1
— Есть какие-нибудь мысли? Хотите что-нибудь сказать?
— По какому поводу?
— Да по какому угодно. Например, по поводу инцидента.
— Инцидента? Да, кое-какие мысли по этому поводу у меня есть.
Она немного подождала, но он так ничего и не сказал. Еще до появления в Чайнатауне он решил, что впредь будет держать себя только так, то есть больше помалкивать. Чтобы ей пришлось вытягивать из него каждое слово чуть ли не клещами.
— Может, поделитесь ими со мной, детектив Босх? — наконец спросила она. — Должны же мы попытаться узнать правду…
— Мои мысли вкратце таковы: все это вздор. Совершеннейший вздор и глупость. Вот вам вся правда, и добавить мне к этому нечего.
— Нет, погодите… Вот вы сказали «вздор». Что конкретно вы под этим подразумеваете?
— Под этим я подразумеваю, что толкнул этого парня. Возможно, даже ударил. Не могу сказать с уверенностью, что произошло в действительности, но ничего и не отрицаю. Так что пусть меня отстраняют, переводят с понижением в другой отдел или направляют в дисциплинарную комиссию. Короче, пусть делают что хотят. Но к вам-то меня зачем направили? Ведь этот ваш АОС — совершеннейший вздор! С какой стати я должен являться к вам три раза в неделю и что-то о себе рассказывать? Словно какой-нибудь… Вы же меня совсем не знаете — как, впрочем, и я вас. Почему я вообще должен с вами разговаривать? Да и вы тоже — зачем вам это?
— Вы сами ответили на свой вопрос. Ваше дело действительно могли передать в дисциплинарную комиссию или даже в суд, но управление предпочитает не судить вас, но лечить. Так что сейчас вы находитесь в АОС — административном отпуске по причине стресса, что означает…
— Да знаю я, что это означает. Потому и говорю, что все это собачья чушь. Какому-то болвану пришла в голову странная мысль, что я нахожусь под воздействием стресса, и это дает департаменту право отстранить меня от работы на неопределенное время — или пока вы вволю со мной не натешитесь…
— Ничего странного здесь нет. О стрессе свидетельствуют ваши действия, которые, как мне представляется, можно квалифицировать…
— То, что произошло, не имеет к стрессу никакого отношения. Все это связано с… впрочем, не стоит об этом. Как я уже сказал, все это чушь собачья. Поэтому давайте забудем о стрессе и сразу перейдем к сути вопроса. Что я должен сделать, чтобы вернуться на работу?
Он видел, как гневно сверкнули ее глаза. Откровенное пренебрежение, которое он демонстрировал к ее профессии и опыту, определенно ей не понравилось. Но она сдержала гнев. Она давно работала с копами и, очевидно, уже привыкла к подобному пренебрежительному отношению.
— Неужели вы не понимаете, что это делается в ваших же интересах? Судя по всему, руководство управления считает вас ценным достоянием. В противном случае вас здесь не было бы. Ваше дело скорее всего передали бы в дисциплинарную комиссию, которая отправила бы вас в отставку. Вместо этого они делают все возможное, чтобы сохранить для управления такого заслуженного человека, как вы.
— «Ценное достояние»? Я, между прочим, коп, а не банковский вклад. Что же касается моих прежних заслуг, то до них никому нет никакого дела. Но как бы то ни было: какого черта вы мне все это говорите? Неужели мне придется постоянно выслушивать от вас такого рода сентенции?
Она кашлянула, прочищая горло, и произнесла уже более строгим тоном:
— У вас серьезная проблема, детектив Босх. И истоки ее лежат далеко за пределами инцидента, из-за которого вы здесь оказались. Так что на наших сеансах мы займемся в том числе и истоками. Надеюсь, вы меня понимаете? Я хочу сказать, что этот инцидент отнюдь не уникален. У вас и раньше были подобные срывы. И прежде чем подписать документ, который позволит вам вернуться к работе, я попытаюсь помочь вам, вернее, я должна помочь вам взглянуть на себя со стороны и самому себе ответить на ряд вопросов. Кто я такой? Зачем пришел в этот мир? Чем занимаюсь? О чем думаю? Почему подобные инциденты происходят именно со мной? Я хочу, чтобы наши сеансы стали диалогами, когда я буду задавать вопросы, а вы — откровенно на них отвечать. При этом вам совершенно не обязательно прохаживаться на мой счет, оскорблять мою профессию или руководство департамента. Вы должны говорить прежде всего о себе, потому что будете приходить сюда из-за собственных проблем, а не чьих-либо еще.
Пока она все это излагала, Гарри Босх молча смотрел на нее. Ему хотелось закурить, но он никогда не попросил бы у нее на это разрешения, не признался, что имеет такую привычку. А иначе она, чего доброго, завела бы разговор о его оральной фиксации на предмете или о требующейся ему никотиновой поддержке. Короче говоря, вместо того чтобы достать из кармана сигареты, он глубоко вздохнул и окинул сидевшую у противоположного конца стола особу оценивающим взглядом. Кармен Хинойос была маленькой женщиной с приветливым лицом и мягкими манерами. Босх знал, что человек она неплохой. Даже слышал о ней добрые отзывы от тех парней, которых уже посылали до него в Чайнатаун. Что ни говори, она просто делает свою работу, и он, если разобраться, злится вовсе не на нее. Оставалось только надеяться, что она достаточно умна, чтобы это понять.
— Вы уж меня извините, — сказала между тем женщина. — Я не должна была начинать этот разговор с прямолинейных вопросов. Ведь для вас это прежде всего эмоциональная проблема. Так что давайте попробуем начать сначала. Кстати, вы можете закурить, если хотите.
— О том, что я курящий, в моем деле тоже написано?
— В вашем деле об этом ничего не сказано. Но мне не нужно дело, чтобы это понять. Вас выдает рука — та характерная манера, с какой вы подносите ее ко рту. Между прочим, вы бросить не пытались?
— Нет. Но ведь это городской офис. А правила вы знаете.
Аргумент был слабоват. Он каждый день нарушал это постановление в подразделении «Голливуд».
— Здесь эти правила не действуют. Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя как в Паркеровском центре или городском офисе. Кстати, именно по этой причине мы от них и отпочковались. Так что подобные правила здесь не существуют.
— Не важно, где мы находимся. Вы ведь продолжаете работать на ПУЛА, верно?
— И все же здесь не управление полиции Лос-Анджелеса. Представьте себе, когда будете сюда приезжать, что едете к другу. Чтобы поболтать. Помните — здесь вы можете говорить обо всем.
Но он знал, что не сможет смотреть на нее как на друга. Никогда. Уж слишком высоки были ставки. Но все равно согласно кивнул — только чтобы доставить ей удовольствие.
— Как-то вы не очень убедительно киваете.
Он пожал плечами, давая ей понять, что это максимум и на большее он не способен. Так оно на самом деле и было.
— Если хотите, я могу с помощью гипноза избавить вас от никотиновой зависимости.
— Если бы мне хотелось бросить, я бы бросил. Люди или курильщики, или нет. Я — курильщик.
— Возможно. Но это, между прочим, очевидный симптом синдрома саморазрушения.
— Извините, меня что, отправили в административный отпуск, поскольку я курю? Из-за этого вся суета?
— Полагаю, вы отлично знаете, из-за чего вся эта суета.
Он промолчал, вспомнив о своем решении говорить как можно меньше.
— Итак, давайте посчитаем, — сказала она. — Вы в отпуске уже… Ага! Во вторник будет неделя, верно?
— Верно.
— И что же вы все это время делали?
— В основном заполнял бумажки, касавшиеся землетрясения.
— Землетрясения?
— Ну да. Между прочим, мой дом тоже пострадал, и городские инспектора оклеили его желтой лентой.
— Так ведь с тех пор минуло уже три месяца. Почему вы так затянули?
— Я, знаете ли, был занят. Работал, знаете ли.
— Понятно. У вас страховка-то есть?
— Только не говорите «понятно». Потому что ни черта вы не понимаете. Мы с вами вообще смотрим на мир по-разному. Что же касается страховки, то скажу так: нет у меня ее и никогда не было. Как и большинство горожан, я живу с чувством «органического неприятия реальности». Так, кажется, вы, психологи, это называете? Готов поспорить, что лично у вас страховка имеется.
— Это правда. А ваш дом сильно пострадал?
— Смотря кого спрашивать. Городские инспектора считают, что сильно: дом вот-вот завалится, и туда даже входить опасно. А я думаю, что дом в порядке и нуждается лишь в небольшом ремонте. Меня в городском бюро ремонта и в магазине «Все для дома» теперь каждая собака знает. Я уже договорился с подрядчиками, и они успели кое-что сделать… Когда ремонт закончится, я оспорю вынесенное строительной инспекцией постановление о сносе дома. У меня и адвокат есть…
— Вы, значит, и сейчас там живете?
Он согласно кивнул.
— Вот уж действительно «органическое неприятие реальности», детектив Босх. Думаю, вам не следует там жить.
— Вы не можете мне указывать, что я должен делать, если это не связано с работой в управлении.
Она вскинула руки, показывая, что не собирается дискутировать на эту тему.
— Ну хорошо. Возможно, это даже пойдет вам на пользу. Я имею в виду хлопоты по ремонту дома. Вам сейчас просто необходимо чем-то себя занять. Конечно, лучше бы вы перебрались за город, занялись спортом или подыскали себе какое-нибудь хобби, но, в сущности, не это главное. Важно найти себе занятие, которое отвлечет вас от мыслей об этом инциденте.
Босх ухмыльнулся.
— Что это вы усмехаетесь?
— Да так… Почему-то все называют это происшествие инцидентом. Вьетнамскую войну люди обычно тоже именуют конфликтом, а не войной.
— А как вы сами назвали бы то, что случилось?
— Так сразу и не скажешь… Но инцидент? Безликое какое-то слово, я бы даже сказал, стерильное… Знаете что, доктор? Давайте на минутку вернемся к началу разговора. Я это к тому, что переезжать за город мне совершенно не улыбается. Ведь я работаю в городском отделе по раскрытию убийств. И мне бы очень хотелось вернуться к своей работе. Я, знаете ли, еще способен приносить людям пользу. О'кей?
— Ну, если управление позволит…
— Если вы позволите. Вы же прекрасно знаете, что в этом вопросе все зависит от вас.
— Возможно. Кстати, вы не обратили внимания, что говорите о своей работе как о некоей возложенной на вас высокой миссии?
— Совершенно верно. Это миссия. Вроде поисков чаши Святого Грааля.
Он произнес эти слова с максимальным сарказмом. Разговор становился невыносимым, а ведь это был лишь первый сеанс.
— Правда? Значит, вы действительно верите, что ваша миссия — раскрывать убийства и сажать плохих людей в тюрьму?
Он пожал плечами. Потом поднялся с места, подошел к окну и посмотрел вниз на Хилл-стрит. Тротуары кишели пешеходами. Всякий раз, когда он оказывался на этой улице, здесь кипело людское море. Он заметил двух белых женщин. Они выделялись в толпе азиатов, как изюминки в рисе. Женщины прошли мимо китайской мясной лавки, в витрине которой красовались подвешенные за шею тушки копченых уток. В конце улицы, у выезда на Голливуд-фриуэй, виднелись темные окна старой окружной тюрьмы и находившегося за ней корпуса уголовного суда. Слева от них Босх различил очертания высотного здания «Сити-холла», верхние этажи которого скрывали огромные полотнища черного строительного брезента. При взгляде на них казалось, что в городе траур. Но Босх знал — черные полотнища скрывают повреждения, нанесенные зданию землетрясением. За «Сити-холлом» располагался Паркеровский центр, где размещалась штаб-квартира полиции Лос-Анджелеса.
— Расскажите мне о своей миссии, — тихо попросила доктор Хинойос у него за спиной. — Я хочу, чтобы вы облекли свои мысли в слова.
Босх вернулся на свое место, сел на стул и несколько минут честно думал, как в нескольких словах охарактеризовать то, что стало для него смыслом жизни. Потом покачал головой и вздохнул:
— Не могу.
— Можете. И я хочу, чтобы вы как следует об этом поразмышляли. Итак, ваша миссия. Что это такое на самом деле? Подумайте об этом!
— А какая миссия у вас, доктор?
— Сейчас мы обсуждаем другую тему.
— И эту тоже.
— Хорошо, детектив. На этот личный вопрос я отвечу. Но только на этот. Диалоги, о которых я упоминала, касаются не меня, а вас. Что же до моей миссии, то она заключается в помощи мужчинам и женщинам из этого управления. Это если рассматривать вопрос в узком аспекте. В более широком смысле я помогаю обществу, помогаю жителям этого города. Чем увереннее будут действовать копы, тем безопаснее станет жизнь, тем лучше будут чувствовать себя здесь люди. О'кей?
— Впечатляет. Но как же мне рассказать вам о своей миссии? Может, сжать свой рассказ до нескольких предложений, чтобы получилось нечто вроде короткой статьи из толкового словаря?
— Мистер… я хотела сказать, детектив Босх. Если вы и впредь собираетесь язвить и насмешничать, мы с вами никуда не продвинемся. А значит, в обозримом будущем вы к своей работе не вернетесь. Вы этого, что ли, добиваетесь?
В знак капитуляции Босх поднял руки. Кармен Хинойос опустила глаза и стала просматривать записи в лежавшем перед ней на столе служебном блокноте в желтой обложке. Поскольку она на него не смотрела, Босх снова занялся исследованием ее внешности. У Кармен были крошечные смуглые ладошки, которые она чинно положила на стол по обе стороны от блокнота. Колец на пальцах не было, зато в правой руке она держала дорогую на вид авторучку. Босх считал, что дорогими ручками пользуются люди, чрезмерно заботящиеся о своем имидже. Впрочем, в отношении Кармен он мог и ошибаться. На носу у нее красовались очки в тонкой черепаховой оправе, а темные волосы она зачесала назад и туго стянула лентой на затылке. По мнению Босха, такие женщины в нежном возрасте носят на зубах ортодонтические скобы. Но он мог и ошибаться. Наконец она оторвалась от блокнота, подняла голову, и их глаза встретились.
— Мне сказали, что этот инци… то есть это происшествие совпало по времени с разрывом романтических отношений.
— Кто сказал?
— Об этом говорится в приложении к вашему делу. Источники сведений в данном случае интереса не представляют.
— Нет, представляют, потому что это ненадежные источники.
«Разрыв романтических отношений», как вы изволили выразиться, никак не связан с этим происшествием хотя бы потому, что состоялся почти три месяца назад.
— Душевная боль после такого разрыва подчас продолжается гораздо дольше трех месяцев. Я знаю, вам трудно говорить о глубоко личных проблемах, но, полагаю, нам придется обсудить и это. Мне необходимо понять ваше эмоциональное состояние на момент эксцесса. Надеюсь, вы мне поможете?
Босх взмахнул рукой, предлагая ей продолжать.
— Сколько времени длились эти отношения?
— Около года.
— Вы поженились?
— Нет.
— Но говорили об этом?
— Практически нет. То есть этот вопрос никогда напрямую не обсуждался.
— Вы жили вместе?
— Время от времени. Но никто из нас не собирался отказываться от своего дома.
— Разрыв окончательный?
— Полагаю, что так.
Заявив об этом во всеуслышание, Босх впервые осознал, что Сильвия Мур исчезла из его жизни навсегда.
— Вы расстались по взаимной договоренности?
Босх откашлялся. Он не хотел об этом говорить. С другой стороны, просто необходимо поскорее со всем этим покончить.
— Полагаю, вы придете к выводу, что мы расстались по взаимной договоренности, но я, признаться, не догадывался о разрыве, пока она не стала собирать вещички. Три месяца назад мы сжимали друг друга в объятиях во время землетрясения, когда дом содрогался от крыши до фундамента. Можно сказать, она ушла от меня еще до того, как утихли последние толчки.
— Слабые толчки и сейчас продолжаются.
— Это я для большего драматизма так выразился.
— Вы хотите сказать, что причиной вашего разрыва послужило землетрясение?
— Да ничего подобного. Я просто сообщил вам о том, когда именно это произошло. Сразу после землетрясения. Она работала учительницей в Вэлли, и ее школа развалилась чуть ли не до основания. Детей перевели в другую школу, и в районе Вэлли лишние учителя стали не нужны. Ей предложили оплачиваемый годичный отпуск, она согласилась и уехала из города.
— Она испугалась нового землетрясения — или, быть может, вас?
Кармен внимательно на него посмотрела.
— С чего бы это ей меня пугаться?
В его голосе прозвучал вызов, и секундой позже он это осознал.
— Не знаю. Я просто задаю вам вопросы. Скажите, у нее были основания вас бояться?
Босх заколебался. Этого вопроса он прежде никогда себе не задавал.
— Если вы имеете в виду физическое насилие, то скажу сразу: нет, в этом смысле она меня нисколько не боялась и не имела для этого никаких оснований.
Кармен Хинойос кивнула и записала что-то в своем блокноте.
— Послушайте, — возмутился Босх, — все это никак не связано с тем, что случилось на прошлой неделе.
— Так почему она от вас уехала? По какой причине?
Он почувствовал прилив злости и отвернулся. Теперь все так и пойдет, подумал он. Эта женщина будет задавать ему неприятные вопросы, норовя поглубже забраться в душу.
— Я не знаю.
— Подобный ответ в этом кабинете не принимается. Лично я считаю, что вы знаете, почему она ушла. А если не знаете, то по крайней мере догадываетесь и имеете кое-какие соображения на этот счет. Должны иметь.
— Она узнала, кто я такой.
— Узнала, кто вы такой? Что вы хотите этим сказать?
— Об этом надо ее спрашивать, потому что это она так сказала. К сожалению, она сейчас в Венеции. Той, что в Италии.
— А что, по-вашему, она имела в виду?
— Мои соображения не имеют никакого значения. Эти слова произнесла она, она же от меня и ушла.
— Только не пытайтесь мне противодействовать, детектив Босх, очень вас прошу. Поверьте, я тоже хочу, чтобы вы вернулись к работе. Как я уже говорила, моя миссия — помогать людям. В данном случае я помогаю вам, но вы стараетесь помешать мне. Вы трудный человек.
— Может, и она пришла к такому выводу. А может, я и вправду такой.
— Сомневаюсь, что здесь все так просто.
— А я иногда именно так и думаю.
Она посмотрела на часы и наклонилась к Босху, явно недовольная результатами сеанса.
— Я понимаю, детектив, насколько неуютно вы себя здесь чувствуете. Но чтобы добиться результата, нам придется вернуться к этой теме. Поразмышляйте об этом на досуге. Самое главное — попытайтесь облечь свои чувства в слова.
Она немного подождала. Думала, что он, возможно, заговорит, вставит хоть слово. Но он промолчал.
— Давайте еще раз попробуем поговорить о случившемся на прошлой неделе. Насколько я понимаю, это происшествие было как-то связано с убийством проститутки, которым вы занимались.
— Да, это так.
— Убийство было жестокое?
— «Жестокое» — просто слово. Все зависит от смысла, который в него вкладывается. Иначе говоря, все зависит от точки зрения.
— Положим. Скажите в таком случае: с вашей точки зрения, это было жестокое убийство?
— Да, жестокое. Но убийства почти всегда сопряжены с жестокостью. Когда человека убивают, это уже само по себе жестоко.
— И вы, значит, арестовали подозреваемого и отвезли в отдел?
— Да. Мой напарник и я. То есть нет. Подозреваемый добровольно согласился проехать с нами, чтобы ответить на вопросы по этому делу.
— Как вы думаете, это убийство задело вас сильнее, чем, скажем, предыдущие дела такого рода?
— Возможно. Не знаю точно.
— Ну а если задело, то по какой причине?
— Вы, вероятно, хотите узнать, отчего это я вдруг проникся таким сочувствием к проститутке? Так вот, ничего подобного не было. Я сочувствовал ей ничуть не больше, чем другим жертвам. Но, начав работать в убойном отделе, я взял на вооружение одно правило.
— Какое?
— Все важны, или никто не важен.
— Объясните.
— А тут и объяснять нечего. Как я уже сказал, в таких делах все жертвы равно важны, то есть для меня не важно, кто они. Иными словами, я приложу максимум усилий, чтобы раскрыть убийство, вне зависимости от того, будет ли это проститутка или жена мэра. Вот каким правилом я руководствуюсь.
— Понятно. Теперь давайте вернемся к этому конкретному делу. Мне хотелось бы услышать, что произошло после ареста и какие у вас были основания, если они, конечно, были, для насильственных действий на территории подразделения «Голливуд».
— Мои слова записываются на пленку?
— Нет, детектив. Все, что вы здесь говорите, защищено врачебной тайной. Когда наши сеансы закончатся, я передам свои рекомендации заместителю начальника управления Ирвингу. Детали этих сеансов никогда и ни при каких обстоятельствах обнародованы не будут. Рекомендации, которые я составляю, обычно занимают не более половины страницы и выдержек из диалогов с пациентами не содержат.
— Но тем не менее эти полстранички решают людские судьбы.
Кармен не ответила. Глядя на нее, Босх думал, что этой женщине можно довериться. Однако весь его предыдущий опыт и чутье детектива говорили обратное — никому доверять нельзя. Она, казалось, поняла всю сложность дилеммы и молча ждала, когда он заговорит.
— Так вы, значит, хотите услышать мою версию этой истории?
— Хочу.
— О'кей. Я расскажу вам, что произошло.