Командор Доил тоже заметил это грозное предупреждение двигатели нашего корабля на мгновение взревели, красный снаряд медленно проплыл мимо и снова начал удаляться в космос. Пока он находился совсем близко, я сумел прочитать слова, нанесенные краской под черепом с костями, – и все понял. Там было написано:

ВНИМАНИЕ!

РАДИОАКТИВНЫЕ ОТХОДЫ!

КОМИССИЯ ПО АТОМНОЙ ЭНЕРГЕТИКЕ

– Жаль, что у нас на борту нет счетчика Гейгера, – задумчиво сказал командор.- Впрочем, судя по всему этот контейнер запущен в космос очень давно и опасность облучения наверняка снизилась во много раз, и не думаю, что мы могли получить большую дозу. Но все равно следует провериться, когда вернемся на базу.

– Сколько же времени, по-вашему, он летает в космосе, сэр? – спросил Норман.

– Дайте подумать. Насколько я помню, от радиоактиных отходов начали избавляться таким образом в тысяча девятьсот семидесятые годы. Но это продолжалось недолго – космические корпорации вскоре положили конец подобной практике. Сейчас, конечно, мы умеем уничтожать отходы атомных реакторов, но в те времена существовало немало радиоизотопов, с которыми никто не знал, что делать. Довольно радикальный способ от них избавиться – и к тому же весьма недальновидное решение!

– Я слышал про такие контейнеры,- сказал Тим, – но думал, что их все собрали и захоронили где-то на Луне.

– Про этот, как видите, забыли. Но когда мы о нем доложим, его ждет та же судьба. Молодец, Малкольм! Благодаря тебе в космосе станет чуточку безопаснее!

Я был рад похвале, хотя все еще немного тревожился, не получили ли мы опасную дозу радиации от распадающихся изотопов в космическом гробу. К счастью, мои страхи оказались беспочвенными – мы отдалились от контейнера слишком быстро, для того чтобы он успел причинить нам хоть какой-то вред.

Уже много позднее мы узнали историю этого заблудившегося снаряда. Комиссия по атомной энергетике до сих пор несколько стыдится данного эпизода в своей истории, и прошло некоторое время, прежде чем она признала факт запуска в 1981 году контейнера с отходами, который должен

был упасть на Луну, но этого так и не произошло. Астрономы потратили немало усилий, чтобы выяснить, как он оказался на орбите, где мы его нашли,- история достаточно запутанная, включающая в себя гравитационные поля Земли, Солнца и Луны.

Наше отклонение от курса заняло не слишком много времени, и мы лишь на несколько минут отставали от графика, когда вышли на орбиту Второй ретрансляционной станции – той, что висит над тридцатым градусом восточной долготы, в середине Африки. Я уже привык к виду необычных объектов в космосе, так что, впервые увидев станции, нисколько не удивился. Она представляла собой плоскую прямоугольную решетку, обращенную одной стороной к Земле. Решетку покрывали сотни маленьких вогнутых отражателей – фокусирующие системы, направлявшие радиосигналы на планету внизу или принимавшие их с нее.

Мы осторожно приблизились к станции с задней стороны. Пилот, чей корабль пролетел бы перед ней, вряд ли снискал бы популярность, поскольку мог временно нарушить работу тысяч схем, перекрыв радиосигнал. Через ретрансляционные станции работали все службы дальней связи на планете, а также большая часть радио- и телевизионных сетей. Присмотревшись внимательнее, я увидел еще два комплекта радиоотражательных систем, направленных не на Землю, а в две стороны от нее под углом в шестьдесят градусов. С их помощью шел обмен радиосигналами с двумя другими станциями, так что все три образовывали большой треугольник, медленно поворачивавшийся вместе с вращающейся Землей.

На ретрансляционной станции мы провели двенадцать часов, пока наш корабль проходил техосмотр и пополнял запасы кислорода. Пилота я с тех пор больше не видел, хотя позже слышал, что вину с него частично сняли. Когда мы продолжили полет, на корабле был уже новый капитан, не проявлявший никакого желания рассказывать о судьбе своего коллеги. Похоже, космические пилоты образуют замкнутый клуб избранных; они никогда не позволяют себе обсуждать ошибки друг друга – по крайней мере, с теми, кто не принадлежит к их кругу. Полагаю, вряд ли стоит их в том винить, поскольку работа у них – одна из самых ответственных.

Условия жизни на ретрансляционной станции примерно такие же, как и на Ближней, так что не стану тратить время на их описание. К тому же мы пробыли там слишком недолго, чтобы успеть многое увидеть, и все тамошние службы были слишком заняты, чтобы устраивать нам экскурсию. Однако телевизионщики все же попросили нас появиться перед камерами и рассказать о наших приключениях после того, как мы покинули госпиталь. Интервью мы давали в импровизированной студии, столь маленькой, что все там не помещались и приходилось проскальзывать внутрь по одному, когда подавался сигнал. Казалось странным здесь не удалось найти помещение получше. С другой стороны, «прямой эфир» в самом сердце всемирной телевизионной сети, с ретрансляционной станции, действительно является крайне редким событием.

Нам также удалось заглянуть в главную аппаратную, хотя, боюсь, увиденное мало что для нас прояснило. Вдоль стен тянулись ряды циферблатов и разноцветных лампочек и повсюду сидели люди, смотревшие на экраны и поворачивавшие ручки. В громкоговорителях слышалась тихая речь на разных языках; переходя от одною оператора к другому мы видели футбольные матчи, струнные квартеты, воздушные гонки, хоккейные состязания, художественные выставки, кукольные спектакли, оперу – срез всемирной индустрии развлечений. И все это зависело от трех небольших металлических решеток, висевших в небе на высоте в тридцать пять тысяч километров.

Деятельность ретрансляционной станции отнюдь не была связана только с Землей. Через нее проходили межпланетные каналы связи – если Марс хотел вызвать Венеру, порой было удобнее направлять сообщения через земные ретрансляторы. Мы послушали некоторые из этих сообщений – почти все они передавались высокоскоростным телеграфом и потому ничего для нас не значили. Поскольку радиоволнам требовалось несколько минут, чтобы преодолеть пространство даже между ближайшими планетами,

невозможно было вести беседу с кем-то, находящимся на другой планете (кроме Луны – но даже тут приходилось мириться с раздражающей задержкой почти в три секунды, прежде чем можно было получить ответ). Единственным, что передавалось по марсианскому каналу на Землю, была речь радиокомментатора, рассказывавшего о местной политике и последнем урожае. Все это звучало довольно занудно.

Хотя я пробыл на ретрансляционной станции совсем недолго, одна вещь произвела на меня неизгладимое впечатление. Во всех прочих местах, где я побывал, можно было посмотреть «вниз» на Землю и увидеть на ней континенты, сменяющие друг друга по мере вращения планеты вокруг оси. Но здесь ничего не менялось. Земля всегда была повернута к станции одной и той же стороной. Да, на планете сменялись день и ночь – но с каждым закатом и рассветом станция оставалась на том же самом месте, навечно повиснув над территорией Уганды, в трехстах километрах от озера Виктория. Из-за этого трудно было поверить, что станция вообще движется – хотя на самом деле она огибала Землю со скоростью десять тысяч километров в час. Но поскольку на один виток требовались в точности одни сутки, она постоянно оставалась над Африкой – также как и остальные две станции, висевшие над противоположными берегами Тихого океана.

То была лишь одна из причин, по которой вся атмосфера на ретрансляционной станции казалась совсем иной, нежели на Ближней. Работавшие здесь люди получали информацию обо всем, что происходило на Земле,- часто еще до того, как ее получала сама Земля. К тому же они находились на передовом рубеже открытого космоса, поскольку между ними и орбитой Луны не было больше ничего. Я лишь жалел, что не могу остаться здесь подольше.

Да, увы, мои каникулы в космосе подходили к концу. Я, правда, опоздал на корабль, который должен был доставить меня домой, но это мало что меняло – меня предполагали отправить на Жилую станцию и посадить на рейсовый челнок, так что я должен был вернуться на Землю вместе с пассажирами, прилетевшими с Марса или Венеры

Обратный путь на Ближнюю станцию не был богат событиями и оказался довольно скучным. Мы даже не сумели убедить командора Дойла еще о чем-нибудь рассказать, и, думаю, ему самому было немного стыдно, что он так разговорился в начале обратного полета с Космического госпиталя. К тому же на этот раз он решил не рисковать с пилотом…

Когда перед нами появился знакомый хаос Ближней станции, мне все там показалось почти родным. Почти ничего не изменилось – некоторые корабли исчезли, а другие заняли их места, только и всего. В шлюзе нас ждали остальные стажеры – неформальный комитет по встрече. Они радостно приветствовали командора, когда он ступил на борт станции,- хотя впоследствии я слышал множество добродушных шуток насчет наших приключений. В частности, тот факт, что «Утренняя звезда» все еще оставалась при госпитале, вызвал всеобщее сожаление, и нам так и не удалось заставить командора Дойла взять вину за это на себя.

Большую часть моего последнего дня на станции я провел, собирая автографы и сувениры. Неожиданно лучшим напоминанием о моем пребывании здесь стала сделанная из пластика превосходная модель станции, которую подарили мне ребята. Я так обрадовался, что не знал, как их отблагодарить,- но, думаю, они прекрасно понимали мни чувства.

Наконец все было упаковано, и я не превысил лимит веса. Осталось попрощаться лишь еще с одним человеком. Командор Дойл сидел за своим столом точно так же, как и в тот раз, когда я увидел его впервые. Но на этот раз вид его уже не внушал ужас, поскольку я хорошо его узнал и восхищался им. Я надеялся, что не стал никому особой обузой и попытался об этом сказать. Командор улыбнулся: – Могло быть и хуже. В целом ты никому особо не мешал – хотя и умудрился оказаться в некоторых, скажем так неожиданных местах. Я вот думаю, не следует ли предъявить «Всемирным авиалиниям» счет за лишнее топливо, которое нам пришлось из-за тебя потратить? Сумма получается внушительная.

Я почел за лучшее промолчать, и в конце концов он продолжил, переложив несколько бумаг на столе.

– Полагаю, ты понимаешь, Рой, что немало молодых людей стремятся сюда попасть, но немногим это удается – слишком высоки требования. Я наблюдал за тобой последние несколько недель и заметил, как ты набираешь форму. Через пару лет ты станешь достаточно взрослым. Если захочешь работать у нас, я буду рад дать тебе рекомендацию.

– О… спасибо, сэр!

– Конечно, тебе многому придется учиться. Ты видел в основном развлечения, а не тяжкий труд. И тебе не приходилось сидеть здесь месяцами, ожидая отпуска и с горечью размышляя о том, зачем ты улетел с Земли.

Сказать мне на это было нечего – данная проблема наверняка была куда более болезненной для командора, чем для любого другого на станции.

Оттолкнувшись от кресла левой рукой, он протянул мне правую. Когда мы пожимали друг другу руки, я снова вспомнил нашу первую встречу. Как давно, казалось, это было! И вдруг я понял, что, хотя я и видел командора Дойла каждый день, я почти забыл, что у него нет ног,- настолько приспособился он к своему окружению. Это был наглядный урок, на что способны сила воли и решимость.

Возле шлюза меня ждал сюрприз. Хотя я особо об этом и не задумывался, я предполагал, что на Жилую станцию где я должен буду сесть на корабль до Земли, меня доставит одна из обычных ракет-челноков. Вместо нее меня ожидал «Космический жаворонок», причальные тросы которого плавно покачивались в космосе. Я представил себе, что подумают наши привилегированные соседи, когда к их порогу причалит этот странный объект, и решил, что все, вероятно, было специально подстроено, чтобы им досадить.

Тим Бентон и Ронни Джордан помогли мне протащить мой багаж через шлюз. С сомнением посмотрев на количество свертков, которые были у меня с собой, они мрачно спросили, знаю ли я, сколько стоит межпланетная перевозка грузов. К счастью, рейс в сторону Земли намного дешевле, и, несмотря на несколько неприятных моментов удалось провезти все.

Огромный вращающийся барабан Жилой станции медленно увеличивался в размерах, а неуклюжая конструкция из куполов и герметичных коридоров, столь долго бывшая моим домом, уменьшалась позади нашего корабля. Тим осторожно подвел «Жаворонка» к оси станции. Я не видел в точности, что произошло после, но навстречу выдвинулись большие суставчатые лапы и медленно потащили нас к себе, пока шлюзы не состыковались.

– Что ж, всего хорошего,-сказал Ронни.- Полагаю, еще увидимся.

– Надеюсь,- ответил я, раздумывая, стоит ли упоминать о предложении командора Дойла.- Заходи в гости когда будешь на Земле.

– Спасибо, постараюсь. Удачного возвращения.

Я пожал им обоим руки, не в силах скрыть грусти. Затем люк открылся, и я вошел внутрь летающею отеля, который столько дней находился со мной по соседству, но в котором я ни разу до этого не бывал.

Шлюз заканчивался широким круглым коридором, где меня ждал стюард в униформе. Его появление сразу же задало тон дальнейшему – после того, как мне долгое время приходилось все делать самому, я чувствовал себя довольно глупо, подавая ему свой багаж. И не привык я к тому, что ко мне обращаются «сэр»…

Я с интересом наблюдал за стюардом, который поместил мои вещи у стены коридора и велел мне занять место рядом. Затем я ощутил легкую вибрацию и вспомнил центрифугу, на которой побывал в Космическом госпитале. Тоже происходило и здесь – коридор начал вращаться, и центробежная сила вновь вернула мне вес. Лишь когда скорость его вращения сравняется со скоростью вращения станции, я смогу пройти внутрь остальной ее части.

Наконец раздался звонок, и я понял, что наши скорости сравнялись. Сила, прижимавшая меня к искривленной стене, была невелика, но по мере нашего удаления от центра станции она должна была увеличиваться, пока на самом ее ободе не станет равна земной силе тяжести. Но я не слишком спешил вновь ее испытать после стольких дней пребывания в состоянии полной невесомости.

Коридор заканчивался дверью, которая, к моему удивлению, вела в кабину лифта. После короткого спуска дверь снова открылась, и я оказался в большом холле. Я с трудом мог поверить, что я не на Земле,- это вполне мог быть холл любого роскошного отеля. Постояльцы толпились возле регистрационной стойки, о чем-то спрашивая или на что-то жалуясь, туда-сюда сновали служащие в униформе, и время от времени кого-то вызывали через громкоговоритель. Лишь длинные плавные прыжки, которыми перемещались люди, говорили о том, это не Земля. А над стойкой висела большая табличка:

УРОВЕНЬ ГРАВИТАЦИИ = 1/3 ЗЕМНОЙ

Что, как я понял, было самым подходящим для возвращающихся марсианских колонистов – вероятно, все, кто стоял вокруг меня, прибыли с Красной планеты или готовились туда отправиться.

Меня зарегистрировали и предоставили мне крошечную комнатку, в которой едва помещались койка, стул и умывальник. Мне было так странно вновь увидеть свободно текущую воду, что первым делом я открыл кран и некоторое время смотрел на лужицу жидкости, собиравшуюся на дне раковины. Потом я сообразил, что здесь наверняка должны быть и ванные комнаты, и с радостным возгласом отправился на их поиски. Я уже устал от необходимости принимать душ и решать связанные с этим проблемы.

Так я провел большую часть моего первого вечери на Жилой станции. Меня окружали путешественники, вернувшиеся с далеких планет и готовые рассказать истории о своих необыкновенных приключениях. Но все это могло

подождать и до завтра. Пока же я был намерен насладиться одной из возможностей, которые предоставляла гравитация,- лежать в толще воды, которая не пыталась превратиться в гигантскую плавающую каплю…