Я искал
и не плачу, хотя не найду никогда.
И среди зачерствелых камней и засохших личинок
не увижу борение солнца с живыми телами.
Но вернусь я в истоки
биений, приливов и гулов,
из которых дитя выплывает,
у которых поверхность размыта, —
и все, что искал, обретет свою белую радость,
когда растворюсь, улетая, в любви и песках.
Туда не проникнет иней зрачков угасших
и стоны деревьев, которые губит шашень.
Там очертанья переплелись так тесно,
что каждая форма – только залог движения.
И не пробиться там через рой соцветий —
зубы, как сахар, в воздухе растворятся.
И не погладить папоротник ладонью —
оледенит ее ужас слоновой кости.
Там, под корнями и в сердцевине ветра,
так очевидна истина снов и бредней,
никелевый пловец, стерегущий волны,
сонных коров розоватые женские ноги.
Я искал
и не плачу, хотя не найду никогда.
Я вернусь к изначальному, влажному трепету мира,
и все, что искал, обретет свою белую радость,
когда растворюсь, улетая, в любви и песках.
Полет, вечно юный, над высохшими морями,
над стайками бризов и севших на мель кораблей.
Дрожанье удара о несокрушимую вечность
и любовь – наконец, беспробудная. Любовь!
Любовь наяву!