26
В международном аэропорту Маккаран в Лас-Вегасе Босх обошел все конторы по найму автомобилей, и нигде не оказалось свободных машин. Мысленно обругав себя за то, что не догадался заказать авто по телефону, Босх вышел на улицу и поймал такси. Женщина-водитель разочарованно скривилась, когда Босх назвал ей адрес: Лоун-маунтин-драйв. Объяснялось это просто: шансы подхватить там клиента до аэропорта были минимальными.
— Не беспокойтесь, — сказал Босх, мигом уяснив проблему. — Мне нужно вернуться в аэропорт. Так что, если вы меня подождете, вам не придется искать пассажира.
— Вопрос в том, сколько ждать, — возразила женщина. — Лоун-маунтин не самое приятное на свете место. Там песчаный карьер и в воздухе круглые сутки стоит пыль.
— Мне потребуется пять минут. Возможно, чуть меньше или больше. Максимум полчаса. Давайте договоримся так: вы будете ждать меня минут тридцать.
— Счетчик, значит, не выключать?
— Я могу заплатить по счетчику, а могу прямо вам. Так что это ваше дело.
Женщина обдумала его слова, тронула машину с места и вырулила на магистраль.
— Куда, скажите, подевались все наемные машины?
— В городе проходит большой съезд. Кажется, в связи с какими-то выборами.
Босху предстояла тридцатиминутная поездка по пустыне на северо-запад от аэропорта. Сначала дорогу обступали высотки из стекла и бетона, потом замелькали огороженные участки возделанной земли с особняками в два или три этажа, в скором времени уступившие место широкой, выжженной солнцем равнине, поросшей невзрачным низкорослым кустарником. Босх знал, что разветвленная корневая система кустарника позволяет ему извлекать скудную влагу из этой сухой, неплодородной почвы.
Дома попадались все реже. Менялся их внешний вид. Теперь они больше напоминали выстроенные на ничейной земле форты. Видно было, что до этого пригородного района Лас-Вегас пока не добрался. У Босха, однако, не оставалось никаких сомнений, что через год-два этот гигантский, постоянно растущий спрут протянет к пригороду свои щупальца и задушит в своих объятиях.
Такси свернуло с шоссе и покатило по асфальтированной дороге, поднимавшейся в гору цвета тертого какао. Мимо на полном ходу промчалась колонна огромных трехосных самосвалов, груженных песком из песчаного карьера, о котором упоминала женщина-водитель, и машину основательно тряхнуло. Когда асфальт закончился и такси, сбросив скорость и поднимая облако пыли, съехало на грунтовую дорогу, Босх подумал, что чиновница из «Сити-холла» надула его и дала неверный адрес. Но тут машина остановилась.
Дом, куда пересылались из Лос-Анджелеса чеки с пенсией Клода Эно, оказался небольшим ранчо с покрытыми розовой штукатуркой стенами и крышей из белой пыльной черепицы. Бросив взгляд вдоль фасада, Босх заметил, что грунтовая дорога здесь же, на участке, и заканчивалась. Дальше пути не было. Не было и домов. Лишь вдова Клода Эно и, возможно, его родственники жили в этом месте.
— Никогда не была в этой части Лоун-маунтин, — сказала женщина-водитель. — Прямо какой-то лунный пейзаж. Вы и вправду хотите, чтобы я вас здесь ждала?
Она заехала на участок и остановилась на парковке рядом со старым, конца семидесятых, автомобилем марки «олдсмобиль-катлас». За парковкой находился гараж, где стояла еще одна машина, завешенная голубым, выцветшим местами до белизны брезентом.
Босх достал из кармана пачку купюр и заплатил женщине-водителю за поездку тридцать пять долларов. Потом вытащил из пачки еще две бумажки по двадцать долларов, разорвал их пополам и передал две половинки женщине.
— Дождетесь меня, получите недостающие части.
— Плюс плату за возвращение в аэропорт.
— Идет.
Выходя из машины, Босх подумал, что если в доме никто на его стук не отзовется, то он, считай, выбросил сорок долларов на ветер быстрее любого другого туриста, прилетевшего этим рейсом в Лас-Вегас. Но на этот раз ему улыбнулась удача. Женщина лет семидесяти открыла дверь прежде, чем он успел постучать. «Ничего удивительного, — подумал Босх. — На этих пустынных просторах подъезжающую к дому машину можно заметить за милю».
Из открытой двери на Босха повеяло прохладой из кондиционера.
— Миссис Эно?
— Нет.
Босх извлек из кармана свой рабочий блокнот и сверил записанный в нем адрес с цифрами, проставленными черной краской на стене дома справа от двери. Номера совпадали.
— Разве Олив Эно не здесь живет?
— Не надо меня расспрашивать. Я не миссис Эно.
— Могу я в таком случае поговорить с миссис Эно? — Раздраженный педантичностью этой женщины, Босх помахал у нее перед носом бумажником с полицейским значком, который Маккитрик после лодочной прогулки ему вернул. — Я здесь по служебному делу.
— Можете попробовать, если хотите. Она уже три года ни с кем не разговаривает, кроме являющихся ей в воображении призраков.
Она жестом предложила Босху войти, и он ступил в прохладную прихожую.
— Я ее сестра и забочусь о ней. Она сейчас на кухне. Мы полдничали, когда я увидела на дороге столб пыли, а потом услышала шум мотора.
Босх прошел вслед за сестрой миссис Эно по выложенному кафельной плиткой коридору на кухню. В доме пахло неухоженной старостью: пылью, плесенью и мочой. На кухне в инвалидном кресле на колесах сидела крохотная, похожая на гнома женщина с совершенно седыми волосами. Она была такая маленькая и худая, что занимала не более половины сиденья. Свои жемчужно-белые, деформированные возрастом и полиартритом руки она держала на сдвижной панели перед креслом. Ее лицо было отрешенным, а на обоих глазах красовались катарактные бельма. Рядом со старухой на маленьком столике стояла миска с яблочным пюре. Босху понадобилось несколько секунд, чтобы увидеть все это и оценить ситуацию.
— В августе ей исполнится девяносто, — сказала сестра миссис Эно, — если, конечно, она дотянет до августа.
— И сколько времени она пребывает в подобном состоянии? — поинтересовался Босх.
— Давно… Я забочусь о ней вот уже три года. — Она наклонилась к сидевшему в кресле гному и крикнула: — Так, что ли, Олив?
Громкий голос сестры пробудил в Олив Эно забытые чувства, и ее нижняя челюсть задвигалась. Но изо рта, к сожалению, не вырвалось ни единого осмысленного звука. Потом крохотная женщина-гном прекратила двигать челюстью, и ее сестра выпрямилась.
— Не напрягайся так, Олив. Я знаю, что ты меня любишь.
На этот раз она говорила не так громко. Возможно, опасалась, что Олив каким-то образом оспорит ее последнее утверждение.
— Как вас зовут? — спросил Босх.
— Элизабет Шейвон. А каким ветром вас сюда занесло? Я заметила: на вашем значке написано Лос-Анджелес, а не Лас-Вегас. Вас что, в командировку послали?
— Вроде того. Я занимаюсь расследованием одного старого дела, которое вел Клод Эно.
— Клод Эно умер пять лет назад.
— Вы знаете, как он умер?
— Что значит — как? Умер, и все тут. Мотор отказал. Упал на пол и отдал Богу душу. Как раз на том самом месте, где вы сейчас стоите.
При этих словах они оба словно по команде посмотрели на пол, как будто ожидая увидеть там труп Клода.
— Я приехал, чтобы осмотреть его вещи.
— Какие вещи?
— Ну мало ли какие… Быть может, у него остались какие-нибудь старые бумаги или папки?
— Скажите прямо, зачем вы сюда приехали? Что-то мне ваши слова не внушают доверия.
— Я расследую дело, которое он вел в тысяча девятьсот шестьдесят первом году. Оно все еще не закрыто. Часть документов из досье пропала. Может, он забрал их себе? Или среди оставшихся после него бумаг есть что-нибудь важное? Не знаю, что именно. Мне все интересно. Вот я и решил к вам наведаться. Подумал: чем черт не шутит? Вдруг найду что-нибудь стоящее?
По выражению лица он видел, как мечутся ее мысли, а когда на мгновение расширились ее глаза и остановился взгляд, понял, что она вспомнила нечто важное.
— Ведь после него остались кое-какие бумаги, не так ли? — спросил он.
— Думаю, вам лучше отсюда уехать. Нет у нас никаких бумаг.
— У вас такой большой дом. Неужели у Клода не было здесь кабинета?
— Клод ушел из полиции тридцать лет назад. Он выстроил этот дом в пустыне, вдалеке от главных дорог, чтобы быть подальше от всех этих ваших дел.
— Чем он занимался, когда сюда переехал?
— Работал в службе безопасности казино Лас-Вегаса. Несколько лет в «Сэндс», двадцать лет во «Фламинго»… Так что получал сразу две пенсии. Другими словами, у него были средства, чтобы заботиться об Олив.
— Кстати, о средствах… Кто сейчас подписывает чеки пенсионного обеспечения?
Босх со значением посмотрел на Олив Эно, которая не могла не то что написать, но и произнести собственное имя. Ее сестра с минуту молча переваривала сказанное, но потом перешла в наступление:
— Послушайте, я могу все оформить через адвоката. Это не составит труда. Я ведь за ней ухаживаю.
— То есть кормите ее яблочным пюре.
— Ну и что? Мне нечего скрывать…
— Возможно, найдутся люди, которые захотят убедиться в этом лично. Вам это надо? Мне, признаться, все равно, что вы здесь делаете, как расходуете средства и в каком родстве состоите с Олив Эно. Однако сдается мне, что никакая вы ей не сестра. Но в данный момент меня это не интересует. Потому что я занят расследованием. А посему мне хотелось бы взглянуть на оставшиеся после Клода Эно бумаги.
Он замолчал, предоставив ей возможность обдумать его слова.
— Насколько я понимаю, ордера на обыск у вас нет?
— Ордера нет. Но если вы будете настаивать на ордере, я разозлюсь и из хорошего парня мигом превращусь в очень плохого.
Сестра Олив Эно ощупала его взглядом, словно пытаясь воочию представить подобную трансформацию.
— Кабинет находится в противоположном конце дома…
Эти слова дались ей непросто — голос вдруг сделался скрипучим, словно старая деревянная ступенька. Она отвела Босха в холл, откуда они, свернув влево, прошли по коридору к двери кабинета. Посреди помещения стояла старая металлическая конторка. Кроме нее, в комнате находились пара канцелярских шкафов и несколько стульев. Все остальное не стоило упоминания.
— После смерти Клода мы с Олив сложили все его бумаги в эти шкафы и с тех пор никогда в них не заглядывали.
— Неужели оба шкафа полны?
— Все восемь полок. Вы только взгляните.
Босх сунул руку в карман, вынул еще одну двадцатидолларовую купюру, разорвал ее пополам и отдал половинку Элизабет Шейвон.
— На улице меня дожидается такси. Передайте этот фрагмент женщине, которая сидит за рулем, и скажите ей, что я вернусь несколько позже, чем намеревался.
Элизабет Шейвон тяжело вздохнула, взяла обрывок купюры и вышла из комнаты. Когда она ушла, Босх подошел к конторке и стал один за другим выдвигать ее ящики. Первые два были пусты, в третьем находились различные канцелярские принадлежности, а в четвертом Босх обнаружил старую чековую книжку, посредством которой платили за содержание дома. Там же находилась папка, где хранились давние счета, квитанции и чеки. Пятый ящик был заперт на ключ.
Потом Босх занялся содержимым стоявших рядом конторских шкафов, начав с нижней, четвертой, полки и постепенно двигаясь вверх. Поначалу ему не попадалось ничего, имевшего хотя бы отдаленное отношение к делу, которым он занимался. Нижние полки были заставлены папками, помеченными наклейками с названиями различных казино и других игорных заведений. На других полках стояли папки с именами каких-то людей. Прочитав фамилии, Босх понял, что Эно собирал компрометирующие материалы на известных карточных шулеров и прочих мошенников, промышлявших за игорными столами. В это время вернулась Элизабет Шейвон, опустилась на стул рядом с конторкой и стала следить за манипуляциями Босха. Продолжая просматривать папки, он время от времени задавал ей вопросы, связанные с деятельностью Клода Эно.
— Так чем же занимался Клод в казино?
— Был «подсадной уткой».
— Как это понимать?
— Да очень просто. Изображал из себя гостя. Ходил по залу, играл по маленькой на полученные от казино фишки, наблюдал за посетителями. У него глаз был наметан на разных мошенников и шулеров, и он без особого труда их вычислял.
— Не сомневаюсь. Должно быть, он и с вами так познакомился?
— Я не стану отвечать на ваши вопросы.
— Мне все равно.
К этому времени он уже просмотрел все полки, за исключением двух верхних. Открыв первую из них, он обнаружил, что папок там нет и хранится лишь настольный набор, вероятно, в свое время украшавший конторку. В набор входили пепельница, перекидной настольный календарь «Ролодекс» с карточками для записей в алфавитном порядке, настольные часы и стаканчики для ручек. Все предметы были изготовлены из резного дерева или облицованы им и несли на себе имя Эно. Босх поставил «Ролодекс» на конторку, сдул с него пыль и открыл на карточке с литерой «К». Но фамилии Арно Конклина там не оказалось, как и записей, которые имели бы к нему отношение. Неудача постигла его и с литерой «М». Имя Гордона Миттеля на карточке не значилось.
— Надеюсь, вы не собираетесь просматривать весь календарь? — осведомилась Элизабет Шейвон.
— Нет. Я собираюсь забрать его с собой.
— Вы не посмеете так вот запросто взять чужую вещь и…
— Еще как посмею. Если возникнет желание жаловаться, милости просим. Тогда я тоже настрочу на вас жалобу.
После этой отповеди Элизабет заткнулась и некоторое время сидела тихо, как мышка. На следующей полке Босх обнаружил около дюжины старых папок из ПУЛА, датированных концом 50-х и началом 60-х годов. У Босха не было времени их изучать, но он просмотрел наклейки на обложках, однако имени Марджери Лоув не нашел. Потом, вытащив из стопки наугад один скоросшиватель, быстро пролистал его содержимое и понял, что Эно в силу одному ему известных причин делал копии с некоторых дел, которыми занимался в свою бытность в ПУЛА, а когда уходил на пенсию, забрал эти копии с собой. Выборочная проверка, сделанная затем Босхом, показала, что все это были дела об убийствах, причем два из них — об убийстве проституток. Босх также установил, что все они, за исключением одного, не были доведены до конца.
— Принесите мне коробку или большой пластиковый пакет, чтобы я мог упаковать эти папки, — бросил Босх через плечо. И поскольку женщина не двинулась с места, гаркнул: — Живо!
Элизабет Шейвон поднялась со стула и вышла. Босх же, глядя на груду лежавших перед ним скоросшивателей, задумался. Он не знал, насколько важны эти папки и представляют ли для него какую-то ценность. Но он знал совершенно точно, что должен взять их с собой. Именно на тот случай, если в них все-таки содержится какая-то важная информация. Однако куда больше значимости старых полицейских папок его занимала другая проблема — он не мог отделаться от ощущения, что чего-то здесь не хватает. Основываясь на рассказе Маккитрика, он считал, что у Клода Эно имелись некие компрометирующие материалы на Арно Конклина, но таковых пока не обнаружил. Между тем они, по мнению Босха, должны были находиться в доме. Коль скоро Эно держал у себя в шкафу копии старых дел из ПУЛА, то и свидетельства нечистоплотных деяний Конклина тоже должны храниться где-то рядом, в безопасном месте. Но в каком?
Вернулась Элизабет Шейвон и швырнула на пол картонный ящик из-под пива. Босх положил туда папки, перекидной календарь «Ролодекс» и поинтересовался:
— Расписку написать?
— Мне от вас ничего не надо.
— А вот мне от вас нужно кое-что еще.
— Похоже, это никогда не кончится…
— Надеюсь, все-таки кончится.
— Что вам угодно?
— Скажите, когда Эно умер, вы помогали старой леди… то есть, простите, вашей сестре освобождать депозитную ячейку в его банке?
— Откуда…
Она спохватилась, но начало фразы было произнесено.
— Вы хотели спросить, откуда я знаю? Но это же очевидно. То, что я ищу, обычно хранят в банковском депозитарии. Итак, куда вы дели содержимое ячейки?
— Выбросили. Там лежали какие-то старые папки и выписки с чьих-то банковских счетов. Ничего ценного. Эно был уже очень стар и не понимал, что делал.
Босх посмотрел на часы. Чтобы успеть на самолет, следовало действовать активнее.
— Принесите мне ключ от этого ящика. — Он ткнул пальцем в запертый ящик конторки.
Женщина не шевельнулась.
— Поторапливайтесь, милейшая. У меня мало времени. Или вы принесете мне ключ от этого ящика, или я сам его открою. Правда, после этого использовать ящик по назначению вам уже не удастся.
Она сунула руку в карман своего домашнего платья, извлекла оттуда связку ключей, отперла ящик конторки, выдвинула его и отошла в сторону.
— Мы не знали, что это и зачем Эно все это хранил.
— Оно и к лучшему.
Босх подошел к конторке и заглянул в ящик. Там лежали две тонкие папки из манильского картона и две пачки писем, перетянутые резинками. В первой папке находились свидетельство о рождении Клода Эно, его паспорт, свидетельство о браке и другие документы, имевшие отношение к его персоне. Во второй папке хранились бумаги, оформленные по стандартам ПУЛА, в которых Босх быстро распознал пропавшие из дела об убийстве Марджери Лоув документы. Времени читать эти бумаги у него не было, и он сунул папку из манильского картона в ящик из-под пива.
Когда Босх попытался снять резинку с первой пачки писем, та лопнула, напомнив ему о лопнувшей от старости резиновой ленте, перетягивавшей голубой скоросшиватель, в котором хранились документы по делу об убийстве его матери. И тогда он подумал, что все имевшее отношение к этому делу готово рассыпаться от старости в прах.
Все конверты были маркированы логотипом банка «Уэллс Фарго бэнк» из Шерман-Оукс и уведомляли о состоянии текущего счета некоей корпорации «Маккэг, инк.». Вместо адреса были указаны индекс и номер абонентского ящика почтового отделения, также находившегося в Шерман-Оукс. Босх наугад достал из пачки три конверта и быстро просмотрел находившиеся в них документы. Несмотря на разные даты, суть уведомлений оставалась неизменной: десятого числа каждого месяца на счет корпорации вносилась сумма в тысячу долларов, а пятнадцатого числа следовал перевод указанной суммы на счет дочернего подразделения банка «Невада сейвингс энд лоун» в Лас-Вегасе.
Босх пришел к выводу, что банковские уведомления, возможно, представляют собой своего рода документальные свидетельства неких многолетних систематических выплат, которые Эно собирал и хранил в силу известных ему одному причин. Посмотрев на почтовые штемпели, проставленные на последних конвертах в пачке, Босх решил, что денежные переводы со счета на счет осуществлялись вплоть до конца 80-х годов. Более поздних отправлений он не обнаружил.
— Что вы можете сказать по поводу этих конвертов? Когда Эно перестал их получать?
— Сами с этим разбирайтесь. Я уже говорила, что мы с Олив не имеем никакого представления обо всех этих письмах и документах. Когда мы высверлили ячейку…
— Высверлили ячейку?
— Ну да. После того как Клод умер. У Олив не было ключа от этой ячейки. Только у Клода, но мы его не нашли. Так что замок пришлось высверливать.
— В ячейке, наверное, и деньги были?
Элизабет Шейвон секунду помедлила, вероятно, прикидывая, не потребует ли Босх вернуть ему эти деньги.
— Некоторая сумма. Но вы опоздали. Мы с Олив их уже потратили.
— Меня это не волнует. Мне важно знать, сколько там было денег.
Женщина поджала губы, делая вид, что пытается вспомнить. Но игра в забывчивость получалась плохо.
— Перестаньте притворяться, милейшая. Я не из налогового ведомства. Кроме того, сюда не за деньгами приехал.
— Там было около восемнадцати тысяч долларов.
Босх услышал звук автомобильного клаксона. Судя по всему, женщина-водитель устала его ждать. Он посмотрел на часы. Пора было ехать. Швырнув конверты в картонный ящик из-под пива, он спросил:
— А что вы можете сказать о счете Клода в банке «Невада сейвингс энд лоун»? Какая сумма находилась на нем?
Вопрос был задан наудачу. Босх предположил, что деньги из Шерман-Оукс могли переводиться в Лас-Вегас на счет Эно. Элизабет Шейвон снова заколебалась. Колебания, однако, закончились, как только с улицы послышался еще один призывный вопль автомобильного клаксона.
— Там находилось около пятидесяти тысяч. Но и эти деньги в основном уже ушли. Уход за беспомощным человеком стоит недешево, не так ли?
— Я бы сказал, очень недешево, особенно учитывая то обстоятельство, что пенсию за Олив вы тоже получаете. — Он попытался вложить в эти слова максимум сарказма. — Хотя готов поспорить, что ваш личный счет за все эти годы не только не отощал, но даже значительно увеличился.
— Послушайте, мистер, я не в курсе, что вы там себе вообразили, но одно знаю точно: кроме меня, у Олив Эно на этом свете нет ни одной близкой души, и никто больше о ней не позаботится. А это чего-нибудь да стоит.
— Очень жаль, что сама Олив Эно не в состоянии сказать, чего в действительности стоят ваши заботы. Теперь позвольте задать вам еще один вопрос, после чего я отсюда уеду, и вы получите возможность вернуться к своим заботам, какими бы они ни были. Кто вы? Вы не сестра Олив Эно, это очевидно. В таком случае кто вы такая?
— Не ваше дело.
— Справедливо. Но это легко исправить. Я могу заняться этим делом всерьез.
Она напустила на лицо обиженное выражение, словно пытаясь продемонстрировать, как оскорбило ее лучшие чувства грубое вторжение Босха. Но достоинство одержало в ней верх, и обида словно по волшебству исчезла. Кем бы ни была эта Элизабет Шейвон, она определенно гордилась собой.
— Вы хотите знать, кто я? Ну так я вам скажу. Я — лучшая женщина, какая только у него была. Я находилась рядом с ним на протяжении многих лет. Да, он был женат на другой и носил на пальце обручальное кольцо, но его сердце принадлежало мне. Уже под конец жизни, когда они с женой совсем состарились, и понятие неверности потеряло для обоих всякий смысл, он отбросил притворство и привез меня в этот дом. Чтобы я жила с ними и заботилась о них. С того самого дня я только этим и занимаюсь, и вы не смеете говорить мне, что я не заслужила хотя бы небольшой награды.
Босх в ответ только кивнул. Хотя вся эта история представлялась ему довольно мерзкой, он испытывал к этой женщине своего рода уважение за то, что она рассказала ему правду. А в том, что ее рассказ был правдивым, он ни на секунду не усомнился.
— Когда вы познакомились?
— Вы сказали, что у вас ко мне только один вопрос…
— Повторяю: когда вы познакомились?
— Когда он поступил на работу во «Фламинго». Я тоже там работала. Дилером. А его, как я уже говорила, местная служба безопасности определила на роль «подсадной утки».
— Он когда-нибудь упоминал о Лос-Анджелесе? О своих делах, которыми там занимался? О каких-нибудь людях, с которыми был там знаком?
— Нет, никогда. Он говорил, что эта глава его жизни прочитана и закрыта.
Босх ткнул пальцем в лежавшие в коробке конверты с логотипом банка.
— Название «Маккэг, инк.» что-нибудь вам говорит?
— Ничего.
— А что вы можете сказать по поводу финансовых документов?
— Я никогда их не видела, пока мы с Олив не вскрыли банковскую ячейку. До этого я даже не знала, что у него есть счет в отделении банка «Невада сейвингс энд лоун». У Клода были-таки секреты. Даже от меня.