К тому моменту когда началась – чтобы тут же и завершиться – война, лайнер «Пегас» (шестьдесят человек экипажа, триста пассажиров) удалился от Земли всего на четыре суточных перехода. Маловразумительные сводки, передаваемые Землей и Федерацией, ничего не проясняли, а только усиливали вспыхнувшую на борту панику. Капитан Холстед принял решительные меры: пассажиров, опасавшихся попасть на Марсе в лагерь для военнопленных, а потому требовавших немедленного возвращения, пришлось временно изолировать. Положа руку на сердце, их было трудно винить; сквозь иллюминаторы ясно виднелся прекрасный серебряный полумесяц все еще близкой Земли, сопровождаемый вторым, меньшим по размеру и более тусклым. Даже отсюда, с расстояния в миллион километров, ослепительное пламя только что отгремевшей на Луне битвы различалось с полной, пугающей отчетливостью, что также мало способствовало укреплению морального духа.

К сожалению, законы небесной механики непреложны, вынесенный ими приговор не подлежит ни обжалованию, ни пересмотру. Да, «Пегас» едва еще отошел от Земли и находился во многих неделях пути от намеченной цели, однако он достиг уже орбитальной скорости и летел, подобно брошенному камню, управляемый всесильным тяготением Солнца, по тропе, неизбежно ведущей к Марсу. О повороте назад не могло быть и речи, такой маневр потребовал бы совершенно нереального количества отбрасываемой массы. В баках «Пегаса» оставалось вполне достаточно пыли, чтобы в конце пути уравнять его скорость со скоростью Марса, а также для не очень значительных коррекций траектории – но никак не более того. Энергии, которую могли произвести его реакторы, хватило бы и на десяток полетов, но на одной энергии, без отбрасываемой массы, много не полетаешь. Волей-неволей «Пегас» мчался к Марсу; при всей кажущейся свободе космического пространства он мог отклониться от своего пути ничуть не больше, чем следующий точно по расписанию железнодорожный поезд. Капитан Холстед не ожидал от этого рейса ничего хорошего.

Долетевший по радио призыв МЭЙДЭЙ! МЭЙДЭЙ! сразу же отодвинул все прочие заботы на второй план. Триста уже лет звучит это слово на море, в воздухе и в космосе; повинуясь ему, поднимаются по тревоге спасательные отряды, капитаны меняют курс и спешат на помощь своим терпящим бедствие товарищам. Но как же мало может сделать командир космического корабля; за всю историю астронавтики было всего лишь три случая успешных спасательных операций в космосе.

Это связано с двумя основными причинами, хотя пассажирские компании предпочитают говорить только об одной. Серьезные неприятности в открытом космосе – большая редкость, почти все несчастные случаи происходят при взлете или посадке. Выйдя в космос и встав на орбиту, которая без всяких усилий доведет его до цели, корабль оказывается в полной безопасности от всех бед – за исключением внутренних механических неполадок. Неполадки эти происходят сплошь да рядом, чаще всего они весьма тривиальны, а потому устраняются быстро и без излишнего шума – ну зачем же попусту тревожить пассажиров? В соответствии с законом, все космические корабли состоят из нескольких независимых отсеков; в случае необходимости любой из них может стать убежищем. Худшее, что грозит пассажирам, – это провести в тесноте и без особых удобств несколько часов, пока разъяренный капитан тяжело дышит своему главному механику в затылок.

Вторая причина, почему космические спасательные операции столь редки, состоит в том, что они почти неосуществимы. Космический корабль перемещается с огромной скоростью по точной, заранее рассчитанной, не позволяющей больших изменений орбите – факт, который начал понемногу доходить до пассажиров «Пегаса». Более того, постоянно меняющаяся расстановка планет делает эти орбиты уникальными, ни один корабль не повторяет пути другого. В космосе нет «судоходных линий», случайное сближение двух кораблей до миллиона километров – редкость необычайная. Но даже если такое и происходит, о непосредственном контакте обычно нет и речи, мешает разность скоростей.

Взяв из рук связиста радиограмму, капитан Холстед сразу же обратил внимание на координаты и курс терпящего крушение судна. Так, скорость с перепугу наврали, столько не бывает. И сделать тут, конечно же, нельзя ничего – расстояние такое, что и за неделю не доберешься.

Теперь название… Холстед всегда считал, что знает каждый корабль Солнечной системы, но тут было что-то новенькое. В полном изумлении он перечитал радиограмму – и вдруг понял, кто именно взывает к нему о помощи.

Когда люди терпят бедствие – хоть на море, хоть в космосе – враждебность к ним исчезает. Капитан Холстед наклонился к своему пульту и скомандовал:

– Связь! Дайте мне их капитана.

– Он на связи, сэр. Можете говорить.

Капитан Холстед неловко откашлялся. Ситуация незнакомая и не из приятных. Он должен был сообщить врагу, что ничем не сможет ему помочь, – и не испытывал от этого ни малейшей радости.

– Говорит «Пегас», капитан Холстед. Вы находитесь слишком далеко для прямого контакта. Наш оперативный резерв меньше десяти километров в секунду. Невозможность очевидна, нет даже смысла проводить расчеты. У вас есть какие-нибудь предложения? Подтвердите, пожалуйста, свою скорость – там какая-то ошибка.

Четырехсекундная пауза, и в обычной-то обстановке способная довести до белого каления. А затем – ответ, неожиданный и ошеломляющий:

– Коммодор Бреннан, федеральный крейсер «Ахерон». Подтверждаю полученную вами скорость. Мы можем сблизиться с вами через два часа, все коррекции курса осуществим сами. Мы на ходу, однако должны покинуть корабль не позже чем через три часа. Мы лишились радиационной защиты, главный реактор нестабилен. Управляем им вручную, продержимся до момента сближения и приблизительно час еще. Дальше нет никаких гарантий.

Капитана Холстеда бросило в холодный пот. Он не понимал, как реактор может стать нестабильным, но зато прекрасно представлял себе, чем такие вещи кончаются. Да и вообще, непонятного здесь больше, чем понятного – вот, скажем, откуда у «Ахерона» такая скорость? – но все это может подождать; Бреннан должен узнать самое главное обстоятельство.

– «Пегас» – «Ахерону». У меня на борту триста пассажиров. Если имеется опасность взрыва, я не могу рисковать своим кораблем.

– Опасности нет – я это гарантирую. Мы сможем дать пятиминутное предупреждение – за это время вы успеете отойти.

– Согласен. Я прикажу приготовить шлюзы, вам перекинут конец.

Долгота этой паузы явно не была связана с медлительностью радиоволн.

– Вот тут-то как раз и главная наша трудность, – произнес наконец Бреннан. – Мы находимся в переднем отсеке. Здесь нет внешних шлюзов, а у нас всего пять скафандров. На сто двадцать человек.

Капитан Холстед присвистнул и, прежде чем ответить, повернулся к стоявшему рядом штурману.

– И ведь мы не сможем здесь помочь, – сказал он. – Чтобы выбраться, им придется проломить обшивку, а тогда всем конец – кроме пятерых, которые будут в скафандрах. Свои скафандры мы передать не можем, без разгерметизации этого не сделаешь.

Он снова включил микрофон.

– «Пегас» – «Ахерону». Чем мы могли бы вам помочь?

Дикое это ощущение, когда говоришь с обреченным человеком, фактически – уже мертвецом. В космосе традиции те же самые, что и на море, и выполняются они столь же неукоснительно. Пять человек покинут борт «Ахерона» живыми – но капитана среди них не будет.

Холстед не знал, что коммодор Бреннан совсем не считает себя мертвецом, что он отнюдь не расстался еще с надеждой – каким бы отчаянным ни казалось положение. План спасения придумал главный корабельный врач, он же и объяснял теперь свою идею команде.

– Вот что нам придется сделать, – говорил невысокий смуглый человек, в недавнем прошлом – один из лучших хирургов Венеры. – До шлюзов нам не добраться, со всех сторон вакуум, а у нас только пять скафандров. Эту посудину строили не для перевозки пассажиров, а для драки; очень похоже, что у ее конструкторов голова болела о чем угодно, кроме стандартных норм и правил космоплавания. Как бы там ни было, положение у нас веселенькое, и нужно из него выпутываться.

Через пару часов мы подойдем к «Пегасу». К счастью для нас, это судно оборудовано большими грузовыми и пассажирскими шлюзами – в каждый из них можно поместить от тридцати до сорока человек – если они ужмутся поплотнее и будут без скафандров. Не шумите, я прекрасно понимаю, что перспективка не из приятных, но это – отнюдь не самоубийство. Вы окунетесь в вакуум – и вынырнете из него целенькими. Удовольствие, мягко говоря, среднее, но зато вам будет чем хвастаться до конца жизни.

Слушайте теперь внимательно. Первым делом я докажу вам, что вы можете прожить пять минут не дыша, более того – вам даже не захочется вдохнуть. Трюк предельно простой, многие уже столетия входящий в арсенал йогов и разных колдунов, причем никакой мистики в нем нет, все основано на самой тривиальной физиологии.

Прежде чем продолжить, врач достал из кармана секундомер.

– Когда я скомандую «Начали!», каждый из вас сделает полный выдох – выдавит из легких весь воздух, до последнего кубика, – а затем посмотрим, сколько вы сможете выдержать. Только не старайтесь из последних сил, станет трудно – сразу начинайте дышать. Чтобы вы знали свой результат, я буду отсчитывать секунды вслух, начиная с пятнадцатой. Тем, кто не выдержит и четверть минуты, я бы рекомендовал сразу же подавать рапорт об отставке.

Смех заметно разрядил всеобщее напряжение (на что, собственно, и была рассчитана последняя фраза). Врач поднял руку, крикнул «Начали!» – и резко ее опустил; последовал громкий, всеобщий выдох, а затем – полная тишина.

– Пятнадцать.

Те, кто еле-еле справился даже с минимальным нормативом, судорожно перевели дыхание. Счет продолжался до шестидесяти, под аккомпанемент шумных, взрывоподобных вздохов – члены экипажа один за другим прекращали сопротивление. Но даже и по завершении минуты осталось несколько упрямцев.

– Достаточно, – объявил врач. – А вы, герои, прекращайте – вы мне весь эксперимент портите.

И снова по переполненному отсеку пробежали смешки – впавшие было в отчаяние люди заметно приободрились. Все еще ничего не понимая, они поверили, что есть некий план, дающий надежду на спасение.

– Теперь посмотрим, как у нас все это получилось, – продолжил знаменитый венерианский хирург. – Сперва поднимите руки те, кто продержался от пятнадцати до двадцати секунд… Теперь от двадцати до двадцати пяти… Теперь от двадцати пяти до тридцати. А у тебя-то, Джонс, совесть какая-нибудь есть? Ты же на пятнадцати сломался! Теперь от тридцати до тридцати пяти…

По окончании переклички выяснилось, что примерно половине команды «Ахерона» удалось задержать дыхание на тридцать и более секунд.

– Примерно то, чего я и ожидал, – кивнул врач. – Можете рассматривать этот эксперимент как контрольный, а теперь займемся делом. На всякий случай напомню вам, что мы тут дышим чистым кислородом под давлением в триста миллиметров. Поэтому, хотя давление на корабле составляет меньше половины нормального, ваши легкие получают в два раза больше кислорода, чем на Земле – о Марсе и Венере я уж и не говорю. Если кто-нибудь из вас пытался, несмотря на запреты, покурить в гальюне, он должен был заметить, что сигареты хватает буквально на несколько секунд – такая мощная здесь атмосфера. И я это не просто так языком чешу – понимая происходящее, вы будете чувствовать себя более уверенно. Сейчас все вы промоете себе легкие и до предела насытите свои организмы кислородом. Делается это при помощи гипервентиляции – то есть, говоря нормальным языком, глубокого, интенсивного дыхания. По моему сигналу каждый из вас начнет вдыхать глубоко, как только возможно, а затем выдыхать полностью, и вы будете продолжать это занятие, пока я не скажу остановиться. Для первого раза хватит и минуты – кое-кто почувствует к концу легкое головокружение, но вы не бойтесь, это пройдет. С каждым вдохом забирайте в себя как можно больше воздуха, расширяйте грудную клетку до предела, поднимайте руки, это тоже поможет. Через минуту я дам команду выдохнуть, вы перестанете дышать, а я снова начну отсчитывать секунды. Обещаю вам большую неожиданность. Поехали!

Следующую минуту переполненные отсеки «Ахерона» являли собой фантастическое зрелище. Сто с лишним членов его экипажа вразнобой вскидывали и опускали руки; широко раскрытые рты хватали воздух с такой жадностью, словно каждый глоток был последним. Кое-кто из людей хотел бы дышать еще глубже, но не мог – мешала теснота; буквально всем им приходилось за что-нибудь цепляться, чтобы не взмыть от резких движений под потолок.

– Хватит! – крикнул врач. – Кончайте дышать – полный выдох. Теперь посмотрим, сколько вы выдержите. Я снова буду считать, но на этот раз – только с тридцатой секунды.

Результат оказался ошеломляющим. Нашелся, правда, человек, немного не дотянувший до минуты, но большинство остальных выдержало почти две, причем без особого напряжения. Более того, чтобы вдохнуть раньше этого времени, нужно было сделать над собой усилие. Кое-кто чувствовал себя вполне хорошо и через три, даже четыре минуты, а последний прекратил эксперимент только в начале шестой, да и то по приказанию врача.

– Именно это я и пытаюсь вам доказать. Когда легкие тщательно промыты кислородом, первые минуты попросту не хочется дышать – примерно так же, как не хочется есть после сытного обеда. И тут не требуется никаких мучительных усилий – ведь тебе не приходится удерживать себя от вдоха. Ну а когда на карту будет поставлена жизнь, вы покажете такие результаты, что сами потом ахнете, уж это я вам обещаю.

Мы пришвартуемся к «Пегасу» вплотную; чтобы перебраться на него, потребуется не больше тридцати секунд. Ребята с лайнера нас подстрахуют, если кто потеряет сознание или уйдет в сторону, они отловят его и затолкнут в шлюз; как только все будут внутри, люк закроется. Ну а затем пустят воздух, и вы окажетесь в безопасности, целенькие и невредимые, ну разве что у кого-нибудь носом кровь пойдет.

Врач отчаянно надеялся, что говорит этим людям правду. Игра предстояла смертельно опасная и беспрецедентная, но никакой альтернативы ей не было. Во всяком случае, они получат возможность бороться за свою жизнь – и хоть какой-то шанс на успех.

– А теперь, – продолжил он, – вы, вероятно, задумываетесь о броске давления. Трудно отрицать, что декомпрессия – вещь неприятная, но пребывание в вакууме будет слишком кратким, чтобы нанести вам существенный вред. Разгерметизация люков будет производиться в два этапа: сперва мы медленно сбросим давление до одной десятой атмосферы, затем резко откроем их полностью и – вперед. Полная декомпрессия болезненна, но не опасна. Выкиньте из своей головы всю эту чушь про людей, взрывающихся в вакууме. Человеческое тело – вещь очень прочная, к тому же последний перепад от одной десятой атмосферы до нуля значительно меньше того, что выдерживали добровольцы при лабораторных экспериментах. Держите рты широко открытыми и не стесняйтесь пускать ветры – там вы ничье обоняние не оскорбите. Кожу будет покалывать, но за прочими делами вы сможете этого и не заметить.

Врач замолк и оглядел свою притихшую, внимательную аудиторию. Реакция отменная, иного трудно было ожидать. Ведь у каждого из здесь присутствующих великолепная подготовка, тут собраны сливки инженеров и техников Федерации.

– А теперь, – продолжил он с улыбкой, – я перейду к самой главной опасности, только вы, пожалуйста, не смейтесь. Это – солнечные ожоги. Вы окажетесь под прямым воздействием солнечного ультрафиолета, никакая атмосфера защищать вас не будет. Тридцати секунд такого облучения более чем достаточно, чтобы покрыться крайне неприятными волдырями, поэтому пересадка будет организована на теневой стороне «Пегаса». Если вы вдруг окажетесь на свету, прикрывайте лицо ладонью. У кого есть перчатки – не забудьте их надеть.

Вот, в общем-то, и все. Сам я пойду с первой группой, чтобы показать вам, насколько это просто. Теперь разбейтесь на четыре группы, и я проведу с каждой из них тренировку.

Бок о бок «Пегас» и «Ахерон» мчались к далекой планете, но лишь одному из двух кораблей суждено было ее достигнуть. Лайнер открыл свои шлюзы; настежь распахнутые люки зияли в каких-то метрах от доживающего последние свои минуты крейсера. Среди многочисленных тросов, натянутых между кораблями, парили одетые в скафандры люди, готовые мгновенно прийти на помощь, если кто-либо из недавних врагов Земли станет терять сознание.

К счастью, три переборки «Ахерона» сохранили герметичность, так что можно было разделить его на независимые отсеки и выпускать команду в космос четырьмя отдельными группами – шлюзы «Пегаса» не вместили бы всех сразу.

Решающие эпизоды спасательной операции капитан Холстед наблюдал с мостика. От корпуса крейсера отделился, чтобы тут же сразу раствориться в пустоте, ватный клуб пара; через несколько секунд в том же месте резко распахнулся аварийный люк (вряд ли его конструкторы предвидели такую аварийную ситуацию). Первую секунду вырвавшееся из отверстия облако не давало ничего видеть, однако Холстед буквально собственной кожей ощущал, каково этим людям сейчас, когда уносящийся в пространство воздух пытается унести их с собой, оторвать от перил.

Когда облако рассеялось, оказалось, что часть первой группы уже выбралась наружу. Одетый в скафандр человек – по всей видимости, командир – держал в руках концы трех тросов, к которым были пристегнуты все остальные. Мгновенно подлетевшие члены команды «Пегаса» выхватили у него два троса и бросились каждый к своему шлюзу. Холстед с облегчением заметил, что люди с «Ахерона» не только не потеряли сознание, но и стараются по возможности помогать своим спасителям.

Казалось, что прошли столетия, пока последняя из болтающихся на тросах фигур не исчезла в люке «Пегаса». Затем прозвучала команда: «Закрывайте третий!». Через секунду закрылся и первый шлюз, но со вторым вышла какая-то долгая, томительная проволочка. Капитан Холстед не видел, что там происходит, скорее всего кто-то оставался еще за бортом и задерживал остальных. В конце концов все наружные люки были закрыты. Времени заполнять шлюзы нормальным образом – из баллонов и постепенно – не было; резкий поворот аварийных ручных вентилей – и в них хлынул воздух прямо из корабля.

Коммодор Бреннан и девяносто человек его команды, распределенные по остальным трем герметичным отсекам «Ахерона», ждали. Каждая группа уже связалась в три цепочки по десять человек, командиры не выпускали тросов из рук. Все было спланировано и отрепетировано, оставалось только выяснить, не впустую ли пошли их старания.

И тут динамики корабля ожили.

– «Пегас» – «Ахерону». – Голос капитана Холстеда звучал спокойно, почти буднично. – Все ваши люди вышли из шлюзов. Потерь нет. У нескольких кровотечения. Через пять минут мы будем готовы к приему следующей партии.

И все-таки без потерь не обошлось. При четвертом, последнем переходе один из спасаемых отвязался и ударился в панику; чтобы не подвергать риску три десятка жизней, пришлось закрыть шлюз без него. Случай, конечно же, прискорбный, однако, положа руку на сердце, остальные члены экипажа «Ахерона» слишком радовались собственному спасению, чтобы горевать по погибшему товарищу.

Оставалось последнее. Коммодор Бреннан, единственный теперь человек на борту умирающего крейсера, установил таймер, включающий двигатели, на тридцать секунд. Вполне достаточно: даже в неуклюжем скафандре он успеет выскочить из заранее открытого люка и за половину этого времени, а опасность взрыва возрастала ежесекундно. Никто, кроме Бреннана и его главного механика, так никогда и не узнал, насколько близко подошли они в этот день к критической черте.

Бреннан щелкнул тумблером и бросился к люку. Едва он успел добраться до «Пегаса», как боевой корабль, бывший недавно гордостью Федерации и все еще заряженный миллионами киловатт-веков энергии, отправился в последний свой путь, бесшумно двинулся в направлении звезд Млечного Пути.

Взрыв был отчетливо виден на всех внутренних планетах Солнечной системы. Последние честолюбивые надежды Федерации и последние страхи Земли разлетелись вдребезги.