Книга: Париж.ru
Назад: Валерия Лебедева. 30 июля 2002 года. Нижний Новгород – Париж
Дальше: Вениамин Белинский. 1 августа 2002 года. Нижний Новгород

Мирослав Понизовский. 1 августа 2002 года. Париж

Он уже столько раз проезжал этой дорогой, что перестал обращать внимание на приметы чужой жизни, мелькавшие за окном. Ну здания, ну бетонированные обрывы, ну мосты, украшенные рекламными плакатами, ну клочки полей, ну поток машин, текущий навстречу или стремительно огибающий большой, тяжелый, вальяжный автобус... Однако Шведову, похоже, все виденное было в новинку, и он не уставал ошалело крутить головой. Когда мимо окон мелькали островерхие кирпичные домики – этакая мини-готика, – окруженные крошечными розариями или виноградниками, он надолго приклеивался к стеклу, и даже его худая, мальчишеская спина выражала возбуждение и любопытство: ведь это была Франция, это были настоящие французские домики, таких больше нигде не увидишь!
Между прочим, спину Шведова Мирославу теперь было хорошо видно потому, что негр с разноцветными косичками вышел на первой же остановке – как только выбрались из аэропорта. Увидел, что Мирослав за ним наблюдает, дурашливо оскалился, показав слишком крупные, прямо-таки звериные, белоснежные зубы, помахал – и исчез вдали. Автобус помчался дальше.
В конце концов Мирославу надоело пялиться в окно, он облокотился на спинку переднего сиденья и устало уткнулся лбом в стиснутые руки. Черт... чертова сила, как любил говорить его дед, что же это происходит с Николь? Что она скрывает от него столь тщательно, что вот уже четыре месяца запрещает ему приехать в Париж и сама ни за что не хочет наведаться в Москву? Объясняла это своей занятостью, тем, что только что наконец-то у нее началась полоса удач, появились первые серьезные клиенты и забота об их интересах полностью поглощает ее внимание. Ну настолько полностью, что не хочет видеть любимого мужчину, не позволяет ему увидеть себя, уклоняется от всех попыток Мирослава поговорить наконец об их будущем, выскальзывает из его жадных рук, словно золотая рыбка...
Хотя на самом-то деле золотой рыбкой был он, Мирослав Понизовский. В отличие от скромной фирмочки Николь, которая только-только изведала успех, компания Мирослава уже давно набрала обороты. Ему принадлежало самое крупное брачное агентство в России: с отделениями в разных городах, офисами, газетами, небольшими клиниками для лечения психологических и сексуальных расстройств и даже гостиницами, даже ресторанами (для устройства личных встреч)! Это была настоящая «империя сватовства и сводничества», как любил говорить Мирослав. Одно время он даже подумывал переименовать агентство, назвав его именно «Империей», но жаль было менять прежнее название, которое принесло ему и успех, и славу, и деньги, и личное, так сказать, счастье. Между прочим, агентство так и называлась – «Счастье мое». Однако все те десять лет, пока Мирослав занимался «сватовством и сводничеством», сам он оставался одинок. Ну почти одинок: все-таки какие-то связи у него были, как правило, необременительные, легко возникающие – и легко завершающиеся. Он, увы, никак не мог служить рекламой собственной деятельности, хотя уж у него-то, само собой, не было недостатка в кандидатках на роль спутницы жизни. А угораздило его влюбиться в иностранку, с которой он познакомился совершенно случайно – когда искал мужа для некоей барышни, желавшей непременно выйти замуж за француза. Мирослав часто связывался с зарубежными агентствами – к взаимной выгоде, конечно, – и если бывал за границей, то не ради лежания на пляже (он вообще не любил жару и неподвижность), а ради блуждания по брачным конторам. Это была обычная практика, и он ничего такого не предполагал, когда открыл дверь скромного офиса на углу улиц Виктора Гюго и Пьера Лярусса. Соседство имени писателя-романтика, прародителя «Мизераблей», иначе говоря – «Отверженных» и «Собора Парижской Богоматери», с именем создателя знаменитого словаря, французского аналога «Британники», здесь никого не удивляло, ибо в этом районе мирно уживались улицы Дантона и Гамбетты, Вольтера и Беранже, Андре Жида и Ледрю Роллена, а также множество улиц и улочек, названных именами других французских литераторов и политиков. Словом, это был такой сугубо интеллигентный райончик, здесь-то и держала Николь свой офис – в четверти часа езды от квартиры, в которой жила с родителями, на углу улицы Друо. В этакой парижской «сталинке», как назвал этот дом Мирослав.
Между ними, организаторами, так сказать, чужих судеб, произошло именно то, о чем мечтали все их клиенты: любовь с первого взгляда. Они были созданы друг для друга: высокий светловолосый голубоглазый русский – и тоненькая черноволосая девушка с пикантным личиком и темно-карими глазами. Николь была типичной француженкой, а Мирослав типичным славянином – даже по имени, данному ему по настоянию прадеда в честь родного брата этого самого прадеда, священника, который в незапамятные времена эмигрировал во Францию, там и сгинул безвестно... Господь его ведает, может статься, именно от этого своего предка унаследовал Мирослав любовь ко всему французскому, что и воплотилось в конце концов в его всепоглощающей страсти к Николь. А она... Да, безусловно, сначала это была ошалелая любовь. Когда Мирослав приезжал в Париж, все было отлично, прекрасно, великолепно и сногсшибательно. Возлюбленные не могли оторваться друг от друга! Конечно, родители Николь поглядывали на Мирослава с некоторой опаской: ну все же русский, барбар, соваж, ле коммюнист! – однако постепенно привыкли к нему и даже как-то смирились с выбором дочери. Но спустя какое-то время Николь резко изменилась. Мирослав с тревогой заметил: между ними появилась трещина, которая никак не может затянуться. Она уклонялась от встреч: отказывалась сама приезжать в Россию и не спешила прислать вызов Мирославу, она сухо говорила по телефону, она не хотела давать никаких объяснений. Видимо, во время ее приезда в Москву произошло нечто, оставшееся не замеченным Мирославом – но имевшее роковые последствия для Николь. Хуже всего было то, что он совершенно не мыслил себе жизни без этой женщины. Все попытки обидеться, призвать на помощь гордость не имели никакого успеха. Наконец ему осточертело находиться в подвешенном состоянии, и он решил внезапно нагрянуть к Николь – выяснить отношения на месте.
Сюрприз так сюрприз – Николь не подозревала о его намерении приехать. Знал об этом только парижский адвокат мэтр Моран, с которым у Мирослава были давнишние деловые контакты. К мэтру Морану Мирослав заедет, непременно заедет – но сначала на улицу Друо. К Николь. И если он застанет в ее постели другого мужчину – что ж, лучше так, чем неопределенность.
– Погодите! Остановите автобус! – раздался вдруг заполошный крик, и Мирослав вынырнул из своих тягостных мыслей, словно из мутного, затянутого ряской озерка.
Человек в зеленой рубашке неуклюже выбрался в проход и ринулся к водителю, но не удержался на повороте, снова завалился на сиденье, не переставая, впрочем, кричать:
– Погодите! Остановите!
Водитель не обращал на вопли никакого внимания – может быть, потому, что не понимал по-русски. А кричали именно по-русски, и кричал не кто иной, как этот, как его там, Чведов-Шведов.
– Остановите!
Двое-трое добропорядочных французов поглядывали на него неприязненно, да и то – вид у него был не вполне презентабельный, скорее с безуминкой, даром что в рубашке из магазина «Буртон». И Мирослав впервые заметил, что Шведов очень молод, ему еще далеко до тридцати, даром что носит какое-то подобие бороденки. Вдобавок растерянность придавала его янтарным глазам совершенно детское выражение.
– Что приключилось? Вам плохо? – поинтересовался Мирослав, проклиная себя за то, что не может не чувствовать некоторую ответственность за соотечественника. – Укачало, что ли? У меня, кажется, где-то был пакет из самолета...
– Какой пакет? – дрожащими губами пролепетал парень. – Меня... о господи, меня обокрали!
И он начал лихорадочно шлепать себя по груди и по бедрам. На груди и на бедрах находились карманы.
– Что украли? – быстро спросил Мирослав.
– Документы! Паспорт!
– А деньги?
– Деньги?..
Шведов сунул руку в карман джинсов и достал несколько скомканных евро. Не более десяти в общей сложности.
– Вот... что осталось. Остальные лежали в паспорте. Их тоже... – И, поперхнувшись страшным словом «украли», он обратил на Мирослава свои испуганные янтарные глаза: – Как же?.. Как я теперь буду?
– Чертова сила! – от души высказался тот и крикнул шоферу по-французски: – Остановите! Этого господина ограбили!
Презентабельные и добропорядочные французы-пассажиры воззрились при этом на Мирослава с таким негодованием, словно он обвинил в краже их:
– Не может быть! Этого не может быть!
Водитель даже не сделал попытки замедлить ход, а когда Мирослав подошел к нему и снова потребовал остановиться, ответил, что не имеет права задерживаться, чтобы не сбить график движения, но по приезде на площадь Опера (через несколько минут, ведь они уже в Париже!) «этот мсье» – последовал довольно небрежный кивок в сторону Шведова – может обратиться в полицию. Сейчас все равно уже ничего нельзя сделать.
– Это еще почему? – озадачился Мирослав.
– Да он ведь уже давно сбежал, этот вор! – усмехнулся водитель. – Помните того черного с разноцветными косичками? Он терся вокруг этого мсье, я еще подумал, что рожа у него более чем подозрительная. Порадовался, что он скоро вышел, а он, оказывается, успел поживиться... Да, это уже не первый случай, когда в автобусах крадут документы у туристов. Один выход – как можно скорей заявить в полицию.
Мирослав повернулся к Шведову, который бессмысленно водил глазами от него к водителю, явно не понимая ни слова из их беседы, и передал ему совет – идти в полицию, как только автобус прибудет на площадь Опера.
Бог ты мой... Кажется, за все свои тридцать пять лет жизни он не видел такого ужаса в человеческих глазах – и, дай бог, не увидит, проживи хоть еще два раза по столько же!
– А что я такого сказал? – холодно осведомился Мирослав. – Теперь вам просто некуда деваться, кроме как в комиссариат идти. Вам же придется рано или поздно в Россию возвращаться, а чтобы в консульстве оформили выездные документы, они должны иметь документ, подтверждающий факт кражи. Да и вообще, вдруг повезет и они знают этого негра? Вы его видели, запомнили, составите словесный портрет...
– Да они все на одно лицо, эти черномазые, – с тоской сказал Шведов. – К тому же... Я ведь ни единого слова не знаю по-французски. Мерси, пардон... мсье, мадам, мадемуазель... и еще это, шерше ля фам.
– Ля фам тут вряд ли при чем, – буркнул Мирослав. – Вообще-то во всех турагентствах советуют и даже в газетах рекомендуют: иметь при себе копию загранпаспорта на случай таких вот неприятностей. Но у вас, конечно, копии нет?
Снова этот всплеск ужаса в глазах!
– Нет... конечно, нет.
– Ну и ладно, – покладисто сказал Мирослав. – С другой стороны, я знал одного предусмотрительного человека, который сделал такую копию – и вложил ее в загранпаспорт. Так, по привычке. Ну вот у него и стащили паспорт вместе с копией. Так что оно даже лучше, что вы ничего такого не сделали, иначе было бы вдвойне обидно, верно?
Он успокаивающе молотил языком, а сам при этом удивлялся, что имеет против него судьба. Да, его собственная судьба, его доля. Ну разве не могла она посадить его в другой автобус? Избавить от соседства этого несчастного соотечественника, ограбленного негром? Ведь не бросишь теперь бедолагу, никак не бросишь. Вот напасть! Вместо того чтобы идти к Николь и выяснять с ней отношения, придется тащиться с этим страдальцем в комиссариат и долго – ни в какой полиции-милиции дела быстро не делаются, будь то в Москве, Париже или на острове Мадагаскар! – объяснять ситуацию. И поучаствовать в составлении словесного портрета придется – факт! А чем в этом деле может помочь Мирослав? Для него тоже все черные – на одно лицо, еще похуже, чем японцы. Он даже не может вспомнить, как был одет тот грабитель. Единственная особая примета – разноцветные косички, да ведь небось в Париже сейчас многие так ходят, это самая модная фенька, вдобавок, если негр будет опасаться преследования, он запросто может выплести цветастые косички из волос – вот и вся маскировка.
Ну и подстроила же подлянку судьба. И главное, деться совершенно некуда, придется взвалить себе на плечи эту докуку – беспомощного россиянина.
А тот молчит. Поглядывает исподлобья несчастными глазами, но ни о чем не просит, о помощи не взывает. Тихо страдает. Совершенно по совету классика: «Никогда и ничего не просите – особенно у тех, кто сильнее вас!»
В данном случае Мирослав, безусловно, сильнее, потому что свободно говорит по-французски. Знание – сила!
– Ладно, не переживайте, – молвил он чуточку грубовато – чтобы не заостряться на собственном великодушии. – Отведу вас в комиссариат, помогу объясниться. А там посмотрим, как дело пойдет. Только вот что... вас зовут-то как?
Парень несколько раз растерянно моргнул, и Мирослав заметил, что у него удивительно длинные, натурально девичьи ресницы.
Чего он глазками-то хлопает? Имя с перепугу забыл? А впрочем, при стрессе и не такое бывает.
«А что я спрашиваю? – спохватился вдруг Мирослав. – Его же Алексей зовут, Алексей Шведов!» Но неудобно было признаться человеку, что заглядывал через его плечо в документы, поэтому пришлось ждать, пока растерявшийся парень не опомнится и не выдавит из себя:
– А, да... меня Алексей зовут. Шведов Алексей.
– Ну и ладно, ну и будем знакомы, – успокаивающе кивнул в ответ. – А меня Мирослав зовут. Понизовский Мирослав.
– Вы поляк, да? – расширил глаза Шведов. – А так хорошо по-русски говорите! Совсем нет акцента.
– И быть не может, – усмехнулся Мирослав. – Я никакой не поляк, а чистокровный русский. До четвертого колена удалось родословную проследить – жутко однообразная кровушка. Имя – да, имя заковыристое, но это прадедушкина причуда, ну а фамилия нашенская стопроцентно. Понизовская вольница – слыхали такое выражение? Это разбойнички с низовьев Волги так себя называли, потому что они по низу шуровали, понимаете? Я так подозреваю, что кто-то из моих предков – прямиком из тех лихих ребят. Не помните, кто это сказал, что в основе всех крупных современных состояний лежит преступление?
– Может, Карл Маркс? – робко предположил Шведов.
– Да нет, едва ли, – отмахнулся Мирослав. – Вряд ли он до такого додумался бы. Не из «Золотого теленка» фразочка? Не миллионеру Корейко принадлежит?
Глаза Шведова остались ясными и непонимающими. Такое ощущение, что и это название, и это имя он в жизни не слышал. Ну да, молодое поколение выбирает «Пепси», а не беллетристику!
– Кстати, мы приехали, – спохватился Мирослав. – Выходим?
Автобус остановился позади Опера, и чуть только попутчики ступили на узкий тротуар, как немедленно произошло нечто, что Мирослав называл «волшебством Парижа» и что он испытывал всякий раз, приезжая в этот город. «Волшебство Парижа» заключалось в том, что на человека сначала обрушивалось невероятное изумление: «Да неужели я здесь? Неужели я в Париже?!», а потом столь же невероятное счастье: «Я наконец-то здесь! Я в Париже!» И ты столбенеешь, растерянно водя глазами по сторонам, и видишь то золоченую крышу Опера, какую-то невероятно сверкающую на фоне ярко-бирюзового неба, то нагромождение ошеломляюще красивых зданий, то разноцветье вывесок больших и маленьких магазинов, то сумятицу лиц – чужих, иностранных, совершенно другой лепки и рисунка, видишь множество автомобилей, иное расположение тротуаров, иные светофоры, телефонные будки, деревья, жардиньерки... Солнце другое, ветер другой... а язык! Веселый птичий гомон французской речи внезапно обрушивается на тебя, словно ворох сладко пахнущего конфетти, и ты стоишь какое-то время, едва переводя дух от изумления, восторга, страха... Не разбери-поймешь, что с тобой происходит, и если даже Мирослав, который был в Париже не в первый, не во второй и даже не в десятый раз, ощущал это, то что же взять с бедолаги Шведова? Он производил впечатление человека, которого качественно навернули по голове!
– Слушайте, – сказал Мирослав, – давайте так. Я схожу с вами в полицию, но сначала зайдем тут в один дом, ладно? Я оставлю там чемодан. Меня там, правда, не ждут, в том смысле, что я приехал неожиданно, но да ничего, надеюсь, как-нибудь все обойдется. Это недалеко и недолго, договорились?
В самом деле, он готов был помогать ближнему своему, но не прежде, чем о себе позаботится. Ну не мог он больше находиться в неизвестности, он должен был как можно скорей увидеться с Николь! А потом можно заняться и проблемами Шведова. И добавил для очистки совести:
– Кстати, там нам могут посоветовать, в какой именно комиссариат идти. Вы не возражаете?
Шведов кивнул, однако Мирослав сомневался, что он слышал хоть одно слово. Судя по лицу парня, тот и о своих украденных документах мгновенно позабыл. «Волшебство Парижа» смяло его, парализовало, полностью подчинило себе, и, заглянув в его совершенно ошалелые глаза, Мирослав вдруг ощутил внезапный приступ симпатии к навязавшемуся соотечественнику. Этакий детский восторг! Пожалуй, с этим простодушным, восторженным мальчишкой будет даже приятно пообщаться. Глядишь, он отвлечет Мирослава от его собственных проблем, вот они и квиты будут.
Баш, так сказать, на баш!
Назад: Валерия Лебедева. 30 июля 2002 года. Нижний Новгород – Париж
Дальше: Вениамин Белинский. 1 августа 2002 года. Нижний Новгород