеньки летела вверх по эскалатору.
«Следующий поезд только через девять часов… Ну, ничего, вернемся на дачу, поужинаем, отдохнем…» — успокаивала она себя.
Перрон был пуст. Носильщики катили перед собой освободившиеся тележки, последние провожающие тянулись в сторону вокзала. Уборщики сметали окурки и обертки от жвачки. Легкий ветерок обдувал ее растерянное, раскрасневшееся лицо.
Кирилла не было.
Женька прошла до середины платформы и, вдруг все поняв, села прямо на асфальт и горько заплакала.
