Глава 9

Босх доехал до Второй улицы по Лос-Анджелес-стрит, а потом поднялся до «Красного ветра». Перед приходом Святой Вивианы он заметил толпу бездомных оборванцев, покидающих церковь — весь день они отсыпались на хорах, а теперь всем скопом направлялись на Юнион-стрит, в бесплатную столовую. Проезжая здание редакции «Лос-Анджелес таймс», Босх бросил взгляд на часы на фасаде и увидел, что до шести осталось несколько минут. Он включил радио и настроился на волну КФВБ, надеясь услышать последние новости. Сообщение о результатах вскрытия было вторым после репортажа о том, как мэр города стал очередной жертвой волны стихийных протестов против СПИДа. Какой-то активист-камикадзе бросил в мэра, стоявшего на ступенях Сити-холла, презерватив, наполненный свиной кровью. Ответственность взяла на себя группа «Остудите СПИД!».

Босх выключил радио. Выпуск новостей, несомненно, готовился на основе пресс-релиза ПУЛА. Единственной крупицей действительно стоящей информации была фраза о том, что вскрытие не опровергло, но и не подтвердило версии о самоубийстве.

Оставив машину у тротуара перед дверями бара «Красный ветер», Босх прошел внутрь, но Терезу там не нашел. Воспользовавшись этой небольшой отсрочкой, Гарри направился в туалет и, наклонившись над раковиной, несколько раз плеснул себе в лицо холодной водой. Промокнув лицо бумажным полотенцем, он посмотрел на себя в зеркало.

«Не мешало бы побриться», — подумал он и попытался привести в порядок усы и пригладить пятерней непослушные вьющиеся волосы. Слегка расслабив узел галстука, он несколько секунд внимательно рассматривал свое отражение в зеркале. Гарри увидел мрачного опухшего субъекта, обращаться к которому без крайней нужды не стал бы и сам.

Купив в автомате у входа пачку сигарет, Босх огляделся. Терезы все еще не было. Подойдя к стойке и купив бутылочку пива «Якорь», он сел за свободный столик у самых дверей.

«Ветер» понемногу наполнялся служащими, закончившими свой рабочий день, но все еще одетыми в строгие деловые костюмы. Среди посетителей Босх заметил немало пожилых мужчин с молоденькими спутницами, а также нескольких репортеров «Таймс». При этом он подумал, что Тереза — если, конечно, она вообще намеревалась здесь появиться — выбрала для встречи не самое удачное место. После сегодняшнего сообщения о результатах вскрытия ее особа могла весьма заинтересовать журналистов.

Допив пиво, Гарри поспешно покинул бар.

Стоя на тротуаре и вдыхая прохладный вечерний воздух, он поглядывал в сторону тоннеля на Второй улице, когда за спиной его вдруг раздался резкий гудок и рядом остановился автомобиль. Стекло боковой дверцы опустилось с чуть слышным электрическим жужжанием. Это была Тереза.

— Гарри, подожди меня внутри, а я пока найду место для парковки. Прости, что опоздала.

Босх наклонился к окну.

— Внутри полно репортеров. Ты не боишься, что после сегодняшнего сообщения по радио они попытаются вызнать у тебя дополнительные подробности?

Сам Босх рассуждал так: если Терезу увидят в баре и ее имя появится в газетах, то это будет еще одним шагом на пути превращения Терезы Коразон из временно исполняющей обязанности начальника судебно-медицинской экспертизы в ее действующего шефа. С другой стороны, неправильно понятая журналистом фраза или перевранная цитата могли превратить временного начальника в бывшего.

— Куда же нам пойти? — спросила Тереза.

Гарри открыл дверцу и забрался в салон.

— Ты голодна? Тогда поедем к «Горькому» или в «Кастрюльку».

— Пожалуй. А что, «У Горького» еще открыто? Я бы поела тамошнего супа.

Чтобы проложить себе путь через восемь кварталов деловой части города, где в этот час улицы были забиты битком, и припарковаться, им потребовалось пятнадцать минут. Попав в ресторан, они заказали по большой кружке русского пива, сваренного в домашних условиях, а Тереза попросила еще суп из цыпленка с рисом.

— Трудный выдался денек? — осведомился Босх.

— Ох, не спрашивай. Я, во всяком случае, осталась без обеда — проторчала на рабочем месте ровно пять часов.

Босху не терпелось услышать рассказ о вскрытии, но он не мог сразу спросить обо всем, что его интересовало. Следовало: изловчиться и сделать так, чтобы Терезе самой захотелось все рассказать.

— Как прошло Рождество? Не помирилась с мужем?

— Нет, конечно. Ничего из этой затеи не вышло и, наверное, уже не выйдет. Он и раньше не выносил мою работу, а теперь, когда муж узнал, что я могу стать начальником лаборатории, патологоанатомия стала ему вдвойне отвратительна. Мой благоверный укатил накануне Рождества, и я встречала праздник одна. Кстати, как раз сегодня я собиралась позвонить моей адвокатессе и попросить, чтобы возобновила сбор материалов к бракоразводному процессу, но закрутилась и позабыла.

— Надо было позвонить мне. Я встречал Рождество с койотом.

— А-а, так Тимидо еще держится поблизости?

— Он редко подходит совсем уж близко, но в Рождество подошел. Думаю, его вспугнул пожар, начавшийся прямо напротив моей хижины, по другую сторону дороги.

— Да, я читала об этом. Тебе очень повезло, Гарри.

Босх кивнул. Их с Терезой отношения длились уже несколько месяцев и носили характер крайне нерегулярный, но зато каждая встреча непременно озарялась искрой душевной близости, которая вспыхивает лишь при общении двух старых друзей. Несмотря на это, оба отдавали себе отчет, что фундамент их связи — чисто физическое, а не эмоциональное влечение. Это вполне устраивало и Босха, и Терезу. Несколько месяцев назад она рассталась с мужем, профессором медицинского колледжа при Лос-Анджелесском университете, — это, очевидно, и побудило ее подыскать новый объект и направить на него избыток нежных чувств. Вместе с тем Босх отлично понимал, что этот эпизод не будет ни главным в жизни Терезы, ни слишком продолжительным. Их редкие вечера вдвоем, между которыми проходили и дни, и недели, начинались спонтанно, как говорится, на пустом месте, и всегда по инициативе Терезы, чему Гарри лишь молча радовался.

Он внимательно следил за тем, как Тереза наклоняется, чтобы подуть на ложку горячего супа, прежде чем отправить в рот. В тарелке плавали оранжевые кружки моркови. Вьющиеся каштановые волосы Терезы кольцами ложились ей на плечи, и, склоняясь над очередной ложкой супа, она придерживала самые длинные пряди рукой. Кожа Терезы от природы была очень смуглой, а лицо имело необычную эллиптическую форму, которую выгодно подчеркивали высокие скулы. Полные губы она покрасила ярко-алой помадой, а на щеки положила тончайший слой нежно-персиковых румян. На вид Терезе было около тридцати пяти, но Босх ни разу не спрашивал, так ли это. Он также заметил, что ее ногти без маникюра и коротко острижены. Неудивительно, поскольку Тереза работала в тонких резиновых перчатках.

Потягивая из тяжелой кружки тягучее крепкое пиво, Гарри думал, намерена ли Тереза возобновить их странный роман или действительно встретилась с ним, желая рассказать что-то значительное и важное о смерти шестьдесят седьмого «Хуана».

— Сейчас мне нужна компания для встречи Нового года, — продолжила свою мысль Тереза, ненадолго отрываясь от супа. — На что ты так уставился, Гарри?

— Просто любуюсь. Если тебе не с кем встретить Новый год, я с удовольствием составлю тебе компанию. Кстати, в газете я прочел, что в «Каталине» будет выступать Фрэнк Морган.

— Кто это такой и что он исполняет?

— Увидишь. Впрочем, уверен: тебе понравится.

— Прости, я задала дурацкий вопрос. Если этот Фрэнк Морган нравится тебе, то голову даю на отсечение, что он играет на саксофоне.

Босх улыбнулся, но больше себе, чем ей. Ему сразу стало легче от того, что и он нашел с кем встретить праздник. Одиночество в канун Нового года страшило Гарри больше, чем одинокое Рождество, одинокий День благодарения и тому подобное. Новогодняя ночь как будто специально создана для джаза, вот только в такую ночь звук саксофона разрывает одинокую душу.

Тереза улыбнулась ему в ответ.

— Ты бываешь совершенно неотразим, Гарри, когда дело касается одиноких женщин.

Босх вспомнил Сильвию Мур и то, как печальная улыбка трогала ее губы.

— Итак, — заторопилась Тереза, заметив, что Босх отвлекся. — Уверена, тебе не терпится узнать о бабочках, очутившихся внутри этого бедняги латиноса.

— Может, лучше сначала доесть суп?

— Ничего страшного, меня это не смущает. Скорее наоборот: когда целый день режешь и пилишь трупы, под конец начинаешь чувствовать волчий аппетит.

В глазах Терезы запрыгали озорные искры. Она частенько так высказывалась, словно дразня его. Этим Тереза как бы говорила: «Попробуй только не любить то, чем я зарабатываю себе на жизнь!» Кроме того, она еще не совсем остыла к своему мужу; как бы Тереза ни горячилась, утверждая обратное, Босх не сомневался в этом.

— Ну что ж, надеюсь ты не будешь очень скучать по скальпелям и пиле, когда тебя сделают постоянным боссом. Впрочем, тогда ты сможешь кромсать бюджет лаборатории.

— Нет, я буду практикующим руководителем. Стану заниматься случаями особой важности. Правда, после сегодняшнего я вовсе не уверена, что назначение состоится.

Гарри вдруг почувствовал, что подавленное настроение, которое только что покинуло его, передалось Терезе. Ему показалось, что настал подходящий момент для осуществления его планов.

— Может, расскажешь, что там у тебя случилось?

— Нет. То есть мне, конечно, хочется поплакаться тебе в жилетку, но я не могу. Не подумай, будто я не доверяю тебе, Гарри. Просто некоторое время мне придется держать язык за зубами.

Босх кивнул и не настаивал, рассчитывая вернуться к этой теме чуть позже и разузнать исподволь, что же такого случилось на вскрытии Мура. Достав из кармана записную книжку, он раскрыл ее на чистой странице и положил перед собой на стол.

— Тогда расскажи мне про моего «Хуана».

Тереза отодвинула суповую тарелку на край столика и положила себе на колени кожаный дипломат. Вынув оттуда тонкую картонную папку, она тут же раскрыла ее.

— Вот протокол вскрытия. Это копия, которую ты сможешь забрать, когда я закончу. Я просмотрела все заметки Салазара. Ты, наверное, знаешь, что причиной смерти стали множественные травмы головы, нанесенные тупым тяжелым предметом. Дробящие удары пришлись на лобную, теменную, клиновидную и супраорбитальную части черепа…

Перечисляя ранения, Тереза поочередно прикасалась пальцами ко лбу, темени, левому виску и надбровной дуге левого глаза. При этом она ни на секунду не оторвалась от отчета.

— Любой из этих ударов мог оказаться смертельным. Остальные повреждения получены при обороне, и с ними можно ознакомиться позднее. Кстати, Салазар извлек из двух ран на голове деревянные щепки — судя по всему, удары нанесли каким-то предметом типа бейсбольной биты, разве что не таким толстым. Сила, с какой наносились удары, указывает на значительную длину предмета, обеспечивавшую нападавшему должный размах. Это не просто палка, а что-то гораздо большее по размерам, например, рукоятка кирки, черенок лопаты или что-то в этом роде. Может быть, даже кий для пула, хотя в этом я сомневаюсь. Поверхность этого предмета вряд ли была хорошо отполирована, потому что, как я уже говорила, Салли вытащил из ран щепки. Между тем я еще ни разу не видела плохо отполированного и не покрытого лаком бильярдного кия. — Некоторое время Тереза молча просматривала записи. — Еще одно… Не знаю, говорил ли тебе об этом Портер, но тело, где его нашли, скорее всего подбросили. Время наступления смерти отстоит от момента обнаружения тела как минимум на шесть часов. А ведь по этой улочке часто ходят люди, поэтому тело вряд ли могло оставаться незамеченным столько времени. Твоего «Хуана» наверняка подбросили к ресторану уже мертвым.

— Да, это было в заметках Портера.

— Вот и славно…

Тереза снова погрузилась в изучение протокола, медленно переворачивая страницу за страницей. Просмотрев фотографии, сделанные при вскрытии, она отложила их в сторону.

— Ага, вот оно… Результатов анализа на наличие токсических веществ и наркотиков до сих пор нет, но, судя по цвету крови и состоянию внутренних органов, ответ будет отрицательным. Я почти уверена… то есть, конечно, Салли почти уверен, так что не станем на этом задерживаться.

Гарри пока не сделал в своем блокноте ни одной записи. Кивнув в ответ на ее слова, он вытащил из пачки сигарету и закурил, следя краем глаза за реакцией Терезы. Тереза не возражала; впрочем, она никогда не возражала, но однажды, когда Босх по долгу службы присутствовал на каком-то очередном вскрытии, Тереза неожиданно вышла из соседней комнаты и молча показала ему легкое сорокалетнего мужчины, выкуривавшего по три пачки в день. Легкое походило на бездомного старика негра, которого переехал грузовик.

— Как тебе известно, — сказала она, — от нас требуют, чтобы мы брали соскобы из носоглотки и проводили анализ содержимого желудка. Так вот… В составе ушной серы обнаружен какой-то бурый порошок. Точно такой же порошок мы вычесали из волос и достали из-под ногтей.

Босх подумал о неочищенном героине, входившем в состав «черного льда».

— Что это было? Героин?

— Недурно, но ты ошибся.

— Тогда просто коричневая пыль, — пошутил Босх, собираясь сделать в блокноте первую запись.

— Почти так. Мы исследовали эту пыль под микроскопом и при большом увеличении выяснилось, что это пшеница. Точнее — пшеничная пыль, которая образуется при дроблении зерен.

— Вроде манной каши? Ты хочешь сказать, что у него в ушах и в голове была манная каша?

Между тем к их столику приблизился официант с подстриженными щеточкой усами, в белой рубашке и черном галстуке, с хорошо отрепетированным выражением суровой непреклонности на лице, характерным для официантов «русских» ресторанов. Очевидно, он хотел узнать, не желают ли клиенты чего-нибудь еще, но тут взгляд его упал на стопку фотографий, лежавших перед Терезой. На самой верхней был запечатлен обнаженный труп шестьдесят седьмого «Хуана», распластанный на хирургическом столе из нержавеющей стали. Официант громко икнул. Перехватив его взгляд, Тереза быстро накрыла снимки картонной папкой, а Гарри поспешно заказал еще два пива, и официант неверными шагами удалился.

— То есть это была какая-то пшеничная мука? — снова спросил Босх. — Похожая на пыль, которая скапливается на дне пакетов с крупой?

— Не совсем так, Гарри, не совсем, но ты подожди. Дай мне рассказать, и увидишь, как ловко все факты свяжутся в одно целое. — Босх махнул рукой, давая Терезе понять, что согласен. — При анализе мазков из носоглотки и содержимого желудка выяснились две очень любопытные вещи. Кстати, возможно, именно из-за этого — из-за таких вот маленьких открытий — я и люблю свою работу, хотя она не всем по душе. — Тереза подняла голову от досье и ослепительно улыбнулась. — В желудке убитого Салазар обнаружил кофе, пережеванные рис и мясо цыпленка, острый красный перец, различные специи и куски свиной кишки. Для краткости скажу сразу, что это была чорисо — испанская колбаса. Использование кишок в качестве оболочки указывает на то, что эта колбаса была приготовлена в домашних условиях, а не на фабрике. И «Хуан» съел ее незадолго до смерти, поскольку процесс переваривания пищи практически не успел начаться. Возможно, нападение произошло как раз во время еды. Горло и ротовая полость, правда, оказались довольно чистыми, но между зубами сохранились мясные волокна. Кстати, все зубы у твоего «Хуана» — свои. Ни пломб, ни протезов, ни следов какого-либо вмешательства дантиста. Ты понимаешь, к чему я клоню? К тому, что этот человек явно был нездешним. — Босх вспомнил заметки Портера, в которых тот указывал, что вся одежда на трупе была мексиканского производства. Кивнув, он сделал пометку в блокноте. — А вот это тоже обнаружено у него в желудке. — Тереза протянула Босху цветную фотографию с изображением какого-то розоватого насекомого с одним уцелевшим крылом, которое показалось Босху безжалостно измятым. Бабочка выглядела мокрой, но поскольку ее нашли в желудке, это не удивляло. Рядом с ней в чашке Петри лежал дайм. Он превышал размер насекомого раз в десять.

Подняв голову от фотографии, Гарри заметил официанта — тот нерешительно переминался с ноги на ногу в нескольких футах от их столика. В руках он держал две кружки с пивом. Официант вопросительно приподнял брови, и Босх знаком подозвал его. Тот поставил кружки на стол, бросил беглый взгляд на фотографию насекомого и быстро ушел. Босх вернул снимок Терезе.

— И что это такое?

— Трипетид, — ответила она и улыбнулась.

— Я так и думал! — Босх сделал самую серьезную мину и сокрушенно покачал головой.

Тереза рассмеялась, хотя шутка явно была не из лучших.

— Это фруктовая мушка, Гарри, средиземноморский подвид. Трудно поверить, что это крошечное насекомое наносит колоссальный ущерб калифорнийским цитрусовым плантациям. Никто из нас понятия не имел, что это такое, и Салазар предложил обратиться за консультацией к специалистам. В конце концов этого клопика доставили в университет, к профессору-энтомологу, рекомендованному Гэри. Он-то и определил, что это за зверь. — Босх знал, что Гэри — отставной муж Терезы, который в ближайшее время вполне может стать бывшим. На всякий случай он кивнул, хотя значение сделанной Салазаром находки еще не дошло до него. — Потом мы перешли к анализу слизи из носоглотки, — продолжила Тереза. — Там снова оказалась пшеничная мука, а еще — вот это…

Она протянула Гарри другое фото. На нем Босх опять увидел чашку Петри, десятицентовик, а рядом с ним — крошечную, едва различимую, розовато-коричневую черточку. Она была гораздо меньше крылатой мушки, изображенной на первой фотографии, но что-то подсказало ему, что это тоже какое-то насекомое.

— А это что такое? — спросил Босх.

— Энтомолог сказал, что это та же самая фруктовая мушка, но более молодая, еще не прошедшая стадии личинки.

Тереза сплела пальцы и, упершись в стол локтями, с улыбкой положила подбородок на руки.

— Ты, как я понимаю, в восторге. — Босх сделал добрый глоток из своей кружки. — Ну хорошо, твоя взяла. Что все это значит?

— Надеюсь, ты имеешь хотя бы приблизительное представление об этих фруктовых мушках? — спросила Тереза. — Они способны сожрать на корню весь урожай цитрусовых и поставить на колени целую отрасль. Производители несут миллионные убытки и разоряются, простые граждане больше не пьют по утрам апельсиновый сок и так далее и так далее… Словом, ужас, мрак, паника на бирже и крушение современной цивилизации. Ты следишь за ходом моих мыслей?

— Пока да, — подтвердил Гарри, и Тереза не торопясь продолжила:

— В наших краях вылет этих насекомых случается чуть ли не ежегодно; ты, наверное, видел карантинные знаки на шоссе или слышал, как по ночам с вертолетов разбрызгивают малатион.

— Да, — вставил Гарри. — Из-за них мне снится Вьетнам.

— Кроме того, ты, наверное, слышал или читал об общественном движении против применения малатиона. Некоторые убеждены, что он отравляет не только насекомых, но и людей, и считают необходимым запретить обработку плантаций с воздуха. Что же остается делать министерству сельского хозяйства? Естественно, придумать для истребления этих зловредных насекомых какой-то другой способ. В настоящее время министерство сельского хозяйства США и специальный Институт по борьбе с фруктовой мушкой выпускают над южной частью Калифорнии миллиарды стерилизованных мушек — по несколько миллионов каждую неделю. Идея состоит в том, что, когда мушкам, находящимся на свободе, придет пора спариваться, они будут делать это с бесплодными партнерами. Таким образом эпидемия пойдет на убыль, поскольку способных к оплодотворению мух рождаться будет все меньше и меньше. В данном случае законы биологии почти ни при чем, это чистая математическая статистика. Если институту удастся наводнить район бесплодными мушками, проблема решится сама собой.

Тереза замолчала, но Босх все еще не уловил сути.

— Послушай, Тери, все, о чем ты рассказываешь, безусловно интересно и даже фантастично. Я только хотел спросить, доберемся мы наконец до сути или будем и дальше…

— Я как раз подошла к самому главному, Гарри. Ты только слушай и не перебивай. Ты же детектив, а детективы должны слушать. Помнишь, ты однажды рассказывал, что для расследования убийства достаточно просто разговорить человека, а самому внимательно слушать? Так вот, я и говорю…

Босх, сдаваясь, поднял вверх ладони, и Тереза продолжила, милостиво кивнув:

— Мушки, выпущенные министерством сельского хозяйства, подвергаются окраске, еще находясь в стадии личинок. Их красят в розовый цвет, чтобы легче было следить за передвижением мушек или отличать стерилизованных особей от нестерильных при проверке ловушек, повешенных на апельсиновых деревьях. Именно после окраски личинки подвергают воздействию радиоактивного излучения, чтобы сделать их стерильными. — Воспользовавшись паузой, Гарри кивнул. Рассказ Терезы заинтересовал его. — Мой энтомолог исследовал оба экземпляра, найденные нами внутри твоего «Хуана». — Тереза заглянула в папку. — Взрослая особь, извлеченная из желудка жертвы, — самка, окрашенная и стерилизованная. Поэтому наш клиент мог случайно проглотить одно такое насекомое вместе с пищей, если он оказался, к примеру, где-нибудь в Южной Калифорнии…

— Все равно это здорово сужает нам район поисков, — перебил ее Босх. — А что со второй особью?

— Личинка гораздо интереснее. — Тереза широко, победоносно улыбнулась. — Доктор Брэкстон — тот самый специалист по насекомым — установил, что экземпляр, находящийся в стадии личинки, был окрашен в розовый цвет в полном соответствии со стандартами министерства сельского хозяйства США, однако он еще не подвергся воздействию радиации с целью стерилизации, когда попал в нос к «Хуану».

С этими словами Тереза расплела пальцы и опустила руки вниз. С фактами она покончила; теперь можно было строить предположения и догадки, и Тереза предоставила Босху право сделать первый, пристрелочный выстрел.

— Значит, в теле этого бедняги вы нашли двух крашеных мушек — одну стерилизованную, а другую — нет, — вслух рассуждал Гарри. — Таким образом можно заключить, что незадолго до своей смерти этот парень побывал там, где насекомых подвергают стерилизации. Наверняка в тех местах миллионы этих мушек, так что одна или две запросто могли попасть в его еду. Одну он мог случайно вдохнуть. Или что-то в этом роде. Так? — Тереза серьезно кивнула. — А что насчет пшеничной муки, которую вы нашли в ушах и волосах?

— Пшеничная мука — это их пища, Гарри. Брэкстон говорит, что ею кормят личинок в процессе выращивания.

— Итак, мне остается только найти то место, где они выращивают своих стерильных мух, — заявил Гарри. — Возможно, мне посчастливится напасть на след этого «Хуана», поскольку, полагаю, он занимался разведением этих тварей.

— Почему бы тебе не спросить, где их выращивают, у меня? — улыбнулась Тереза.

— Где их выращивают, Тереза? — послушно повторил Босх.

— Легче и безопаснее всего проделывать это в тех районах, где фруктовые мушки и так являются естественной составляющей частью окружающей среды и мира насекомых и где, таким образом, не возникнет никаких проблем, если несколько мух вырвутся на свободу до того, как получат свою дозу радиации. По этой причине американское министерство сельского хозяйство заключило контракты с заводчиками-производителями только в двух районах — на Гавайях и в Мексике. На Гавайях, в окрестностях Оаху, действуют три подрядчика, а в Мексике — два. Один из них расположился где-то под Сиуатенахо, а другой — самый крупный из пяти — под…

— Под Мехикали.

— Гарри, откуда?! Ты что, знал все это, и позволил мне?..

— Это просто предположение. Оно вытекает из того, над чем я работаю.

Тереза странно посмотрела на него, и Гарри тут же пожалел, что испортил ей триумф. Избегая ее взгляда, он быстро допил пиво и огляделся в поисках чувствительного официанта.