Белоснежка
2012 год

В Копенгагене было семь часов вечера, когда Босх позвонил туда. Хенрик Йесперсен снял трубку домашнего телефона практически мгновенно.

– Здравствуйте, Хенрик. Это Гарри Босх из Лос-Анджелеса.

– Детектив Босх! Как дела? У вас есть новости от Аннеке?

Босх вздрогнул. В устах иностранца вопрос приобрел странный подтекст. Хенрик тяжело дышал, словно догадывался, что это тот самый звонок, которого он дожидался двадцать лет.

– Хенрик, мы раскрыли дело о гибели вашей сестры. Убийца арестован, и я хотел…

– Endelig!

Босх, конечно же, не знал значения этого датского слова, но в восклицании отчетливо услышал облегчение и радость. Наступила долгая тишина, и Босх догадался, что мужчина на другом конце провода, протянувшегося на полмира от него, по всей видимости, не смог сдержать слез. Босху эта реакция была более чем знакома, но почти всегда он сообщал такие новости при личной встрече. Вот и в этот раз попросил о краткой командировке в Данию, чтобы рассказать все Хенрику Йесперсену, но нарвался на грубый отказ лейтенанта О’Тула, все еще злившегося после того, как факты, изложенные в его жалобе по форме 1-2-8, оказались опровергнуты сначала Менденхолл, а потом и в общем заключении БПС.

– Извините, детектив, – произнес Хенрик. – Понимаете, это очень взволновательный момент. Кто убил мою сестру?

– Его зовут Джон Джеймс Брабанд. Она даже не знала его.

В трубке снова замолчали, Босх поспешил заполнить паузу:

– Хотел предупредить вас, Хенрик, что арест может вызвать повышенный интерес прессы. Но у меня есть договоренность с журналистом из вашей «БТ» в Копенгагене. Он очень помог мне в расследовании. Я должен буду сразу же позвонить и ему тоже.

Снова молчание.

– Хенрик, вы меня?..

– Этот Брабанд… Почему он убил ее?

– Потому что рассчитывал добиться поддержки одной очень влиятельной семьи. Это убийство помогло скрыть еще одно преступление, совершенное против вашей сестры.

– Он уже сидит в тюрьме?

– Пока нет. Сейчас он в больнице, но его скоро переведут в тюремный госпиталь.

– В больнице? Вы подстреляли его?

Босх понимал эмоциональную подоплеку вопроса и прозвучавшей в нем надежды.

– Нет, Хенрик. Он пытался бежать на вертолете. И потерпел крушение. Он уже никогда не сможет ходить. У него раздроблен позвоночник. Медики считают, что он останется парализованным на всю жизнь.

– Я думаю, это хорошо. Вы тоже?

Босх ответил не колеблясь:

– Да, я тоже так думаю, Хенрик.

– Вы сказали, он убил Аннеке из-за власти. Как?

В следующие пятнадцать минут Босх кратко изложил ему фабулу дела, пояснив мотивы всех участников сговора. Рассказал, кем они были и что совершили. Пояснил суть военного преступления, которое расследовала Аннеке. И закончил рассказ описанием последних событий – гибели Бэнкса, Доулера и Косгроува, обыска, проведенного в двух домах и в складском помещении, принадлежавших Брабанду в округе Станислас.

– Мы нашли там записи, которые вела ваша сестра во время своего журналистского расследования. Это как дневник. Брабанд много лет назад сделал перевод. Скорее всего он разделил записи на части и отдал разным переводчикам, чтобы ни один не мог узнать историю полностью. Он сам был кем-то вроде полицейского и, должно быть, заявил, что перевод ему нужен для дела, над которым он якобы работал. Перевод тоже у нас, и там описано все, что случилось на том корабле. По крайней мере то, о чем она тогда все же сумела вспомнить. Мы считаем, что дневник она оставила в номере гостиницы, и Брабанд завладел им после убийства. Потом это стало для него орудием против всех остальных, бывших на том корабле.

– Я могу получить дневник?

– Пока нет, Хенрик, но я сниму с него копию и отправлю вам. Он послужит вещественным доказательством, когда Брабанд предстанет перед судом. И это еще одна причина, заставившая меня позвонить вам. Мне понадобятся образцы почерка, чтобы эксперты подтвердили подлинность записей. У вас остались письма сестры или что-то написанное ее рукой?

– Да, у меня есть письма. Но могу я посылать копии? Они мне очень важны. Это все, что осталось на память о сестре, – письма и фото.

Вот почему Босх стремился встретиться с Хенриком лично. Но О’Тул громогласно заявил, что это попытка отдохнуть за границей за счет американских налогоплательщиков.

– Хенрик! Вынужден просить вас доверить мне оригиналы писем. Нужны именно подлинники, потому что почерковеды делают свои выводы на основе таких важных деталей, как нажим на ручку при письме и так далее. Пришлите их нам на время, пожалуйста. Я обещаю все вернуть в целости и сохранности.

– Да, хорошо. Я верю вам, детектив.

– Спасибо, Хенрик. Но нужно, чтобы вы отправили их как можно скорее. Уже назначены предварительные слушания Большим жюри, и нам бы хотелось заверить подлинность дневника, чтобы иметь возможность предъявить его в качестве улики. Кроме того, дело уже взял государственный обвинитель, и он просил меня узнать, не пожелаете ли вы прилететь на время суда в Лос-Анджелес.

Последовала еще одна пауза, прежде чем Хенрик ответил:

– Да, думаю, я должен лететь. Ради памяти сестры.

– Я и надеялся на такой ответ.

– Когда мне нужно лететь?

– Боюсь, что еще не очень скоро. Как я уже сказал, назначено заседание Большого жюри, после чего всегда следуют различные юридические проволочки.

– Так когда же?

– Состояние здоровья Брабанда может послужить причиной отсрочки суда, да и его адвокаты будут тянуть как можно дольше… Понимаете, наша система дает преступникам очень много возможностей, чтобы откладывать даже неизбежное наказание. Извините, Хенрик. Я понимаю, что вам и так пришлось ждать слишком долго. Непременно дам вам знать, как только…

– Жаль, что вы не застрелять его. Жаль, что он не умер.

– Понимаю ваши чувства, – кивнул Босх.

– Он должен был умереть, как другие.

Босх невольно подумал о возможности, представившейся ему на склоне холма, когда Менденхолл оставила его с Брабандом наедине.

– Я вас прекрасно понимаю, – повторил он еще раз.

Ответом ему снова стало молчание.

– Хенрик? Вы слушаете?

– Простите. Не вешайте трубку.

И на линии вновь установилась тишина. Снова приходилось жалеть, что его сейчас не было рядом с человеком, понесшим такую утрату. Но О’Тул упрямо цеплялся за тот факт, что Аннеке Йесперсен нет в живых уже двадцать лет. Он был уверен, что любые душевные раны за это время успели затянуться, и не видел причины отправлять своего сотрудника в Копенгаген всего лишь для того, чтобы добавить немного человеческого участия к заурядному сообщению родственнику покойной об аресте виновного.

Дожидась возвращения Хенрика к телефону, Босх выглянул через перегородку кабинки, как солдат выглядывает через бруствер окопа в сторону противника. О’Тул в этот момент стоял в дверях своего кабинета, осматривая помещение с видом барона-феодала, озирающего владения. Он по-прежнему считал, что в их деле важны только цифры и статистика. Этому человеку не дано было понять, в чем заключался подлинный смысл работы его отдела. Он представления не имел о значении слова МИССИЯ.

Их взгляды на мгновение встретились. И слабейший поспешил отвести глаза. О’Тул зашел в кабинет, закрыв за собой дверь.

Пока они стояли у холма, дожидаясь спасателей, Менденхолл поделилась с Босхом подробностями своего расследования. Услышанное удивило его и причинило боль. Оказалось, О’Тул всего лишь с радостью ухватился за представившуюся возможность, но первоначальная жалоба исходила все же не от него. Ее написал из тюрьмы Сан-Квентин Шон Стоун, заявив, что Босх подверг его опасности, пригласив на свидание в комнату для допросов. Стоун считал, что после этого его заклеймят стукачом. Но после бесед со всеми участниками конфликта Менденхолл пришла к выводу, что Стоун боялся не столько обвинений в стукачестве, сколько потери внимания матери из-за Босха. Он надеялся своей жалобой рассорить Ханну и Гарри.

Босх еще не разговаривал с Ханной на эту тему и сомневался, что когда-нибудь вообще заведет такой разговор. Он опасался, что таким образом лишь поможет плану ее сына осуществиться – пусть и не сразу.

Менденхолл наотрез отказалась обсуждать с ним только одно: ее собственные мотивы. Она так и не объяснила, зачем ей понадобилось выслеживать его за пределами своей юрисдикции, и ему ничего не оставалось, кроме бесконечной благодарности за это.

– Детектив Босх?

– Да, Хенрик, я у телефона.

Понадобилась еще одна пауза, пока Хенрик собирался с мыслями и пытался сформулировать по-английски то, что ему хотелось выразить.

– Даже не знаю, как объяснить, – начал он. – Я ожидал все иначе. Понимаете?

Его голос слегка дрожал от волнения.

– Не совсем.

Разговор снова ненадолго прервался.

– Я двадцать лет ждал такого звонка… И думал, что тогда это уже пройдет. Я знал, что всегда буду оплакивать сестру. Но думал, что то, другое, уже исчезнет.

– Что другое, Хенрик? – спросил Босх, хотя уже знал ответ.

– Злость… Я еще очень злой, детектив Босх.

Теперь уже Босх замолчал, всматриваясь в поверхность своего стола, где под стеклом лежали фотографии жертв преступлений. Лица – напоминания. Со снимка Аннеке Йесперсен он перевел взгляд на другие. На тех, кто еще взывал к отмщению.

– Я тоже, Хенрик, – наконец сказал он. – Я тоже.