Аппарат мгновенно вошел в антигравитационный режим и поднялся на большую высоту. Звезды мерцали бриллиантовой россыпью, какую редко увидишь в конце XX века. Мир внизу разделялся на сияющие воды и грубую твердь, объятую мраком. Воздух был холоден и тих, ведь на Земле не работал ни один мотор.

Новак, увеличив изображение, занялся изучением земной поверхности.

— Совершенно пустынно, сэр, — прокомментировал он. Новак проверил большую территорию и уже отыскал площадку для приземления.

Эверард тоже не отрывал глаз от дисплея. Он увидел ущелье среди гор в форме полукруга, за плоской равниной по берегу залива, на котором стоял Палермо. Тяжелый рельеф, скалы, лишь низкорослый кустарник кругом, поэтому здесь вряд ли встретишь Пастухов и охотников.

— Вы будете ждать здесь? — машинально спросил Эверард.

— Да, сэр. До получения дальнейших указаний.

Новак, понятно, не собирался ждать здесь постоянно; он мог перескочить куда-нибудь поесть и выспаться, а затем вернуться спустя несколько минут. Если кто-то вдруг забредет в эти негостеприимные места, ему тоже следовало исчезнуть, но вернуться как можно скорее.

«Отличный солдат. Мгновенно выполняет приказ и не задает ненужных вопросов».

— Сначала доставьте меня к дороге. Летите над самой землей. Хочу запомнить, как отыскать вас в случае необходимости.

Она могла возникнуть, если Эверарду не удастся воспользоваться коммуникатором. Он был вмонтирован в образок, висевший у него на цепочке под одеждой. Диапазон достаточно велик, но никогда нельзя предугадать, что может случиться. Новак был хорошо вооружен — в дополнение к парализатору, хранящемуся в багажнике каждого темпороллера. Эверард, однако, оружия с собой не брал, чтобы не попасть в рискованную ситуацию с местными властями. Он не мог взять ничего необычного, но, как и подобало мужчинам этой эпохи, у него было нож, уместный за обеденным столом и в случае всяких осложнений, плюс посох, плюс его знание боевых искусств. Что-то еще могло бы вызвать подозрения у окружающих. Аппарат пролетел несколько ярдов на двухметровой высоте и теперь оказался над горной тропой, протоптанной козами и пастухами. Впереди раскинулась равнина, и темпороллер взмыл ввысь, чтобы его не заметили жители какой-нибудь деревни. Собаки могли лаем разбудить селян. До изобретения искусственного освещения люди на удивление зорко видели в темноте. Эверард запечатлел в памяти особые приметы ландшафта. Новак плавно развернулся и полетел над дорогой, шедшей вдоль побережья.

— Позвольте, сэр, высадить вас до рассвета, — произнес он. — В двух километрах на запад есть постоялый двор «Петух и бык». Пусть думают, что вы провели там ночь, а с утра пораньше двинулись в путь.

Эверард присвистнул.

— Очень подходящее название…

— Что вы сказали, сэр?

— Нет, ничего. Не обращайте внимания.

Новак коснулся пульта управления. Восток уже начал бледнеть. Эверард спрыгнул на землю.

— Удачной охоты, сэр! — пожелал Новак.

— Спасибо. Auf Wiedersehen!

Аппарат с Новаком исчез. Эверард двинулся навстречу восходящему солнцу.

Дорога была грязной, разбитой, с ямами и колдобинами, но зимние дожди еще не превратили ее в непроходимое болото. Рассвело, и Эверард увидел пятна зелени, приукрасившие неряшливые пашни и ржавые горы. Вдали, слева сияло море. Вскоре он рассмотрел несколько крошечных парусов. Моряки промышляли, в основном, в дневное время и в прибрежных водах, избегая в эту позднюю пору дальних плаваний. Находясь около Сицилии, они всегда могли зайти в безопасную гавань, да к тому же норманны очистили этот район от пиратов.

Край процветал. Дома и сараи кучками стояли посреди полей, возделанных руками их хозяев. Аккуратные глинобитные домики под соломенными крышами были живописно разрисованы поверх побелки, всюду росли сады — сливы, инжир, цитрусы, каштаны, яблоки и даже финиковые пальмы, посаженные сарацинами во времена, когда они хозяйничали на острове. Эверард миновал пару приходских церквей и увидел на некотором удалении от них массивное строение — вероятно, монастырь или аббатство.

Дорога становилась все оживленнее. В основном ему встречались крестьяне: мужчины в холщовых рубахах и узких штанах, женщины в грубых платьях с расшитыми юбками, дети. Поклажу несли на головах, плечах или везли на маленьких осликах. Люди — низкорослые, черноволосые, живые — потомки местных племен, финикийских и греческих колонистов, римских и мавританских завоевателей, а в последнее время — и случайных торговцев, воинов с материковой Италии, из Нормандии, с юга Франции и из Иберии. Большинство, несомненно, крепостные, но никто не выглядел обиженным судьбой. Они болтали, жестикулировали, смеялись, внезапно впадали в гнев и принимались браниться, но столь же быстро отходили, возвращая себе веселое расположение духа. В толпе сновали уличные торговцы. Перебирая четки, бормотали молитвы одинокие монахи.

Весть о смерти короля не повергла жителей в скорбь. Вероятно, большинство сицилийцев пока еще об этом не знали. В любом случае, простолюдины, которые редко удалялись от родного дома, воспринимали подобные новости как нечто далекое и почти нереальное. История для них была слепой силой — тем, что необходимо просто терпеть: войны, пиратство, чума, налоги, дань, подневольный труд, судьбы, разбитые бессмысленно и жестоко.

Обыватель двадцатого века намного шире, хотя и более поверхностно осознавал окружающий мир, но мог ли и он изменять свою судьбу?

Эверард шел, рассекая людскую волну. На него обращали внимание, несмотря на то что одежда его, простоя по покрою, вполне подходила для горожанина или путника — дублет до колен, ноги обтянуты кожаными чулками, шляпа с длинным пером, свисающим на спину, нож и кошелек на поясе, крепкие башмаки, — все неброских цветов. Костюм Эверарда подошел бы к любой местности. В правой руке он держал посох, на левом плече висела торба с пожитками. Эверард не брил лицо, как было принято в эту эпоху, борода его выглядела солидно, густые каштановые волосы доходили до ушей. Даже дома он считался высоким человеком, здесь же его рост сразу выдавал в нем чужака.

Люди разглядывали Эверарда и обсуждали между собой. Некоторые приветствовали его. Он, не замедляя шага, вежливо отвечал им с сильным акцентом. Никто не пытался задержать его. Связываться с таким гигантом небезопасно. К тому же и выглядел он респектабельно — путник, который высадился на берег в Марсале или Трапани и направляется по делам на восток, а может быть, совершает паломничество. Такие люди часто встречались в Сицилии.

Солнце поднялось. Крестьянские дворы сменились поместьями. За стенами Эверард видел террасы, сады, фонтаны, постройки — такие же здания их строители возвели и в Северной Африке. Появились слуги, в том числе и чернокожие, евнухи в струящихся одеждах и тюрбанах. Поместья перешли в другие руки, но и новые владельцы, подобно крестоносцам на Востоке, вскоре переняли уклад жизни прежних хозяев.

Эверард отступил в сторону и снял шляпу, когда мимо на богато убранном жеребце проехал знатный норманнский вельможа в европейском платье, аляповато расшитом, с золотой цепью на шее, в кольцах, унизывающих пальцы. Его дама — тоже верхом, юбка подобрана, но ноги скрыты кожаными чулками, оберегающими ее от нескромных глаз. Она была одета столь же кричаще и выглядела столь же надменно. За ними следовали слуги и четверо оруженосцев. Стражи являли собой типичных воинов-норманнов — коренастые, крепкие, в конических шлемах со стрелками, защищающими нос, в отполированных до блеска и смазанных маслом кольчугах, с прямыми мечами на бедре и ромбовидными щитами, висящими на боку лошадей.

Позже Эверарду повстречался знатный сарацин со свитой. Эти не были вооружены, зато одеты с утонченной роскошью. В отличие от Вильгельма Завоевателя в Англии, норманны здесь были великодушны к поверженному противнику. Крестьяне-мусульмане стали крепостными, но большинство городов сохранили свое богатство и лишь платили налоги, весьма умеренные. Они продолжали жить по своим законам и подчиняться своему суду. Хотя муэдзины могли созывать их ко всеобщей молитве только раз в год, в остальном религиозные обряды мусульмане отправляли свободно и так же свободно вели торговлю. Среди них были высокообразованные люди, некоторые даже занимали важные посты при дворе, а хорошо обученные воины составили ударные отряды в армии. Арабские слова проникали в язык, например, «адмирал» восходил к арабскому «эмир».

Греческое православное население тоже жило спокойно — норманны были терпимы и к ним. Подобным было и отношение к евреям. Горожане различного вероисповедания жили бок о бок, обменивались товарами и идеями, вступали в деловые отношения, пускались в рискованные предприятия в уверенности, что вся прибыль достанется им. Плодом подобных отношений стало материальное благополучие и блистательная культура — Ренессанс в миниатюре, зародыш новой цивилизации.

Так будет на протяжении всего лишь полдюжины поколений, но след останется в веках. Сведения об этом содержал банк данных Патруля. Он, правда, выдавал информацию о том, что король Роджер II проживет еще два десятилетия, во время которых Сицилия достигнет вершин расцвета. Однако теперь Роджер покоился во всеми забытой могиле, — такую участь его враги сочли для него самой подходящей.

Открылся вид на Палермо. Большинство великолепных сооружений еще не было возведено, но город уже сиял за крепостными стенами. Многочисленные дома, причудливо изукрашенные мозаикой и позолотой, устремлялись в небо, возвышаясь даже над шпилями католических соборов. Пройдя через распахнутые городские ворота без всяких препятствий со стороны стражников, Эверард оказался на оживленной улице, заполненной шумной толпой. Здесь было чище, запахи приятнее, чем в любом другом месте средневековой Европы, где довелось побывать Эверарду. Навигация закончилась, и суда теснились у входа в узкий залив, который в эту эпоху служил гаванью. На волнах покачивались похожие на замки галеоны, суденышки под треугольными парусами, боевые галеры, различные корабли со всех концов Средиземноморья и с Севера. Не все они стояли на якоре. Жизнь не замирала зимой, она продолжалась в больших пакгаузах и мелочных лавках, как и в любом другом месте.

Ориентируясь по карте, которую он хранил в памяти, Эверард шел сквозь толпу. Пробираться в живом потоке было непросто. Он обладал высоким ростом и силой для того, чтобы расчистить себе дорогу, но ему не хватало темперамента здешних жителей. Кроме того, он не хотел неприятностей. Черт побери! Голод и жажда давали о себе знать. Солнце спустилось к западному краю небосвода, тени вытянулись по узким улочкам. Эверард проделал многокилометровый путь.

Навьюченный верблюд протискивался между стенами в переулке. Рабы несли носилки, на которых восседал человек — судя по внешнему виду, важная персона в своей гильдии. На вторых носилках ехала женщина, несомненно, дорогая куртизанка. Несколько хозяек с корзинами на головах сплетничали по дороге с рынка, маленькие дети цеплялись за подолы материнских юбок, одна из женщин была с младенцем на руках. Еврей, торговец коврами, сидел, скрестив ноги, в своей лавке. Когда мимо проходил раввин — мрачный, седобородый, в сопровождении двух юношей-учеников с книгами, — он перестал громко расхваливать свой товар и почтительно поклонился. Из винных лавок доносились громкие голоса греков. Горшечник-сарацин остановил гончарный круг в крохотной мастерской и пал ниц: подошло время молитвы. Дородный ремесленник нес инструменты. Перед каждым храмом нищие клянчили деньги у верующих; священнослужителей они не тревожили. На площади юноша играл на арфе и пел, человек шесть его слушали, бросая монетки к ногам музыканта. По предположению Эверарда, юноша не был настоящим уличным музыкантом, но пел он на провансальском наречии и, должно быть, обучался искусству там, на родине своих слушателей. К нынешнему моменту переселенцы из Франции и Италии численно превзошли коренных норманнов, которые очень быстро ассимилировались.

Эверард упорно шагал вперед.

Путь его лежал в Алькасар, вдоль внутренней стены с девятью воротами, окружающей район рынков. Миновав мечеть, Эверард добрался до дома в мавританском стиле, превращенного в торговое заведение. Хозяин и его люди, как это было принято, жили здесь под одной крышей. Распахнутая дверь вела в комнату. Шелка лежали на столах, расставленных у входа. Многие ткани выглядели, как настоящие произведения искусства. В глубине комнаты работали подмастерья — складывали ткани, обрезали кромки. Они не торопились. Средневековый мужчина работал целый день, но в размеренном ритме, и у него было куда больше свободного времени по числу выходных, чем у его потомков двадцатого века.

Все взоры устремились к высокому гостю.

— Я ищу мастера Жоффре Джовиньи, — произнес Эверард на норманнском диалекте.

Навстречу ему шагнул невысокий человек с рыжеватыми волосами, одетый в богато расшитое платье.

— Это я. Чем могу служить, — он запнулся, — любезный господин?

— Мне необходимо поговорить с вами наедине, — сказал Эверард.

Вольстрап мгновенно все понял. Он получил сообщение из прошлого о прибытии агента.

— Разумеется. Следуйте за мной, прошу вас.

Наверху, в комнате со шкафом, помещавшем в себе компьютер и коммуникатор, Эверард признался, что очень проголодался. Вольстрап ненадолго покинул кабинет и вскоре вернулся. Следом за ним вошла жена, неся на подносе хлеб, козий сыр, оливковое масло, сушеный инжир и финики, вяленую рыбу, вино и воду. Когда женщина вышла, Эверард набросился на еду. Одновременно он рассказывал хозяину дома о последних событиях.

— Понятно, — пробормотал Вольстрап. — Что вы намерены предпринять?

— Зависит от того, что я здесь узнаю, — ответил Эверард. — Мне бы хотелось поближе познакомиться с этим периодом. Вы, несомненно, настолько привыкли к местной жизни, что не представляете, как скверно не знать всех тонкостей эпохи, которые никогда не попадают в банк данных — маленькие неприятные сюрпризы.

Вольстрап улыбнулся.

— О, я прекрасно помню мои первые дни здесь. Сколько я ни тренировался, прежде чем попасть сюда, все равно страна оказалась для меня совершенно чужой.

— Вы хорошо адаптировались.

— Мне помогал Патруль. Я бы сам никогда не смог так преуспеть.

— Насколько я знаю, вы прибыли сюда якобы из Нормандии, — младший сын купца, который хотел завести собственное дело на полученный в наследство капитал. Правильно?

Вольстрап кивнул.

— Да. Меня ждало немало неожиданностей. Все эти организации, с которыми пришлось иметь дело, — светские, духовные, частные — плюс запутанные национальные отношения в Сицилии. Мне казалось, что я многое знаю о средних веках. Но я ошибался. Здесь надо пожить, чтобы понять эту эпоху.

— Обычная реакция. — Эверард тянул время, чтобы получше рассмотреть собеседника и дать ему возможность почувствовать себя непринужденно. Взаимное расположение облегчит дальнейшую работу. — Вы ведь из Дании XIX века?

— Родился в Копенгагене в 1864 году.

Эверард уже интуитивно отметил, что Вольстрап не принадлежит к тому чувственному типу датчан, что распространились в XX веке. Вел он себя суховато, немного скованно, даже производил впечатление человека чопорного. Психологические тесты, однако, должны были выявить склонность к авантюрам, иначе Патруль никогда бы не пригласил Вольстрапа на работу.

— В студенческую пору мною овладела страсть к путешествиям. Я бросил учебу на два года и скитался по Европе, перебиваясь случайными заработками. Подобное в то время было обычным делом. Вернувшись к занятиям, я занялся историей норманнов. Все мои помыслы и мечты были о кафедре в каком-нибудь университете. Вскоре после того, как я получил степень магистра, меня завербовали в Патруль. Но все это совершенно не важно. Главное то, что случилось.

— Почему вы заинтересовались средневековым периодом?

Вольстрап с улыбкой пожал плечами.

— Романтика. Мое время, как вам известно, было закатом периода романтизма на Севере. Скандинавы, коренные жители Нормандии, были вовсе не из Норвегии, как ошибочно утверждает хроника «Хейм-скрингла». Собственные имена и географические названия свидетельствуют, что они пришли, по крайней мере подавляющее их большинство, из Дании. Затем они покорили земли от Британских островов до Священной Земли.

— Понятно, — отозвался Эверард.

Последовала пауза, и Эверард восстановил в памяти канву событий.

Робер Жискар, его брат Роджер с соратниками в прошлом столетии достигли берегов Южной Италии. Их соотечественники уже пришли в те края, сражаясь против сарацинов и византийцев. В стране царил хаос. Военачальник, присоединившись к одной из враждующих сторон, мог или потерпеть неудачу, или выиграть все. Робер сделался графом и герцогом Апулии. Роджер I стал Великим графом Сицилии, и могущество его стало больше, чем на родине. Ему помогло то, что он получил папскую буллу, делавшую его апостолическим легатом на острове, — это обеспечило Роджеру I значительное влияние в церковных кругах.

Роджер скончался в 1101 году. Его законные сыновья ушли из жизни раньше отца. Титул Роджера наследовал восьмилетний Симон, рожденный от последней жены — Аделаиды, наполовину итальянки. Будучи регентом, Аделаида подавила мятеж баронов и, когда болезнь свела Симона в могилу, передала бразды правления своему младшему сыну, Роджеру II. Став полноправным правителем в 1122 году, он взялся за возвращение Южной Италии дому Отвилей. Эти земли ушли из-под их власти после смерти Робера Жискара. Против выступил папа Гонорий II, которому совсем не хотелось иметь по соседству с папскими владениями сильного амбициозного правителя. На стороне папы были родственники Роджера, его соперники — Робер II, герцог Капуи, и Райнальф, герцог Авеллино, шурин Роджера, а также жители Италии, в среде которых зрели идеи городской автономии и республиканского правления.

Папа Гонорий провозгласил крестовый поход против Роджера, но вынужден был отказаться от своих притязаний, когда армия норманнов, сарацинов и греков с Сицилии взяла верх над войсками коалиции. К концу 1129 года Неаполь, Капуя и другие города признали Роджера своим герцогом.

Для упрочения позиций Роджеру требовалась королевская корона. Гонорий скончался в начале 1130 года. В который раз за средние века духовные и светские политики выдвинули двух претендентов на папский престол. Роджер поддержал Анаклета. Иннокентий бежал во Францию. Анаклет расплатится с Роджером буллой, провозглашающей последнего королем Сицилии.

Вспыхнула война. Известный в дальнейшем как Святой Бернар, сам Бернар Клервоский выступил за Иннокентия и объявил низложенным короля-язычника. Луи VI, король Франции, Генрих I, король Англии, Лотарь, император Священной Римской империи поддержали Иннокентия.

Под водительством Райнальфа Южная Италия вновь восстала. Смута и раздор охватили эти земли.

К 1134 году Роджер, казалось, был близок к победе. Но перспектива возникновения мощного норманнского государства встревожила даже византийского императора в Константинополе, и тот послал подмогу, как и независимые города-государства Пиза и Генуя. В феврале 1137 года Лотарь двинулся на юг вместе со своими германцами и папой Иннокентием. Райнальф и повстанцы присоединились к ним. Победоносная кампания завершилась тем, что в августе Лотарь и папа провозгласили Райнальфа герцогом Апулии. Император отправился домой.

Неукротимый Роджер вернулся назад. Он разгромил Капую и заставил Неаполь признать свою власть. Затем в конце октября он схватился с Райнальфом в Риньяно…

— Вижу, вы прекрасно здесь устроились, — заметил Эверард.

— Мне пришлось научиться любить эти места, — спокойно ответил Вольстрап. — Не все, конечно, по душе. Многие вещи претят мне. Но ведь это свойственно всем эпохам, верно? Глядя отсюда в будущее, растянутое на долгие годы, я понял, как много было ужасного, на что мы, викторианцы, закрывали глаза. Люди здесь замечательны по-своему. У меня хорошая жена, прекрасные дети.

Боль исказила лицо Вольстрапа. Он никогда не мог до конца довериться им. Ему предстояло увидеть, как состарятся и умрут его домашние, если с ними не произойдет чего-нибудь похуже. Служащий Патруля не заглядывает в свое будущее и судьбы тех, кого любит.

— Так увлекательно наблюдать за развитием событий. Я увижу золотой век норманнской Сицилии. — Он помолчал, проглотил подступивший к горлу комок и договорил: — Если мы сможем устранить несчастье.

— Вы правы, — Эверард решил, что пора переходить к делу. — К вам поступила какая-нибудь информация после вашего первого доклада?

— Да. Я пока не передал ее, поскольку она еще не обобщена. По-моему, лучше составить полную картину.

Эверард не разделял его мнения, но не подал виду.

— Я не ожидал… агента-оперативника так скоро, — Вольстрап выпрямился на стуле и придал твердость голосу: — Остатки армии Роджера, уцелевшие на поле битвы, бежали в Реджо, переправились на судне через пролив и остались там. Их командир предстал во дворце с докладом. Я, естественно, приплачиваю некоторым слугам при дворе. Суть истории заключается в том, что бесспорная победа Райнальфа, гибель короля и наследного принца приписываются молодому рыцарю из Ананьи, некоему Лоренцо де Конти. Но это, как вы понимаете, слухи, которые достигли их ушей, пока они пробирались домой через враждебно настроенную к ним страну. Слухи могут оказаться неверными.

Эверард потер заросшую щеку.

— Да, дело требует изучения, — медленно произнес он. — Возможно, в слухах есть доля истины. Мне бы хотелось поговорить с командиром отряда. Могли бы вы под благовидным предлогом устроить такую встречу? И еще, если этот парень Лоренцо окажется ключевой фигурой, то… — Охотничий азарт охватил Эверарда. — То я попробую начать операцию с него.