Даффи закинула на плечо рюкзак и пошла прочь, бросив через плечо:

— Вернусь около семи.

Ее мотоцикл взревел, набирая обороты, и с грохотом умчался, оставляя позади тишину. По всей гостиной были раскиданы листы воскресной газеты. Раньше полудня никто здесь вставать и не думал.

— Представляешь, — сказала Элла, роняя на пол стопку комиксов, — у нас с ней теперь месячные буквально день в день, ну, может, несколько часов разницы!

— Правда? Я о таком слыхала. Довольно удобно, наверное.

— Да, только у меня и месячных-то уже почти и не бывает. Что ж поделаешь. Как говорится, так на так. — Элла насмешливо фыркнула. — Я бы, пожалуй, еще кофе выпила. — Она встала и, шаркая шлепанцами, отправилась на кухню. — Ты будешь? — крикнула она оттуда.

— Потом.

В гостиной снова послышались шаркающие шаги Эллы. На ней были розовые, сделанные из перьев шлепанцы без каблуков, которые постоянно спадали, стоило чуть приподнять ногу.

— У этих твоих пернатых шлепанцев просто какой-то фривольный вид, — сказала Энн. — Нет, честно, Эл. Есть в них нечто непристойное.

— Даффи мне их по какому-то каталогу заказала. — Элла снова присела на диван, поставила на столик чашку с кофе и, приподняв ногу, внимательно рассматривала свой шлепанец. — Она, наверное, считала, что они мне пойдут. На самом деле мне и Стивен примерно такие же вещи покупал. Что ж, всем нам свойственно ошибаться.

— Ты еще вспомни всякие школьные поделки, которые мы дарили родителям, а они потом не знали, что с этими подарками делать, и были вынуждены ими пользоваться.

— Ага! А еще так бывает, когда женщины мужчинам галстуки покупают. Мне, например, всегда страшно нравился стиль «пейсли», знаешь, с таким индийским орнаментом, а Стивен такие галстуки просто ненавидел, ему все эти восточные «огурцы» казались похожими на жучков или клопов, а мне и невдомек, и я все продолжала покупать их ему, они ведь очень красивые.

— А странно, как это…

— Что странно?

— Не знаю… Странно, до чего мы все-таки друг друга не понимаем. Только притворяемся, только делаем вид. Ну вот, например, ты же носишь эти ужасные шлепанцы. Или… помнишь, как мы обе сходили с ума и думали: ну, уж ей-то точно не понравится, если я так поступлю! Например, во время того кошмарного периода, когда ты, как психованная, постоянно звонила мне и страшно волновалась из-за продажи материного дома. Все у нас получается как-то не по-человечески. И все-таки получается же! Иногда.

— Да уж, — эхом откликнулась Элла. — Действительно иногда. — Она удобно пристроила обе свои ступни в пернатых розовых шлепанцах на краешек кофейного столика и внимательно рассматривала их своими небольшими, но яркими голубыми глазами, словно сурово их оценивала. Ее сводная сестра Энн, женщина куда более крупная, хоть и на пятнадцать лет моложе, сидела на полу среди груды комиксов, рекламных листков и кофейных чашек. На ней были пурпурного цвета тренировочные штаны и красная футболка, украшенная желтым, ничего не выражающим круглым лицом и надписью: «Удачного дня!»

— Мама, например, до самой смерти пользовалась той пепельницей-цыпленком, которую я сделала в четвертом классе, — сказала Элла.

— Даже когда бросила курить. Эл, а ты моего отца любила?

Элла по-прежнему изучала собственные ноги в пернатых шлепанцах.

— Да-а, — протянула она. — Любила. Знаешь, я ведь своего-то отца толком и не помню. Мне всего шесть было, когда он погиб, а до того он уже целый год в чужой стране пробыл. Я, по-моему, даже и не плакала почти, может, только потому, что плакала мама. Так что мне и в голову не пришло сравнивать мужа с ним или еще с кем-то. По-моему, я и переживала-то, когда мама и Билл поженились, только потому, что тосковала по тем временам, когда мы с ней вдвоем жили. Понимаешь, мне именно ЕЕ не хватало. Некому стало в жилетку поплакаться. Женщины ведь любят поплакаться. Отчасти поэтому мне и нравится жить с Даффи. Только с Даффи все по-другому, тут дело скорее… в общем, дело тут в сексе, а не в принадлежности к одному и тому же полу. С Даффи совсем не просто; приходится постоянно следить за собой. А с мамой мне было так легко. И с тобой тоже легко.

— Может, слишком легко?

— Не знаю. Может быть. Хотя мне нравится. Как бы то ни было. И я никогда не ревновала ее к Биллу, Ничего такого. Билл и сам был очень милый. И я на самом-то деле, по-моему, даже влюблена была в него какое-то время. Пыталась с мамой соревноваться. Так сказать, упражнялась…

Улыбка Эллы, которую видеть удавалось нечасто, изящным полумесяцем изогнула ее длинные тонкие губы.

— Я тогда во всех подряд влюблялась. В своего учителя математики. В водителя автобуса. В разносчика газет. Господи, да сколько раз я вставала еще до рассвета и ждала у окна, только чтобы этого мальчишку-разносчика увидеть!

— Всегда в мужчин?

Элла кивнула и сказала:

— Женщин тогда еще не изобрели.

Энн легла на спину, вытянулась и подняла сперва одну ногу в пурпурной штанине, потом вторую; пальцы ног она старательно тянула к потолку.

— Тебе сколько было, когда ты замуж вышла? Девятнадцать? — спросила она.

— Девятнадцать. Совсем молоденькая. Господи, едва из яйца вылупиться успела! Но, ты знаешь, я уже и тогда была далеко не дурочкой. Хотя бы потому, что Стивен оказался действительно хорошим парнем, можно даже сказать, настоящим принцем. Ты, наверное, помнишь его только с той поры, когда он уже здорово пил.

— Я помню вашу свадьбу.

— Ах ты господи! Ну конечно! Ты ведь цветы несла.

— Ага, вместе с этим говнюком, сынком тети Мэри. Ему доверили нести кольца, и мы с ним подрались.

— Да-да, конечно. Я помню. А Мэри тут же принялась плакать, приговаривая, что она, мол, никогда не думала, что в нашей семье есть люди, к которым отношение особое. Мама, помнится, так и взвилась и сразу предложила Мэри называть Билла латиносом, а Мэри взяла да и назвала его так, и еще разоралась: «А он и есть латинос! Латинос! Латинос!» А потом прямо в церкви у нее началась истерика, и брат Билла, ветеринар, взял да и засунул ее в ризницу. Ничего удивительного, что после такого «вступления» все пошло наперекосяк. Но вообще-то я о Стиве хотела сказать: он ведь действительно был тогда умным и милым. Но, видишь ли, Даффи я ничего такого рассказать не могу. Зачем зря человека ранить. Она и без того в себе не слишком уверена. И все же иногда мне просто необходимо это сказать — хотя бы для того, чтобы проявить справедливость как по отношению к нему, так и к себе самой. Потому что это было ужасно несправедливо — когда он стал алкоголиком и черт знает во что превратился. Представляешь, мне ведь в итоге пришлось просто сбежать. И ничего, мне все это даже на пользу пошло, и кончилось все просто прекрасно. Но когда я думаю о том, как он начинал и чем кончил… ну, я просто не знаю! Нет, это несправедливо!

— Ты с ним поддерживаешь какую-то связь?

Элла покачала головой.

— Где-то с год назад я уж решила, что он, наверное, умер, — сказала она по-прежнему спокойно. — Он ведь тогда совсем дошел. Но специально что-то узнавать я ни за что не буду.

— И он — единственный мужчина, с которым у тебя были серьезные отношения?

Элла лишь коротко кивнула. А через некоторое время сказала, глядя на свои розовые пернатые шлепанцы:

— Знаешь, секс с пьяным — не самая большая радость. И, по-моему, никто, кроме Даффи, так и не сумел по-настоящему меня понять. — Она вдруг покраснела — слабый, но вполне живой румянец окрасил ее болезненно бледные щеки и медленно погас. — Даффи вообще очень добрая, — прибавила она.

— Мне она тоже нравится, — согласилась Энн. Элла вздохнула. Легко высвободив ступни из их розового оперения, она свернулась клубком на диване; шлепанцы остались валяться на полу.

— У нас сегодня что, день исповедей? — спросила она. — Между прочим, я все хотела тебя спросить, отчего это ты не захотела остаться с отцом твоего ребенка? Он что, полный сопляк или еще что похуже?

— Господи, ну что ты такое говоришь!

— Извини.

— Да нет, ничего. Просто это так сразу и не объяснить. Тодду семнадцать. Теперь уже восемнадцать, наверное. Он — один из моих студентов, я им курс компьютерного программирования читала. — Энн села и склонила голову к коленям, снимая напряжение со спинных мышц, потом снова выпрямилась и улыбнулась.

— А он знает? — спросила Элла.

— Нет.

— Ты что, насчет аборта вовсе не думала?

— Да думала я. Но понимаешь… Это ведь я вела себя неосторожно. Вот я и задумалась: а почему я себя так вела? Кстати сказать, я все равно собиралась бросить преподавание. И убраться из этого Риверсайда куда подальше. Мне хотелось переехать поближе к Заливу и где-нибудь там работу подыскать. Для начала хотя бы временную. А уж потом и что-нибудь по душе нашлось бы. Для меня ведь не проблема работу найти. Пока что я бы хотела заниматься составлением программ и, возможно, консультации давать. И после родов работать неполный день. Мне сейчас вообще хочется жить одной, только со своим ребенком, и, в общем, никуда не спешить. Потому что я вечно куда-то мчалась сломя голову. Хотя, по-моему, главное во мне на самом деле — как раз материнство; я в гораздо меньшей степени гожусь в жены или в любовницы.

— Ну, это еще нужно проверить, — заметила Элла.

— Да, именно поэтому я как раз и хочу несколько сбросить обороты. Хотя у меня имеются и кое-какие долгосрочные планы, которыми я могу с тобой поделиться. Я, например, собираюсь подыскать себе какого-нибудь крутого бизнесмена лет пятидесяти — пятидесяти пяти, а может, даже шестидесяти и выйти за него замуж. Мамочка выходит за папочку, представляешь? — Она снова склонилась головой к самым коленям, потом выпрямилась и с улыбкой посмотрела на Эллу.

— Ах ты, глупая, маленькая моя сестренка! Глупая-преглупая говнюшка! — покачала головой Элла. — Кстати, можешь оставить ребенка здесь, когда отправишься куда-нибудь на медовый месяц.

— С тетей Эллой?

— И «дядей» Даффи. Господи, я ведь ни разу не видела, чтобы Даффи ребенка на руках держала!

— А Даффи — это ее настоящее имя?

— Нет. Но она меня просто убьет, если узнает, что я его тебе сказала. Ее зовут Мэри.

— Ей-богу никому не скажу!

Они медленно разворачивали и сворачивали газетные листы. Энн рассматривала фотографии курортов у Северной Прибрежной Гряды, читала объявления туристических агентств — полеты на Гавайские острова, круиз вдоль берегов Аляски.

— А что все-таки сталось с тем маленьким говнюком, сыном тети Мэри? — вдруг спросила она.

— Его зовут Уэйн, и он окончил факультет бизнес-администрирования в Калифорнийском университете, в Лос-Анджелесе.

— Ого!

— Ты у нас кто? Рыбы?

— По-моему, да.

— Тут говорится, что сегодня у Рыб удачный день для составления долгосрочных планов и поисков важного покровителя, родившегося под знаком Скорпиона. По всей вероятности, это как раз и есть твой сладкий папик.

— А разве в ноябре у нас Скорпион?

— Ну да. Тут говорится — до двадцать четвертого ноября.

— Ну ладно. Значит, там такой долгосрочный план?… Ладно, поищу.

Обе углубились в чтение и долго молчали. Потом Элла, не отрываясь от газеты, пробормотала:

— Надо же, всего семнадцать…

— Да все хорошо, ты не беспокойся, — откликнулась Энн и продолжала читать.