8

От Кросса я поехал в Голливуд, в ресторан «Массо». Время ленча давно прошло. Порция мартини для пробуждения аппетита, пирог с жареным цыпленком, шпинат со сметаной – хорошая еда, но и она не дала мне забыть о состоянии Лоутона Кросса. Я попросил принести еще мартини и попытался подумать о другом.

Я не был в «Массо» с той прощальной вечеринки и скучал по этому уютному заведению.

Я уже кончил есть и, наклонившись над столом, делал кое-какие заметки, когда услышал неподалеку знакомый голос. Неизвестный мне мужчина вел к столику капитана Левэлли. Капитан Левэлли была начальником голливудского отделения, которое помещалось в нескольких кварталах отсюда. Через три дня после того, как я вернул полицейский значок и «вышел на волю», она позвонила мне и спросила, не передумал ли я. Капитан почти убедила меня остаться, но я решительно сказал «нет». Я попросил ее переслать мне мои документы. На прощальной вечеринке она отсутствовала, и с тех пор мы не виделись.

Левэлли сидела в кабинке со своим спутником довольно далеко и спиной ко мне. Разговора их я, естественно, не слышал. Не допив вторую порцию мартини, я вышел через боковую дверь, рассчитался со служителем на парковке и сел в свой «мерседес-бенц». Машина была единственной роскошью, которую я позволил себе после отставки. «П-55» означало «Пропащие 55 тысяч», ведь именно столько я заплатил за нее, купив у одного человека, переезжавшего во Флориду. Этот автомобиль считался спортивно-скоростным. Но меня привлекли не высокая скорость и не малый пробег. Я остановил свой выбор на нем, потому что он был черного цвета и не сильно выделялся. Каждая пятая машина в Лос-Анджелесе была «мерседесом», и каждый пятый «мерседес» – черного цвета. Мне кажется, я знал, куда поеду, задолго до того, как отправился в путь. Приобрел машину, которая понадобится мне только через восемь месяцев в качестве средства передвижения частного сыщика. Быстрая, удобная, маневренная, с затемненными тонированными стеклами.

К «мерседесам» надо привыкнуть – как в смысле удобств, так и в смысле ухода и текущего ремонта. У меня уже дважды посреди дороги заканчивался бензин. Это было одним из тех маленьких неудобств, которые возникают, когда снимаешь полицейский значок. Несколько лет я числился детективом первой категории. Должность давала право пользоваться служебным автомобилем в личных целях – фордовской «краун-викторией», полицейской машиной-перехватчиком, тяжелой, как танк, с мощной подвеской, моющимися сиденьями из синтетической кожи и бензобаком повышенной вместимости. На работе у меня никогда не кончался бензин. Машину регулярно заправляли ребята из гаража. Став рядовым налогоплательщиком, мне пришлось самому следить за уровнем топлива. Иначе буду загорать на обочине.

Я достал мобильный телефон, которым пользовался на службе. Сейчас он мне практически не нужен, но я сохранил его на случай, если кто-нибудь из отделения позвонит и попросит совета по трудному делу. Четыре месяца я регулярно заряжал телефон и держал включенным. Ни одного звонка не поступило, и я забыл о мобильнике. Но когда у меня на пустынной дороге вторично закончился бензин, я воткнул телефон в зарядное устройство на приборной панели и оставил там, чтобы при надобности позвонить.

Теперь такая надобность появилась, правда, иного рода. Я набрал городскую справочную и узнал телефон лос-анджелесского филиала Федерального бюро расследований. Потом позвонил по данному мне номеру и попросил соединить с кем-нибудь из руководителей группы, которая работает с банками. Я рассудил, что звонившая Дорси женщина-агент служит в подразделении, расследующем ограбление банков. Как правило, оно имело дело с фальшивыми деньгами и мечеными банкнотами.

Меня соединили. Трубку взял человек и произнес:

– Нуньес.

– Агент Нуньес?

– Да. Чем могу быть полезен?

Я знал, что разговаривать с фэбээровцем следует иначе, чем с секретарем киномагната. С этим Нуньесом приходится быть по возможности откровенным.

– Меня зовут Гарри Босх. Я около тридцати лет прослужил в ПУЛА, недавно вышел в отставку и…

– Замечательно, – коротко промолвил он. – Чем могу быть полезен?

– Четыре года назад я расследовал дело об убийстве, которое было связано с кражей крупной суммы наличности…

– Какое дело?

– Название вам никто не скажет, но я говорю об убийстве Анджеллы Бентон. Ее убили за несколько дней до ограбления, которое произошло на одной съемочной площадке в Голливуде.

Происшествие тогда наделало много шума. Похитителям удалось скрыться с двумя миллионами долларов. Номера и серии восьмисот стодолларовых банкнот были в банке записаны.

– Я помню. Мы это дело не расследуем. Не имели к нему…

– Мне известно. Я хочу сообщить, что занимаюсь этим делом.

– Ну и занимайтесь. От нас-то вы чего хотите?

– Через несколько месяцев после событий ваш сотрудник сообщил в ПУЛА о странности записанных в номерах банкнот. Получили полный их список, мы его повсюду тогда рассылали.

– Какая странность?

– Агент сказала, что в списке есть опечатка, в одном из номеров переставлены цифры или что-то подобное. Но я звоню по другому поводу. Она пояснила, что разрабатывает компьютерную программу, позволяющую сопоставлять и перепроверять данные аналогичных случаев. Она собирала помеченные номера не в порядке служебного задания, а по собственной инициативе. Вам это ничего не говорит? Не событие, а этот ваш агент, который разрабатывал программу? Женщина.

– А вам это зачем?

– Я хотел бы побеседовать с ней, если возможно. Но не знаю ее фамилии. Она не со мной общалась.

– Поговорить? О чем? Вы же упомянули, что ушли в отставку.

Я понимал, что собеседник рано или поздно доберется до моего уязвимого места. У меня ни положения, ни веса. Человек либо имеет полицейский значок, который открывает перед ним все двери, либо нет. Я не имел.

– Как вам сказать, агент Нуньес. Некоторые дела не забываются. Я пытаюсь все-таки раскрыть его. Раз никто не берется, дай, думаю, я попробую. Вы же знаете, как это случается.

– Не знаю, я в отставке не был, – отрезал он и замолчал.

Уперся, как осел. Я чувствовал, как во мне поднимается волна неприязни к этому неизвестному человеку, пытавшемуся уравновесить количество дел с количеством рабочих рук и отпускаемых средств. Лос-Анджелес является мировой столицей банковских ограблений. Три налета в день – такова норма, и местное ФБР должно реагировать на каждый.

– Послушайте, приятель, я не стану тратить ваше время. Если не хотите помочь, так и ответьте. Вы должны знать, о ком я говорю.

– Я знаю.

Оставался еще один, последний заход, я придерживал его до конца, поскольку не собирался распространяться о том, что делаю. Однако посещение Киз Райдер показывало, что, где надо, об этом уже знают.

– Слушайте, вы, наверное, желаете, чтобы кто-нибудь подтвердил, что я – это я. Голливудское отделение ПУЛА подойдет для удостоверения моей личности? Позвоните лейтенанту Биллетс, она может поручиться за меня. Хотя о моем деле ей ничего не известно. Думает, что я дремлю в гамаке.

– Хорошо, я так и поступлю. Позвоните мне через десять минут.

– Ладно.

Я выключил мобильник и засек время. Было почти три часа дня. Я тронулся в восточном направлении и включил радио. Какофония, доносившаяся из приемника, мне не понравилась, и я его выключил. Через десять минут я подъехал к краю тротуара и остановился напротив дома для престарелых «Великолепный возраст». Взял в руки мобильник, чтобы набрать номер Нуньеса, но он зазвонил.

– Гарри Босх слушает.

– Гарри, это Джерри.

Джерри Эдгар! Сначала Киз Райдер, теперь вот он. Словно домой прибыл на недельную побывку.

– Джерри, как ты там?

– Да я ничего. А твоя вольная жизнь как?

– Отдыхаю.

– Что-то не похоже, чтобы ты загорал на солнышке…

Он прав. «Великолепный возраст» находился всего в нескольких метрах от голливудской скоростной магистрали, и здесь всегда стоял сизый туман от выхлопов. Квентин Маккинзи рассказывал, что администрация селит глуховатых клиентов на западной стороне, где шум от шоссе.

– Не люблю загорать. Ты чего звонишь? Только не вздумай говорить, что я тебе по делу понадобился. После восьми месяцев молчания.

– Мне тут один человек позвонил. Насчет тебя спрашивал.

– Из ФБР? Его, случайно, не Нуньесом зовут?

– Да. Зачем ты ему – не сообщил. Ты за новую работу принимаешься?

– Пока только подумываю.

– Лицензию частника имеешь?

– Ага, взял на всякий случай полгода назад. Где-то в ящике валяется… Ты что Нуньесу сказал? Надеюсь, рекомендовал меня как человека необыкновенно мужественного и высоких моральных качеств?

– Держи карман шире. Я ему всю правду-матку про тебя выложил. На Гарри Босхе где сядешь, там и слезешь. И палец ему в рот не клади.

Я слышал смешок в его голосе.

– Спасибо, дружище. Ты настоящий друг.

– Не хочешь рассказать, что ты там затеял?

Я не хотел. Я доверял Эдгару, но всегда придерживался принципа: чем меньше знают о том, что делаю, тем лучше.

– В другой раз, – помолчав, ответил я. – Сейчас мне пора двигать. На встречу опаздываю. Может, посидим как-нибудь за ленчем? Давай в ближайшие дни. Я тебе поведаю, какая замечательная жизнь у нас, пенсионеров.

Я едва сдерживал смех. Приглашение подействовало, как я и рассчитывал. Эдгар согласился. Да, обязательно, в ближайшие дни. Только он предварительно позвонит. По опыту знаю, как трудно назначать свидания, когда приходится возиться со жмуриками. «Будем держать связь», – сказал он напоследок, и наша беседа закончилась. Мне было приятно, что он не держит на меня зла, как Киз Райдер, за мой внезапный уход.

Я набрал номер ФБР и попросил соединить с Нуньесом.

– Удалось связаться с голливудским отделением?

– Удалось, но лейтенанта Биллете не оказалось на месте. Говорил с вашим прежним напарником.

– С Райдер?

– Нет, с Эдгаром.

– А-а, Джерри… Как он поживает?

– Не интересовался. Уверен, вы сами спросили, когда он позвонил.

– Не понял.

Он-таки обвел меня вокруг пальца.

– Не морочьте мне голову, Босх. Эдгар сказал, что обязан позвонить вам и сообщить, что о вас наводят справки. Я, разумеется, не возражал, но попросил ваш телефон, чтобы убедиться, что действительно имею дело с Гарри Босхом, а не с кем-либо еще. Телефон он дал, и я позвонил вам несколько минут назад, но было занято. Вы, конечно, с Эдгаром разговаривали. Так что не валяйте дурака.

Нуньес не только обвел меня вокруг пальца, но и загнал в угол. Я разозлился. Очевидно, действовал алкоголь или неприятное напоминание, что я посторонний.

– Нуньес, вы, конечно, величайший сыщик, у вас блестящие способности к логическим умозаключениям, но вы мне вот что скажите: эти свои способности вы в настоящем деле используете или лишь для того, чтобы тащить и не пущать?

– Я должен знать человека, с которым делюсь информацией. Неужели не понятно?

– Понятно, но мне понятно и то, что правоохранительные органы в этом городе так же эффективны, как система общественного транспорта.

– Напрасно горячитесь, Босх. Просто бросьте трубку.

Я огорченно покачал головой. Значит, я проиграл эту словесную стычку? Или он всю дорогу водил меня за нос?

– Вы упрекнули меня, что я валял дурака. Выходит, что вы валяете дурака, а не я. Или с самого начала решили, что ничего мне не ответите.

Он молчал.

– Разве я о многом прошу? Мне лишь фамилия нужна, Нуньес, лишь фамилия. Кому от этого вред?

Он молчал.

– Ну, хорошо. Вы знаете, о ком я говорю. Давайте сделаем так. Пойдите к ней и назовете мою фамилию и телефон. Пусть сама решает. Мне наплевать, что вы обо мне подумаете. Но вы должны это сделать из профессиональной солидарности.

Все. Это был мой последний козырь. Я молчал, ожидая его реакции.

– Знаете, Босх, я бы сказал ей, что вы ее разыскиваете. Сказал бы даже без звонка Эдгару, но агента, который вам нужен, здесь больше нет.

– Что значит «нет»? Где же она?

Я выпрямился на сиденье. Мой локоть ударил по рулю. Раздался резкий гудок. В памяти мелькнуло упоминание в газетах о какой-то женщине-агенте, но о чем шла речь, я не помнил.

– Нуньес, она погибла?

– Босх, хватит! Не люблю разговаривать по телефону с человеком, которого в глаза не видел. Если хотите, приезжайте к нам. Может, поговорим.

Часы на приборной панели показывали пять минут четвертого. Я посмотрел на вход в «Великолепный возраст».

– В четыре вас устроит? – спросил я.

– Мы будем ждать.

Я выключил телефон и долго сидел неподвижно. Я не захватил записную книжку, и телефонные номера, которые всегда помнил наизусть, за эти восемь месяцев смыло, будто они были написаны на песке. Включив мобильник, я набрал справочную и спросил телефон отдела новостей в «Лос-Анджелес таймс». Там меня соединили с Кейшей Расселл. Она узнала меня, словно я и не уходил из полиции. У нас с ней сложились добрые отношения. Я много лет снабжал ее конфиденциальной информацией, а она помогала мне по редакционной справочной восстановить те или иные события прошлого.

– Гарри Босх?! – воскликнула она. – Как ты?

Я заметил, что у нее пропал приятный ямайский акцент. Интересно, она сознательно избавилась от него или он исчез в результате десятилетней переплавки в котле американизма?

– Нормально. А ты все уголовную хронику пишешь?

– Само собой. Есть вещи, которые не меняются.

Однажды Кейша Расселл призналась, что уголовная хроника – начальная ступень в журналистике, но бросить ее она не собирается. Освещение работы городского совета, или выборов, или торговли – жуткая скука по сравнению со статьями о жизни и смерти, о преступлениях и наказаниях. Она писала увлекательно, и ее материалы отличались полнотой и точностью. Расселл была хорошим репортером, настолько хорошим, что ее пригласили на мою прощальную вечеринку. Такой чести редко удостаиваются люди со стороны, тем более пишущие.

– Я думала, что и ты навсегда приписан к голливудскому отделению. Почти год миновал, а я все не могу поверить, что ты ушел. Знаешь, несколько месяцев назад я по привычке набрала твой номер в связи с одним происшествием. И вдруг слышу незнакомый голос. Пришлось положить трубку.

– Интересно, кто это был?

– Перкинс. Его из автоотдела перевели.

Отстал я от жизни. Не знал, кто занял мое место. Перкинс – неплохой человек, но как сыщик – так себе. Но этого я Расселл не сказал.

– Ну и о чем шухер, мэн?

Она иногда нарочито переходила на жаргон и подпускала акцент. Это означало, что пора говорить по делу.

– А ты не занята?

– Немного.

– Не хочу тебя беспокоить.

– Что ты, никакого беспокойства! Я тебя слушаю. Ты в частники подался, заказ получил?

– Нет, мне просто нужно кое-что разузнать. Но это не срочно. Позвоню в другой раз.

– Подожди!

– Чего?

– Не так уж я занята, чтобы не уделить несколько минут старому товарищу. О чем ты хотел разузнать?

– Помнишь, некоторое время назад пропала женщина, агент ФБР? Кажется, это случилось в Долине. Последний раз видели, как она ехала из…

– Это была Марта Гесслер.

Все встало на свои места. Я вспомнил.

– Точно, она! Что с ней произошло?

– Насколько мне известно, она до сих пор числится пропавшей без вести. Но многие считают, что Марта Гесслер погибла.

– В ближайшее время о ней ничего не было? Статей или иной информации?

– Нет. О ней только я написала, но вот уже года два, как не выдала ни строчки.

– Значит, она пропала два года назад?

– Скорее, три. Помню, я напечатала материал в годовщину ее исчезновения. Это была последняя публикация. Хорошо, что напомнил, спасибо. Надо опять вернуться к этой теме.

– Только подожди несколько дней, ладно?

– Сам решил покопать?

– Да. Правда, не уверен, связано ли это с Мартой Гесслер. Дай мне недельку.

– Ладно, если обещаешь потом обо всем рассказать мне.

– Обещаю, звони. А пока можешь подобрать мне вырезки? Любопытно почитать, что ты тогда писала о ней.

Я знал: журналистская братия по-прежнему называет газетными вырезками то, что сейчас закладывают в компьютер.

– Обязательно. У тебя факс или и-мейл?

Ни факса, ни электронной почты у меня не было.

– Нет, пошли обычной почтой.

Я слышал, как она рассмеялась.

– Гарри, какой же ты современный сыщик? Без современной техники далеко не уедешь. Очевидно, и кожаную куртку носишь?

– У меня есть мобильный телефон.

– И то хорошо для начала.

Я улыбнулся и продиктовал ей свой домашний адрес. Кейша сказала, что пошлет вырезки завтра с дневной почтой. Дал ей и номер мобильника, чтобы она могла позвонить на следующей неделе.

Мы попрощались. Я отключил телефон и сидел несколько минут, размышляя. Вовремя я поинтересовался Мартой Гесслер. Сам я ее не знал, но моя бывшая жена была с ней знакома. Много лет назад они вместе работали в лос-анджелесском филиале ФБР – в отделе, где расследовали ограбления банков. Об исчезновении Марты Гесслер газеты писали несколько дней, затем сообщения стали реже, а потом и вовсе пропали. Я и сам-то забыл о ней.

Я чувствовал, как колотится у меня сердце, и понимал, что это не из-за мартини. Возникало ощущение, что я вот-вот на что-то наткнусь. Как ребенок, который ничего не видит в темноте, но знает, что там кто-то есть.