Книга: Голоса
Назад: Глава 14
Дальше: Глава 16

Глава 15

В те первые дни лета мы, казалось, уже совсем позабыли об альдах, словно их и не было у нас в городе. Вооруженные волонтеры из числа местных жителей бдительно охраняли порядок на улицах и не спускали глаз с альдских казарм и конюшен ни днем ни ночью, создав нечто вроде народной милиции и учредив посменные дежурства. Да и в Доме Совета речь шла исключительно о делах самого Ансула, а совсем не об альдах. Там каждый день проходили весьма многочисленные и бурные собрания под руководством наиболее достойных людей, имевших опыт управления страной и решительно настроенных на восстановление былого могущества Ансула и его прежней политики.
Пер Актамо, разумеется, был в самом центре всей этой деятельности, и, хотя ему не было еще и двадцати пяти лет, все тут же увидели, что это прирожденный руководитель. Кипучая энергия и ум Пера не давали старикам, бывшим членам Совета, слишком быстро скатываться к принципу «а мы всегда так делали». Прежние способы руководства и управления страной Пер то и дело подвергал сомнениям, спрашивая присутствующих: а нельзя ли сделать лучше? И постепенно начинали вырисовываться и новое устройство Совета, и основные законы, свободные от многих ставших бессмысленными традиционных правил и закавык. Я часто ходила послушать, как выступает Пер и некоторые другие, когда собрания бывали открытыми, потому что это было действительно здорово и вселяло надежду. А сам Пер каждый день приходил в Галваманд, чтобы посоветоваться с Лордом-Хранителем. Почти столь же часто приходил и Сулсем Кам вместе со своим сыном Султером Камом. Сам Сулсем обычно стоял за то, чтобы все по-прежнему делали «как всегда», а вот его жена Эннуло поддерживала идеи Пера Актамо. Поддерживал их и Лорд-Хранитель, хотя в лоб своего мнения обычно не высказывал и всегда стремился примирить противников, заставить их выйти за пределы простого спора и соревнования мнений.
День выборов был уже намечен, но однажды солнечным утром по всему городу разнеслась весть: через холмы Исмы движется армия альдов.
Сперва казалось, что это просто слухи, на которые можно не обращать внимания. Какие-то пастухи вроде бы видели войско альдов, а может, и не войско. Но вскоре из верховий реки Сандис в Ансул приплыл на своей лодке человек, который полностью подтвердил то, о чем рассказывали пастухи. Войско альдов быстро движется в сторону Ансула и теперь, наверное, находится уже близ перевала, над теми источниками, что питают реку.
И тут возникла паника. Люди бежали мимо нашего дома с криками: «Альды идут!» То и дело на площади Совета и на улицах собирались огромные толпы. Снова было извлечено оружие, и мужчины устремились к старой городской стене, которая тянется за городом вдоль Восточного канала. В этой стене еще сохранились ворота, от которых начинается дорога, ведущая в горы. А сама стена была наполовину разрушена, еще когда альды взяли город. Но люди принялись строить баррикады, перегородив и эту дорогу, и мост Исма.
Все, кто приходил в тот день в Галваманд, казались растерянными, испуганными и жаждали указаний и советов. Слишком многие еще помнили, как семнадцать лет назад был взят Ансул. Пер Актамо и основная часть здравомыслящих людей, способных как-то успокоить горожан, собрались в Доме Совета, так что утешать и успокаивать пришлось в основном Лорду-Хранителю. Правда, к его словам все охотно прислушивались. Вскоре, впрочем, он вызвал меня в коридор, чтобы мы могли поговорить наедине, и сказал:
— Мемер, ты мне очень нужна. Оррека я послать не могу: он не сумеет пробиться сквозь толпу — они его наверняка остановят и потребуют, чтобы он немедленно объяснил, как им быть и что делать. Ты сможешь пробраться в казармы — к Тирио и Иораттху — и выяснить, во-первых, что им известно об этом новом войске, а во-вторых, не переменил ли ганд своего решения и своих прежних приказов. Мне совершенно необходимо все это знать. Сможешь?
— Хорошо. А от тебя мне что-нибудь передать им? — спросила я.
И тут он посмотрел на меня так, как если бы я вдруг на редкость удачно перевела какие-то строки из текста на аританском языке — не удивленно, а в высшей степени удовлетворенно, даже восхищенно.
— Нет, ничего. Ты и сама знаешь, что им сказать, — сказал он.
Я надела мужскую рубаху и стянула волосы на затылке. Теперь, когда люди хорошо знали меня в лицо, мне совсем не хотелось, чтобы меня останавливали на улицах и задавали всякие вопросы. В общем, в казармы я отправилась в обличье конюха Мема — юноши-полукровки.
Какое-то время я, прячась и пригибаясь, вполне успешно продвигалась по улице Галва к площади Совета, но после моста Ювелиров пройти оказалось невозможно — толпа стояла мертво. Я сбежала вниз по той лесенке, которой мы тогда воспользовались, и сразу вспомнила грохот конских копыт над головой, крики, запах дыма… Вдоль канала я вернулась к Дамбам, там по мосткам перебралась на другой берег и по нему уже вернулась туда, откуда было рукой подать до того плаца, на котором обычно маршировали альды. Там было совершенно пусто, ни души, но за конюшнями виднелась цепь стражников, охранявших склон холма и подступы к казармам. Мне оставалось только подняться на холм и подойти прямо к ним; но сердце у меня от волнения билось так, что готово было выскочить из груди.
Солдаты, не говоря ни слова, смотрели, как я к ним приближаюсь, и два или три лучника уже прицелились в меня из своих больших луков.
Я подошла и остановилась от них шагах в пяти; мне необходимо было перевести дыхание.
Сейчас эти люди показались мне куда более чужеземцами, чем когда-либо, хотя альдов я за свою жизнь встречала достаточно. Желтоватые лица, короткие светлые «овечьи» волосы, выбивавшиеся из-под шлемов. Глаза у них тоже были очень светлые, какие-то блеклые. Альды смотрели на меня совершенно равнодушно и молчали.
— Скажите, нет ли у вас в конюшнях молодого парня по имени Симме? — спросила я, и голос мой отчего-то прозвучал ужасно пискляво.
Ни один из шести или семи человек, что стояли ближе всего ко мне, не шевельнулся и не издал ни звука. Я уж решила, что они вообще не намерены мне отвечать, но тут один из воинов, стоявший справа от меня, с мечом на поясе, но без лука, спросил, не снимая руки с рукояти клинка:
— А что, если такой там имеется?
— Он мой знакомый, — сказала я.
— И что? — Альд вопросительно посмотрел на меня.
— Я должен был передать послание от моего хозяина Лорда-Хранителя ганду Иораттху, но не смог пробиться сквозь толпу на площади. И сквозь ваши ряды мне тоже не пройти. А это очень срочно! Симме мог бы за меня поручиться. Он меня хорошо знает. Вы ему только скажите, что Мем пришел.
Солдаты переглядывались. Потом немного посовещались. Одни говорили: «Да пусть парнишка пройдет», а другие не соглашались, и в итоге тот, с мечом, сказал: «Ладно, я сам его отведу».
И он повел меня кружным путем позади конюшен. Я не очень отчетливо помню, как мы шли. Я была настолько поглощена необходимостью выполнить данное мне поручение, что то, как именно я добиралась до цели, казалось мне не особенно существенным, и подробности просто выпали из моей памяти. Впрочем, кое-что я помню очень хорошо. Например, как в маленькую комнатку, куда меня привел тот альд с мечом, явился Симме. Он отдал честь находившемуся там дежурному офицеру и, увидев меня, застыл как изваяние.
— Ты знаешь этого мальчишку? — спросил офицер. Симме скосил на меня глаза, но головы не повернул. Хотя выражение его лица сразу переменилось: взгляд стал расслабленным и умоляющим, как у Состы, когда она смотрела на Оррека. Губы его дрогнули в улыбке, и он сказал:
— Да, господин мой. — Ну?
— Это Мем. Он конюх.
— Чей конюх?
— Да вроде бы того поэта и той женщины со львом. Он приходил сюда вместе с ними. А живет в том доме, где демоны. В Логове Дьявола, в общем.
— Отлично, — сказал офицер.
Симме по-прежнему боялся даже пошевелиться. Он снова скосил на меня глаза; теперь взгляд у него был умоляющий, а лицо стало белым как мел, даже прыщи куда-то исчезли. И вид у него был какой-то усталый — так, сколько я себя помню, выглядели очень многие жители Ансула. Я сразу догадалась, что Симме просто голодный.
— Значит, у тебя послание от поэта Каспро к ганду Иораттху? — спросил офицер, поворачиваясь ко мне.
Я кивнула, решив, что имя поэта Каспро, возможно, послужит более безопасным паролем, чем имя Лорда-Хранителя Галвы.
— Можешь все сказать мне, я передам.
— Нет, не могу. Мне велели передать все лично ганду Иораттху. Или Тирио Актамо.
— Обаттх! — воскликнул офицер, и до меня лишь через некоторое время дошло, что это он выругался. А он снова принялся рассматривать меня с ног до головы, а потом заявил: — Ты ведь альд. — Я промолчала. — А что говорят в городе насчет того, что через перевал к нам идет из Асудара новая армия? — спросил он.
— Говорят, что к Ансулу приближается какое-то войско.
— И большое?
Я пожала плечами.
— Обаттх! — снова выругался офицер. Он был небольшого роста, немолодой и тоже выглядел усталым и голодным. — Послушай. Отсюда мне к казармам не пройти — их от нас живая цепь ваших людей отгораживает. Если сможешь сквозь эту цепь пробраться, тогда ступай один. И если тебе удастся пройти, передай ганду заодно и от меня кое-что: скажи ему, что все наши кони по-прежнему в конюшнях, и при них еще человек девяносто. Для лошадей-то корма пока хватает, а вот людям есть, можно сказать, нечего. Ладно, ступайте оба. Ты, парень, слышал, что я просил его передать ганду? — глянул он на Симме.
— Да, господин мой, — кивнул Симме и наконец-то вздохнул с облегчением. Он снова отдал офицеру честь, повернулся на каблуках и поскорее бросился вон. Я — за ним, а офицер — за мной.
Он провел нас через кордон, а затем уже я провела Симме сквозь цепь горожан, выстроившихся лицом к альдам. Подойдя к ним, я поискала глазами нашу соседку Марид, но ее там не оказалось. Зато я увидела ее сестру Реми и довольно быстро уговорила ее нас пропустить. В общем, достаточно было сказать, что у меня послание от Лорда-Хранителя к госпоже Тирио Актамо.
Пробравшись сквозь этот живой заслон и оказавшись на площади, мы уже были вольны идти куда угодно. К счастью, Симме был в самой обычной одежде, если не считать голубого узла у него на плече, хотя один раз кто-то все же обратил внимание на нашу внешность и сказал: «А ведь эти мальчишки, по-моему, — альды!», но мы тут же нырнули в толпу и стали яростно сквозь нее пробиваться, толкаясь, наступая людям на ноги и слушая многочисленные проклятья. Наконец выбрались на восточный край площади, спустились с холма по лестнице, ведущей к казармам, и снова столкнулись с живой цепью, образованной горожанами и не позволявшей толпе прорваться к казармам и учинить самосуд. И снова мне удалось отыскать знакомое лицо — на этот раз это был один из старых друзей Лорда-Хранителя по имени Чамер. Что уж там я наболтала ему, чтобы он нас пропустил, не помню, но мы прошли. Мало того, Чамер сам подошел к стоявшим на страже альдам и переговорил с ними; говорили они довольно долго, это я хорошо помню, но нас все же пропустили к казармам. Провожал нас один из стражников. Он вел нас через плац и на ходу громко выкрикивал имя отца Симме.
Его отец услышал и со всех ног бросился к нам. Симме остановился и попытался отдать ему честь, но отец с разбегу обнял его и прижал к себе.
— Твоя лошадка в полном порядке, отец, — сказал Симме. По щекам его текли слезы. — Я ее все время выгуливал и заставлял бегать.
— Это хорошо. — Отец по-прежнему прижимал его к себе. — Это ты молодец.
Из казарм нам навстречу высыпали и другие солдаты и офицеры, так что у нас образовалась целая свита, пока мы шли вдоль многочисленных длинных строений и пристроек. Нас несколько раз останавливали альдские офицеры, но Симме и его отец тут же подтверждали, что я из Логова Дьявола, где проживает поэт Оррек Каспро, который и прислал меня с неким посланием к самому ганду Иораттху. В самое последнее из этих унылых зданий мы наконец вошли, а сопровождавшие нас альды остались снаружи. Я видела, с каким восторгом и испугом посмотрел на меня Симме, когда мне велели идти туда одной. Я прошла мимо стражников в дверях и попала в какое-то длинное помещение с узкими, расположенными горизонтально окнами, из которых была видна излучина Восточного канала. И вдруг навстречу мне вышла сама Тирио Актамо.
Сперва она меня не узнала, и мне пришлось назваться. Тирио тут же схватила меня за руки, потом обняла, и я чуть не расплакалась — от невероятного облегчения. Однако, взяв себя в руки, поспешила сделать то, зачем пришла.
— Меня послал Лорд-Хранитель, — сказала я ей. — Он очень хотел бы знать, что именно известно ганду о той армии, что направляется сюда из Асудара.
— Пожалуй, лучше ты сама поговори об этом с Иораттхом, Мемер, — сказала Тирио. Лицо у нее было все еще опухшим и очень бледным, а голова обмотана бинтами, но это ей даже шло: бинты походили на маленькую белую шапочку. Нет, эту прекрасную женщину ничто не могло сделать безобразной! И она так просто и мило держалась, что с ней было удивительно легко; казалось, она способна была успокоить человека, всего лишь немного поговорив с ним. А потому страх мой уже почти прошел, когда Тирио провела меня через все это огромное помещение прямо к постели, на которой лежал ганд Иораттх.
Точнее, он полусидел, опершись на многочисленные вышитые подушки. Над изголовьем кровати к потолку был прикреплен полог из красной ткани, и я, подойдя к Иораттху, словно оказалась внутри небольшого шатра. Руки и ноги его, ничем не укрытые, лежали поверх постели — все в жутких ожогах; некоторые раны явно никак не заживали, другие уже покрывала страшноватая на вид черная корка; все это, видимо, причиняло ему немалые страдания. Он глянул на меня гневно, точно ястреб на поводке, и спросил, насупившись:
— Это еще кто? Ты кто, мальчик? Альд или уроженец Ансула?
— Меня зовут Мемер Галва, — сказала я. — Я пришла к тебе с поручением от Султера Галвы, нашего Лорда-Хранителя.
— Ха! — воскликнул ганд, и его гневный взгляд стал пронзительным. — А ведь я тебя уже видел.
— Да, я приходила с Орреком Каспро, когда он выступал перед тобой.
— Но ты же альд!
— Если бы я родила тебе ребенка, ты его тоже, скорее всего, считал бы альдом, — заметила Тирио мягко, но с достоинством.
Иораттх поморщился, но, явно приняв это замечание к сведению, больше меня расспрашивать не стал.
— Ну и с чем же этот поэт послал тебя ко мне?
— Меня послал Лорд-Хранитель, — поправила я его.
— Пойми, Иораттх, если у граждан Ансула и есть какой-то вожак, то это Султер Галва, наш Лорд-Хранитель, — пояснила Тирио. — А Оррек Каспро — просто его гость и живет у него в доме. И наверное, лучше всего было бы тебе вступить в переговоры именно с Султером Галвой.
— А почему он послал именно тебя? — ворчливо спросил ганд, обращаясь ко мне.
— Он хотел, чтобы я спросила: не известно ли тебе, зачем сюда из Асудара направляется новая армия, какова ее численность, а также — не будут ли изменены твои прежние распоряжения, когда эта армия сюда доберется?
— И это все? — насмешливо спросил ганд и посмотрел на Тирио. — Клянусь богом, она достойный отпрыск славного ансульского семейства! Она ведь, по всей видимости, тоже из твоей семьи, Тирио?
— Нет, господин мой. Мемер — дочь Галваманда.
— Дочь! — фыркнул ганд, и его пронзительный взгляд, устремленный на меня, вновь стал гневным; потом он наконец моргнул, опустил веки и сказал, почти сдаваясь: — Ну что ж, дочь так дочь. — Он поерзал, пытаясь сесть поудобнее, и поморщился. Потом потер виски, и я обратила внимание, как сильно огонь опалил его седые курчавые волосы. — И ты полагаешь, Тирио, что я пошлю с нею этому Галве полный перечень своих ближайших намерений и стратегических планов?
— Мемер, — спросила Тирио, — собираются ли горожане атаковать казармы?
— Я думаю, что да — если увидят, что к городу по Восточной дороге приближается новое войско альдов, — честно призналась я. Я ведь не раз в то утро слышала требования немедленно изгнать из Ансула всех альдов до единого, не дожидаясь, пока подойдет присланное из Асудара подкрепление, и отобрать у них город, прежде чем они сами снова его у нас отберут!
— Но это вовсе не армия! — раздраженно, почти сварливо сказал Иораттх. — Это всего лишь посланник ганда всех гандов со своим эскортом. Я еще две недели назад отправил в Медрон гонца.
— Мне кажется, было бы лучше, если бы жителям города об этом сообщили, — как всегда мягко, заметила Тирио, а я прибавила:
— И побыстрее!
— Что?! Это что же, выходит, мои овцы взбунтовались против меня? — Тон у ганда был язвительный, но, похоже, сарказм этот был направлен на него самого.
— Да, взбунтовались, — подтвердила я.
— И превратились во львов, так? — тем же тоном спросил он, снова гневно на меня глянув. Потом минутку подумал и сказал: — В таком случае мне, пожалуй, жаль, что сюда действительно не настоящая армия направляется. А впрочем, мне мало что известно, и я совсем не уверен…
— Лучше было бы тебе быть совсем уверенным, господин мой, — сказала Тирио.
— А разве у меня есть возможность что-то узнать?! Мы здесь заперты, как куры в курятнике! Неужели те идиоты, что заняты только тем, что перегораживают мосты и дороги на подступах к городу, не в состоянии послать по той же дороге на восток несколько верховых, чтобы они выяснили наконец размеры этой «армии»?
— Они, несомненно, уже и послали, — отвечала я, весьма уязвленная его тоном. — Но, возможно, наших разведчиков убили ваши солдаты.
— Ну что ж, придется нам играть в весьма рискованную игру, пока мы этого не узнаем, — сказал ганд. — Но я все-таки рискну: я по-прежнему утверждаю, что никакая это не армия, а посланник нашего верховного правителя в сопровождении отряда из двух десятков воинов. Так и передай своему Лорду-Хранителю. Да скажи, чтобы он постарался удержать своих львов — или овец, как угодно, — от преждевременного выступления. И пусть он придет сюда. На площадь. Вместе с поэтом Каспро. А я прикажу, чтобы меня вынесли туда, и тогда мы вместе сможем обратиться к горожанам. Успокоить их. Я уже слышал, как на днях Каспро легко успокоил огромную толпу, рассказав историю об Уре и Хамнеде. Клянусь Аттхом, этот Каспро очень умен!
Я вспомнила, как вежливо, даже изысканно ганд разговаривал на публике и с Орреком, и со своими офицерами. Теперь же он говорил резко, почти грубо, но, несомненно, потому, что страдал от боли. А может быть, еще и потому, что был вынужден разговаривать с какой-то женщиной. Я попыталась отвечать ему холодно и учтиво, но не выдержала и взорвалась:
— Наш Лорд-Хранитель тебе не подчиняется и не побежит по первому твоему зову, как собачка, господин мой! Он предпочитает принимать посетителей у себя, в своем доме. Так что, если тебе нужна его помощь, чтобы сохранить в городе спокойствие, будь добр явиться к нему сам!
— Султер Галва столь же хром, как и ты сейчас, Иораттх, — тихо заметила Тирио.
— Вот как? Это правда?
— Он стал хромым после пыток, — сказала я. — Побывав в темнице у твоего сына.
Мое дерзкое поведение явно разгневало ганда, но, услышав эти слова, он поднял на меня глаза и смотрел долго-долго, потом отвернулся и, еще немного помолчав, сказал:
— Ну что ж, ладно. Я сам отправлюсь к нему. Тирио, прикажи принести носилки, или какой-нибудь стул, или еще что-нибудь. Скажи людям, что мы с Лордом-Хранителем намерены провести открытые переговоры в этом — как его там? — в Галваманде. Не имеет смысла перечеркивать уже сделанное… Достаточно было… — Он не договорил и устало откинулся на подушки; лицо его было очень бледным, почти бесцветным, и очень мрачным.
Чтобы устроить подобные переговоры, сперва требовалось переговорить с представителями той и другой стороны, что наверняка вызвало бы в городе новую волну беспорядков. Иораттх раздавал поручения своим офицерам, когда мы услыхали где-то за Восточным каналом далекое призывное пение трубы. На этот призыв тут же откликнулся трубач в казармах.
А через несколько минут было получено сообщение, что показалось и само войско — точнее, отряд из двадцати всадников со знаменами в руках, как и предполагал ганд. До нас уже доносился все усиливавшийся шум толпы на холме Совета и на улицах, ведущих к Восточному каналу. Впрочем, поскольку за этим небольшим конным отрядом никакого войска так и не последовало, шум этот стал понемногу стихать.
Из окна, выходившего на юго-восток, были видны Речные ворота и мост Исма. Мы с Тирио видели, как отряд альдов подошел и остановился у полуразрушенной городской стены. Альды сразу вступили в переговоры с горожанами, охранявшими мост и дорогу. На эти переговоры, естественно, ушло какое-то время. Потом одному человеку из этого отряда разрешили спешиться и пешком войти в город через ворота. Сопровождаемый тремя или четырьмя десятками горожан, он прошел по мосту и прямо по Восточной дороге двинулся к казармам. Я заметила у него в руках жезл из белого дерева, который, как я вычитала в книгах по истории, всегда был символом мирных переговоров.
— А вот и твой посланник, господин мой! — воскликнула Тирио, оборачиваясь к ганду.
Вскоре в комнату быстрой походкой вошел офицер в голубом плаще с белым жезлом в руке; его сопровождала небольшая группа местных офицеров. Посланник отдал Иораттху честь и торжественно промолвил ровным раскатистым голосом, каким всегда говорили альды, выступая перед публикой:
— Я привез послание ганду Ансула Иораттху от ганда всех гандов, Сына Солнца, Верховного жреца и правителя Асудара, господина моего Акрея!
Иораттх чуть приподнялся на подушках, скрипнув от боли зубами, и склонил голову, изображая почтительный поклон, а потом сказал:
— Добро пожаловать, посланник Сына Солнца, государя нашего Акрея. Все свободны, Полле, — обернулся он к капитану, возглавлявшему свиту посланника. Затем он быстро глянул в нашу сторону — Тирио, я и верная Иалба стояли в изножий его постели, — и коротко обронил: — Вон!
В ответ мне страшно хотелось зарычать, как Шетар, но я сдержалась и покорно последовала за Тирио.
— Он все расскажет нам, как только этот человек уйдет, — успокоила меня Тирио. — Зато теперь у нас есть немного свободного времени, так что скажи честно: ты есть не хочешь?
Мне хотелось и есть, и пить — путешествие через весь город и заградительные цепи альдов и горожан отняло у меня все силы. И Тирио тут же принесла мне поесть: стакан воды, маленький кусочек превратившегося в сухарь черного хлеба и пару потемневших сушеных фиг — больше она ничего не могла мне предложить. «Ага, — с улыбкой сказала Иалба, — осадный паек», но я съела все это с огромной благодарностью, стараясь не уронить ни крошки, как того и заслуживает дар, преподнесенный одним бедняком другому.
Вскоре во дворе послышался топот — это посланник верховного ганда вышел из казармы, — и Иораттх крикнул:
— Эй, вы, ко мне!
«Мы что, собаки?» — с возмущением подумала я, но все же пошла к нему вместе с Тирио и Иалбой.
Иораттх сидел теперь почти прямо, и его суровое лицо, изрезанное глубокими морщинами, пылало, как в лихорадке.
— Клянусь Аттхом, Тирио, нас, по-моему, в последний момент сняли с крючка! — воскликнул он. — Слава великому Аттху! А теперь послушайте меня. Я хочу, чтобы вы обе отправились в Логово Дьявола, в этот ваш дворец, где проживает тот, кто, по вашим словам, способен отвечать за эту толпу, и передали ему следующее: никакой армии из Асудара сюда не посылали. И не пошлют до тех пор, пока в городе будут сохраняться мир и спокойствие. Скажите также, что ганд всех гандов предлагает своим подданным в Ансуле полную свободу от уплаты контрибуции и заменяет ее обычным налогом, который им следует платить в сокровищницу Медрона, поскольку их государство становится протекторатом Асудара. Меня же Сын Солнца удостоил звания генерал-губернатора данного протектората. В свое время я приглашу правительство Ансула к себе на совет и сообщу ему наши указания относительно управления столицей и условия торгового обмена с Асударом. Определенное количество воинов здесь, разумеется, будет оставлено качестве моей личной охраны и для защиты города от его же собственных бунтарей, а также на случай вторжения на территорию Ансула армии Сундрамана или какого-то иного государства. Большая же часть расположенных в Ансуле войск вернется в Медрон — когда станет ясно, что вы согласились со всеми нашими требованиями. А теперь скажите, есть в этом проклятом городе хоть кто-то, способный должным образом ответить на все мои вопросы и действовать в соответствии с новым положением дел?
— Я могу передать твои слова Лорду-Хранителю, — предложила я.
— Хорошо, передай. Это все же лучше, чем тащить меня по улицам города на носилках или везти в тележке. Расскажи ему обо всем и возвращайся с положительным ответом. Да приведи с собой кого-нибудь из мужчин, с которыми хоть поговорить как следует можно. Клянусь Аттхом, с какой стати ко мне каких-то детей посылают, да еще и девчонок!
— А с такой, что женщины и девушки у нас в Ансуле считаются такими же гражданами, как и мужчины, а не собаками и не рабами! — опять не выдержала я. — Кстати, если бы ты умел писать, господин мой, то сам мог бы послать ваши так называемые указы нашему Лорду-Хранителю и сам бы прочел его ответ! — Меня просто трясло от гнева.
Ганд быстро и остро глянул на меня и только рукой махнул — чтоб я поскорее убиралась с глаз долой. А потом вдруг спросил:
— А ты, Тирио, не могла бы пойти вместе с нею?
— Хорошо, я пойду с Мемер, — кивнула она. — Так действительно будет лучше.
И действительно, так было гораздо лучше, потому что единственное, что я расслышала и оказалась способной понять из слов ганда, это то, что нам приказано платить Асудару какие-то налоги, согласиться с ролью его протектората и перестать быть свободным государством, а значит, делать то, что нам прикажут альды.
Так что, когда мы добрались до Галваманда, мне понадобилось сперва услышать то, что Тирио рассказала Лорду-Хранителю о полученных гандом известиях, затем то, что сам он сказал собравшимся людям, а затем еще в течение целого дня прислушиваться к тому, что говорят на сей счет в народе, прежде чем я более или менее поняла: на самом деле Асудар предлагает нам обрести свободу — хотя и не бесплатно, — и, похоже, жители Ансула воспринимают это предложение как значительную победу.
Возможно, горожане сумели так быстро во всем этом разобраться именно потому, что полученная нами свобода имела вполне конкретную цену — в виде определенной суммы налога и различных торговых соглашений, — а в таких вопросах мои соотечественники чувствуют себя как рыба в воде.
Возможно, у меня с пониманием одержанной нами победы возникли такие трудности потому, что во имя этой победы никто не погиб. И на горе Сул не сражались за нее отважные герои. И люди перестали яростно спорить друг с другом на площади Совета. Все свелось к тому, что двое немолодых искалеченных людей, находясь в разных концах города, то и дело посылали друг другу гонцов с посланиями, дабы выработать некое соглашение, и вели себя при этом крайне осторожно и предусмотрительно. Впрочем, в Доме Совета продолжались яростные дискуссии. А на рыночных площадях только и говорили, что о новом положении Ансула, и люди, как всегда, спорили и жаловались на жизнь.
А перед Домом Оракула по-прежнему бил возродившийся фонтан.
На улицах стали постепенно восстанавливать святилища наших богов; крошечные храмики вновь появились на всех перекрестках и мостах, фигурки богов вынесли из тайников, а алтари отчистили, отмыли, заново покрыли резьбой и убрали свежими цветами. Камень Леро порой просто скрывался под грудой различных подношений. А в праздник Иене, на весеннее равноденствие, мужчины и мальчики принесли в город множество дубовых и ивовых веток, сплели из них гирлянды и шумной процессией прошли по улицам, а потом развесили эти гирлянды над дверями домов. А женщины танцевали на рыночных площадях и на площади Совета и пели в честь Иене старинные гимны, и пожилые женщины учили молодых, вроде меня, не знавших ни фигур танца, ни слов этих песен.
В течение всего лета из разных уголков Ансула в столицу все приходили и приходили люди. Часто они следовали прямо за альдами, войска которых выводили из северных городов и собирали у нас перед отправкой на восток, за горы, в Асудар. Жители других городов приходили в Ансул, чтобы понять, что же происходит в столице, и принять участие в выборах; за ними следом к нам повалили купцы и торговцы. В начале осени в Ансул из Томера приехал тамошний Хранитель Дорог. Он остановился в Галваманде, и наша Иста в течение двух недель пребывала в состоянии крайней нервозности, прямо-таки из сил выбиваясь, чтобы гость непременно был принят так, как того требовала честь дома.
К этому времени Совет заседал уже регулярно и Галваманд перестал быть центром политических дебатов и выработки дальнейших планов действия. Теперь он стал просто домом Лорда-Хранителя, где, правда, велись бесконечные разговоры о восстановлении торговли, о возобновлении перевозок кормов и о рынках крупного рогатого скота, а также о том, что можно получить в Медроне или Дюре в обмен на поставки, скажем, сушеных абрикосов или маринованных оливок. Первое голосование в только что избранном Совете Ансула привело к тому, что Главным Хранителем Дорог был единогласно избран Султер Галва, которому вместе с этим постом вручались и определенные денежные средства для приема гостей и содержания дома. Деньги, правда, были выделены не слишком щедро, но для нас, обитателей Галваманда — и особенно для тех, кто занимался домашним хозяйством, — это было неслыханное богатство и весьма обнадеживающий знак того, какова разница между выплатой Асудару чудовищной контрибуции и уплатой стабильных налогов в качестве его протектората.
Тогда, в самый первый раз, я совершенно неправильно поняла слова Иораттха и неверно судила о намерениях нового верховного правителя Асудара. Тогда мне хотелось одного: отринуть всякую «опеку» со стороны государства-завоевателя, любую попытку манипулировать Ансулом, любой политический компромисс. Мне хотелось уничтожить все существующие между нашими странами связи, бросить вызов тираническому господству Асудара. Мне хотелось навсегда изгнать ненавистных альдов с нашей земли, уничтожить их… Ведь я дала обет, поклялась, когда мне было всего восемь лет, всеми нашими богами и душой моей матери, что непременно добьюсь этого.
Но свое обещание я нарушила. Мне пришлось его нарушить. Ибо обломки одного восстанавливают целостность другого.

 

Посланник верховного правителя Асудара вернулся в Медрон через несколько дней после того, как я передала Иораттху слова нашего Лорда-Хранителя о нашей готовности принять условия альдов. Посланник уезжал в сопровождении отряда из сотни воинов под командованием отца Симме. Сам Симме тоже возвращался домой и ехал рядом с отцом. Об этом мне рассказали Иалба и Тирио, которых я попросила разузнать, что с ним сталось. Ведь я больше ни разу не видела Симме с тех пор, как мы с ним пробирались сквозь ряды горожан и альдов.
Тот отряд, что сопровождал посланника в Медрон, в одной из крытых повозок с провизией вез с собой пленника: Иддора, сына Иораттха. Мы слышали, что его заковали в цепи и одели как раба. И все это время ему не разрешали ни бриться, ни стричь волосы, так что он был лохматый и с длинной бородой, что у альдов считается большим позором.
Тирио рассказывала, что Иораттх даже не взглянул на сына ни разу с тех пор, как узнал о его предательстве, и никому не позволял не только спрашивать, как следует поступить с Иддором, но и даже произносить при нем имя сына. Он, однако, приказал выпустить из тюрьмы всех жрецов, даже тех, которые были прямыми подручными Иддора. Рассчитывая на снисходительность Иораттха, эти жрецы попытались было ходатайствовать за Иддора, прикрываясь выдуманной историей, будто они тогда «просто спрятали» ганда в пыточной камере, спасая его от мести взбунтовавшейся толпы. Но Иораттх таких ходатаев слушать не пожелал; он велел жрецам немедленно замолчать и отослал их прочь.
Поскольку ганд побывал в огне, был опален самим Аттхом и оставлен им в живых, альды считали теперь, что он в той же степени угоден их Испепеляющему Богу и не менее свят, чем любой из жрецов. Понимая, что в таких обстоятельствах они лишаются большей части своих преимуществ, почти все жрецы предпочли сразу вернуться в Асудар и отправились туда вместе с тем отрядом, что сопровождал посланника. И военачальники, которым Иораттх предоставил право самостоятельно решать все вопросы, касавшиеся его сына, сочли за лучшее побыстрее отослать столь неудобного и странного узника на родину. Пусть уж там ганд всех гандов определит, как с ним поступить.
Я была страшно разочарована подобным решением вопроса. Мне действия этих офицеров показались позорно трусливыми и чересчур нерешительными. Я мечтала о том, чтобы этого предателя непременно наказали по заслугам, причем незамедлительно. Я знала, что альды презирают любое предательство, тем более — предательство отца сыном. Интересно, думала я, подвергнут ли его в Асударе тем пыткам, каким он подвергал Султера Галву? Или, может, его похоронят заживо, как тех жителей Ансула, которых стаскивали в южные болота и втаптывали во влажную, пропитанную соленой водой землю?
Неужели я действительно хотела, чтобы Иддора подвергли мучительным пыткам или заживо закопали в землю?
Но если нет, то чего же я хотела? И почему в течение всего солнечного жаркого лета, первого лета нашей свободы, я чувствовала себя совершенно несчастной? Почему меня не оставляло ощущение того, что все вопросы так и остались нерешенными, что в этой борьбе мы ровным счетом ничего не завоевали?

 

Золотым сентябрьским днем Оррек выступал на Портовом рынке. День был совершенно безветренный, и белая вершина Сул сверкала в небесах над темно-синими водами залива. Кажется, все в городе пришли на рыночную площадь, чтобы послушать Оррека. Он продекламировал несколько глав из «Чамбана», и люди стали просить еще и не отпускали его. Я стояла слишком далеко, и слышно мне было плоховато. К тому же тревога по-прежнему не оставляла меня, и я, выбравшись из толпы, в одиночестве побрела вверх по Западной улице. Вокруг не было видно ни души. Все остались там, у меня за спиной, на рыночной площади, и слушали поэта. Коснувшись Священного Камня на пороге, я вошла в дом и сразу же направилась по коридорам, мимо покоев Лорда-Хранителя, туда, где находилась тайная комната. Я начертала в воздухе заветные слова, дверь открылась, и я вошла в эту тихую обитель книг и теней.
За последние несколько месяцев я ни разу не приходила сюда. Все было как обычно: чистый ровный свет лился из окошек в потолке, вокруг царила полная тишина, воздух был неподвижен, и книги по-прежнему терпеливо ждали читателей, ровными плотными рядами стоя на полках. А если прислушаться, то из дальнего, темного конца просторной комнаты доносилось слабое журчание воды. Никаких книг на столе не было, никаких следов присутствия Лорда-Хранителя я тоже не заметила. Но знала, что здесь всегда присутствуют иные существа и тени.
Вообще-то, я собиралась почитать книгу Оррека, но стоило мне остановиться перед книжным шкафом, и рука моя сама потянулась к «Элегиям», к той книге, из которой я так старательно переводила тексты, написанные на аританском языке, — это было еще до того, как у нас в доме появились Грай и Оррек. «Элегии» — это сборник небольших стихотворений, в которых оплакиваются или восхваляются люди, умершие тысячу лет назад. Имена чаще всего не указаны, и все, что мы можем узнать об упомянутых в стихах людях, это как воспринимает их сам поэт.
В одном стихотворении, например, говорилось: «Суллас, в доме у которой всегда царил такой порядок, что даже плиты во дворе сияли, изображая сложный лабиринт, теперь ушла отсюда и блюдет порядок в обители молчанья. А я все жду, все звук ее шагов надеюсь уловить».
А другое стихотворение, над которым я не раз размышляла в те дни, когда перестала ходить в тайную комнату, было посвящено дрессировщику лошадей, и там были такие слова: «… и где бы ни был он, они к нему стремятся, подобно длинногривым теням».
Я присела за стол, на привычное место, раскрыла «Элегии» и словарь аританского языка, где на полях было множество пометок, оставленных разными людьми в течение нескольких веков, и принялась дальше разбирать это стихотворение.
Когда мне удалось — по мере возможности, конечно, — проникнуть в его смысл и навсегда сохранить в памяти эти чудные строки, свет в потолочных окошках стал тускнеть. Кончался день Леро, день равноденствия, и отныне дни должны были становиться все короче и короче. Закрыв книгу, я продолжала сидеть за столом, не зажигая лампу; я просто сидела, впервые за долгое время ощущая мир в душе и понимая, что нахожусь именно там, где и должна находиться. И постепенно это ощущение захватило меня целиком, глубоко проникло мне в душу и поселилось там. Я не сопротивлялась, ибо лишь теперь я наконец обрела способность спокойно думать, и мысли мои стали неторопливыми и ясными, причем мне не нужно было облекать их в словесную форму — мне просто стало понятно, что для меня важно и что мне еще необходимо сделать в полном соответствии со своим теперешним разумением. Я уже много месяцев не могла вот так остановиться и подумать.
Именно поэтому, когда я встала, собираясь уходить из тайной комнаты, я взяла с собой книгу — раньше я никогда бы этого не сделала. Я взяла с собой «Ростан», ту книгу, которую в детстве называла Красной Сверкающей, когда еще любила строить из книг домики и медвежьи берлоги.
Я слышала, с какой затаенной страстью и тоской говорил об этой книге Оррек, считая это творение великой Регали навсегда утраченным. И Лорд-Хранитель, слушая его, не сказал ему тогда ни слова в ответ.
И о книгах, что хранились в тайной комнате, он Орреку никогда и ничего не рассказывал. Насколько мне было известно, даже о самом существовании этой комнаты по-прежнему знали только он и я.
То, что древний оракул говорит с людьми с помощью каких-то книг, людям было, конечно, известно, хотя и довольно смутно. А теперь они собственными ушами услышали голос оракула, но так ничего об этом и не спросили; они не хотели ничего узнавать об этих таинствах, не хотели в них копаться; они предпочли оставить все так, как было прежде. В конце концов, в течение стольких лет книги в Ансуле находились под запретом; альды наложили на них проклятье, считая их «порождением дьявола», и было слишком опасно даже просто знать о том, что книги еще существуют. И хотя наш народ всегда жил, живет и прекрасно себя чувствует в окружении духов и теней наших предков, мы все же вряд ли отличаемся особой любовью к сверхъестественному. Правда, Читателей Книг в народе весьма уважали, питая к ним — и к Султеру Галве, и даже ко мне — некое суеверное почтение; и все же люди предпочитали иметь дело с тем Султером Галвой, который был Главным Хранителем Дорог Ансула. Что ж, оракул свое дело сделал, мы обрели свободу, и теперь можно было вновь возвращаться к привычной жизни.
Но мое предназначение в этой жизни стало теперь немного иным. Вот что я поняла наконец, сидя в тайной комнате за столом и держа в руках закрытую книгу.
Назад: Глава 14
Дальше: Глава 16