Глава одиннадцатая
Когда Ирвинг закончил свои показания, был объявлен десятиминутный перерыв, во время которого Босх смог выкурить целых две сигареты. Когда настала его очередь, Белк задал всего несколько вопросов, пытаясь починить рухнувший дом без гвоздей, одним молотком. Нанесенный ущерб уже был слишком велик.
До этого Чандлер умело сеяла семена сомнения в отношении как Черча, так и Босха. Алиби на одиннадцатое убийство создало вероятность полной невиновности Черча. Теперь же она приписала Босху и мотив – месть за убийство, совершенное более тридцати лет назад. К концу процесса семена прорастут и дадут пышные цветы.
Босх думал о том, что Чандлер сказала о его матери. Может, она права? Босх никогда всерьез не думал об этом. Мысль о мести всегда оставалась где-то в дальнем уголке его сознания вместе со смутными воспоминаниями о матери, но он никогда ее не анализировал. Почему в тот вечер он пошел туда один? Почему не вызвал на подмогу кого-нибудь из группы – например, того же Мора?
Босх всегда говорил и себе, и другим, что просто сомневался в правдивости рассказанного шлюхой. Но теперь он начинал ставить под сомнение даже собственный рассказ.
Погруженный в свои мысли, Босх не замечал вышедшей наружу Чандлер до тех пор, пока не увидел огонек ее сигареты. Повернувшись, он пристально посмотрел на нее.
– Я долго не задержусь, – сказала она. – Выкурю полсигаретки.
– Мне все равно.
Он уже почти докурил вторую сигарету.
– Кто следующий?
– Локке.
Психолог из Университета Южной Калифорнии. Босх кивнул, сразу отметив, что она отходит от своей практики чередования плохих парней с хорошими – или же считает Локке хорошим парнем?
– Что ж, вы прекрасно справляетесь с делом, – сказал Босх. – Хотя, наверно, мне нет необходимости вам об этом говорить.
– Никакой.
– Вы можете выиграть в суде – вероятно, вы даже выиграете, но насчет меня вы все-таки ошибаетесь.
– Да ну? Вы это точно знаете?
– Да, знаю. Точно знаю.
– Мне пора идти.
Она загасила окурок – сигарета была выкурена меньше чем наполовину. Томми Фарауэю будет чем поживиться.
Доктор Джон Локке был седобородым лысым мужчиной в очках. До полного образа классического университетского профессора, изучающего вопросы сексуального поведения, не хватало только трубки. Отвечая на вопросы, он показал, что, прочитав об убийствах в газетах, предложил спецгруппе свои услуги и помог штатному психиатру управления полиции составить первые психологические портреты преступника.
– Расскажите присяжным о вашей квалификации, – предложила Чандлер.
– Ну, я заведую лабораторией психогормональных исследований УЮК. Я также являюсь ее основателем. Я провел широкомасштабные исследования по проблемам сексуального поведения, парафилии и психосексуальной динамике.
– Что такое парафилия, доктор? Если можно, объясните так, чтобы мы все могли это понять.
– Ну, выражаясь языком неспециалиста, парафилию широкая публика обычно называет половыми извращениями. Иначе говоря, это сексуальное поведение, которое, как правило, общество признает неприемлемым.
– Типа удушения сексуального партнера?
– Да, это, можно сказать, первоклассная парафилия.
В зале послышался вежливый смех, и Локке улыбнулся. «А ведь он прекрасно себя чувствует в роли свидетеля», – подумал Босх.
– Вы писали научные статьи или книги об упомянутых вами явлениях?
– Да, в научных изданиях я опубликовал множество статей. Я также написал несколько книг на различные темы: сексуальное развитие детей, парафилия лиц, не достигших половой зрелости, исследования садомазохизма – в самых различных аспектах, порнография, проституция. Моя последняя книга посвящена убийствам, связанным с сексуальными отклонениями.
– Стало быть, вы в курсе дела.
– Только как исследователь.
Он снова улыбнулся, и Босх заметил, что он нравится присяжным – на доктора сейчас были устремлены все двенадцать пар глаз.
– Как называется ваша последняя книга – та, где речь идет об убийствах?
– «Черные сердца: разбирая эротическую матрицу убийства».
Чандлер заглянула в свои записи:
– Что вы имеете в виду под «эротической матрицей»?
– Ну, миз Чандлер, здесь требуется некоторое отступление.
Она кивнула, поощряя его развить свою мысль.
– В исследованиях сексуальной парафилии имеется две научные школы. Лично я принадлежу к тем, кого вы называете психоаналитиками, а психоаналитики считают, что парафилия связана с жестоким поведением в детстве. Иными словами, сексуальные извращения – и даже нормальные эротические пристрастия – формируются в раннем детстве, а затем уже проявляются во взрослом возрасте.
С другой стороны, бихевиористы рассматривают парафилию как поведение, приобретенное в результате научения. Например, растление малолетнего может спровоцировать аналогичное поведение в зрелом возрасте. В сущности, две эти школы – как бы получше выразиться – не слишком расходятся между собой. На самом деле они гораздо ближе друг к другу, нежели это готовы признать и бихевиористы, и психоаналитики.
Кивнув, он скрестил на груди руки, казалось, позабыв первоначальный вопрос.
– Вы собирались рассказать нам об эротических матрицах, – напомнила ему Чандлер.
– Ах да, простите, я потерял мысль. Так вот, термином «эротическая матрица» я обозначаю весь спектр психосексуальных желаний, образующих для каждого индивида идеальную эротическую обстановку. Видите ли, у каждого есть своя идеальная эротическая обстановка. Она может включать в себя идеальные физические данные любовника, место действия, вид полового акта, запах, вкус, прикосновения, музыку – все, что угодно. В общем, все ингредиенты, позволяющие данному индивидууму получить совершенное эротическое переживание. Ведущий авторитет по данному вопросу, профессор из Университета Джонса Гопкинса, называет это «любовной картой», которая должна привести к такого рода идеальной обстановке.
– Хорошо, а теперь давайте вернемся к вашей книге, где вы применили это понятие к совершающим убийство на сексуальной почве.
– Да, у пяти преступников, каждый из которых был осужден за убийство с сексуальной мотивацией или практикой, я попытался выявить их эротические матрицы. Разобрать их на части и проследить каждую вплоть до самого детства. Можно сказать, что у этих людей матрицы были повреждены, и я хотел определить, где именно имело место повреждение.
– А как вы подбирали этих преступников?
Поднявшись с места, Белк заявил возражение и вышел к кафедре.
– Ваша честь, хотя все это весьма захватывающе, не думаю, что обсуждаемый вопрос имеет отношение к теме судебного процесса. Я ценю познания доктора Локке в данной области, но не думаю, что нам следует изучать историю пяти других убийц. Мы на суде, где разбирается дело убийцы, который даже не упомянут в книге доктора Локке. Я знаком с этой книгой. О Нормане Черче там ничего не говорится.
– Миз Чандлер? – произнес судья Кейес.
– Ваша честь, мистер Белк прав насчет книги. Она о сексуальных садистах-убийцах. О Нормане Черче там действительно ничего не говорится. Однако ее значение для данного дела будет ясно уже в следующей серии вопросов. Думаю, мистер Белк понимает это и потому возражает.
– Ну, мистер Белк, возражать нужно было минут десять назад. Мы достаточно углубились в эту серию вопросов, и теперь, я думаю, надо довести ее до конца. Кроме того, вы правы – это весьма захватывающе. Продолжайте, миз Чандлер. Возражение отвергнуто.
– Должно быть, он ее трахает, – плюхнувшись на свое место, прошептал Белк. Эти слова были сказаны так, чтобы их не слышал судья, но слышала Чандлер. Тем не менее она никак на это не отреагировала.
– Спасибо, ваша честь, – сказала она. – Доктор Локке, мы с мистером Белком были правы, когда сказали, что Норман Черч не был предметом вашего исследования. Это так?
– Да, это так.
– Когда вышла эта книга?
– В прошлом году.
– То есть через три года после окончания дела Кукольника?
– Да.
– Но если вы входили в состав спецгруппы по Кукольнику и явно были знакомы с его преступлениями, то почему вы не включили в ваше исследование Нормана Черча? Казалось бы, это очевидно.
– Так только кажется. Прежде всего, Нормана Черча нет в живых. Для такого исследования мне нужны живые субъекты – конечно, находящиеся за решеткой. Мне нужны люди, которых я мог бы опросить.
– Однако из пяти субъектов, о которых вы пишете, живы лишь четверо. Пятый, по имени Алан Карпс, был казнен в Техасе еще до начала вашей работы над книгой. Как же все-таки с Норманом Черчем?
– Дело в том, миз Чандлер, что Карпс провел в исправительных учреждениях значительную часть своей взрослой жизни, и существует большой объем записей о его лечении и психиатрическом обследовании. О Черче же нет ничего. У него раньше никогда не было неприятностей. Он был своего рода аномалией.
Чандлер заглянула в свой блокнот и перевернула страницу, заостряя внимание на своем следующем вопросе:
– Но ведь вы по крайней мере провели предварительное исследование насчет Черча, не так ли?
Локке немного поколебался, прежде чем ответить:
– Да, я провел предварительное исследование. Оно свелось к тому, что я вступил в контакт с его семьей и попросил его жену дать мне интервью. И получил отказ. Поскольку его самого уже не было в живых и о нем не сохранилось никаких записей – кроме подробностей убийств, с которыми я уже был знаком, – я не стал развивать эту тему и занялся Карпсом из Техаса.
Чандлер вычеркнула из своего блокнота несколько вопросов и перевернула несколько страниц. Очевидно, она меняла курс.
– Когда вы работали со спецгруппой, вы составляли психологический портрет убийцы, не так ли? – сказала Чандлер.
– Да, – медленно сказал Локке и заерзал на стуле, готовясь к тому, что, как он знал, должно было бы за этим последовать.
– На чем он основывался?
– На анализе мест преступления и метода убийства в контексте того немногого, что мы знаем об отклоняющемся поведении. Я вывел отличительные черты, которыми, как я считал, характеризуется облик нашего подозреваемого.
В зале было тихо. Оглядевшись по сторонам, Босх увидел, что отведенные для публики места заполнены почти до отказа. «Пожалуй, во всем здании суда сейчас это самое интересное шоу», – подумал он. Да что там – возможно, что и во всем городе.
– В этом вы не достигли особого успеха, не так ли? То есть если Норман Черч действительно был Кукольником.
– Не достиг. Но такое случается. Тут ведь многое строится на догадках. Скорее, это говорит не столько о моей личной неудаче, сколько о том, как мало мы вообще знаем о людях. Этот человек не оставлял никаких четких следов, за которыми можно было бы следить, как за изображением на экране радара (конечно, не считая трупов тех женщин, которых он убил), вплоть до той ночи, когда он был застрелен.
– Вы говорите так, словно несомненно, что Норман Черч был тем самым убийцей, Кукольником. Вы уверены, что это правда, основанная на бесспорных фактах?
– Ну, я знаю, что это правда, потому что мне так сказали в полиции.
– А может, вы вовсе не ошибались, доктор? Если вы начнете с того, что теперь знаете о Нормане Черче, и оставите в стороне то, что сказала вам полиция о так называемых уликах, то сочтете ли вы его способным на то, в чем его обвиняли?
Белк собрался было протестовать, но Босх крепко взял его за рукав и потянул вниз. Белк со злостью на него посмотрел, но тут Локке начал отвечать:
– Я не могу снять с него подозрения или оставить под подозрением. Мы слишком мало о нем знаем. Мы вообще мало знаем о человеческом сознании. Единственное, что я знаю, – что каждый способен абсолютно на все. Я сам вполне могу совершить убийство на сексуальной почве. И даже вы, миз Чандлер. У нас у всех есть своя сексуальная матрица, и у большинства она вполне нормальна. У некоторых она чуточку необычна, но не более того. У некоторых – тех, кто может достичь эротического возбуждения и удовлетворения, только мучая и даже убивая своих партнеров, – она глубоко запрятана.
Когда он закончил говорить, Чандлер смотрела в свой блокнот и что-то писала. Поскольку она сразу не задала никаких вопросов, свидетель произнес еще несколько фраз:
– К несчастью, черную метку не пришивают к одежде и не носят на рукаве. Жертвы, которые ее увидят, обычно не могут потом об этом рассказать.
– Спасибо, доктор, – сказала Чандлер. – У меня больше нет вопросов.
Не размениваясь на дежурные вопросы, Белк сразу бросился в атаку. Его раскрасневшееся лицо было сосредоточенно, как никогда.
– Скажите, доктор, как выглядят люди с так называемой парафилией?
– Как и все остальные. Внешне они ничем не отличаются.
– Понятно. И что же, они всегда хотят кого-нибудь подцепить? Ну, знаете, ищут, как бы удовлетворить свои извращенные фантазии.
– Нет, в действительности исследования показали, что эти люди, очевидно, сознают свои извращенные наклонности и стараются их сдерживать. Те, кто набирается смелости сообщить о своих проблемах, при помощи медикаментов и психотерапии зачастую ведут абсолютно нормальный образ жизни. Остальные периодически подвергаются искушению, так что могут ему поддаться и совершить преступление.
Серийные убийцы с психосексуальной мотивацией зачастую действуют по одному и тому же, регулярно повторяющемуся шаблону, так что выслеживающая их полиция может с точностью до нескольких дней или до недели предсказать, когда они нанесут очередной удар. Это связано с накоплением стресса. Нередко наблюдаются так называемые убывающие интервалы – когда непреодолимое желание каждый раз возникает все раньше и раньше.
– Это понятно, – сказал приникший к кафедре Белк, – но вот что происходит в промежутке между этими моментами, когда случаются убийства: такой человек все-таки ведет вроде бы нормальную жизнь или же он, знаете ли, стоит на углу и пускает слюни? Или еще что-нибудь?
– Нет, ничего подобного – по крайней мере до тех пор, пока интервалы не становятся настолько короткими, что практически исчезают. Тогда, выражаясь вашими словами, они все время ищут, кого бы подцепить. Однако в промежутках все идет нормально. Аберрантный сексуальный акт – изнасилование, удушение, вуайеризм и так далее – обеспечивает субъекту воспоминания, необходимые для построения фантазий. А фантазии стимулируют возбуждение во время мастурбации или нормального секса.
– Вы хотите сказать, что он может мысленно воспроизводить убийство в своем сознании и таким образом получать сексуальное возбуждение для нормального полового сношения, скажем, со своей женой?
Чандлер выразила протест, и Белку пришлось сформулировать вопрос другими словами, с тем чтобы в нем заранее не содержался ответ.
– Да, он будет проигрывать аберрантный акт в своем сознании так, чтобы можно было совершать акт социально приемлемый.
– Таким образом, его жена, к примеру, может не знать о подлинных желаниях своего мужа, правильно?
– Правильно. Такое часто случается.
– И подобная личность вполне может поддерживать нормальные отношения на работе и с друзьями, скрывая от них темную сторону своей натуры, не так ли?
– Так. Этому есть много подтверждений. Например, Тед Банди вел хорошо документированную двойную жизнь. Другой пример – Рэнди Крафт, который убил десятки путешествовавших автостопом здесь, в Южной Калифорнии. Я могу назвать еще много, много других. Видите ли, это и есть основная причина, по которой до своей поимки они успевают убить столько народу, а ловят их обычно из-за какой-нибудь маленькой ошибки.
– Как у Нормана Черча?
– Да.
– Как вы уже показали раньше, вы не смогли найти или собрать достаточно информации о поведении Нормана Черча, чтобы включить его описание в свою книгу. Служит ли данный факт основанием для того, чтобы поколебать мнение о том, что он серийный убийца, каким его объявила полиция?
– Ни в малейшей степени. Как я уже говорил, подобные желания можно легко скрыть. Такого рода люди прекрасно понимают, что их желания не могут быть приняты обществом. Поверьте, они прилагают усилия, чтобы их скрывать. Мистер Черч – не единственный, кого я собирался описать в своей книге, но потом отбросил за недостатком полезной информации. Я провел предварительные исследования еще по трем серийным убийцам, которые либо были мертвы, либо не хотели сотрудничать, и также отбросил их кандидатуры из-за нехватки данных.
– Ранее вы упомянули о том, что корни данных проблем закладываются в детстве? Каким образом это происходит?
– Я бы предпочел сказать «могут закладываться в детстве». Это сложная тема, и здесь ничего нельзя сказать наверняка. Если бы я знал точный ответ на ваш вопрос, то, наверно, лишился бы работы. Но вообще психоаналитики вроде меня считают, что парафилия может быть вызвана эмоциональной или физической травмой, или и тем и другим вместе. В основном это синтез обеих причин – возможно, некоторых биологических детерминантов и социализации. Трудно сказать абсолютно точно, однако мы считаем, что это происходит очень рано, обычно в возрасте от пяти до восьми лет. Одного из персонажей моей книги его дядя пытался растлить в возрасте трех лет. Мой тезис, или мое убеждение – в общем, называйте, как хотите, – заключается в том, что данная травма подтолкнула его к тому, что впоследствии он стал убивать гомосексуалистов. В большинстве случаев он еще и кастрировал своих жертв.
В зале заседаний стало так тихо, что Босх услышал легкое хлопанье одной из дальних дверей. Посмотрев туда, он увидел Джерри Эдгара, занимающего место в заднем ряду. Тот кивнул Гарри, который, в свою очередь, взглянул на часы. 4.15 – через пятнадцать минут будет объявлен перерыв до завтра. Очевидно, Эдгар вернулся со вскрытия, понял Босх.
– Должна ли перенесенная в детстве травма – та, которая послужила толчком для криминальной активности в зрелом возрасте, – быть совершенно явной? Иными словами – такой же травмирующей, как попытка растления?
– Не обязательно. Ее первопричиной может стать психологический стресс более традиционного характера. Например, необычайные усилия, приложенные для того, чтобы понравиться родителям, в сочетании с другими факторами. Абстрактно рассуждать на эту тему довольно трудно, поскольку человеческая сексуальность имеет множество проявлений.
Белк задал еще несколько общих вопросов, касающихся исследований Локке. После этого Чандлер тоже задала пару вопросов, но Босх уже не слушал. Он понимал, что Эдгар не пришел бы сюда, если бы не какие-то веские основания. Дважды он взглянул на настенные часы, дважды – на свои наручные. В конце концов, когда Белк заявил, что у него больше нет вопросов, судья Кейес объявил перерыв до завтра.
Тогда Локке сошел вниз и направился к выходу. За ним последовали несколько репортеров. Присяжные встали и один за другим последовали к двери.
– Завтра готовьтесь, – сказал Белк, повернувшись к Босху. – Мне кажется, завтра наступит ваша очередь.
– И где же это мы, Джерри? – спросил Босх, встретившись с Эдгаром в коридоре, возле лифта.
– Твоя машина возле Паркер-центра?
– Угу.
– Моя тоже. Пошли туда.
Они вошли в лифт, но разговор там не получился, так как лифт был заполнен публикой, только что вышедшей из зала заседания. Когда они вышли на тротуар и оказались одни, Эдгар достал из кармана пиджака сложенный лист бумаги и подал его Босху:
– Ну вот, мы получили подтверждение. Отпечатки, которые Мора нарыл на Ребекку Камински, совпадают с гипсовой отливкой, которую мы сделали с замурованной блондинки. Я только что пришел со вскрытия – так вот, татуировка на месте, чуть повыше задницы. Йосемитский Сэм.
Босх развернул бумагу. Это была копия стандартного заявления о без вести пропавшем.
– Это копия сообщения о Ребекке Камински, также известной как Отличница Секса. Пропала двадцать два месяца и три дня назад.
– На первый взгляд никаких сомнений, – глядя на отчет, сказал Босх.
– Никаких. Это она. На вскрытии также подтвердилось, что причиной смерти стало удушение. Узел затянут с правой стороны. Очень похоже на левшу.
С полквартала они прошли молча. «Для конца дня сейчас чересчур жарко», – думал Босх. Наконец Эдгар заговорил:
– Итак, все подтвердилось; может, это и похоже на одну из куколок Черча, но он никак не мог этого сделать – разве что восстал из мертвых…
– Поэтому я кое-что выяснил в книжном магазине возле Юнион-стейшн. Книга Бреммера «Кукольник» со всеми необходимыми деталями была издана через семнадцать месяцев после того, как ты отправил Черча в могилу. Бекки Камински пропала примерно через четыре месяца после выхода книги в свет. Так что наш убийца вполне мог купить книгу и потом использовать ее как своего рода инструкцию к действию: обставить все так, чтобы было похоже на Кукольника.
Эдгар посмотрел на него и торжествующе улыбнулся:
– Так что ты вне подозрения, Гарри.
Босх кивнул, но не улыбнулся. Эдгар еще не видел видеопленки.
По Темпл они вышли к Лос-Анджелес-стрит. Босх не замечал окружающих людей, не видел, как бездомные трясут на углу кружками. Он едва не перешел улицу прямо перед движущимся транспортом, если бы Эдгар не удержал его за рукав. Дожидаясь зеленого сигнала, он вновь просмотрел сообщение. Сведения были весьма скупыми. Ребекка Камински просто ушла на «свидание» и не вернулась. Встречалась она с неизвестным мужчиной где-то на Сансете. И все, никакой дополнительной информации. Заявление сделал некий Том Черроне, упомянутый как сосед по комнате. Зажегся зеленый, они перешли через Лос-Анджелес-стрит и двинулись направо, в сторону Паркер-центра.
– Ты собираешься переговорить с этим Черроне, ее соседом по комнате? – спросил Босх.
– Не знаю. Может, и выкрою для этого время. Меня больше интересует, что ты думаешь обо всем этом, Гарри. Куда нам нужно двигаться? Книга Бреммера была, черт возьми, бестселлером, так что всякого, кто ее прочитал, уже можно подозревать.
Босх не отвечал до тех пор, пока они не подошли к автостоянке и не остановились возле входа.
– Можно мне это оставить? – еще раз взглянув на заявление, спросил Босх. – Возможно, я все же загляну к этому парню.
– Да ради Бога! Да, я должен тебе еще кое-что сообщить, Гарри.
Эдгар сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда еще один листок. Он был желтого цвета, и Босх понял, что это повестка в суд.
– Я получил это в службе коронера. Не понимаю, откуда они узнали, что я был там.
– И когда тебе нужно явиться в суд?
– Завтра в десять. Со спецгруппой по Кукольнику я ничего общего не имел, так что мы оба прекрасно понимаем, о чем она собирается меня спрашивать. О блондинке в бетоне.
