Глава шестнадцатая

Когда Босх проходил между столами истца и ответчика, направляясь к месту дачи показаний, в зале заседаний было тихо, как в сердце мертвеца. Произнеся слова присяги, он назвал свое полное имя, и секретарь попросила произнести его по буквам.

– И-е-р-о-н-и-м Б-о-с-х.

Затем судья дал слово Белку.

– Расскажите немного о себе, детектив Босх, о своей карьере.

– В полиции я служу около двадцати лет. В настоящее время я приписан к столу убийств в голливудском отделении. Перед этим…

– Почему это называется «столом»?

«О Господи», – подумал Босх.

– Потому что это и в самом деле похоже на стол. Шесть небольших столов сдвинуты вместе и образуют большой стол, за которым сидят детективы – по три с каждой стороны. Это всегда называлось столом.

– Хорошо, продолжайте.

– Перед этим я восемь лет проработал в специальной бригаде по убийствам в отделе ограблений и убийств. До этого я был детективом в столе убийств в Северном Голливуде и в столах по ограблениям и кражам со взломом в Ван-Нуйсе. Около пяти лет я прослужил патрульным, в основном в Голливуде и Уилшире.

Белк не спеша проследил его служебную карьеру вплоть до того момента, когда Босх оказался в составе спецгруппы по Кукольнику. Допрос шел медленно и скучно – скука одолевала даже Босха, хотя это была его собственная жизнь. Отвечая на вопросы, он каждый раз поглядывал на присяжных, и каждый раз лишь немногие из них смотрели на него либо уделяли какое-то внимание его рассказу. Босх нервничал, ладони у него вспотели. Он сотни раз давал показания в суде, но ни разу еще не выступал в собственную защиту. Сейчас ему было жарко, хотя на самом деле в зале суда было чересчур холодно.

– И где же физически находилась эта спецгруппа?

– Мы использовали кладовую на втором этаже полицейского участка в Голливуде. Там находилась комната для хранения вещественных доказательств и документации. Временно мы переместили все это в арендованный трейлер и заняли помещение. Еще у нас была комната в Паркер-центре. Ночная смена, в которую я входил, обычно работала в Голливуде.

– Чтобы быть ближе к первоисточнику?

– Да, мы так считали. Большую часть жертв забирали с голливудских улиц. Позднее многие были найдены в этом районе.

– Стало быть, вы хотели иметь возможность быстро реагировать на сигналы и зацепки, а то, что вы находились в центре событий, этому способствовало, я прав?

– Правы.

– В ту ночь, когда вы получили звонок от женщины по имени Дикси Маккуин, – как все это произошло?

– Она позвонила на номер девять-один-один, и, когда диспетчер понял, о чем она говорит, звонок перенаправили в спецгруппу, в Голливуд.

– Кто на него ответил?

– Я.

– А почему именно вы? Мне кажется, вы уже показали, что были старшим ночной смены. Разве у вас не было специальных людей, чтобы отвечать на звонки?

– Да нет, такие люди были, но этот звонок поступил слишком поздно. Я был один, потому что приводил в порядок хронологическую запись о ходе расследования – ее нужно было сдавать в конце каждой недели. Так как я был там один, я и принял этот звонок.

– Когда вы поехали на встречу с этой женщиной, почему вы не вызвали подкрепление?

– По телефону она сказала мне недостаточно, чтобы убедить, будто за всем этим что-то есть. В день мы получали десятки звонков, и ни один из них ничего не стоил. Я должен признать, что отправился выслушать ее сообщение, не веря, что оно что-нибудь даст.

– Ну, если вы так считали, детектив, то зачем вообще к ней поехали? Разве нельзя было просто принять ее информацию по телефону?

– Основная причина была вот в чем: по ее словам, она не знала точного адреса дома, где была с этим человеком, но могла показать мне нужное место, если я провезу ее по Гипериону. Кроме того, в ее жалобе было что-то искреннее, понимаете? Мне показалось, будто ее и в самом деле что-то испугало. Я уже собирался ехать домой и подумал, что по дороге проверю этот сигнал.

– Расскажите нам о том, что случилось после того, как вы добрались до Гипериона.

– Когда мы там оказались, то увидели свет в квартире над гаражом. Мы даже видели, как мимо одного из окон промелькнула какая-то тень, так что поняли, что этот тип все еще там. Именно тогда мисс Маккуин и рассказала мне насчет косметики, которую видела в шкафчике под раковиной.

– И что это вам дало?

– Очень многое. Это немедленно привлекло мое внимание, так как мы никогда не сообщали прессе, что убийца хранит принадлежавшую жертвам косметику. Просочилась информация о том, что он раскрашивает их лица, но о том, что он еще и сохраняет косметику, – об этом не сообщалось. Поэтому когда она сказала мне, что видела эту коллекцию косметики, все сразу сошлось. Это убедило меня в том, что ее информация достоверна.

Босх отпил воды из чашки, которую поставил перед ним судебный пристав.

– Ну хорошо, и что же вы сделали потом? – спросил Белк.

– Мне пришло в голову, что за то время, пока она мне звонила, а я забирал ее и вез в Гиперион, он мог уйти и выбрать другую жертву. Поэтому я посчитал, что там вполне может быть другая женщина, которой угрожает опасность. Я вышел из машины и побежал.

– Почему вы не вызвали подкрепление?

– Прежде всего я считал, что уже поздно дожидаться подкрепления, что у меня нет и пяти минут. Если там еще одна женщина, за пять минут он мог лишить ее жизни. Во-вторых, у меня не было с собой ровера. Я не мог позвонить, даже если бы захотел…

– Ровера?

– Переносной рации, которую детективы обычно берут с собой на задание. Беда в том, что на всех их не хватает. А так как я собирался ехать домой, то не стал ее с собой брать, поскольку не собирался возвращаться до следующей вечерней смены. Иначе на следующий день еще одного ровера кому-то не хватило бы.

– Итак, вы не могли вызвать подмогу по рации. А как насчет телефона?

– Это был жилой квартал. Я мог выехать оттуда и найти телефон-автомат либо постучать в чью-нибудь дверь. Но было уже около часа ночи, и люди вряд ли быстро открыли бы одинокому мужчине, уверяющему, что он полицейский. Все упиралось во время. Я считал, что времени у меня нет, так что нужно было подниматься туда одному.

– И что же произошло?

– Считая, что кому-то грозит неминуемая опасность, я вошел в дверь без стука, держа в руках пистолет.

– Вы открыли ее ударом ноги?

– Да.

– И что же вы увидели?

– Прежде всего я объявил о себе. Я крикнул: «Полиция!» Сделав несколько шагов в глубь помещения – это была мастерская, – я увидел мужчину, позднее идентифицированного как Черч, который стоял возле кровати. Это была раскладывающаяся диван-кровать.

– И что же он делал?

– Он стоял голый, рядом с кроватью.

– Вы увидели там кого-нибудь еще?

– Нет.

– И что же дальше?

– Я крикнул что-то вроде «Стой!» или «Не двигаться!» и сделал еще один шаг в глубь помещения. Сначала он не двигался. Но потом вдруг протянул руку к кровати и сунул ее под подушку. Я крикнул «Нет!», но он не остановился. Я видел, что он как будто что-то взял и стал вытаскивать оттуда. Я выстрелил один раз, и это его убило.

– Насколько далеко от него вы находились?

– В шести метрах. Там одна большая комната, и мы находились на противоположных ее сторонах.

– Он что, сразу умер?

– Он умер очень быстро. Он упал поперек кровати. Вскрытие потом показало, что пуля попала ему под правую руку – ту, которую он совал под подушку, – и прошла навылет через грудь. Она поразила ему сердце и оба легких.

– Что вы сделали, когда он упал?

– Я подошел к кровати, чтобы проверить, жив ли он. В тот момент он был еще жив, поэтому я надел на него наручники. Через несколько секунд он умер. Тогда я приподнял подушку. Пистолета под ней не было.

– А что там было?

– Величайшая загадка, – глядя прямо на Чандлер, сказал Босх. – Он тянулся за париком.

Чандлер сидела, склонив голову, и что-то писала, но тут она остановилась и посмотрела на Босха. Их взгляды встретились, и она произнесла:

– Возражение, ваша честь!

Судья согласился с тем, что замечание Босха о величайшей загадке надо вычеркнуть. Задав еще несколько вопросов, относящихся к месту происшествия, Белк перешел к расследованию относительно Черча.

– Вы ведь в нем больше не участвовали, не так ли?

– Нет, пока шло расследование моих действий во время инцидента со стрельбой, меня перевели на канцелярскую работу. Таков обычный порядок.

– Ну, а вас известили о результатах обследования квартиры Черча?

– В общих чертах. Поскольку я участвовал в расследовании с самого начала, меня держали в курсе.

– И что же вы узнали?

– Что найденная в ванной косметика имеет отношение к девяти жертвам.

– Были ли у вас какие-нибудь сомнения или, может быть, вы слышали, чтобы кто-нибудь из расследовавших это дело сомневался в том, что Норман Черч несет ответственность за смерть этих женщин?

– Этих девяти? Нет, никаких сомнений не было. Никогда.

– Детектив Босх, вы слышали показания мистера Вечорека о том, что он находился вместе с мистером Черчем в ту ночь, когда была убита одиннадцатая жертва, Ширлин Кемп. Вы уже видели видеозапись, представленную здесь как вещественное доказательство. И что же, у вас не возникло никаких сомнений?

– Насчет именно этого дела – да, сомнения есть. Однако Ширлин Кемп не входила в число тех девяти жертв, чья косметика была найдена в квартире Черча. Ни я, ни кто-либо другой из состава спецгруппы не сомневается, что Черч убил девять этих женщин.

Чандлер выдвинула возражение на том основании, что Босх не может говорить за всю спецгруппу, и судья это возражение удовлетворил. Не желая больше затрагивать вопрос о жертвах номер семь и одиннадцать, Белк поспешил сменить тему. Его стратегия заключалась в том, чтобы избежать любого упоминания о втором убийце, предоставив такую возможность Чандлер, если она захочет это сделать во время перекрестного допроса.

– Вы получили взыскание за то, что не запросили подкрепление. Вы считаете, что управление правильно подошло к этому вопросу?

– Нет.

– Почему?

– Как я уже объяснял, я считал, что у меня нет другого выхода. Если бы мне пришлось сделать это снова – даже зная, что в результате меня переведут на другую работу, – я сделал бы то же самое. Если бы там находилась другая женщина, другая жертва, и я бы ее спас, то, вероятно, получил бы повышение.

Поскольку Белк не сразу задал следующий вопрос, Босх продолжил свою мысль.

– Я считаю, что перевод был вызван политическими причинами. Все они сводятся к тому, что я застрелил безоружного человека. И не имеет никакого значения, что человек, которого я застрелил, был чудовищем, серийным убийцей. Кроме того, на меня нагрузили…

– Этого достаточно.

– …инциденты с…

– Детектив Босх!

Босх замолчал. Все, что было нужно, он уже сказал.

– Итак, вы утверждаете, что нисколько не сожалеете по поводу того, что случилось в той квартире, – я правильно вас понял?

– Нет, неправильно.

Это явно удивило Белка – он задал вопрос, на который ожидал получить совсем другой ответ. Тем не менее он понял, что должен двигаться дальше.

– И о чем же вы сожалеете?

– О том, что Черч сделал это движение и спровоцировал стрельбу. Я вынужден был ответить – я не мог поступить иначе. Я хотел остановить убийства, но не хотел убивать его, чтобы этого добиться. Но получилось именно так. Это была его игра.

Белк с облегчением вздохнул и сказал, что у него больше нет вопросов.

Судья Кейес объявил десятиминутный перерыв, за которым должен был последовать перекрестный допрос. Босх вернулся к столу защиты, где Белк прошептал ему, что, по его мнению, они неплохо справились. Босх ничего не ответил.

– Я думаю, все зависит от ее части допроса. Если вы сможете прорваться без больших потерь, думаю, мы выиграем.

– А что, если она упомянет последователя и предъявит записку?

– Не представляю, как она сможет это сделать. Если она так поступит, ей придется действовать вслепую.

– Нет, не вслепую. В управлении у нее есть свои источники. Кто-то сообщил ей о записке.

– Если дойдет до этого, я потребую провести совещание сторон.

Все это не слишком вдохновляло. Босх посмотрел на часы, прикидывая, успеет ли он покурить. Посчитав, что нет, вернулся на место дачи показаний.

– Величайшая загадка, – не поднимая головы от своих записей, сказала Чандлер, когда он проходил мимо.

– Угу, – тоже не глядя на нее, подтвердил Босх.

Он уже сел, когда увидел, что в зал входит Бреммер; за ним следовали репортер из «Дейли ньюс» и пара корреспондентов телеграфных агентств. Кто-то сообщил им, что начинается главное шоу. В федеральном суде съемки запрещены, поэтому один из телеканалов прислал сюда художника-портретиста.

Отсюда, с места свидетеля, Босх мог наблюдать, как работает Чандлер. Вероятно, она готовила для него вопросы. Рядом с ней сидела Дебора Черч: руки ее были сложены на столе, взгляд отведен в сторону. Через минуту дверь в комнату присяжных отворилась, и заседатели заняли свои места на скамье. После этого появился судья. Босх сделал глубокий вдох и приготовился – Чандлер уже подходила к трибуне со своим желтым блокнотом.

– Мистер Босх, – начала она, – сколько человек вы убили?

Белк немедленно возразил и потребовал провести совещание сторон. Адвокаты вместе с секретарем подошли к судье и пять минут о чем-то шептались. До Босха доносились лишь отдельные фразы, в основном от Белка, который говорил громче всех. Так, он заявил, что здесь обсуждается только один инцидент – связанный с Черчем, а остальные не имеют отношения к данному делу. В ответ Чандлер сказала, что данная информация имеет отношение к делу, поскольку характеризует склад ума ответчика. Ответа судьи Босх не услышал, но когда адвокаты и секретарь вернулись на место, судья сказал:

– Ответчик должен ответить на поставленный вопрос.

– Я не могу этого сделать, – сказал Босх.

– Детектив Босх, суд приказывает вам ответить.

– Но я не могу ответить, судья. Я не знаю, сколько человек я убил.

– Вы участвовали в боевых действиях во Вьетнаме? – спросила Чандлер.

– Да.

– В чем заключались ваши обязанности?

– Я был «туннельной крысой», то есть забирался во вражеские туннели. Иногда это заканчивалось прямым столкновением. Иногда я использовал взрывчатку, чтобы разрушить туннельные комплексы. Я не могу знать, сколько людей в них находилось.

– Ну хорошо, детектив, сколько человек вы убили с тех пор, как закончили армейскую службу и стали служить в полиции?

– Трех, включая Нормана Черча.

– Можете ли вы рассказать нам о тех двух инцидентах, которые не связаны с Черчем? В общих чертах.

– Да. Один из них случился до Черча, другой после. Впервые я кого-то убил во время расследования одного убийства. Я пришел допросить человека, которого считал свидетелем, но оказалось, что он и есть убийца. Когда я постучал в дверь, он выстрелил через нее. И промахнулся. Я распахнул дверь ударом ноги и вошел внутрь. Я услышал, как он бежит к задней двери, и последовал за ним во двор. Там он стал перелезать через изгородь. Он уже почти перелез, когда вдруг повернулся и выстрелил в меня еще раз. Я успел выстрелить первым, и он упал вниз.

Второй раз это было уже после Черча. Я участвовал в совместном с ФБР расследовании ограбления и убийства. Произошла перестрелка между двумя подозреваемыми и мною и моим тогдашним напарником, агентом ФБР. В ходе перестрелки я убил одного из подозреваемых.

– Значит, в тех двух случаях люди, которых вы убили, были вооружены?

– Да, это так.

– Три инцидента со смертельным исходом – это достаточно много даже для ветерана с двадцатилетним стажем, не так ли?

Босх помедлил, ожидая, что Белк заявит протест, но толстяк был чересчур занят своими записями и пропустил ход.

– Ну, я знаю копов с двадцатилетним стажем, которым ни разу не приходилось доставать оружие из кобуры, и знаю таких, которые застрелили не меньше семи человек. Все зависит от конкретных дел, которые они вели. Это дело случая.

– Счастливого или несчастного?

На сей раз Белк вынес возражение, и судья его удовлетворил. Чандлер быстро продолжила:

– После того как вы убили мистера Черча, который не был вооружен, вы как-то сожалели об этом?

– Ни в коей мере – вплоть до того момента, когда на меня подали в суд и я узнал, кто адвокат истца.

Все засмеялись, улыбнулась даже Хани Чандлер. Успокоив аудиторию резким ударом своего молотка, судья предписал Босху отвечать строго по существу и воздерживаться от личных отступлений.

– Никаких сожалений, – сказал после этого Босх. – Как я уже говорил, я бы предпочел оставить Черча в живых, но я хотел любым способом убрать его с улицы.

– Но тактически вы построили все так, чтоб убрать его навсегда, не так ли?

– Нет, не так. Ничего я заранее не строил, все получилось случайно.

Босх прекрасно понимал, что сейчас не время проявлять свой гнев. Полезное практическое правило гласило: вместо гневных осуждений отвечай на каждый вопрос так, словно твой оппонент просто ошибается.

– Тем не менее вы были удовлетворены тем, что мистер Черч был убит, будучи безоружным, голым, совершенно беззащитным?

– Ни о каком удовлетворении тут речи не идет.

– Ваша честь, – сказала Чандлер, – разрешите мне предъявить свидетелю вещественное доказательство. Оно значится под номером 3А.

Она передала копии документа Белку и помощнице судьи, которая сразу подала его самому судье. Пока судья его читал, Белк подошел к трибуне и выразил протест:

– Ваша честь, если это должно служить основанием для дискредитации моего подзащитного, то я не вижу в нем никакой ценности. Это слова психиатра, а не моего клиента.

– Судья, посмотрите, пожалуйста, раздел, озаглавленный «Выводы». Я бы хотела, чтобы свидетель прочитал последний параграф. Обратите также внимание, что ответчик поставил внизу свою подпись.

Почитав еще немного, судья Кейес вытер губы тыльной стороной руки и сказал:

– Я это принимаю. Можете показывать свидетелю.

Не глядя на Босха, Чандлер принесла еще один экземпляр и положила перед ним, после чего вернулась к трибуне.

– Можете ли вы нам сказать, что это такое, детектив Босх?

– Это конфиденциальное заключение психиатра. То есть скорее всего конфиденциальное.

– Да, и чего же оно касается?

– Это заключение разрешает мне вернуться на службу после инцидента с Черчем. Это обычная практика – собеседование со штатным психиатром управления полиции после того, как кто-то оказался вовлеченным в инцидент с применением оружия. После этого он дает разрешение вернуться на службу.

– Вы должны хорошо его знать.

– Прошу прощения?

– Миз Чандлер, в этом нет необходимости, – сказал судья Кейес еще до того, как Белк успел встать.

– Да, ваша честь. Вычеркните это. После собеседования вам разрешили вернуться на службу – на новое место службы в Голливуд, я права?

– Да, правы.

– Верно ли, что это всего-навсего пустая формальность? Что психиатр никогда не запрещает полицейским вернуться к работе?

– На первый вопрос я отвечу «нет». Ответа на второй я не знаю.

– Ну, тогда давайте сформулируем это по-другому. Вы когда-нибудь слышали, чтобы полицейского после собеседования с психиатром не допустили к работе?

– Нет, не слышал. Считается, что все это строго конфиденциально, так что я сомневаюсь, чтобы кто-то мог узнать что-нибудь в этом роде.

– Будьте добры прочитать последний абзац раздела «Выводы», который лежит перед вами.

– Да, конечно.

Он взял в руки листок и начал читать. Про себя.

– Читайте вслух, детектив Босх, – раздраженно сказала она. – Я считала, что это и так ясно.

– Простите. Здесь сказано: «Благодаря имеющемуся боевому опыту и опыту работы в полиции, в особенности вследствие последнего инцидента с применением оружия, закончившегося смертельным исходом, субъект в значительной мере утратил чувствительность к насилию. Его речь пронизана насилием, насилие он считает неотъемлемой частью своей повседневной практики, всей своей жизни. Таким образом, маловероятно, что ранее пережитое окажется психологически сдерживающим фактором, когда он снова окажется в обстоятельствах, вынуждающих его применять смертоносное насилие ради защиты себя или других. Считаю, что он будет действовать без промедления и сможет нажать на спусковой крючок. По сути, проведенное собеседование вообще не выявило никаких негативных последствий данного инцидента, если не считать неуместным чувство удовлетворения его результатом, а именно смертью подозреваемого».

Босх опустил бумагу. Все присяжные сейчас смотрели только на него, а он никак не мог понять, принесет ли это заключение ему явную пользу или большой вред.

– Субъектом этого заключения являетесь именно вы, не так ли? – спросила Чандлер.

– Да, я.

– Вы только что показали, что не испытывали удовлетворения, однако в заключении психиатра говорится, что вы были удовлетворены исходом инцидента. Где же правда?

– В заключении приведены его слова, а не мои. Не думаю, чтобы я мог такое сказать.

– А что вы могли сказать?

– Не знаю. Но только не это.

– Тогда почему вы подписали данное заключение?

– Я подписал его потому, что хотел вернуться к работе. Если бы я стал спорить с психиатром по поводу слов, которые он использовал, я бы никогда не вернулся к работе.

– Скажите, детектив, – психиатр, который обследовал вас и дал это заключение, знал о вашей матери?

– Не знаю, – помедлив, ответил Босх. – Сам я ему об этом не рассказывал. А была ли у него такая информация, я не знаю.

Сейчас он едва мог сосредоточиться на собственных словах – в голове у него все смешалось.

– Так что же случилось с вашей матерью?

Прежде чем ответить, он долго смотрел прямо на Чандлер, но она так и не отвела взгляда.

– Как уже прозвучало в показаниях, ее убили. Тогда мне было одиннадцать лет. Это случилось в Голливуде.

– И никого так и не арестовали, верно?

– Верно. Нельзя ли перейти к какой-нибудь другой теме? Об этом уже давали показания.

Босх посмотрел на Белка, который сразу сориентировался, встал и вынес протест против того, что Чандлер повторяет свои вопросы.

– Детектив Босх, вам не нужен перерыв? – спросил судья Кейес. – Чтобы немного успокоиться?

– Нет, судья, со мной все хорошо.

– Ну, тогда извините. Я не могу ограничивать нормальный перекрестный допрос. Возражение отклоняется.

Судья кивнул Чандлер.

– Мне жаль задавать вам такие сугубо личные вопросы, но после того, как ее не стало, вас воспитывал отец?

– Ничего вам не жаль. Вы…

– Детектив Босх! – загремел судья. – Мы не можем этого допустить. Вы обязаны отвечать на заданные вам вопросы. Больше ничего не говорите, только отвечайте на вопросы.

– Нет. Я никогда не знал своего отца. Меня поместили в приют, а потом передавали в приемные семьи.

– У вас есть братья или сестры?

– Нет.

– Таким образом, тот, кто задушил вашу мать, не только лишил жизни самого близкого вам человека, но и в значительной степени разрушил вашу тогдашнюю жизнь?

– Я бы сказал, что да.

– Отразилось ли это преступление на вашем решении стать полицейским?

Босх понял, что больше не может смотреть на присяжных. Он знал, что краснеет, и чувствовал себя так, словно находился под увеличительным стеклом.

– Не знаю. Я никогда не анализировал себя до такой степени.

– Имело ли это что-нибудь общее с тем чувством удовлетворения, которое вы испытали, убив мистера Черча?

– Как я уже говорил, если у меня и было какое-то чувство удовлетворения – вы упорно употребляете именно это слово, – то оно сводилось к тому, что я закрыл это дело. Используя ваши же слова, этот человек был чудовищем. Он был убийцей. Я был удовлетворен тем, что остановил его. А что бы вы почувствовали на моем месте?

– На вопросы сейчас отвечаете вы, детектив Босх, – сказала Чандлер. – И вопрос, который я хочу вам задать, сводится вот к чему: вы действительно остановили убийства? Все убийства?

Вскочив, Белк потребовал провести совещание сторон.

– Сейчас мы объявляем перерыв, – сказал, обращаясь к присяжным, судья Кейес. – Когда мы будем готовы, мы вас позовем.