17
Они встретились снова через пятнадцать минут на «Попутной волне». Маккалеб вытащил кока-колу и предложил Уинстон сесть в мягкое кресло у кофейного столика в салоне. Еще на стоянке он попросил ее принести с собой на лодку пластмассовую сову. Теперь Маккалеб при помощи двух бумажных полотенец вынул птицу из коробки и поставил на стол перед Уинстон. Детектив наблюдала за ним, поджав губы. Маккалеб сказал, что понимает ее гнев: ею манипулируют в ее собственном деле, однако добавил, что все вернется под ее контроль, как только он покажет находки.
– Знаешь, Терри, лучше бы им быть чертовски хорошими.
Маккалеб вспомнил, как когда-то написал на клапане папки дела, по которому они впервые работали вместе, что в условиях стресса Уинстон склонна к употреблению ругани. Еще он тогда записал, что она умна и обладает интуицией. Оставалось надеяться, что эти качества не изменились.
Он отошел к стойке, где ждали подготовленные материалы. Взял верхний лист и, отодвинув распечатку из «Берд-Барьер», положил его на кофейный столик рядом с пластмассовой совой.
– Как, по-твоему, это наша птица?
Уинстон наклонилась вперед, чтобы рассмотреть цветную репродукцию: увеличенный фрагмент картины Босха «Сад наслаждений» с обнаженным мужчиной, обнимающим темную сову с сияющими черными глазами. Маккалеб вырезал его и другие фрагменты из книги Марийниссена и Руиффелаэре. Он наблюдал, как взгляд Уинстон переходит с пластмассовой совы на фрагмент картины и обратно.
– По-моему, очень похоже, – сказала она наконец. – Где ты это взял? В Центре Гетти? Тебе следовало бы рассказать мне об этом еще вчера, Терри. Какого черта тут происходит?
Маккалеб поднял руки:
– Я все объясню. Только позволь мне показать тебе это так, как я хочу. Потом я отвечу на все твои вопросы.
Уинстон махнула рукой, нехотя соглашаясь. Маккалеб вернулся к стойке, взял второй лист и положил перед ней.
– Художник тот же, картина другая.
Уинстон посмотрела. Это был фрагмент «Страшного суда», изображающий ожидающего отправки в ад грешника, связанного в вывернутой позе эмбриона.
– Ну, хватит. Кто это рисовал?
– Через минуту скажу.
Он вернулся к стойке и подготовленным материалам.
– Этот тип еще жив? – спросила она вслед.
Маккалеб принес третий лист и положил на столик рядом с двумя первыми.
– Умер лет пятьсот назад.
– Иисусе!..
Уинстон взяла третий лист и внимательно рассмотрела. Это была репродукция столешницы «Семь смертных грехов».
– Подразумевается око Божье, видящее все грехи мира, – объяснил Маккалеб. – Узнаешь слова в центре, вокруг радужной оболочки?
– Берегись, берегись… – прошептала она. – Обалдеть! Кто это?
Маккалеб в четвертый раз подошел к стойке и принес еще одну репродукцию картины из альбома Босха.
– «Операция глупости». В средние века существовало поверье, что операция по извлечению камня из мозга излечивает от глупости и лживости. Обрати внимание на место надреза.
– Обратила, обратила. Точно как у нашего парня. А что тут написано?
Уинстон провела пальцем по надписи на черном поле, обрамляющем круглую картину. Некогда ее витиевато выписали золотом, но время не пощадило краску, и теперь слова были почти неразборчивы.
– Переводится это так: «Мастер, удали камень. Меня зовут Лубберт Дас». В статьях о художнике, написавшем эту картину, говорится, что в то время Луббертом в насмешку называли бестолкового, неуклюжего или просто слабоумного человека.
Уинстон положила лист на остальные и подняла руки.
– Ладно, Терри, хватит. Кто был этот художник и кто тот подозреваемый, о котором ты говорил?
Маккалеб кивнул. Пора.
– Художника звали Джером Ван Акен. Он голландец, считается одним из великих мастеров северного Возрождения. Картины его мрачны, заполнены чудовищами и демонами. И совами тоже. Множеством сов. В литературе сказано, что совы на его картинах символизируют все: от зла до обреченности рода людского на погибель.
Перебрав листы на кофейном столике, он вытащил фрагмент с мужчиной, обнимающим сову.
– То, что человек обнимает зло – дьяволову сову, если использовать описание мистера Риддела, – неизбежно ведет в ад. Вот вся картина.
Маккалеб принес со стойки полный вариант «Сада наслаждений». И следил за взглядом Уинстон, когда она рассматривала картину. Отвращение и восхищение.
Он указал на четырех сов, которых нашел на картине, включая и ту, что была на фрагменте.
Внезапно Уинстон отложила репродукцию и посмотрела на него:
– Погоди минуту. Я точно уже видела это. В книге или, может быть, на занятиях по искусству, которые посещала в Калифорнийском государственном университете. Но, по-моему, я никогда не слышала о Ван Акене. Это он рисовал?
Маккалеб кивнул.
– «Сад наслаждений». Рисовал Ван Акен, но ты никогда не слышала о нем, потому что он известен не под настоящим именем. Он использовал латинский вариант имени Джером, а в качестве фамилии взял название родного города Хертогенбоса. Он известен как Иеронимус Босх.
Уинстон долго смотрела на него, пока все детали вставали на места: репродукции, которые ей показал Маккалеб, имена на распечатке, информация по делу Эдварда Ганна.
– Босх, – почти выдохнула она. – А Иеронимус?..
Она не договорила. Маккалеб кивнул:
– Да, это полное имя Гарри.
* * *
Теперь оба расхаживали по салону, опустив головы, но стараясь не сталкиваться. Наверное, стороннему наблюдателю это показалось бы забавным.
– Это уж чересчур, Маккалеб. Ты хоть понимаешь, что говоришь?
– Я хорошо понимаю, что говорю. И не думай, что я не размышлял об этом долго и серьезно, прежде чем высказать вслух. Я считаю его своим другом, Джей. Было… ну, не знаю, когда-то я думал, что мы очень похожи. Но посмотри на эти материалы, посмотри на связи, параллели. Совпадает. Все совпадает.
Маккалеб остановился. Уинстон продолжала ходить.
– Он же коп! Коп, занимающийся расследованием убийств.
– Ты хочешь сказать, что такое невозможно только потому, что он коп? Это же Лос-Анджелес – современный «Сад наслаждений». С теми же соблазнами и демонами. Незачем даже выходить за пределы города, мало ли ты знаешь копов, преступивших черту: торговля наркотиками, ограбления банков, даже убийства.
– Да знаю. Знаю. Просто…
Она не договорила.
– Ты сама понимаешь, что совпадений достаточно, чтобы как минимум приглядеться. Мы…
Уинстон остановилась и посмотрела на него:
– Мы? Забудь об этом, Терри. Я просила тебя посмотреть материалы, а не искать зацепки. Теперь ты вне игры.
– Послушай, если бы я не нашел зацепки, у тебя бы ничего не было. Сова так и сидела бы на крыше другого дома этого самого Роршака.
– И большое тебе спасибо. Но ты штатский. Ты вне игры.
– Я не отступлю, Джей. Это я сунул Босха под микроскоп и теперь не отступлю.
Уинстон тяжело опустилась в кресло.
– Ладно, поговорим, если до этого дойдет. Я еще не убеждена.
– Хорошо. Я тоже.
– Ну, ты устроил замечательное представление, показывая мне картинки и выстраивая свою версию.
– Я говорю только, что Гарри Босх связан с делом. И тут два варианта. Либо он преступник, либо его подставили. Он очень долго был копом?
– Лет двадцать пять – тридцать. Список людей, его стараниями отправившихся в тюрьму, наверное, длиной в ярд. А тех, кто побывал там и вышел, возможно, половина списка. Черт, понадобится год, чтобы разыскать их всех.
Маккалеб кивнул.
– И не думай, что он этого не знает.
Уинстон бросила на него острый взгляд. Маккалеб, опустив голову, снова принялся ходить по салону. После долгого молчания он оглянулся и увидел, что она пристально смотрит на него.
– Что?
– Ты действительно видишь тут Босха, да? Ты знаешь что-то еще.
– Нет, не знаю. Я стараюсь не замыкаться. Надо проверить все возможные дороги.
– Ерунда. Ты едешь по одной-единственной дороге.
Маккалеб не ответил. Он чувствовал себя виноватым и без напоминаний Уинстон.
– Ладно, – сказала она. – Тогда почему бы тебе не рассказать мне все? И не беспокойся, я не буду в претензии к тебе, когда выяснится, что ты ошибся.
Маккалеб остановился и посмотрел на нее.
– Ну же, рассказывай.
Маккалеб покачал головой:
– Я еще не убежден на все сто. Но то, что у нас есть, выходит за рамки случайного стечения обстоятельств. Поэтому надо найти объяснение.
– Так дай мне объяснение, включающее Босха. Я тебя знаю. Ты уже думал об этом.
– Хорошо, но помни, на данном этапе это только теория.
– Помню. Давай.
– Во-первых, детектив Иеронимус Босх верит – нет, твердо знает, – что этот тип, Эдвард Ганн, совершил убийство. Далее. Далее Ганна находят задушенным и связанным, как фигура на картине художника Иеронимуса Босха. Добавь сюда одну пластмассовую сову и по крайней мере полдюжины других точек совпадения между двумя Босхами, не считая имени. Такие вот дела.
– Какие «такие»? Совпадения не означают, что убил Босх. Ты сам сказал: кто-то мог устроить, чтобы мы нашли все это и свалили на Босха.
– Не знаю, в чем тут дело. Наверное, интуиция. Есть в Босхе что-то… что-то эдакое. – Ему вспомнились слова Фосскюхлера о картинах. – Тьма чернее ночи.
– То есть?
Маккалеб отмахнулся от вопроса. Он взял со стола фрагмент с совой в объятиях человека и поднес репродукцию к лицу Уинстон.
– Посмотри на эту тьму. В глазах. В Гарри есть что-то такое же.
– Какая жуть, Терри! Ты что говоришь – что в прошлой жизни Гарри Босх был картиной? Господи, сам послушай, что ты несешь!
Маккалеб положил лист и отошел от нее, качая головой.
– Я не знаю, как сказать. Просто есть тут что-то. Совпадает не только имя. – Он сделал жест, словно отмахиваясь от мысли.
– Хорошо, поехали дальше, – сказала Уинстон. – Почему сейчас, Терри? Если это Босх, то почему сейчас? И почему Ганн? Он ушел от Гарри шесть лет назад.
– Интересно. Ты сказала «ушел от Гарри». Не от правосудия.
– Я ничего такого не имела в виду. Тебе просто нравится толковать…
– Почему сейчас? Кто знает? Но была та очередная встреча ночью в вытрезвителе, а до этого в октябре и другие – еще раньше. Каждый раз, когда Ганн оказывался за решеткой, Босх был тут как тут.
– В ту последнюю ночь Ганн был слишком пьян.
– Кто это говорит?
Уинстон кивнула. О встрече в вытрезвителе они знали только от Босха.
– Ну, хорошо. Но почему Ганн? Я не хочу выносить оценку убийце или его жертве, но послушай, этот тип зарезал проститутку в дешевом мотеле. Мы все знаем, что одни люди значат больше, чем другие, и эта была не из значительных. Если ты читал материалы, то видел – даже родная семья не интересовалась ею.
– Значит, что-то упущено, чего-то еще мы не знаем. Потому что Гарри интересовался. Не думаю, что он из тех, кто вообще считает один случай, одного человека важнее другого. Есть в Ганне что-то, чего мы пока не понимаем. Должно быть. Шесть лет назад этого хватило, чтобы Гарри вышвырнул своего лейтенанта в окно. Его тогда отстранили от дела. Этого ему хватило, чтобы навещать Ганна каждый раз, когда тот прокалывался и попадал в камеру. – Маккалеб кивнул. – Нам надо найти спусковой крючок. Стресс-фактор. То, что спровоцировало действия сейчас, а не год или, скажем, два назад.
Уинстон резко встала.
– Прекрати говорить «мы»! И ты все время кое-что забываешь. Зачем бы такому человеку, копу-ветерану и специалисту по убийствам, убивать этого типа и оставлять указывающие на него же улики? Это бессмысленно для Гарри Босха. Он бы действовал умнее.
– Только с данной точки зрения. А ты забываешь, что сам акт убийства является признаком аберрантного, отклоняющегося от нормального мышления. Если Гарри Босх сбился с пути и свалился в канаву – в бездну, – то нельзя ничего утверждать о его мышлении или планировании убийства. И оставление этих меток могло быть симптоматическим.
Она отмахнулась от объяснения.
– В Квонтико любят такие пляски. Слишком много бессмыслицы.
Уинстон взяла со стола репродукцию «Сада наслаждений», снова внимательно рассмотрела.
– Я говорила с Гарри об этом деле две недели назад. Ты разговаривал с ним вчера. Он не лез на стены, не кипел от злости. А посмотри на нынешний процесс. Гарри холоден, спокоен и собран. Знаешь, как его называют некоторые парни в управлении? Ковбой Мальборо.
– Н-да, он бросил курить. И может быть, дело Стори и стало стресс-фактором. Большое давление. Оно должно откуда-то исходить.
Маккалеб видел, что Уинстон не слушает. Ее взгляд привлекло что-то на картине. Она отложила лист и взяла фрагмент с темной совой в объятиях обнаженного мужчины.
– Позволь задать вопрос, – сказала она. – Если наш парень послал сову жертве прямо из этого магазина, то как, мать твою, она оказалась так мило раскрашенной?
Маккалеб кивнул:
– Хороший вопрос. Наверное, он разрисовал ее прямо на месте. Может быть, пока наблюдал, как Ганн борется за жизнь.
– В квартире не найдено никаких красок. Помойку возле дома мы тоже проверили. Краски я не видела.
– Он принес ее с собой и выбросил где-то в другом месте.
– Или планирует использовать ее снова, в следующий раз.
Уинстон надолго задумалась. Маккалеб ждал.
– Так что мы будем делать? – спросила она наконец.
– Все-таки «мы»?
– Пока. Я передумала. Нельзя выпускать такое на волю. Слишком опасно. Ошибка может стать роковой.
Маккалеб кивнул.
– У вас с напарником есть другие дела?
– Три, включая это.
– Что ж, поручи ему одно из них, а сама работай над этим со мной. Мы будем заниматься Босхом, пока не найдем что-то основательное – в ту или иную сторону, – что ты сможешь предъявить официально.
– И что мне делать? Позвонить Гарри Босху и сказать, что мне надо поговорить с ним как с подозреваемым в убийстве?
– Сначала Босхом займусь я. Будет менее явно, если первый шаг сделаю я. Дай мне прощупать его, и, кто знает, вдруг окажется, что чутье подвело меня. Или, может быть, я найду спусковой крючок.
– Легче сказать, чем сделать. Если мы подойдем слишком близко, он узнает. Я не хочу, чтобы это бумерангом ударило по нам, в особенности по мне.
– Вот здесь я могу пригодиться.
– Да? И как же?
– Я не коп. И смогу подобраться к нему поближе. Мне надо попасть к нему в дом, поглядеть, как он живет. Тем временем ты…
– Погоди минуту. Ты же не собираешься вломиться к нему?
– Нет, ничего незаконного.
– Тогда как ты попадешь в дом?
– Постучу в дверь.
– Удачи. Что ты начал говорить? Что я тем временем?
– Ты прорабатываешь внешнюю линию, всякие очевидности. Отследи денежный перевод за сову. Узнай побольше о Ганне и том убийстве. Узнай об инциденте между Гарри и его старым лейтенантом… и узнай о лейтенанте. Гарри сказал, что этот парень однажды вечером ушел, и его нашли мертвым в тоннеле.
– Черт, помню. Это было связано с Ганном?
– Не знаю. Но Босх вчера сделал какое-то туманное упоминание об этом.
– Я могу навести справки о первом и расспросить о втором. Однако Босх скорее всего пронюхает.
Маккалеб кивнул. Он считал, что придется рискнуть.
– Ты знаешь кого-нибудь, кто знает его?
Уинстон раздраженно покачала головой.
– Неужели не помнишь? Все копы параноики. Как только я задам вопрос о Гарри Босхе, люди поймут, что мы делаем.
– Не обязательно. Используй дело Стори, оно сейчас у всех на устах. Например, ты видела Гарри по телевизору, и он неважно выглядит. «С ним все в порядке? Что с ним происходит?» В таком духе. Пусть кажется, будто ты сплетничаешь.
Уинстон это не успокоило. Она подошла к раздвижной двери и посмотрела на море, прижавшись лбом к стеклу.
– Я знаю его бывшую напарницу, – сказала она. – Существует такой неформальный женский клуб, собирается раз в месяц. Специалисты по убийствам из всех местных отделений. Нас около дюжины. Бывшая напарница Гарри Киз Райдер как раз перешла из Голливуда в отдел особо опасных преступлений. Большой успех. Мне кажется, они близки; он был для нее вроде наставника. Если немного схитрить…
Маккалеб кивнул.
– Гарри сказал мне, что разведен. Не знаю, давно ли, но ты можешь спросить Райдер о нем, вроде, знаешь, тебе интересно, что он за человек и прочее. Спрашивай что-нибудь такое, и, может быть, она даст тебе стоящую информацию.
Уинстон перевела взгляд на Маккалеба.
– Н-да, она испытает ко мне особенно дружеские чувства, когда узнает, что все это было ерундой и на самом деле я копала под ее бывшего напарника. Ее наставника.
– Если она хороший коп, она поймет. Ты должна либо обелить его, либо арестовать, и в обоих случаях хочешь сделать это как можно тише.
Уинстон снова посмотрела на дверь.
– Мне нужно иметь возможность отмежеваться.
– В смысле?
– В смысле, если дело лопнет, мне нужно иметь возможность выйти из игры.
Маккалеб кивнул. Ему хотелось бы, чтобы Уинстон не говорила этого, но он понимал, что ей надо подстраховаться.
– Предупреждаю тебя сразу и откровенно, Терри. Если все полетит к черту, будет считаться, что зарвался ты. Я просто попросила тебя просмотреть материалы, а ты занялся этим сам по себе. Прости, я должна подстраховаться.
– Я понимаю, Джей. И все-таки рискну.
