Действие первое
Библиотека. Сидят Юноша в голубой пижаме и Старик – белая борода, огромные золотые очки, серый костюм.
Юноша. Ничего удивительного.
Старик. Простите, но…
Юноша. Со мной всегда так было.
Старик (как будто выпытывает, но любезно). Правда?
Юноша. Да.
Старик. Итак…
Юноша. Помню…
Старик (смеется). Всегда «помню».
Юноша. Я…
Старик (подбадривая). Вы…
Юноша. Прятал сласти, чтобы съесть их потом.
Старик. Потом… Правда? Так вкуснее. Я тоже.
Юноша. Я помню, однажды…
Старик (нетерпеливо перебивая его). Как я люблю это слово – помню. Оно зеленое, сочное и разливается холодными ручейками.
Юноша (весело и как бы убеждая себя). Да, да, вы правы. Нужно бороться с разрушением, с этими жуткими облупленными стенами. Я часто встаю ночью и выдираю бурьян. Я не хочу ни бурьяна в саду, ни ветхой мебели в доме.
Старик. Ни ветхой мебели, потому что надо помнить, но…
Юноша. Помнить живое, с горячей кровью, не тронутое тленом.
Старик. Да, так. То есть (понижая голос) надо помнить… заранее.
Юноша. Заранее?
Старик (таинственно). Надо помнить будущее.
Юноша (ошеломленный). Будущее…
Часы бьют шесть. В полной тишине по сцене, плача, проходит Стенографистка.
Старик. Шесть часов.
Юноша. Да, уже шесть, а так жарко. (Встает.) Прекрасное небо перед грозой. Все в сизых тучах…
Старик. Так вы… Я ведь знавал ее отца. Он астроном. Как хорошо – астроном… И что же она?
Юноша. Я почти не знаю ее. Но не в этом суть. Она любит меня. Наверно.
Старик. Наверно.
Юноша. Они будут еще долго путешествовать. Я даже рад.
Старик. Разве ее отец не вернулся?
Юноша. Нет, что вы! Сейчас это невозможно! Тому есть причины… Только через пять лет…
Старик (радостно). Прекрасно!
Юноша (серьезно). Почему вы говорите «прекрасно»?
Старик. Потому что… Вам здесь хорошо? (Показывает на комнату.)
Юноша. Нет.
Старик. Вас угнетает то, что должно случиться?
Юноша. Да, да. Не надо об этом.
Старик. Что такое – там, на улице?
Юноша. Крик. Как всегда – пыль, жара, зловоние, шум. Даже здесь слышно.
Слышится долгий стон. Пауза.
Хуан, закрой окно.
Слуга неслышно идет на цыпочках к окну и закрывает его.
Старик. Она… молода?
Юноша. Очень. Ей пятнадцать.
Старик. Пятнадцать прожитых лет – вот и вся она. А почему не сказать – пятнадцать зим, пятнадцать вьюг, пятнадцать ночей? И вы не решаетесь бежать к ней, лететь, распахнуть своей любви все небо?
Юноша (закрывает лицо руками). Я слишком ее люблю!
Старик (встает, с воодушевлением). Или иначе – пятнадцать лепестков, пятнадцать мотыльков, пятнадцать песчинок. И вы боитесь укрыть свою любовь в сердце, сделать ее крохотной, уязвимой?
Юноша. Вы хотите отъединить меня. Но я знаю ваш способ. Попробуй, вглядись попристальнее в волну вечернего моря, или положи на ладонь живую букашку и рассмотри как следует – и сразу же все исчезнет: и образ, что ранит сердце, и рана. Но я люблю и хочу любить, любить так же, как она, и потому могу пять лет ждать той ночи, когда все огни погаснут, а ее косы обовьют мои руки.
Старик. Позволю себе напомнить, что у вашей невесты… нет кос.
Юноша (раздраженно). Я знаю. Она обрезала их, без разрешения, конечно, и это (с тоской) меняет ее облик. (Резко.) Я знаю, что у нее нет кос. (Почти в бешенстве.) Зачем вы мне напоминаете? (Печально.) Но косы вырастут… за пять лет.
Старик (с воодушевлением). И станут еще красивее. Эти косы будут…
Юноша (радостно). Нет, они есть!
Старик. Эти косы так душисты, что можно жить только их ароматом – без воды, без хлеба.
Юноша. Я столько думаю!..
Старик. Вам столько снится.
Юноша. Что?
Старик. Вы столько думаете, что…
Юноша. С меня словно содрали кожу. Все ранит. Сплошной ожог.
Старик (протягивает ему стакан). Выпейте.
Юноша. Спасибо. Когда я начинаю думать о ней, о моей девочке…
Старик. Назовите же ее невестой! Отважьтесь!
Юноша. Нет.
Старик. Но почему?
Юноша. Невеста… Стоит сказать «невеста», и вот она – в саване, на небе, перевитом широкими снежными лентами. Нет, она мне не невеста (делает такой жест, как будто хочет освободиться от образа, который преследует его), это моя девочка, моя подруга.
Старик. Продолжайте.
Юноша. А стоит мне начать думать о ней, представлять, как она идет, светлая, живая, вдруг кто-то меняет ее лицо, словно в кривом зеркале балагана, и уже не она – нищенка в лохмотьях, беззубая, вся в морщинах, топчет мои мысли.
Старик. Кто-то? Поразительно, что вы говорите «кто-то». Видимое глазом еще изменчивей, чем скрытое в мыслях. Вода, текущая в реке, уже не та, что текла только что. А кто помнит карту песчаных пустынь… или лицо друга?
Юноша. Да, да. Скрытое, хоть и меняется, все же дальше от смерти. В последнюю встречу я не мог смотреть на нее вблизи, потому что заметил на лбу две морщинки, и, едва я переставал следить за собой, – вы понимаете? – морщины искажали ее лицо, она становилась дряхлой, изнуренной старухой. Мне надо было уйти, чтобы вглядеться и увидеть ее в своем сердце.
Старик. А когда она казалась вам старой, она была безраздельно вашей?
Юноша. Да.
Старик (возбужденно). А если бы именно тогда она призналась, что обманула вас, что не любит, морщины исчезли бы и она снова стала бы прекрасней розы?
Юноша (возбужденно). Да.
Старик. И вы стали бы любить ее еще больше – именно поэтому?
Юноша. Да, да.
Старик. В таком случае… ха-ха!
Юноша. В таком случае… жить очень трудно.
Старик. Оттого и кидаются то к одному, то к другому, пока не сгинут. И поделом! Ей пятнадцать лет, а может, пятнадцать закатов или пятнадцать небес. Только внутри все живо, а снаружи – ветер и смерть. Поэтому надо… не идти… а ждать. Потому что прийти означает умереть, а как прекрасно думать, что завтра мы увидим сто золотых рогов, вонзенных солнцем в облака.
Юноша (протягивает руку). Благодарю вас. Благодарю вас – за все.
Старик. Я вернусь.
Появляется Стенографистка.
Юноша. Ты отправила письма?
Стенографистка (почти плача). Да, сеньор.
Старик (Юноше). Что с ней?
Стенографистка. Я хочу уйти.
Старик. Так в чем дело?
Юноша (в смятении). Вы же видите.
Стенографистка. Хочу уйти и не могу.
Юноша (мягко). Я не удерживаю тебя. Я ничего не могу сделать… Я просил тебя подождать, но…
Стенографистка. Что значит «ждать»? Я не жду.
Старик. А, собственно, почему? Ждать – это верить и жить.
Стенографистка. Я не жду, потому что не хочу ничего ждать, не хочу и… не могу уйти отсюда.
Юноша. И вот так всегда. Если бы ты могла разумно объяснить…
Стенографистка. Разумно объяснить… Я люблю тебя – вот мое единственное объяснение. (Старику.) Не бойтесь, сеньор! Только и всего. Он был еще маленький, а я смотрела с балкона, как он играет. Он упал и разбил коленку. (Юноше.) Ты помнишь? До сих пор эта кровь красной змейкой бьется у меня в груди.
Старик. А вот это нехорошо. Кровь высыхает, прошлое проходит.
Стенографистка. Не знаю, в чем моя вина. (Юноше.) Прошу тебя, дай мне расчет. Я хочу уйти.
Юноша. Конечно. Я тоже ни в чем не виноват. Кроме того, я связан словом, тебе это известно. Ты свободна.
Стенографистка (Старику). Вы слышите? Он гонит меня. Он не хочет, чтоб я оставалась. (Уходит, плача.)
Старик (таинственно, Юноше). Опасная женщина!
Юноша. Если б я мог ее полюбить! Но разве хочется пить у родника…
Старик. Ни в коем случае! Что бы вы стали делать завтра? А? Подумайте. Завтра!
Друг (шумно вбегает). Почему так тихо? Дай мне анисовой со льдом.
Старик уходит.
Или коктейль.
Юноша. Только не переломай мебель.
Друг. Он серьезен, он в одиночестве – в такую жару!
Юноша. Присядь хотя бы.
Друг (хватает Юношу за руки и кружит его).
Тин-тин-тан,
со свечою Сан Хуан.
Юноша. Перестань. Мне не до шуток.
Друг. Ух! Что это за старик? Ты его знаешь? А где у тебя фотографии девушек, с которыми спишь? Слушай (подходит ближе), дай-ка я встряхну тебя, нарумяню эти восковые щеки… или вот – разотру их.
Юноша (раздраженно). Оставь меня.
Друг. И палкой выгоню на улицу!
Юноша. Ну уж нет! Меня с души воротит от этой беготни, от машин.
Друг (растянувшись на диване). А меня нет! Вот послушай, вчера – три победы, позавчера – две, сегодня еще одна, но выходит так, что ни одной, потому что… времени не хватает! Одна девушка… Эрнестина! Хочешь познакомлю?
Юноша. Нет.
Друг (вскакивая). «Нет», и все! Если б ты видел – какая талия! Нет, талия гораздо лучше у Матильды. (С жаром.) Господи боже мой! (Сделав прыжок, растягивается на диване.) Слушай, такая талия! Сама просится в руки, и такая хрупкая, что так бы и расколол ее серебряным топориком.
Юноша (не отвечая ему, рассеянно). И поднимусь по лестнице.
Друг (ложится на диван лицом вниз). Нет времени, ни на что нет времени, все впопыхах. Сам посуди. У меня свидание с Эрнестиной. Вот такие косы, тугие, черные… а потом…
Юноша в нетерпении постукивает пальцами по столу.
Юноша. Не мешай. Я думаю.
Друг. О чем тут думать? Ну все, ухожу. Опять опаздываю – по меньшей мере на… (Смотрит на часы.) Это ужасно, опять! Ни на что нет времени, и это ужасно. У меня свиданье с удивительно некрасивой, но очаровательной женщиной. О таких тоскуешь летним полднем. Она смуглая и нравится мне, (подбрасывает подушку) потому что похожа на ковбоя.
Юноша. Хватит!
Друг. Ну, послушай, что тебе не так? Женщина может быть некрасива, а жокей прекрасен. И наоборот. Что мы вообще понимаем? (Наливает себе коктейль.)
Юноша. Ничего.
Друг. Все-таки, что с тобой?
Юноша. Ничего. Ты же меня знаешь.
Друг. Я тебя не понимаю. Я не могу быть таким серьезным. (Смеется.) Давай поздороваемся по-китайски. (Трется носом о его нос.)
Юноша (улыбаясь). Оставь.
Друг (щекочет его). Да засмейся же!
Юноша (смеется). Отстань, дикарь!
Борются.
Друг. Ну-ка!
Юноша. Не вышло!
Друг. Еще как вышло! (Усаживается на него верхом и погоняет.)
Старик (входит, еле передвигая ноги). Вы позволите…
Они встают.
Простите… (Отчетливо, обращаясь к Юноше.) Я забуду здесь свою шляпу.
Друг. Что?
Старик (в исступлении). Да, сеньор. Я забуду здесь свою шляпу… (Сквозь зубы.) Я хотел сказать, я забыл здесь шляпу.
Друг. Ааа!
Слышен звон стекла.
Юноша (громко). Хуан. Закрой окна.
Друг. Будет гроза. Хорошо бы сильная!
Юноша. Мне нет дела до грозы. (Громко.) Все окна закрыты.
Друг. Гром грянет, и ты услышишь.
Юноша. Навряд ли.
Друг. Наверняка.
Юноша. Я не хочу знать, что там, снаружи. Это мой дом, и сюда никто не войдет.
Старик (в негодовании, Другу). Это бесспорная истина.
Раскаты грома вдали.
Друг. Войдет всякий, кому вздумается, и не просто войдет: захочет – и влезет к тебе на кровать.
Раскаты грома ближе.
Юноша (кричит). Но не сейчас, не сейчас!
Старик. Браво!..
Друг. Открой окно! Жарко.
Старик. Само откроется!
Юноша. Не сразу.
Друг. Ладно! Так вы хотите сказать…
Новый раскат грома. Свет гаснет, и голубоватые отсветы грозы заливают комнату. Все трое прячутся за черной ширмой в серебряных звездах. Из левой двери выходит мертвый Мальчик с Котенком. Он в белом, словно одет для первого причастия, и в венке из белых роз. На восковом лице резко выделяются глаза и лиловые, как сухие ирисы, губы. В руке витая свеча и длинная пелена в золотых цветах. Котенок голубой, с большими пятнами крови на пепельной грудке и на голове. Мальчик держит Котенка за лапку.
Котенок. Мяу.
Мальчик. Тсс-с…
Котенок. Мяу.
Мальчик.
Возьми платок мой белый.
Возьми венок мой белый.
Но только не плачь!
Котенок.
Мне больно.
Когда эта боль уймется?
Мальчик.
И мне. Болит мое сердце.
Котенок.
Болит?
Мальчик.
Оттого, что не бьется.
Задрожало вчера и смолкло,
соловьенок моей постели…
Ты бы видел! Закрыли окна
и венок на меня надели.
Столько было переполоха…
Котенок.
Ну, а ты?
Мальчик.
Мне чудились пчелы
и ручей. И так было плохо!
Для чего-то связали мне руки.
А в окна глядели мальчишки.
И кто-то картонные звезды
крепил на дубовой крышке…
(Скрестив руки.)
Ждал я ангелов, кот. Не дождался.
Котенок.
Не зови меня так.
Мальчик.
Не буду.
Но скажи, почему?
Котенок.
Я кошка.
Мальчик.
Разве кошка?
Котенок.
Не знал?
Мальчик.
Откуда?
Котенок (лукаво).
Мог бы знать! А серебряный голос?
Мальчик (галантно).
Не присядешь ли?
Котенок.
Голодна я.
Мальчик.
Погляжу-ка, нет ли где мышки.
(Заглядывает под стулья. Кошка, сидя на табуретке, дрожит.)
Всю не ешь, ты ведь очень больная.
Только лапку.
Кошка.
Камнями, мальчик,
десять ран нанесли мне дети.
Мальчик.
Десять тяжких, как эти розы,
восковые и на рассвете.
(Отрывает розу от венка.)
Хочешь белую розу?
Кошка (радостно).
Хочу!
Мальчик.
Воскового лица бездыханней,
розы белые, лунные слезы,
вы похожи на загнанных ланей.
(Кладет розу.)
Кошка.
Что, бывало, ты делал?
Мальчик.
Играл.
Кошка.
О, я тоже! Слонялась по крышам,
побирушка, нос как полушка!
На заре
наловлю пескарей,
на денек
забираюсь в тенек.
Мальчик.
А ночами?
Кошка (значительно).
Ночами бродила.
Мальчик.
В одиночку.
Кошка.
По темному лесу.
Мальчик (весело).
Я ведь тоже там был, мурлыка, —
эх, приблуда, нос как полуда! —
и была в лесу ежевика,
а еще у дверей собора
мы играли в козлят…
Кошка.
Как жалко,
я в козлят не умею.
Мальчик.
Просто!
Гвозди толстые там, как палка, —
и у них мы сосали шляпки.
Кошка.
Это вкусно?
Мальчик.
Не очень, киска.
Все равно что лизать монету.
(Далекий гром.)
Ай! Ты слышишь? Они уже близко!
Я боюсь. Я сбежал ведь из дома.
(Плачет.)
Не хочу, чтоб меня закопали!
Ни к чему мне мой гроб нарядный!
В камышах бы и краснотале
мне лежать! Убежим отсюда!
Не хочу, чтоб меня закопали!
(Хватает Кошку за лапу.)
Кошка.
Разве нас закопают?
Мальчик.
В ямы.
Ямы темные – ни просвета.
Все стихают, и все вздыхают.
Но уходят. Я видел это.
А потом… ты знаешь…
Кошка.
Не знаю.
Мальчик.
Нас съедят.
Кошка.
Но кто, ради бога?
Мальчик.
Ящер с ящеркой и семейством —
а детей у них, киска, много!
Кошка.
Что же будет?
Мальчик.
Съедят лицо,
каждый палец, и руку тоже.
И еще…
(Понизив голос.)
…отгрызут орешки.
Кошка (обиженно).
У меня их нет.
Мальчик (с силой).
Ну и что же?
Так усы отгрызут и хвост!
(Глухие раскаты грома.)
Убежим! Убежим скорее!
Доберемся до той долины,
где пасутся дожди в кипрее.
Не на небо уйдем. На землю.
И услышим опять цикаду
и увидим, как вьются травы
и плывут облака к закату,
как летят из рогаток камни,
как сражаются ветры в поле.
Я хочу быть опять мальчишкой,
я хочу…
(Идет к правой двери.)
Кошка.
Но дверь на запоре.
Выйдем лестницей.
Мальчик.
Там увидят.
Кошка.
Не увидят – небо беззвездно…
Ай!
Мальчик.
Пришли закопать нас, киска.
Кошка.
Прыгнем в форточку, мальчик!
Мальчик.
Поздно!
Не видеть нам больше света.
Не нам запоет цикада.
Не будет ни ветра в поле,
ни облака, ни заката.
(Скрестив на груди руки.)
Цвет-горицвет!
Солнышко, алый подсолнух!
Где же рассвет?
Кошка.
Где ты, цветок-огнецвет?
Мальчик.
Заблудился рассвет, заблудился.
Только ночь, только море кругом,
только мертвая чайка на камне
и цветок в ее клюве немом.
Поют.
И на нем олива,
а на ней лимон.
А потом я забыл… Как потом?
Кошка.
Цвет-горицвет,
солнышко, алый подсолнух!
Мальчик.
Где же ты, где ты, рассвет?
Свет меркнет. Мальчик и Кошка, прижавшись друг к другу, пробираются ощупью.
Кошка.
Ты где? Я не вижу.
Мальчик.
Тише.
Кошка.
Пришел уже ящер?
Мальчик.
Нет.
Кошка.
Нашел ты дорогу?
Кошка подходит к правой двери, оттуда появляется рука и хватает ее.
Мальчик!
(Все глуше.)
Мальчик, мальчик!
(С тоской.)
Мальчик, мальчик!
Мальчик продолжает идти, в ужасе замирая на каждом шагу.
Мальчик (шепотом).
Пропала.
Взял ее кто-то.
Наверно, божья рука.
Подожди! Хоть минутку! Покуда
оборву лепестки у цветка!
Отрывает розу от венка и гадает, обрывая лепестки.
Я пойду один. Тихо-тихо.
Ты ведь дашь мне взглянуть на свет…
Только лучик – и мне бы хватило…
(Обрывая лепестки.)
Да, нет, да, нет, да…
Голос.
Нет.
Мальчик. Так и знал я, что нет!
Рука тянется к Мальчику. Он падает. После исчезновения Мальчика свет становится обычным. Из-за ширмы выходят трое. Они оживлены, им жарко. У Юноши голубой веер, у Старика – черный, у Друга – ярко-красный. Обмахиваются.
Старик. Это еще не конец.
Юноша. Похоже, что так.
Друг. Довольно и того, что было. От грозы не спрячешься.
Голос (за сценой). Сын мой! Сын мой!
Юноша. Господи, что за день! Хуан, что за крики?
Слуга (входит, как всегда, на цыпочках и говорит тихо). У консьержки умер сын, сегодня похороны. Мать плачет.
Друг. Это естественно.
Старик. Да, конечно. Прошлое проходит.
Друг. Но не прошло!
Спорят. Слуга идет к противоположной двери.
Слуга. Сеньор, могу ли я взять ключи от вашей спальни?
Юноша. Зачем?
Слуга. Дети забросили на крышу мертвого котенка, надо убрать.
Юноша (устало). Возьми. (Старику.) Вам его не переспорить.
Старик. Я и не собирался.
Друг. Неправда. Собирались. Не собирался я, потому что знаю точно, что снег холодный, а огонь жжет.
Старик (с иронией). Как тому и следует быть.
Друг (Юноше). Послушай, тебя обманывают.
Старик, вертя в руках шляпу, пристально смотрит на Первого Друга.
Юноша (с силой). Это ничего не меняет во мне. Так я устроен. И тебе не понять, как можно ждать пять лет, и любовь все растет, а ты все истерзанней и счастливей.
Друг. Незачем ждать.
Юноша. Ты думаешь, можно ломать преграды, не причиняя боли другим?
Друг. Прежде – ты, потом другие.
Юноша. Ждешь, и узел развязывается, а плод созревает.
Друг. Лучше съешь его зеленым, а еще лучше – сорви цветок и сунь в петлицу.
Старик. Нет!
Друг. Вы слишком стары, чтоб это понять.
Старик (сурово). Всю жизнь я боролся за то, чтоб в самых темных закоулках зажегся свет. А когда вздумали свернуть шею голубке, я схватил охотника за руку и дал ей улететь.
Друг. Охотник, полагаю, умер с голоду?
Юноша. Благословен голод!
Из левой двери появляется Второй Друг. На нем белоснежный чесучовый костюм, белые туфли и перчатки. Если для этой роли не найдется очень молодого актера, ее может играть девушка. Костюм должен быть весьма странного покроя – огромные голубые пуговицы, жилет, кружевное жабо.
Второй Друг. Благословен, когда есть черный хлеб, оливки и после – сон. Долгий сон. Без пробуждения. Я все слышал.
Юноша (удивленно). Как ты вошел?
Второй Друг. Как вздумалось, через окно. Дети меня подсадили. Мы подружились, еще когда я был маленький… Сейчас хлынет ливень… тот самый, прошлогодний – чудесный ливень. Вдруг смерклось так, что у меня пожелтели руки. (Старику.) Вы помните?
Старик (желчно). Я ничего не помню.
Второй Друг (Другу). А ты?
Первый Друг (серьезно). И я.
Второй Друг. Я был еще маленький, но все помню.
Первый Друг. Пойми…
Второй Друг. Этот дождь я уже видел. Дождь – как это прекрасно… Он вбегал в школу со двора и разбивался о стены на сотни крохотных голых женщин, которые жили в каплях. Неужели вы их не видели? Когда мне было пять лет… нет, три… нет, нет – только годик. Чудесно, правда? Так вот, тогда я и поймал такую капельную женщину и целых два дня держал ее в аквариуме.
Первый Друг (насмешливо). И что же, она подросла?
Второй Друг. Нет, стала еще меньше – совсем девочкой, как и должно быть, как всегда и бывает, и становилась все меньше и меньше, пока не стала каплей воды. И пела она песню…
О, верните
крылья!
мне пора.
Умереть,
как умерло вчера!
Умереть
задолго до утра!
Поднимусь
на крыльях
по реке.
Умереть
в забытом роднике.
Умереть
от моря вдалеке.
И теперь я все время пою эту песню.
Старик (зло, Юноше). Он совершенно сумасшедший.
Второй Друг (услышав). Сумасшедший? Потому что не хочу сделаться больным и морщинистым, как вы? Потому что хочу прожить свою жизнь, а у меня ее отнимают? Я не хочу вас знать. И не хочу видеть таких, как вы.
Первый Друг (пьет). Все это – только страх смерти.
Второй Друг. Нет. Сейчас, когда я шел сюда и только начинался дождь, я видел, как хоронили мальчика. Я хочу, чтоб и меня так похоронили, в таком же маленьком гробике, и чтоб вы шли за ним наперекор грозе. Но мое лицо… оно – мое, а его у меня крадут. Я был маленький и пел, а теперь такой же старик, как вы, бродит во мне и держит наготове две или три маски. (Вынимает зеркало, смотрит.) Нет, все-таки нет, все-таки я еще вижу, как сижу на черешне… в серой матроске… в серой матроске с серебряными якорями… Боже мой! (Закрывает лицо руками.)
Старик. Платья рвутся, якоря ржавеют. Иначе не бывает.
Второй Друг. Не говорите так, прошу вас!
Старик (с воодушевлением). Рушатся дома.
Первый Друг (с силой, как будто защищается). Дома не рушатся.
Старик (невозмутимо). Гаснут глаза, и острый серп срезает прибрежные камыши.
Второй Друг. Конечно. Все это будет – когда-нибудь.
Старик. Нет. Уже было.
Второй Друг. Прошлое замерло – разве вы не знаете? И будить его надо осторожно, нежно. Иначе через четыре или пять лет разверзнется провал, куда все мы рухнем.
Старик (в ярости). Молчите!
Юноша (весь дрожа, Старику). Вы слышали?
Старик. Больше, чем нужно. (Быстро идет к правой двери.)
Юноша (вслед). Куда же вы? Постойте! (Идет за ним.)
Второй Друг (пожав плечами). Старик упрям, это понятно. Но и вы, кажется, не возражали?
Первый Друг (все время пьет). Вот именно!
Второй Друг. Сколько можно пить!
Первый Друг (серьезно и с достоинством). Я делаю то, что мне угодно, а вашим мнением не интересуюсь.
Второй Друг (смутившись). Да, конечно. Я ничего и не говорю. (Влезает на кресло с ногами.)
Первый Друг торопливо осушает рюмку за рюмкой и, хлопнув себя по лбу, как будто вспомнив о чем-то, быстро выходит через левую дверь. Второй Друг откидывается на спинку кресла. Справа появляется Слуга, как всегда неслышно, на цыпочках. Начинается дождь.
Второй Друг. Дождь. (Смотрит на свои руки.) Какой ужасный свет. (Засыпает.)
Юноша (входя). Завтра он вернется. Мне это необходимо. (Садится.)
Появляется Стенографистка. У нее в руках чемодан. Пересекает сцену, но на середине вдруг резко оборачивается.
Стенографистка. Ты звал меня?
Юноша (закрывая глаза). Нет. Я тебя не звал.
Стенографистка идет к двери, не сводя с него глаз и ожидая, что он позовет.
Стенографистка (в дверях). Я нужна тебе?
Юноша (закрывая глаза). Нет, ты мне не нужна.
Стенографистка уходит.
Второй Друг (во сне).
О, верните
крылья,
мне пора!
Умереть,
как умерло вчера!
Умереть
задолго до утра!
Начинается дождь.
Юноша. Уже поздно. Хуан, зажги свет. Который час?
Хуан (с особым значением). Ровно шесть, сеньор.
Юноша. Хорошо.
Второй Друг (во сне).
Поднимусь на крыльях
по реке.
Умереть
в далеком роднике.
Умереть
от моря вдалеке.
Юноша негромко постукивает пальцами по столу.
Медленно опускается занавес.
