Глава двадцатая

Много лет назад, после развода, Виктор ушел из этой квартиры, оставив ее Марине. Так у них было решено: ей и Алеше — квартиру, ему — машину. Вполне благородный дележ по советским временам. Теперь, войдя в эту квартиру, Виктор пытался найти в ней следы той прежней жизни, которая давно уже представлялась ему небывалым сном. Алеша после похорон Евгении Константиновны заявил о своем намерении переоборудовать квартиру матери в офис. Он и бабкино жилье хотел бы приспособить для деловых целей, но завещание насчет музея этому помешало. С отцом Алеша объяснился примерно следующим образом: мне музеем заниматься некогда, я в Москве постоянно не живу, так что, если хотите, вы с Ириной Карловной возьмите это дело в свои руки, а нет — так пусть какие-нибудь творческие союзы занимаются. Ну, а квартиру матери я буду перестраивать, вещи в ней менять, поэтому, если хочешь, возьми оттуда все, что тебе памятно. Вскоре после разговора с сыном Виктор и оказался в этой квартире один на один со своими мыслями и чувствами. Чуть больше недели прошло с того дня, когда Леонид открыл ему правду об убийстве Марины, и Виктор оказался перед мучительным выбором: разоблачив преступников, он ставил под удар мать своей дочери; скрыв правду, предавал память Марины, оставлял ее с клеймом самоубийцы. Но сама судьба, словно сжалившись над ним, все решила за него. Герасим, спешивший в назначенное шантажисткой место и, возможно, находившийся под впечатлением от разговора с Виктором, слишком резко пошел на обгон идущего впереди автобуса и столкнулся с встречным грузовиком. Через несколько часов он умер в больнице, не приходя в сознание. В бумажнике у него обнаружилась крупная сумма в долларах. А Вероника оказалась застигнута врасплох: она совсем не ожидала, что в Москве ее ищут люди, которым известно, как она выглядит, где живет и работает. Узнав о смерти Герасима и о грозящих ей неприятностях, она не стала особенно упираться, когда помощники Леонида предложили ей взаимовыгодный обмен: она отдает записку Циркача, а в обмен получает гарантии не попасть в орбиту официального расследования, да еще и небольшое вознаграждение. Добытую таким образом записку Леонид, как и обещал, отдал в руки Виктора. Федор Циркач, не имевший понятия о психологической подоплеке убийства, об участии Инги или настроениях Виктора, изложил в своей записке только фактическую сторону дела: Герасим Царапкин, его знакомец по сибирской колонии, заказал убийство Марины Потоцкой, которое надлежало выполнить по особому плану. После такой информации у следствия могла возникнуть только одна правдоподобная версия: Герасим устранил Марину Потоцкую потому, что ей было известно о его уголовном прошлом. По этой же причине он постарался так испугать Евгению Потоцкую, чтобы спровоцировать у нее сердечный приступ. Имелись, конечно, в этой версии отдельные нестыковки, но в целом ее можно было принять. А, поскольку все убийцы уже были мертвы, опровергнуть или подтвердить какую-либо деталь теперь никто не мог. Появление записки Федора Виктор обставил надлежащим образом: незаметно подкинул ее в собственный офис, в бумаги, которые разбирал секретарь Голенищева. Письменные показания киллера вызвали громкий резонанс во всех посвященных кругах. Экспертиза подтвердила подлинность почерка Федора, и теперь новая версия гибели Марины Потоцкой не вызывала сомнений. Таким образом, и память Марины была очищена от лжи, и репутация Инги не пострадала; но при этом Виктор не чувствовал даже той горькой радости, которую обычно дает сознание исполненного долга. У него было ощущение, что жизнь его разломилась на куски, и собрать ее снова в единое целое уже не удастся. Инге он сразу заявил, что больше не считает ее своей женой и будет поддерживать видимость семейных отношений только до совершеннолетия дочери. Он знал, что это чревато разрывом деловых связей с Ховриным и Бараником, но теперь такие вещи его уже не волновали. Вся суета вокруг политики и борьбы за сенаторское кресло казалась Виктору ничтожной по сравнению с тем, что он узнал и прочувствовал за последние дни. Теперь под новым углом он увидел собственные претензии на власть и понял, почему Марина с такой иронией говорила о его политической карьере тогда, во время случайной встречи у телецентра. Конечно, она была наслышана о зависимости Голенищева от капиталов Ховрина и Бараника. Возможно, она даже узнала Герасима, но почему-то не захотела разглашать, какими людьми окружает себя новоявленный политик — ее бывший муж. Кто знает, что было в душе и в голове этой непостижимой женщины… Теперь, в квартире, где когда-то он познал и счастье, и боль, Виктор переживал свое прошлое заново. Он бы многое отдал, чтобы узнать, любила ли его Марина по-настоящему, или только позволяла себя любить. Однажды, после какой-то дикой ссоры, она выкрикнула, что и как любовник он ее не устраивает, что в постели он такой же эгоист, как в быту, а потому не старается делать так, чтобы и ей было хорошо. Обиженный и разгневанный, он кричал в ответ, что это неправда, что как мужчина он очень хорош, и она сама не раз об этом шептала в пылу страсти. А Марина расхохоталась ему в лицо и безжалостно заявила, что просто притворялась, разыгрывала экстаз, ведь на то она и актриса. После такого откровения Виктор потерял над собой контроль и ударил Марину. Она замахнулась в ответ, но он удержал ее за руки. Тогда, испепеляя его горящим взглядом своих бездонно-темных глаз, она заявила, что, если еще раз подобная сцена повторится, то дело кончится разводом. Виктор не верил, что это серьезно, но все же после той ссоры долгое время старался сдерживаться, подавлять свою природную заносчивость и властность. И все-таки это повторилось, когда Марина уехала на съемки в Прибалтику как раз во время подготовки к юбилею его отца. Мать Виктора умерла за полтора года до этого, Вячик находился в очередном разводе, и Марина была единственной женщиной в семье, которая могла бы исполнить роль хозяйки дома на этом торжестве. Но она, скоропалительно собравшись, в отсутствие Виктора укатила, потому что, видите ли, актрисе раз в жизни представляется возможность сыграть шекспировскую леди Макбет. Виктор тогда поехал за ней и, устроив скандал прямо в гостинице, заставил-таки ее вернуться в Москву аккурат в день юбилея. И она была очаровательна, с улыбкой принимала гостей, до конца выдержав свою роль хозяйки торжества, словно Маргарита на балу у Воланда. Но, когда праздник закончился, и Виктор с Мариной вернулись домой, она, сбросив туфли и устало опустившись на диван, спокойным и даже будничным голосом объявила, что теперь их браку пришел конец, что его привселюдное плебейское хамство явилось последней каплей. Виктор почувствовал холодок на сердце: ему стало понятно, что, устроив ей скандал в присутствии коллег и знакомых, он не просто оскорбил ее, но и заставил потерять лицо, а этого она простить не могла. Конечно, он надеялся, что все как-то образуется, что Марина позлится и перестанет, ведь у них было так много хороших минут. Если бы тогда, в тот злосчастный вечер, он до конца понял, что действительно теряет Марину, если бы стал на коленях молить ее о примирении, если бы всеми возможными способами принялся доказывать ей свою любовь, — кто знает, может, она бы и осталась… Но он был слишком высокого мнения о себе, чтобы унижаться перед женщиной — даже перед такой, как Марина. С детства уверовавший в свою избранность, Виктор не мог себе позволить показать кому-то, что зависим и растерян. И она ушла. Все оказалось гораздо серьезней, чем он предполагал: она ушла не на время, а навсегда. Вначале Виктор в мыслях представлял, как она одумается и поймет, что без него ей не прожить, не справиться с трудностями. Потом он даже пытался поговорить с ней, как-то ее вразумить, но Марина ни на какие личные контакты не шла, все решала официально, через суд, через адвоката. Виктор был слишком известным и знающим себе цену человеком, чтобы затягивать бракоразводный процесс и показывать всем, что старается удержать бросившую его жену. Развод был оформлен. Голенищев понемногу стал искать утешения в связях с другими женщинами. Вскоре наиболее успешная из этих женщин — Кира Шубникова — убедила его, что будет ему идеальной женой. И Виктор решился на второй брак. Возможно, подсознательно он хотел доказать Марине, что по-прежнему является лакомым куском для незаурядных женщин. Но она никак не отреагировала ни на его женитьбу, ни на его новые успехи. Он пытался общаться с ней хотя бы через Алешу, но у него это плохо получалось. В результате он чаще видел Марину на экране, чем в жизни. Конечно, развод с таким влиятельным человеком, как Голенищев, не прибавил ей веса, но она каким-то образом все же ухитрялась обходиться своими силами и ни разу не попросила бывшего мужа о поддержке. Даже, когда Алеша попал в беду, этой гордячке оказалось легче расстаться с фамильными драгоценностями, чем прибегнуть к помощи Виктора. Ну, а если бы она к нему обратилась? Он представил, как бы это выглядело, и понял, что она была права в своей гордости. Виктор, конечно же, помог бы, но при этом не упустил бы возможности пошпынять Марину за то, что она плохо воспитала сына, что, занятая своими творческими метаниями, проглядела трудный возраст парня, которого, опять же по своей вине, оставила без отцовской руки. Виктор глубоко, со стоном вздохнул; слишком мучительным было запоздалое прозрение. Да, это сейчас, после ее смерти, он понимает, что надо было помогать без оглядки, без вопросов и упреков, а тогда он искал каждый повод, чтобы ее уязвить, чтобы доказать ей, кого она потеряла в его лице. В сущности, вся его жизнь после разрыва с Мариной была подчинена неуемному желанию покорить гордую аристократку своими достоинствами и успехами. Сам того не сознавая, он стремился к славе лишь затем, чтобы бросить ее к ногам женщины. Увы, правы были Инга и Герасим, которые инстинктом почувствовали его странную зависимость; прав был Леонид, который вычислил эту фатальную зацепку своим дедуктивным методом. А ведь сам Виктор не отдавал себе в этом отчета. Или, может, просто боялся заглянуть в собственную душу? Считал себя слишком сильным, чтобы унизиться до подобной слабости? Недаром он так старался завалить себя все новыми делами и проектами, стремился ко все большим успехам, — это спасало от копания в собственных чувствах. Виктор вспомнил, как когда-то на литературном диспуте пренебрежительно отозвался о Чацком: «Ну, не полюбила его баба; обидно, конечно, но не сходить же из-за этого с ума, не проклинать же весь мир». Тогда и себе, и другим, он казался таким победительным, сильным, успешным… Виктор, несмотря на показное безразличие, внимательно и даже болезненно следил за личной жизнью Марины. Когда прошел слух, что она выходит замуж за актера Фалина, он был глубоко разочарован. Что Марина нашла в этом мелкотравчатом Жоржике? А, может, ей как раз такой мужичок и нужен, чтобы блистать на его фоне? Ведь рядом с масштабным человеком труднее чувствовать себя единственной и неповторимой. Разумеется, масштабным человеком Виктор считал себя. После бракосочетания Марины и Жоржа собственная семейная жизнь показалась Голенищеву невыносимой. Он и раньше не слишком обожал Киру Шубникову, а теперь и вовсе стал ею тяготиться, хотя дочь Светлану, безусловно, любил. Встреча с красавицей Ингой, которая была моложе его на семнадцать лет, окончательно разрушила второй брак Голенищева. Конечно, окажись Инга не из семьи Ховриных, ей бы не так просто было потягаться с влиятельной и успешной Кирой, но против клановых связей и фамильного напора новой кандидатки Шубникова не смогла устоять. А что Марина? Она жила своей жизнью, ей не было никакого дела до семейных драм бывшего мужа. Она жила своими ролями, и он не мог не признать, что это у нее неплохо получалось. За работами бывшей жены Виктор украдкой следил. Последней ролью Марины на сцене была королева Елизавета 1 в известной английской пьесе. Завистники говорили, что это была неудача актрисы, что она слишком осовременила роль. Но Виктор чувствовал несправедливость таких упреков. Ее королева была человеком на все времена. И, когда в заочном споре с Филиппом Испанским она произносила: «Пора бы понять, что никакими завоеваниями страна не добудет богатства большего, чем собственным трудом», ей аплодировал весь зал. Марина умела так расставить акценты, что любые реплики в ее исполнении звучали современно. Иные народные трибуны могли бы у нее поучиться. Виктор медленно огляделся по сторонам. Здесь, в этих комнатах, она ходила, разговаривала, думала… Интересно, часто ли она думала о нем? Любила ли она его или кого-то другого? А, может, ее сердце и не было создано для реальной любви? Может, она могла жить только отраженными чувствами своих героинь? Виктор подошел к книжному шкафу, стал трогать книги, фотографии в рамках, безделушки. Взял в руки толстый семейный альбом, хотел подробно рассмотреть его содержимое. За альбомом на полке скрывалась неприметная шкатулка, которую раньше Виктор никогда не видел. Она не была похожа ни на дорогой сувенир, ни на антикварную вещицу. Эта неприметность и заинтересовала Голенищева. Открыв шкатулку, он обнаружил в ней старые документы — какие-то страховки, квитанции, бланки договоров. Зачем Марина хранила эти бумажки? На нее не похоже, она всегда стремилась избавляться от мусора и рухляди. Или, может, просто не успела выбросить? Виктор раскрыл шкатулку над столом и вытряхнул все ее содержимое. Под бумажками оказалась записная книжка, переплет которой по виду сливался с дном шкатулки. У Виктора дрогнуло сердце, когда, открыв обложку, он на первой странице увидел размашистую надпись «Дневник». Почерк Марины невозможно было спутать с каким-либо другим. Он и не подозревал, что она могла вести дневник; слишком не любила копаться в собственных чувствах, да и не доверяла бумаге, даже письма избегала писать, предпочитая телефонные переговоры. Она и от участия в ток-шоу на личные темы всегда уклонялась, потому что считала привселюдную исповедальность делом фальшивым. И вот — дневник… Недаром она так тщательно спрятала эту книжицу. Словно чувствовала, что не успеет ее уничтожить… Но Бог все-таки есть, и тайны этой непостижимой женщины попали в руки человека, который своей бестолковой, но неистребимой любовью заслужил на них право. Нетерпеливо переворачивая страницы, Виктор обнаружил, что это и не дневник вовсе, а так, несколько коротких записей. Буквы ее размашистого почерка прыгали у него перед глазами, и он с трудом сосредоточился. И вдруг понял, что Марина пишет о нем! Она не называла имени, но все и так было ясно. Виктор опустился на диван и стал поспешно вчитываться в небрежные строчки, впитывать откровения, явившиеся ему слишком поздно. «Мы с тобой — эгоисты, но, несмотря на это, я любила тебя, как и ты меня. Сколько сердец — столько родов любви, и это придумано не нами. Наверное, мы могли бы быть счастливы, если бы научились взаимно жертвовать друг для друга частицей своего «я». Сейчас, когда прошли годы, я понимаю, что никого, кроме тебя, не любила. Но жизнь с тобой была сплошным кошмаром, потому что ты постоянно стремился устанавливать свои правила, а я не та женщина, которая способна растворяться в мужчине, даже в любимом». «Кто он, этот «победитель»? Тщеславный, самодовольный тип, которому во всем хотелось быть первым — и любой ценой. А я не согласна платить любую цену за то, чтобы вскарабкаться наверх. «Что пользы человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» Я долго ждала, что он одумается и просто скажет: «Вернись ко мне, душа моя! Мне без тебя не мила ни слава, ни власть». Но больше я этого не жду. Он так твердо вошел в модную роль успешного и циничного прагматика, что уже никогда из нее не выйдет. Сейчас рядом с ним женщина, которая ему под стать. Это закономерно, что мы разошлись. Я — из уходящего мира принципов и условностей, а он — из породы победителей в естественном отборе. Наверное, плохо, что я не научилась приспосабливаться и тем самым мешаю многим людям». «Сегодня вспомнила нашу первую встречу. Это было на море. Я выходила из воды, а он стоял на берегу и так пристально смотрел на меня, что я чувствовала этот взгляд каждой клеточкой своего тела. Он был высоким, стройным, красивым; я знала, что он имеет репутацию донжуана, заводилы, делового организатора и отчаянного автогонщика. Но все эти качества, убийственные для большинства женщин, были не главным. Голову я потеряла, когда он заглянул мне в глаза. Как гипнотизер, он умел вложить в свой взгляд столько любви, тепла и доброй силы, что я, выражаясь фигурально, пошла за ним без оглядки. Сама не знаю, как получилось, что и он потерял голову. Во всяком случае, это не моя заслуга, потому что я слишком растерялась и вела себя, как простофиля, позабыв и об игре, и о кокетстве. Но, видно, нас Бог соединил. И мы были счастливы, и нам казалось, что впереди — прекрасный новый мир. Но все когда-нибудь кончается. Как в том стихотворении старинной поэтессы, которое я читала на вечере восточной поэзии:

На этом «дневник» заканчивался. Виктор откинул голову на спинку дивана и почувствовал, как запекло, заныло в левой стороне груди. Уже не первый раз сердце бывшего спортсмена подавало тревожные сигналы, хотя Голенищев до сих пор держал хорошую физическую форму. Он вдруг вспомнил заголовок статьи в театральном журнале, напечатанной по поводу трагической гибели Марины: «Ее последняя роль». Наивные журналисты, они полагают, что этой ролью была королева Елизавета. Нет, последняя роль Марины продолжалась всю жизнь и не закончилась даже после смерти. Иначе как объяснить, что до сих пор он, Виктор Голенищев, старый, матерый циник, не может отделаться от впечатления, что за ним следят ее глаза, что страницы записной книжки, словно звуковое письмо, обращаются к нему ее голосом?.. Через день журналисты уже вовсю эксплуатировали известие о том, что знаменитый Виктор Голенищев добровольно отказывается от политической борьбы, заявляя при этом, что не желает «карабкаться наверх любой ценой», что его скромный соперник Новиков — более достойный кандидат, а потому он призывает своих избирателей отдать голоса именно Новикову. Это заявление породило множество слухов и кривотолков, но вопросы остались без ответа, потому что Голенищев вдруг исчез из поля зрения любопытных, покинул столицу в неизвестном направлении. Поговаривали, что он скрывается то ли от врагов, то ли от кредиторов, что он отправился за границу пристраивать свои капиталы, что он тяжело заболел и лежит в закрытой клинике. Никому и в голову не пришло, что Виктор Голенищев, как обычный средний человек, без сопровождения, тихо и незаметно, приехал на берег Черного моря — в то место, где когда-то впервые увидел Марину. Зимнее море штормило, высокие пенистые волны разбивались о волнорез, обдавали Виктора холодными брызгами. А он стоял, смотрел вдаль и не мог понять, зачем он здесь, почему так бесцельно и нелогично поступает в последние дни. И в голову все время стучалась то ли банальная, то ли библейская мысль о том, что все в мире преходяще, а вечна только красота — единственное, что нельзя просчитать, предвидеть и объяснить.