Комната Режиссера. Декорации в голубых тонах. На стене отпечаток огромной руки. Вместо стекол в окнах рентгеновские снимки. Режиссер в пиджаке сидит у стола.

Слуга. Сеньор!

Режиссер. Что?

Слуга. К вам публика.

Режиссер. Проси.

Входят четыре Белых жеребца.

Режиссер. Что угодно? (Кони дуют в трубы.) Нет! Меня не так легко разжалобить. У меня театр на свежем воздухе, на ветру! И я никому не позволю его отравить – только сам. Сам! Иначе все пойдет прахом. Хватит одной ампулы для дезинфекции. Вон отсюда! Вон из моего дома, жеребцы! Уже изобрели кровать, чтобы спать с конями. (Плачет.) Лошадки мои!

Жеребцы. За триста песет, за двести песет, за миску похлебки, за склянку из-под духов, за слюнку твою, за обрезок ноготочка!

Режиссер. Вон отсюда! Вон! (Звонит в колокольчик.)

Жеребцы. Ни за что не уйдем! Помнишь, нам было по три года? У тебя потели ноги, и мы дожидались в уборной, под дверью, а после лили слезы тебе на постель.

Входит Слуга.

Режиссер. Принеси плетку!

Жеребцы. Твои башмаки заскорузли от пота, но нас связала та же нить, что тянется из мокрого сада от гнилого яблока к луне.

Режиссер (Слуге). Выстави их! И отопри двери!

Жеребцы. Нет, нет, нет! Это же мерзко! Ты зарос шерстью, а суешь в рот известку с чужой стены!

Слуга. Я не открою. Я не хочу в театр.

Режиссер (бьет его). Откроешь!

Жеребцы снова берут свои длинные позолоченные трубы и дуют в них, танцуя медленный танец.

Режиссер. Открывай! Я тебе что сказал? Двери настежь! У меня театр на свежем воздухе – пора начинать. А вы, вон отсюда! Я сказал: вон! (Жеребцы уходят. Слуге.) Продолжим.

Слуга. Сеньор!

Режиссер. Что?

Слуга. К вам публика.

Режиссер. Проси.

Режиссер снимает светлый парик и надевает темный. Входят Три человека. (Все трое бородаты, во фраках; отличить их почти невозможно.)

Первый человек. Вы режиссер театра на свежем воздухе? Открытого театра?

Режиссер. К вашим услугам.

Первый человек. Мы пришли поздравить. Ваша последняя работа…

Режиссер. Благодарю вас.

Третий человек. …так необычна!

Первый человек. И название прелестное – «Ромео и Джульетта».

Режиссер. Двое влюбленных – мужчина и женщина.

Первый человек. Не обязательно. Ромео может быть птицей, а Джульетта – камнем. Ромео может быть крупинкой соли, а Джульетта – географической картой.

Режиссер. Но кем бы они ни были, они останутся Ромео и Джульеттой – навеки.

Первый человек. Влюбленной парой! Вы полагаете, они любили друг друга?

Режиссер. Ну, знаете ли… Я не настолько…

Первый человек. Вот вы и выдали себя!

Второй человек (Первому человеку). Ты бы поостерегся! Сам не без греха. Зачем слоняешься у театрального подъезда? Сходи в лес, окликни его и услышишь шум лесных соков. А ходить в театр!..

Первый человек. В театр и надо идти, чтобы…

Третий человек. …разверзлась истина могил.

Второй человек. Могил с газовыми рожками, афишами и длинными рядами кресел.

Режиссер. Господа…

Первый человек. Ну конечно, конечно. Вы режиссер театра на свежем воздухе, постановщик «Ромео и Джульетты»…

Второй человек. А не расскажете ли нам, сеньор Режиссер, как мочился Ромео? Разве это не любопытное зрелище? И сколько можно грозиться, что кинешься с башни, ломая комедию горя? Что же случилось, сеньор Режиссер, пока ничего не случалось? А сцена в гробнице? Почему вы сами туда не спустились? Вы б увидали, что ангел позаимствовал у Ромео его принадлежности, а взамен оставил ему свои. Если я вам скажу, что главный герой – это ядовитый цветок, вы ведь не сумеете мне возразить.

Режиссер. Сеньоры, не в этом дело.

Первый человек (перебивая). Именно в этом. Всем страшно, но мы похороним театр. А я пущу себе пулю в лоб.

Второй человек. Гонсало!

Первый человек (медленно.) Я пущу себе пулю в лоб. Так откроется настоящий театр – театр, погребенный в песках.

Режиссер. Гонсало!

Первый человек. Что? (Пауза.)

Режиссер (все еще противясь.) Но я не могу! Все рухнет. И дети мои не увидят белого света. А как быть с публикой? Что, если, сокрушив перила, я не справлюсь с публикой? И личина сожрет меня. Я видел однажды, как маска жрала человека. Собрались силачи со всего города и окровавленными копьями пихали ему в задницу шары, скатанные из старых газет. А в Америке маска удавила парня его собственными кишками.

Первый человек. Потрясающее зрелище.

Второй человек. Почему не показать это в театре?

Третий человек. Это же завязка.

Режиссер. Скорее развязка.

Третий человек. Причем неизбежная – если боишься.

Режиссер. Да, конечно. Но вы совершенно напрасно полагаете, что я способен вывести маску на сцену.

Первый человек. Разве нет?

Режиссер. А как быть с нравственностью? Как все это переварит зритель?

Первый человек. Одних тошнит при виде осьминога, вывернутого наизнанку, другие бледнеют от слова «рак», но против этого есть средство, и вы сами знаете какое. Есть гипс, жесть, сверкающая слюда и, на худой конец, папье-маше – оно всегда под рукой. (Встает.) А вам хочется обмануть нас, хочется все оставить по-прежнему. Но тогда мы не поможем мертвым. Я посадил четыре тысячи апельсиновых деревьев, а мухи извели их – это вы виноваты. Придется начинать сначала.

Режиссер (встает). Я не против. Чего вы от меня хотите? У вас есть новая пьеса для постановки?

Первый человек. Что может быть новее нас… с вами?

Режиссер. Со мной?

Первый человек. А то с кем же?

Второй человек. Гонсало!

Первый человек (глядя на Режиссера). Я узнал его. Сегодня утром он совал в портфель чудо резвости – зайчонка. Эта картина так и стоит у меня перед глазами. А еще я видел, как он воткнул себе в кудри розу, когда впервые в жизни причесался на прямой пробор. Ну, а ты узнал меня?

Режиссер. Нет, бога ради! Только не это. Это нельзя ставить. (Громко.) Елена! Елена! (Бежит к двери.)

Первый человек (глядя на Режиссера). Хочешь не хочешь, а я выволоку тебя на сцену. Слишком много я выстрадал из-за тебя. Ширму сюда, да поскорее!

Третий человек вносит ширму и ставит ее посреди сцены.

Режиссер (плача). Театр мой провалится в тартарары, а публика будет глазеть на меня. Моя постановка была гвоздем сезона, а теперь…

Жеребцы дуют в трубы. Первый человек идет в глубь сцены и открывает дверь.

Первый человек. Идемте. И вы с нами – все вместе. Вы тоже будете заняты в спектакле – вы все! (Режиссеру.) Но сначала ты пройдешь за ширмой.

Второй человек и Третий человек подталкивают Режиссера к ширме, за которой он исчезает. Через секунду с другой стороны появляется Юноша в костюме из белого шелка – длинная широкая блуза, большой круглый воротник. Эту роль может играть женщина. В руках у Юноши маленькая черная гитара.

Первый человек. Энрике! Энрике! (Закрывает лицо руками.)

Второй человек. Только не тащи меня за ширму, Гонсало!

Режиссер (перебирая струны, ледяным тоном). Я плюну тебе в лицо, Гонсало. Изрежу тебе фрак ножницами и плюну в лицо. Иголку мне и шелковых ниток! Я буду вышивать. Я вышью тебя шелком, потому что терпеть не могу татуировок.

Третий человек (Жеребцам). Рассаживайтесь, пожалуйста, кто где хочет.

Первый человек (плачет). Энрике! Энрике!

Режиссер. Я буду вышивать по тебе, как по канве, и глядеть, как ты засыпаешь на крыше. У тебя есть деньги? Выворачивай карманы! А теперь – жги! (Первый человек зажигает спичку – банкноты горят.) Никак не разгляжу, как именно рисунок тает в огне. Есть еще деньги? Нет? Да ты нищий, Гонсало! И губной помады у тебя тоже нет? Нет губной помады? Фу, как скучно.

Второй человек (робко). У меня есть – вот. (Откуда-то из-под бороды достает тюбик губной помады и протягивает Режиссеру.)

Режиссер. Благодарю. Ах, это ты? Ты все еще здесь? Немедленно за ширму! Не понимаю, куда ты смотришь, Гонсало!

Режиссер грубо толкает Второго человека. Он исчезает за ширмой. Через секунду с другой стороны появляется Женщина в черной пижаме и венке из маков. В руке у нее лорнет, на котором вместо стекол прикреплены рыжеватые усы. Время от времени она прикладывает их к лицу.

Второй человек (сухо). Верни мне помаду.

Режиссер. Ха-ха-ха! О Максимилиана, императрица Баварская! О подлая женщина!

Второй человек. (прикладывая усы к губам). Я полагаю, вам следует замолчать.

Режиссер. О подлая женщина!.. Елена! Елена!

Первый человек (властно). Незачем звать Елену.

Режиссер. А почему бы не позвать? Она меня так любила, когда у меня был открытый театр – там, наверху, на свежем воздухе.

Слева появляется Елена. Она одета как гречанка. У нее голубые брови, белые волосы и ноги цвета гипса. Платье спереди распахнуто – под ним розовое трико. Второй человек подносит к лицу лорнет с усами.

Елена. Ты опять за свое?

Режиссер. Опять. Зачем ты пришла, Елена? Если ты меня не любишь, зачем ты пришла?

Елена. Кто тебе сказал, что не люблю? Зачем ты любишь меня так сильно? Я б тебе ноги целовала, если бы ты издевался надо мной, изменял мне, а ты даже не глядишь на других женщин! Нет, с этим надо кончать – и немедленно!

Режиссер (Третьему человеку). А я? Обо мне ты забыл? Забыл мой вырванный ноготь? На что мне другие женщины, если есть ты? Зачем я позвал тебя, Елена? Зачем я позвал тебя, моя мука!

Елена (Третьему человеку). Ну так иди с ним! И перестань от меня таиться, признайся! И не оправдывайся! Что мне до того, что ты был пьян? Ты не меня целовал, не со мной спал на моей постели!

Третий человек. Елена! (Быстро уходит за ширму и через секунду появляется с другой стороны – бледный, с плеткой. На обеих руках у него кожаные браслеты, украшенные позолоченными гвоздиками.)

Третий человек (бьет плеткой Режиссера). Вечно ты что-то бормочешь, вечно лжешь. Пора разделаться с тобой. Слишком долго я тебя щадил.

Жеребцы. Пощади! Пощади!

Елена. Хоть сто лет его бей – не поверю. (Третий человек подходит к Елене и хватает ее за руки.) Хоть сто лет выкручивай мне руки – не услышишь ни единого стона.

Третий человек. Посмотрим, кто сильнее!

Елена. Я. И всегда я.

Входит Слуга.

Елена. Скорей уведи меня отсюда! Уведи, слышишь! (Слуга проходит за ширмой и не меняется.) Уведи далеко-далеко! (Слуга берет ее на руки и уносит.)

Режиссер. Можем начинать.

Первый человек. Как скажешь.

Жеребцы. Пощады! Пощады!

Жеребцы дуют в трубы. Все застывают.

Медленно опускается занавес.