Часть III
Вторник, 22 мая
Элинор Уиш позвонила вновь во вторник утром, когда Гарри Босх в ванной перед зеркалом возился со своим галстуком. Она предложила встретиться в кофейне в Уэствуде, а уже оттуда отправиться в Бюро. Босх ранее уже выпил две чашки кофе, но сказал, что придет. Положив трубку, он застегнул верхнюю пуговицу на своей белой рубашке и мягко, аккуратно затянул галстук. Он не помнил, когда в последний раз уделял столько внимания деталям своего туалета.
Когда прибыл в назначенное место, его коллега уже сидела за одним из столиков-кабинок, выстроившихся перед выходящими на улицу окнами. Обе руки ее со спокойным довольством покоились на стоящем перед ней стакане с водой. Рядом стояла отодвинутая в сторону тарелка с бумажной оберткой от сдобной булочки. Когда Гарри сел на соседний стул, она улыбнулась ему беглой вежливой улыбкой и махнула официантке.
– Просто кофе, – сказал Босх.
– Вы уже поели? – спросила Уиш, когда официантка, приняв заказ, удалилась.
– Вообще-то нет. Но я не голоден.
– Замечаю, что вы не слишком-то много едите.
Это прозвучало у нее скорее по-матерински, чем как у детектива.
– Вы говорите от себя или от имени Рурка?
– От себя.
Официантка поставила на стол чашку кофе. Было слышно, как за соседним отгороженным столиком четверо коммивояжеров торгуются из-за счета. Босх пригубил горячий напиток.
– Я бы хотел, чтобы просьба ФБР о привлечении меня в помощь была положена на бумагу и подписана старшим специальным агентом, главой лос-анджелесского отделения.
Она задумалась на несколько секунд, поставила стакан и впервые за утро взглянула прямо на него. Глаза ее были такими темными, что по ним ничего нельзя было прочесть. В уголках этих глаз он заметил наметившуюся сеточку морщин. На подбородке виднелся маленький белый шрам в виде полумесяца, очень старый и почти незаметный. У Босха мелькнула мысль, беспокоят ли ее этот шрам и эти морщинки, как должны были бы, по его мнению, беспокоить большинство женщин. Казалось, что в ее лице присутствует легкий налет грусти, словно какая-то запрятанная внутри тайна нашла способ прорваться наружу. Возможно, просто усталость. Тем не менее, она была привлекательной женщиной. Босх определил ее возраст как чуть-чуть за тридцать.
– Думаю, это можно будет устроить, – сказала она. – Есть еще какие-нибудь пожелания, прежде чем мы приступим к работе?
Он улыбнулся и отрицательно покачал головой.
– Знаете, Босх, вчера я взяла ваш рабочий журнал и читала его весь вечер. Судя по отчету за день, вы проделали очень большую, качественную работу. У большинства детективов этот самый труп все еще дожидался бы своей очереди в морге и, вероятно, числился бы как несчастный случай, смерть от передозировки.
Он ничего не ответил.
– С чего начнем сегодня? – спросила она.
– У меня есть кое-какие заготовки, еще не занесенные в журнал. Почему бы вам сначала не рассказать мне об этом банковском деле? Мне нужна как можно более подробная картина. Пока мне известно только то, что вы отдали в СМИ и отразили в бюллетенях по нераскрытым делам. Введите меня в курс дела, а тогда уже я, понимая, что к чему, расскажу вам о Медоузе.
Подошла официантка забрать его чашку и ее стакан. Затем Элинор Уиш стала рассказывать об ограблении. Пока она вела повествование, Босх обдумывал вопросы, но старался запомнить их, чтобы задать потом. Чувствовалось, что ее восхищает эта история, уровень разработки и исполнения преступления. Кто бы они ни были, эти подкопщики, они завоевали ее уважение. Босх испытал почти что ревность.
– Под улицами Лос-Анджелеса, – говорила она, – пролегает более четырехсот миль магистральных трубопроводов ливневой канализации, достаточно широких и высоких, чтобы по ним проехала машина. Кроме того, имеется еще более длинная сеть второстепенных ответвлений поменьше. И еще одиннадцать сотен миль туннелей, по которым можно пройти пешком или хотя бы проползти. Это означает, что каждый, кто знает дорогу, может под землей подобраться вплотную к любому городскому зданию, к какому ни пожелает. И способ найти не так уж сложно. Планы всех подземных коммуникаций находятся в общественном доступе, в окружном архиве. Как бы то ни было, для того, чтобы проникнуть в Уэстлендский национальный банк, эти люди воспользовались системой дренажной канализации.
Босх уже и сам додумался до этого, но не счел нужным делать сейчас какие-то комментарии. Уиш сказала: по мнению ФБР, не меньше троих человек действовало под землей и по меньшей мере один – наверху, в качестве дозорного, не говоря уже о других необходимых функциях. Тот, что был снаружи, очевидно, общался с ними по рации почти что вплоть до самого выхода на поверхность. Там уже существовала опасность, что от радиоволн сработают детонаторы.
Подкопщики перемещались по туннелям канализационной сети на внедорожниках марки «Хонда». Существовало въездное отверстие в систему ливневой канализации – там, где происходит сток в бассейн реки Лос-Анджелес, на северо-востоке города. Они въезжали туда, вероятно, под покровом темноты и, сверяясь с картами из архива, сквозь паутину туннелей пробирались к некой точке в центре города, под бульваром Уилшир. Эта точка находилась на глубине примерно 30 футов под Уэстлендским национальным и чуть западнее – футов на 150. Длина маршрута составляла две мили. Чтобы проделать отверстие в шестидюймовой бетонной стене туннеля, применялся промышленный бур диаметром в двадцать четыре дюйма – вероятно, с алмазной головкой. Буровая установка работала от генератора, установленного на одном из вездеходов. От этого пробуренного отверстия проходчики и начали подкоп.
– Непосредственно взлом банковского подвального хранилища был осуществлен в уик-энд под День труда, – сказала Уиш. – А туннель, как мы полагаем, начали рыть недели на три-четыре раньше. Работали только по ночам. Вечером спускались, проходили некоторое расстояние и к рассвету возвращались на поверхность. Департамент водо– и электроснабжения имеет инспекторов-обходчиков, которые регулярно проверяют систему коммуникаций на предмет трещин, протечек и прочих неполадок. Эти обходчики работают как раз днем, поэтому преступники, видимо, и не стали рисковать.
– А как насчет того отверстия, которое они проделали в боковой стене? Неужели люди из службы водоснабжения его не заметили? – спросил Босх и тут же подосадовал на себя за то, что задал вопрос, не дав ей полностью договорить.
– Нет, – ответила она. – Эти ребята все продумали. Они запаслись кругом из клееной фанеры в двадцать четыре дюйма диаметром и покрыли его бетоном, – мы его потом обнаружили. Мы полагаем, что когда они утром уходили, то закрывали отверстие этим кругом и всякий раз заделывали по краям свежим бетоном. Внешне это должно было выглядеть как ответвляющийся от главной линии боковой трубопровод, с которого перед этим снимали заглушку. Там это обычная вещь. Я сама наблюдала. Там повсюду можно увидеть закрытые такими перегородками ответвления. Двадцать четыре дюйма – стандартный размер. В глаза ничуть не бросается. Так что это не должно было вызывать подозрений, и преступники преспокойно возвращались на следующую ночь и немного удлиняли свой подкоп в сторону банка.
Уиш рассказала, что туннель рыли преимущественно ручным инструментом – лопатами, кирками, а также бурами, приводимыми в действие энергией от движка на вездеходе. Проходчики, вероятно, пользовались фонарями, но также и свечами. Некоторые были найдены в туннеле еще горящими уже после того, как кража была обнаружена. Свечи были вставлены в небольшие зарубки, высеченные в стенах.
– Это вам что-то напоминает? – спросила она.
Босх кивнул.
– По нашим подсчетам, они проходили за ночь от десяти до двадцати футов, – сказала она. – Мы потом нашли в туннеле две тачки. Они были распилены пополам и разобраны, чтобы пролезать через двадцатичетырехдюймовое отверстие, а затем половинки снова скреплены вместе. На тачках вывозили из туннеля вынутый грунт и вываливали в главную дренажную линию – очевидно, на это был отряжен человек или даже двое. Дело в том, что по дну большого канала идет постоянный сток воды. Поток смывал вырытую землю и мусор с этих раскопок, унося их в конечном счете в реку. Как мы предполагаем, время от времени, по ночам, их координатор – тот, что наверху, – открывал пожарные гидранты выше по склону горы, чтобы увеличить объем воды в дренажной системе.
– Значит, они спускали туда воду даже в засуху?
– Даже в засуху…
Уиш сказала, что когда воры наконец завершили подкоп к подвальному помещению, то подключились к принадлежащей банку сети электронных и телефонных линий. Учитывая, что в уик-энд центр города практически вымирает, филиал банка по субботам был закрыт. Поэтому в пятницу по окончании рабочего дня воры шунтировали систему сигнализации. Одному из преступников пришлось быть «звонарем». Но не Медоузу – тот, по всей вероятности, был подрывником.
– Самое смешное, что им не требовался «звонарь», – продолжала она. – Сенсорная система сигнализации в хранилище до этого всю неделю то и дело ложно срабатывала. Видимо, эти парни со своими раскопками и бурением то и дело ненароком на нее воздействовали. На протяжении четырех ночей кряду на место по тревоге приезжали копы вместе с банковским управляющим. Бывало, даже по три раза за ночь. Ничего не находили и начали думать: виноваты неполадки в сигнализации, разбалансированы датчики, реагирующие на звук и движение. Перед самыми выходными управляющий обращается в фирму, которая устанавливала сигнализацию, однако тамошнее руководство не может никого прислать до окончания праздников, понимаете? Поэтому тот человек, управляющий…
– Попросту отключает сигнализацию, – докончил за нее Босх.
– Вот именно. Он решил, что не хочет весь праздничный уик-энд каждую ночь мотаться в банк из-за этой сигнализации. Он собрался ехать в Спрингз, в свой кооперативный тайм-шер, играть в гольф. Поэтому вырубает сигнализацию. Само собой, теперь он уже больше не работает в Уэстлендском национальном банке. Непосредственно под хранилищем бандиты применяли водоохлаждаемый промышленный бур. Перевернув его вверх ногами и уперев в нижнюю плиту подвала, они высверлили в пятифутовом слое стали и бетона отверстие диаметром два с половиной дюйма. По расчетам наших криминалистов, это должно было занять пять часов, причем только в том случае, если бур не перегрет. Для его охлаждения в главную подземную магистраль подавалась вода из пожарного гидранта – из того, что в банке. Пробурив отверстие, они заполнили его взрывчаткой С-4, – продолжала она. – Провода вывели через свой подкоп внутрь дренажного туннеля. Потом подорвали.
Она сказала, что записи экстренных вызовов по управлению полиции Лос-Анджелеса показали: в ту субботу в 9.14 утра было отмечено срабатывание сигнализации в банке, расположенном через дорогу от Уэстленда, а также в ювелирном магазине на расстоянии в полквартала.
– Мы считаем, это было как раз в то время, когда произошел взрыв, – сказала Уиш. – Была выслана патрульная машина, полицейские огляделись, ничего не обнаружили и решили, что, очевидно, сигнализация сработала от подземных сейсмических толчков. Никто не озаботился проверить Уэстлендский национальный, охранная система которого, напротив, не издала ни звука. Им было невдомек, что она попросту отключена. Проникнув в хранилище, грабители уже больше не выходили. Весь уик-энд, три дня напролет, они трудились, высверливая замки на сейфовых ячейках, выдвигая ящики и опустошая их. Мы обнаружили пустые банки из-под консервов, пакетики из-под картофельных чипсов, упаковки от замороженных продуктов – ну, вы понимаете: походные продовольственные наборы для выживания в экстремальных условиях, – продолжала она. – То есть они и спали прямо там же, вероятно, по очереди. В туннеле имеется расширенная часть – судя по всему, она и служила им чем-то вроде спальни. На земляном полу мы обнаружили след от спального мешка. Мы также нашли на песке отпечатки, оставленные ружейными ложами винтовок «М-16», – да, преступники были экипированы автоматическим оружием. Они явно не собирались сдаваться, если бы дело приняло для них скверный оборот.
Агент Уиш дала ему возможность в течение нескольких секунд осмыслить сказанное, затем продолжала:
– По нашим оценкам, они провели в хранилище часов шестьдесят, может, чуть больше. Высверлили замки у четырехсот шестидесяти с лишним ячеек. Из общего количества в семьсот пятьдесят. Если их было трое, то это примерно по сто пятьдесят пять сейфов на каждого. Вычтем отсюда часов пятнадцать на отдых и еду на протяжении всех трех дней, и получается, что каждый высверливал по три-четыре сейфа в час. Безусловно, у них был какой-то временной лимит. Ну, скажем, они должны были закончить работу не позже трех часов ночи во вторник. Если к тому времени они уже прекратили сверлить, то у них еще оставалась масса времени, чтобы все собрать, упаковать и убраться восвояси. Они забрали добычу, инструменты и вышли тем же манером, каким пришли. Утром во вторник управляющий банка со свежим загаром из Палм-Спрингз, отперев хранилище, обнаружил кражу. Вот вкратце суть дела, – заключила она. – Самое впечатляющее преступление, какое я видела или о каком слышала с тех пор, как занимаюсь своей работой. Почти никаких ошибок. Мы узнали уйму всего о том, как они это проделали, но очень мало о том, кто проделал. К Медоузу мы подобрались ближе, чем к кому-либо, и вот теперь он мертв. Тот снимок, что вы показали мне вчера… фотографию браслета, помните? Вы были правы: это первый предмет из тех, что были похищены оттуда, который всплыл.
– А теперь и он пропал.
Босх немного помолчал, ожидая продолжения, но она уже полностью выложилась.
– По какому принципу они выбирали сейфы для вскрытия? – спросил он.
– Такое впечатление, что это делалось наугад, произвольно. У меня есть видеозапись в офисе, я вам покажу. Но выглядит так, будто они просто распределили: ты берешь эту стенку, ты – эту, а ты – эту. Некоторые сейфы, находившиеся непосредственно рядом с высверленными, остались нетронутыми. Почему – не знаю. Не похоже на то, что соблюдали какой-то принцип. Тем не менее, по заявлениям клиентов, в девяноста процентах ограбленных ячеек находились ценности, которые исчезли. Причем большей частью это невозможно проверить. Грабители сумели сделать правильный выбор.
– Почему вы решили, что действовали трое?
– Мы прикинули, что требуется по меньшей мере именно столько людей, чтобы вскрыть такое количество ячеек. К тому же и вездеходов было три.
Она улыбнулась, и он огрызнулся:
– Хорошо, как вы узнали о вездеходах?
– Ну, на мягкой грязи на дне сточного туннеля остались следы покрышек, и мы их идентифицировали. Один вездеход занесло на скользкой грязи, и он ударился о стену. По краске наша лаборатория в Квонтико определила год выпуска и модель. Мы опросили всех дилеров компании «Хонда» в Южной Калифорнии и наконец наткнулись на случай приобретения трех синих вездеходов в Тастине за четыре недели до Дня труда. Человек заплатил наличными и погрузил машины в трейлер. Имя и адрес дал липовые.
– Например?
– Имя? Фредерик Б. Рисли. Аббревиатура, как у ФБР. Потом это имя всплывет еще раз. Мы показали тому дилеру штук шесть фотографий, в том числе Медоуза, вашу и еще нескольких людей, но ни в одном из них он не опознал Рисли.
Она промокнула губы салфеткой и бросила ее на стол. Следов помады на салфетке Босх не заметил.
– Ну, воды я напилась на целую неделю, – сказала она. – Встретимся в Бюро и тщательно сопоставим наши данные по Медоузу. Мы с Рурком считаем, что именно отсюда надо двигаться. Мы уже исчерпали все ниточки по банковскому делу, бьемся головой о стену. Может, дело Медоуза даст нам желанный прорыв.
Уиш взяла со стола счет, Босх положил чаевые.
* * *
Они сели каждый в свою машину и двинулись к Федерал-билдинг. Но Босх, пока ехал, думал вовсе не о деле, а об Элинор Уиш. Ему хотелось спросить ее об этом маленьком шраме на подбородке, а вовсе не о том, каким образом она связала тех, кто сделал подкоп под Уэстлендский банк, с вьетнамскими «туннельными крысами». Ему хотелось знать, что придало ее лицу это милое выражение легкой грусти. Он проследовал за ее машиной через студенческий городок Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, а затем через бульвар Уилшир. Они встретились у лифта в гараже Федерал-билдинг.
– Я думаю, лучше всего, если вы будете держать связь преимущественно со мной, – сказала она, пока они вдвоем поднимались в кабине лифта. – Что касается Рурка… Вы с ним нехорошо начали, и…
– Мы даже и не начинали, – сказал Босх.
– Видите ли, если вы не будете так придирчивы, то увидите, что он хороший человек. Он повел себя так, как считал правильным для дела.
На семнадцатом этаже двери лифта раздвинулись, и глазам их предстал Рурк собственной персоной.
– А, вот и вы! – приветственно произнес он, протягивая Босху руку. Тот пожал ее без особой уверенности. – Я хотел только сбегать вниз, выпить кофе с булочкой, – поспешно пояснил помощник старшего спецагента, отвечающий за расследование. – Не хотите присоединиться?
– Э… Джон, мы только что из кофейни, – ответила Уиш. – Мы будем ждать тебя здесь, наверху.
Теперь Босх и Уиш стояли снаружи лифта, а Рурк, напротив, находился внутри. Помощник старшего спецагента кивнул, и двери закрылись. Босх и Уиш двинулись в офис.
– В каком-то смысле он очень похож на вас – прошел войну и все такое, – сказала она. – Постарайтесь наладить с ним отношения. Ваша суровость не на пользу делу.
Босх оставил эту реплику без ответа. По коридору они подошли к помещению опергруппы № 3, где Уиш указала ему на письменный стол позади ее собственного. Она сказала, что стол пустует с тех пор, как сотрудника, который сидел за ним, перевели в опергруппу № 2, специализирующуюся на борьбе с порнографией. Босх поставил на стол свой кейс и сел сам. Оглядел комнату. Сегодня здесь было более людно, чем накануне. С полдюжины сотрудников сидели за столами, а еще трое сгрудились в задней части помещения, вокруг картотечного шкафчика, на котором стояла коробка с жареными пончиками. Кроме того, на полке оказался телевизор, он же видеомагнитофон. Вчера его здесь не было.
– Вы что-то говорили насчет видео, – обратился он к Уиш.
– Ах да. Я поставлю ту пленку, и вы посмотрите, а я пока отвечу на несколько телефонных сообщений по другим делам.
Она достала из своего стола видеокассету, и они прошли в заднюю часть комнаты. Стоявшая там троица, настороженная присутствием чужака, посторонилась со своими пончиками. Уиш вставила кассету в гнездо и, оставив Гарри смотреть, отошла к себе.
Видеофильм, снятый явно с помощью ручной камеры, представлял собой тряский проход оператора-дилетанта по следам грабителей. Съемка, как понял Босх, начиналась с магистрального канала ливневой канализации. Это был квадратного сечения туннель, который затем сворачивал в сторону и терялся в темноте, куда не достигал свет. Уиш была права: туннель был большим, по нему действительно мог проехать грузовик. Тонкий ручеек воды медленно струился вдоль средней части бетонного днища. Пол и нижняя часть стен были покрыты плесенью и морскими водорослями, и Босх почти физически ощутил запах сырости. Камера опустилась, приблизившись к серовато-зеленому полу. На тине и слизистом донном осадке виднелись следы покрышек. Следующий запечатленный видеокамерой план демонстрировал место входа в подземный лаз – аккуратно вырезанную в стене большого канала дыру. В кадре появилась пара рук, держащих круг из клееной фанеры, которым, как уже сказала Уиш, отверстие маскировали в дневное время. Руки отодвинулись в глубь экрана, вслед за ними появилась голова с темными волосами. Это был Рурк в комбинезоне с белыми буквами на спине: ФБР. Рурк приставил фанерный круг к отверстию. Круг идеально подошел по размеру.
Затем видеокамера перескочила и теперь показывала внутренность прорытого похитителями лаза. На Босха эта картина произвела впечатление тяжелое и зловещее, она возрождала мрачные воспоминания о рукотворных узких туннелях, по которым он проползал во Вьетнаме. Подземный ход уходил вправо. Сюрреалистическое ощущение усугублялось подрагивающим пламенем свечей, воткнутых в проделанные через каждые двадцать футов зарубки в стенах. После плавно изгибающегося отрезка пути протяженностью, как показалось Босху, футов в шестьдесят, туннель резко сворачивал влево. Далее за этим участком на протяжении ста футов следовал прямой, без поворотов, проход, по стенам которого все так же мерцали свечи. Затем камера уперлась в тупик, показав наваленные бетонные обломки, куски изогнутых стальных брусьев и металлического листа. Камера поднялась к зияющей дыре в потолке туннеля. Оттуда падал солнечный свет. Там же, наверху, стоял Рурк в своем комбинезоне и смотрел вниз, в объектив камеры. Он провел пальцем по шее, и картинка снова оборвалась. В следующий раз камера оказалась внутри хранилища, предлагая широкоугольный ракурс всего помещения. Как и на фото в газете, которое видел Босх, дверцы сотен депозитных сейфовых ячеек были распахнуты. Пустые ящички грудами валялись на полу. Двое технических экспертов обсыпали дверцы специальным порошком, чтобы снять отпечатки пальцев. Элинор Уиш и еще один агент смотрели наверх, на стальную стену из сейфов, и что-то заносили в блокноты. Камера снова приблизилась к полу, к отверстию подземного лаза, и затем картинка сменилась черным полем. Босх перемотал ленту обратно, отнес кассету и положил на стол Уиш.
– Интересно, – сказал он. – Я увидел несколько моментов, которые мне случалось видеть и раньше. В былые времена, в туннелях. Но ничего такого, что навело бы меня на мысль именно о «туннельных крысах». Что за нить привела вас к Медоузу и вообще к нашей братии?
– Прежде всего наличие взрывчатки С-4, – сказала она. – Наши криминалисты обследовали железобетон в месте пролома. Они обнаружили там следы взрывчатого вещества. Проведенные анализы показали, что это С-4. Я уверена, что вам знакомо это вещество. Оно было на вооружении во Вьетнаме. Его применяли «туннельные крысы», в частности, для подрыва туннелей. Дело в том, что сейчас проще добыть другую, гораздо лучшую взрывчатку – с большей удельной силой разрушения, более простую и менее опасную в обращении. А также более дешевую. Поэтому мы – точнее, люди из лаборатории – пришли к выводу: причина применения С-4 в том, что человеку было с ней проще и удобнее, потому что он пользовался ею и раньше. И мы сразу подумали, что это скорее всего ветеран вьетнамской войны. Еще один след, приведший нас к Вьетнаму, – это мины-ловушки. Мы полагаем, что, прежде чем проникнуть в хранилище, грабители заминировали туннель, протянули по нему провода, чтобы обезопасить свой тыл. В качестве меры предосторожности был отправлен кинолог со специально обученной собакой – ну, чтобы убедиться, что нигде не валяется невзорвавшаяся взрывчатка. Собака отреагировала на запах. Взрывчатка действительно ранее находилась в туннеле в двух местах – примерно посредине длины дренажного канала и у входного отверстия, вырезанного в стене. Но на тот момент ее там больше не было. Преступники забрали ее с собой. Зато мы обнаружили дырки от колышков в полу туннеля и обрезки стальной проволоки в обеих точках заложения – ну, знаете, куски, которые образуются, когда отрезают проволоку нужной длины.
– Проволочный привод для взрывного устройства, – обронил Босх.
– Верно. Мы считаем, что они стремились обезопасить себя на случай вторжения. Если бы кто-то подошел к ним сзади, туннель взлетел бы на воздух, незваные гости были бы погребены под Хилл-стрит. Хорошо еще, что преступники, уходя, убрали взрывное устройство.
– Но взрыв такой силы, вероятно, угробил бы и самих злоумышленников вместе с теми, кто их выследил, – заметил Босх.
– Разумеется. Но просто эти парни не хотели рисковать. Они были вооружены и оснащены по всем правилам и морально готовы к провалу. Пан или пропал… Тем не менее, сначала мы не стали ограничивать круг поисков исключительно «туннельными крысами». До тех самых пор, пока не обнаружили кое-что, когда шли по следам автомобильных покрышек, оставленных грузовиками в главной магистрали. Следы то и дело обрывались, целостной траектории не было. Поэтому нам потребовалась пара-тройка дней, чтобы проследить их из глубины канала до выходной части, где воды выносятся к реке, намывая на берегу слой ила. Это не прямая трасса. Там настоящий лабиринт. Поэтому необходимо очень точно знать, куда сворачивать. Мы рассуждали так: не стали бы эти парни каждую ночь сидеть в своих вездеходах с фонарем и картой.
– Гензель и Гретель? Они помечали дорогу хлебными крошками?
– Что-то вроде. Там на стенах вообще множество пометок краской. Ну, вы знаете: специальные пометки, которыми пользуются люди из департамента водо– и электроснабжения, чтобы знать: какая линия куда ведет, даты проведения осмотра и тому подобное. Некоторые стены со всей этой росписью очень напоминали стену возле «Севен-Илевен» в Восточном Лос-Анджелесе. Поэтому мы решили, что преступники тоже маркировали свой путь. Мы прошли по их следам и искали повторяющиеся знаки на стенах. Такой знак был только один. Что-то вроде эмблемы мира, только без круга. Просто три быстрых косых штриха.
Босху был известен этот символ. Он сам проставлял его в туннелях двадцать лет назад. Три косые размашистые насечки ножом на стене. Знак, с помощью которого они помечали свой путь, чтобы потом знать, как выбраться обратно.
– Один из копов, который был там в тот день, – продолжала Уиш, – это было еще до того, как УПЛА передало дело нам, – так вот, один из сотрудников отдела ограблений сказал, что опознал эти знаки, он помнил их со времен Вьетнама. Сам он не был «туннельной крысой», но рассказал нам о них. Вот каким образом мы связали преступление с ними. Тогда, имея это в качестве отправной точки, мы сделали запрос в Министерство обороны и Министерство по делам ветеранов и получили имена. Так мы узнали имя Медоуза. Ваше имя. Другие имена.
– Сколько еще других?
Она подтолкнула к нему через стол стопку желтых картонных папок высотой дюймов в шесть.
– Они все здесь. Взгляните, если хотите.
В это время в комнату вошел Рурк.
– Агент Уиш сказала мне про официальную бумагу, которую вы хотели бы получить. Не вижу никаких проблем. Я кое-что набросал, и мы постараемся сегодня же получить на ней подпись старшего спецагента Уиткома.
Когда Босх ничего на это не ответил, Рурк продолжал:
– Вчера мы, возможно, проявили излишнюю горячность, но, надеюсь, я все уладил с вашим лейтенантом и сотрудниками вашей службы внутренних расследований. – Он улыбнулся улыбкой, которой мог бы позавидовать любой политикан. – И кстати, я хотел сказать, что восхищаюсь вашим послужным списком. Вашими военными заслугами. Я сам отслужил три срока. Правда, никогда не спускался в эти жуткие туннели. Тем не менее, я оставался во Вьетнаме до самого конца, пока все это не кончилось. Какой позор!
– В чем позор? В том, что все кончилось?
Рурк уставил в него долгий, пристальный взгляд, и стало видно, как краска заливает его лицо, начиная от того места, где сплетались темные брови. Это особенно впечатляло, потому что вообще заместитель старшего спецагента ФБР был человеком с бледным, даже болезненно-желтоватым, лицом, что придавало ему вид записного нытика и пессимиста. Он был на несколько лет старше Босха. Роста они были одинакового, но Рурк был более массивен. К традиционно принятой в ФБР форме – синему блейзеру и голубой рубашке на пуговицах – он добавил красный начальственный галстук.
– Послушайте, детектив, вам вовсе не обязательно меня любить, об этом не беспокойтесь, – сказал Рурк. – Но прошу вас, поработайте вместе со мной над этим делом. У нас с вами одна и та же задача.
Босх смягчился.
– Какой именно помощи вы от меня ждете? Скажите точно. Должен ли я просто болтаться с вами «за компанию», или же вы хотите, чтобы я работал по-настоящему?
– Босх, считается, что вы первоклассный детектив. Докажите нам это. Просто продолжайте вести расследование своего дела. Как вы вчера верно заметили, вы находите, кто убил Медоуза, а мы находим, кто обчистил Уэстлендский банк. Так что, да, нам требуется все, на что вы способны. Действуйте, как привыкли, но только со спецагентом Уиш в качестве напарника.
И Рурк вышел из комнаты. Босх подумал, что у него, вероятно, свой персональный кабинет где-нибудь в тишине, в конце коридора. Он повернулся к столу Элинор и взял с него пачку папок.
– Ладно, давайте приступим, – сказал он.
* * *
Уиш расписалась в получении служебной машины и села за руль, а занявший пассажирское сиденье Босх принялся просматривать лежащую на коленях кипу армейских досье. Он заметил что его собственное дело лежало поверх остальных. Бегло взглянул на остальные и узнал только имя Медоуза.
– Куда? – спросила Уиш, когда они выехали из гаража и по авеню Ветеранов двинулись в сторону Уилшира.
– В Голливуд, – ответил Босх. – А что, Рурк всегда такой придурок?
Она свернула к востоку, улыбнувшись при этом такой улыбкой, которая породила у Босха вопрос, нет ли чего между ней и Рурком.
– Когда ему так хочется, – ответила она. – Впрочем, он хороший администратор. Он умело руководит нашей группой. Думаю, он всегда был лидером по складу характера. Мне помнится, он даже рассказывал, что в армии заведовал целым подразделением или чем-то в этом роде. В Сайгоне.
Нет, отпадает, подумал Босх, услышав это. Никто не станет защищать своего любовника, говоря, что он хороший администратор. Ничего там нет.
– Он выбрал не ту сферу для администрирования, – сказал он. – Поезжайте к Голливудскому бульвару, в ту часть, что к югу от Китайского театра.
Чтобы добраться туда, потребуется минут пятнадцать. Он открыл верхнее досье – то было его собственное – и начал листать. Среди пачки медицинских отчетов от психоневролога обнаружилось черно-белое фото, почти как на паспорт. Молодой человек в военной форме, на лице которого еще не оставили следов ни годы, ни опыт.
– Вы неплохо смотрелись с короткой стрижкой, – обронила Уиш, прерывая его мысли. – На этой фотографии вы напомнили мне моего брата.
Босх скосил на нее взгляд, но ничего не сказал. Он положил фото и снова принялся перелистывать документы в папке, выхватывая обрывки информации о некоем незнакомце, которым в действительности был он сам.
Уиш сказала:
– Мы сумели найти девятерых, проживающих в Южной Калифорнии, которые имеют за плечами вьетнамский опыт. Мы их всех проверили. Медоуз был единственным, кого мы перевели в ранг подозреваемого. Он был наркоман, имел судимости. У него также был опыт работы под землей уже после того, как он вернулся с войны. – Несколько минут, пока Босх читал, она вела машину в молчании. Потом сказала: – Мы вели за ним наблюдение целый месяц. После ограбления.
– Чем он занимался?
– Ничего определенного мы не выявили. Может, какие-то коммерческие сделки. Примерно каждые три дня он ездил в Винис покупать детские шарики с опиумом. Но похоже, просто для личного потребления. Во всяком случае, никакие покупатели к нему не приходили. И никаких иных посетителей тоже не было за целый месяц слежки. Черт, если бы мы могли доказать, что он торгует, мы бы тут же его повязали, а потом – когда стали бы раскалывать на причастность к ограблению банка – уж нашли бы, к чему прицепиться. Но он не сбывал! – произнесла она таким тоном, словно старалась убедить больше саму себя, чем Босха. Так, во всяком случае, ему показалось.
– Я вам верю, – ответил он.
– Вы не хотите меня просветить, зачем мы едем в Голливуд?
– Мы ищем свидетеля. Возможного свидетеля. Скажите, как Медоуз жил все то время, пока вы за ним следили? Я имею в виду денежную сторону. Где он брал деньги на поездки в Винис?
– Единственное, что удалось выяснить, – это что он получал социальное пособие и пособие по инвалидности от Министерства по делам ветеранов. Вот и все.
– Почему вы через месяц прекратили слежку?
– У нас ведь на него ничего не было, не было даже уверенности, что он вообще имеет к этому делу отношение. Мы…
– Кто скомандовал «отбой»?
– Рурк. Он не мог…
– Тот, который администратор.
– Дайте мне закончить. Он не мог обосновать расходы на постоянную слежку, не дающую никаких результатов. Мы действовали чисто интуитивно, ничего больше. Однако прошло уже почти два месяца с момента ограбления, а у нас по-прежнему не было против него никаких улик, ничего конкретного. В сущности, мы и слежку-то стали вести просто на всякий случай, для очистки совести. Мы склонялись к мысли, что преступники давным-давно в Монако или в Аргентине. А не шастают за дозами на побережье и не обретаются в Долине, в третьесортных домах, где селятся шлюхи. На тот момент подозрения в отношении Медоуза были вообще лишены смысла. Да, это Рурк скомандовал отбой. Но я была с ним солидарна. Признаю: сейчас нам ясно, что мы дали маху. Вы довольны?
Босх не ответил. Он понимал, что Рурк был прав, отменив слежку. Нигде просчеты не видны так хорошо задним числом, как в работе сыщика. Он сменил тему.
– Почему ограбили именно этот банк? Вы никогда не задавались таким вопросом? Почему Уэстлендский национальный? Почему не банк «Уэллз Фарго» или хранилище в Беверли-Хиллз? В любом случае, в Хиллз можно лучше поживиться, в тамошних банках больше денег. Вы, кажется, сказали, что эти подземные каналы идут по всему городу.
– Да, это так. Я не знаю ответа на этот вопрос. Может, они выбрали банк в центре, потому что хотели иметь полные три дня для вскрытия ячеек, а им было известно, что центральные банки не работают по субботам. Вероятно, только Медоуз и его сообщники могли бы дать ответ. А что мы сейчас ищем в этом районе? В ваших отчетах ничего не говорилось о возможном свидетеле. Свидетеле чего?
Они уже въехали в Голливуд. Улица была утыкана захудалыми мотелями, которые наводили тоску уже на следующий день после своей постройки. Босх указал на один такой под названием «Голубое шато» и велел ей припарковаться. Заведение выглядело столь же угнетающе, как и остальные на этой улице. Бетонное блочное здание образца начала пятидесятых. Выкрашено голубой краской, с синим орнаментом, краска сильно облупилась. Это было двухэтажное строение с внутренним двором, где почти из каждого открытого окна свисали простыни и полотенца. Где интерьер, как было хорошо известно Босху, по омерзительности впечатления соперничал с экстерьером. Где находящиеся в бегах обитатели теснились по восемь-десять человек в комнате и самый сильный забирал себе кровать, а остальные довольствовались местом на полу или в ванне. Ночлежки, подобные этой, имелись во многих кварталах вокруг Голливудского бульвара. Всегда были и всегда будут.
Пока они сидели в фэбээровской машине, глядя на мотель, Босх рассказал ей о недописанных каракулях, которые обнаружил на трубе поблизости от резервуара, и об анонимном звонке в службу спасения. Он пояснил, что убежден: голос идет в комплекте с найденным баллончиком краски. А его владелец – Эдвард Нис, известный также под кличкой Шарки.
– Эти малолетние бродяги образуют уличные клики, – сказал Босх, выходя из машины. – Не то чтобы банды в полном смысле. Скорее, для самообороны и прокорма. Согласно досье из нашего отдела, занимающегося уличными группировками, команда Шарки последние месяца два околачивается здесь, в «Шато».
Закрыв дверь машины, Босх заметил, что впереди к тротуару подкатила и остановилась другая машина. Он окинул ее быстрым взглядом, но не узнал. Ему показалось, что он заметил внутри две фигуры, но машина была слишком далеко, чтобы с уверенностью сказать: это Льюис и Кларк. По мощенной плитами панели Босх двинулся к разбитой неоновой вывеске, в контору мотеля.
Там он увидел старика, сидящего за стеклянной перегородкой с выдвижным поддоном у ее основания. Человек читал свежую газету из Санта-Аниты. Он не оторвал от нее глаз, пока Босх и Уиш не подошли к стеклу вплотную.
– Да, офицеры, чем могу служить?
То был изнуренный жизнью старичина, чьи глаза давно отказались интересоваться чем-либо, кроме возможности поживиться. Копов он чуял еще до того, как они включали свои сирены. И усвоил, что лучше давать им, что требуют, без лишнего шума.
– Парень по имени Шарки, – сказал Босх. – В каком он номере?
– В седьмом, но сейчас его нет. Кажется. Когда он дома, его мотоцикл всегда стоит здесь, в холле. А сейчас мотоцикла нет. Значит, он ушел. Скорее всего.
– Скорее всего. А кто-нибудь еще есть в седьмом?
– Конечно. Кто-то всегда бывает.
– Первый этаж?
– Угу.
– Есть задняя дверь или окно?
– И то, и другое. Раздвижная дверь сзади. Очень дорогая, не хотелось бы менять.
Старик потянулся к щитку с ключами и снял ключ с крючка под седьмым номером. Положил на выдвижной поддон в стеклянной перегородке, разделяющей его и Босха.
* * *
Детектив Пирс Льюис обнаружил в своем бумажнике квиток от банкомата и стал прочищать им между зубами. Во рту у него был такой привкус, словно где-то там застрял кусок сосиски от завтрака. Он двигал карточкой из плотной бумаги туда-обратно, пока зубы не показались ему чистыми. Потом недовольно причмокнул языком и губами.
– Что такое? – спросил детектив Дон Кларк. Он знал наизусть все нюансы поведения своего напарника. Ковыряние в зубах и причмокивание губами означали, что тот чем-то обеспокоен.
– Просто думаю, что он нас засек, – ответил Льюис после того, как выбросил карточку из окна машины на улицу. – Этот мимолетный взгляд, когда они вылезали из машины. Все было очень быстро, но, я думаю, он нас заметил.
– Не заметил. Если бы заметил, то рванул бы сюда с обвинениями, поднял бы шум или еще что-нибудь. Вот так они и поступают. Создают общественные беспорядки, привлекают внимание, затевают судебный процесс. Он бы уже сейчас напустил на наши задницы Лигу защиты полицейских. Можешь мне поверить: копы последними замечают за собой хвост.
– Ну… надеюсь, что так, – сказал Льюис.
На какое-то время он оставил эту тему. Но тревога его не покидала. Ему не хотелось развалить порученное им задание. Этот парень, Босх, раз уже был у них в кулаке, но улизнул, потому что Ирвинг, эта ходячая челюсть, оттащил их с Кларком, протрубил отбой. Но на сей раз такое не повторится, молча пообещал себе Льюис. На сей раз ему крышка.
– Ты ведешь записи? – спросил он партнера. – Как по-твоему, что они делают в этой дыре?
– Ищут что-то.
– Ты меня бесишь! Ты что, правда так думаешь?
– Блин, кто тебе сегодня вставил карандаш в задницу?
Льюис перевел возмущенный взгляд с «Шато» на Кларка, который сложил руки на коленях и сидел, откинув спинку сиденья под углом в шестьдесят градусов. Его очки с зеркальными стеклами совершенно не позволяли разобрать, бодрствует он или спит.
– Ты ведешь записи или как? – громко окликнул его Льюис.
– Если тебе нужны записи, почему ты сам их не делаешь?
– Потому что я за рулем. В этом все и дело. Если не хочешь вести машину, тогда должен вести записи и делать снимки. А ну давай, пиши что-нибудь, чтобы у нас было что показать Ирвингу. А то как возбудит против нас дело «один-восемьдесят один» – и забудь о Босхе.
– Надо говорить «один-точка-восемьдесят один», – поправил Кларк. – Давай не будем употреблять сокращений даже между собой.
– Пошел ты!
Кларк тихонько заржал и вынул из внутреннего кармана пиджака записную книжку, а из кармана рубашки – золотую ручку «Кросс». Когда Льюис, удовлетворенный тем, что записи ведутся, снова посмотрел на мотель, он увидел, как парень-тинейджер со светлыми волосами, заплетенными в многочисленные косички, сделал на дороге два круга на желтом мотоцикле. Мальчишка подкатил к машине, из которой, как только что наблюдал Льюис, вышли Босх и женщина из ФБР. Заслонив глаза от света, парень заглянул в машину со стороны водительского сиденья.
– Эй, а это еще что? – спросил Льюис.
– Какой-то хмырь, – отозвался Кларк, на миг оторвавшись от своих заметок. – Думает, как бы спереть стерео. Если он начнет действовать, что мы, по-твоему, должны делать? Бросить свой наблюдательный пост, чтобы спасать деку какого-то козла?
– Ничего нам не надо делать. И он тоже ничего не собирается. Он видит рацию… Смекает, что это полицейская машина… Дает задний ход.
Парень поддал газу и совершил еще два круга по улице. Пока мотоцикл описывал круги, подросток не сводил глаз с фасада мотеля. Затем энергично рванул через автостоянку на обочине и, снова выехав на проезжую часть, остановился за припаркованным у обочины старым автобусом «фольксваген», который заслонял его от мотеля. Похоже, сквозь стекла видавшего виды автобуса он следил за выходом из «Шато». Двоих сотрудников СВР в машине позади него он не заметил.
– Ну, давай, парень, вали отсюда, – пробормотал Кларк. – Мне не нужно, чтобы из-за тебя вызвали патрульную машину. Хулиган хренов!
– Достань «Никон», сфотографируй его, – сказал Льюис. – Никогда не знаешь заранее, как дело обернется. Может, что-то произойдет, и снимок пригодится. А также срисуй номер с вывески мотеля. Нам придется позвонить сюда позже и узнать, что здесь делали Босх с бабой из ФБР.
Льюис мог бы сам легко взять с сиденья фотокамеру и сделать снимки, но это создало бы опасный прецедент, который мог бы нанести вред хрупкому и деликатному балансу правил наружного наблюдения. Водитель ведет машину. Его напарник пишет, а также выполняет всю остальную сопутствующую работу.
Кларк послушно взял камеру, которая была оснащена телеобъективом, и заснял парня с мотоциклом.
– Сними так, чтобы попал номерной знак, – подсказал Льюис.
– Я знаю, что делаю, – отозвался Кларк, кладя камеру обратно.
– А ты засек номер мотеля? Нам же придется звонить.
– Засек! Я его записываю! Видишь? Что за мура? Подумаешь, важное событие. Босх небось трахает там эту телку. Клевую федеральную телку. Вполне возможно, когда позвоним, то узнаем, что он снимал номер.
Льюис взглянул, чтобы удостовериться, что Кларк действительно записал номер в журнал наблюдений.
– А может, и нет, – сказал Льюис. – Мы только знаем, что они побывали здесь вместе, и я сомневаюсь, что он так глуп. Они, должно быть, кого-то выслеживают. Например, свидетеля.
– Но в журнале учета убийств не было ни слова о свидетеле.
– Он придержал эту информацию. Это же Босх. Его стиль.
Кларк ничего не ответил. Льюис снова посмотрел на стоящий поодаль «Шато». Потом заметил, что парень исчез. Нигде поблизости уже не было никаких признаков мотоцикла.
* * *
Босх погодил с минуту, давая возможность Элинор Уиш зайти с тыльной стороны «Шато» и взять под наблюдение раздвижную заднюю дверь номера. Наклонившись, приложил ухо к двери и, как показалось, уловил какой-то шорох и бормотание. В комнате кто-то был. Когда подошло время, он громко и резко постучал. За дверью послышалось какое-то движение – торопливые шаги по ковру, – но никто не отозвался. Он постучал еще раз и подождал, затем услышал девичий голос:
– Кто там?
– Полиция. Нам нужно поговорить с Шарки.
– Его здесь нет.
– Тогда нам надо поговорить с вами.
– Я не знаю, где он.
– Пожалуйста, откройте дверь!
Он снова услышал шум движения – как если бы кто-то наткнулся на мебель. Но опять никто не открыл. Потом последовал звук перекатывающегося ролика – откатывали застекленную дверь запасного выхода. Он сунул ключ в круглую ручку и распахнул входную дверь – как раз вовремя, чтобы краем глаза ухватить человека, спрыгивающего с заднего крыльца. Но это был не Шарки. В следующую секунду с улицы донесся голос Уиш, приказывающей человеку остановиться.
Босх быстро произвел осмотр помещения. Прихожая с нишей стенного шкафа налево и ванной комнатой направо; и там и там пусто, если не считать кое-какой одежды на полу шкафа. Две широкие двуспальные кровати у противоположных стен, комод с зеркалом, стертая до лысины желто-коричневая ковровая дорожка между кроватями, а также на пути к ванной. Девушка, светловолосая, молоденькая – может, лет семнадцати, – сидела на ближнем краю одной из кроватей, завернувшись в простыню. Босх заметил очертание соска, выпирающего сквозь грязную, некогда белую ткань. В комнате пахло дешевыми духами и потом.
– Босх, как вы там? – крикнула снаружи Уиш. Он не мог ее видеть из-за простыни, повешенной на стеклянной двери вместо занавески.
– Нормально. А вы?
– Тоже. Что мы имеем?
Босх подошел к раздвижной двери и выглянул наружу. Там стояла Уиш, а спиной к ней – какой-то человек с разведенными в стороны руками, которыми он упирался в заднюю стену мотеля. Мужчине было лет тридцать, у него была нездоровая, бледная кожа, какая бывает после месячной отсидки в тюремной камере. Штаны у него были расстегнуты, клетчатая рубашка застегнута наспех, кое-как. Он стоял, уставившись в землю вылупленными глазами человека, не имеющего под рукой никаких объяснений, но при этом остро нуждающегося хоть в каком-нибудь. Босх мельком и с некоторым изумлением отметил стремление мужика застегнуть в первую очередь рубашку, а уж потом штаны.
– Он чист, – сказала Уиш. – Хотя вид у него изрядно струхнувший.
– Вид как у человека, практиковавшего секс с малолеткой, если вам охота терять на это время. Если неохота – дайте ему пинка под зад, и пусть катится. – Он повернулся к сидящей на кровати девушке: – Без дураков, сколько тебе лет и сколько он заплатил? Я здесь не затем, чтобы тебя арестовывать.
Несколько мгновений она размышляла над его словами. Босх не отрываясь смотрел ей в глаза.
– Почти семнадцать, – проговорила девушка скучающим тоном. – Ничего он мне не заплатил. Обещал, но до этого дело не дошло.
– Кто главный в вашей клике, Шарки? Он разве никогда не объяснял тебе, что деньги надо брать вперед?
– Шарки не всегда поблизости. И откуда вы знаете его имя?
– Слухом земля полнится. Где он сегодня?
– Я же говорю, не знаю.
Мужик в клетчатой рубашке под конвоем Уиш вошел в комнату через заднюю дверь. Руки его были стянуты за спиной наручниками.
– Я собираюсь завести на него дело. Считаю необходимым. Это извращение. Ей на вид…
– Она сказала, ей восемнадцать, – возразил клетчатый.
Босх подошел и, подцепив пальцем вырез его рубашки, резким движением расстегнул. На груди у мужика распластал крылья синий орел, держащий в когтях кинжал и нацистскую свастику.
Пониже значилось: «Одна нация». Босх знал, что это означает принадлежность к преступной тюремной группировке «Арийцы». Сторонники превосходства белой расы. Босх отпустил рубашку.
– Эй, как долго ты на свободе? – спросил он.
– Ну послушай, мужик, – сказал клетчатый, – это же просто чушь. Она затащила меня сюда с улицы. И дайте мне по крайней мере застегнуть эти чертовы штаны. Это же полная ерунда.
– Отдавай мои деньги, козел, – сказала девушка.
Она соскочила с кровати – простыня при этом упала на пол – и голая ринулась обшаривать карманы клиента.
– Уберите ее от меня, уберите! – заорал он, одновременно стараясь увернуться от ее рук. – Видите? Вы видите? Это ее надо забирать, а не меня.
Босх шагнул вперед и, растащив этих двоих, толкнул девушку обратно на кровать. Потом зашел мужчине за спину и сказал, обращаясь к Уиш:
– Дайте мне ключ.
Она не шевельнулась, поэтому он полез к себе в карман и вытащил свой собственный ключ от наручников. Один и тот же подходил ко всем. Снял браслеты и повел клетчатого к входной двери. Открыв ее, вытолкал того из номера. В прихожей человек замешкался на секунду, чтобы застегнуть брюки, что дало Босху возможность поставить ступню ему на задницу и хорошенько пнуть.
– Выметайся отсюда, незрячий! – бросил он напоследок едва не полетевшему головой вперед мужику. – Тебе сегодня подфартило.
Когда Босх вернулся в комнату, девушка уже опять была обмотана грязной простыней. Он посмотрел на Уиш и увидел в ее глазах гнев. Гарри знал, что предметом гнева был не только субъект в клетчатой рубашке. Он посмотрел на девушку.
– Возьми свою одежду и иди в ванную, оденься. – Та не тронулась с места, и он прикрикнул: – Марш!
Когда она, собрав с пола кое-какие вещички, вышла, оставив простыню лежать на полу, Босх повернулся к Уиш.
– Мне сегодня слишком многое нужно сделать, – начал он. – А так бы вы провели остаток дня, снимая с нее показания и возбуждая иск против этого типа. Дело относится к юрисдикции штата, значит, иском пришлось бы заниматься мне. А дело это абсолютно дохлое: могут квалифицировать как тяжкое преступление, а могут – как мелкое правонарушение. А стоит только взглянуть на эту девушку – и станет понятно, что помощника окружного прокурора просто дисквалифицируют, если он вообще заведет это дело. Случай того не стоит. Такова уж здешняя жизнь, агент Уиш.
Она сердито посмотрела на него мерцающими, как тлеющие угли, глазами. Точно такой же взгляд он увидел, когда схватил ее за запястье, чтобы удержать, когда она собиралась выйти из ресторана.
– Босх, я сочла, что случай того стоит! Никогда больше так не поступайте!
Они стояли друг напротив друга, точно играя в «кто кого переглядит», до тех самых пор, пока девушка не вышла из ванной. Теперь на ней были выгоревшие джинсы с дырками на коленках и черный топ с бретельками. Туфель не было, и Босх заметил, что ногти у нее на ногах выкрашены красным. Не говоря ни слова, она уселась на кровать.
– Нам нужно найти Шарки, – сказал Босх.
– Насчет чего? У вас есть сигарета?
Он вытащил пачку и вытряс одну для нее. Дал спички, и она сама прикурила.
– Насчет чего? – снова спросила она.
– Насчет субботней ночи, – коротко ответила Уиш. – Мы не собираемся его арестовывать. Не собираемся мучить допросами. Мы только хотим кое-что у него узнать.
– А что будет со мной? – спросила девушка.
– С вами? – переспросила Уиш.
– Вы меня затаскаете?
– Вы имеете в виду, собираемся ли мы передать вас в департамент по делам несовершеннолетних, не так ли? – Босх скосил взгляд на Уиш, чтобы попытаться определить реакцию. Он ничего не прочел в ее лице. – Нет, мы не будем подключать ДДН, если вы окажете нам содействие. Как ваше имя? Ваше настоящее имя?
– Беттиджейн Фелкер.
– Хорошо, Беттиджейн, значит, вы не знаете, где находится Шарки? Нам-то всего лишь нужно поговорить с ним.
– Я только знаю, что он работает.
– Что вы имеете в виду? Где?
– В Бойтауне. Наверно, крутит дела вместе с Пожаром и Амулетом.
– Это те ребята, что в вашей клике?
– Точно.
– Не сказали, куда именно в Бойтаун они собирались?
– Нет. Мне кажется, они просто ходят туда, где бывают гомики. Вы же и сами знаете.
Девушка либо не могла сказать ничего более определенного, либо не хотела. Босх знал, что это уже не имеет значения. Он имел адреса из картотеки и знал, что найдет Шарки где-нибудь на бульваре Санта-Моника.
– Спасибо, – сказал он девушке и направился к двери. Он прошел уже половину гостиничного коридора, когда Уиш вышла из номера и сердитым, отрывистым шагом двинулась за ним. Прежде чем она успела что-то сказать, он остановился перед платным таксофоном в вестибюле возле конторы администратора. Вытащив маленькую телефонную книжку, которую всегда носил с собой, нашел номер ДДН и набрал его. Ему пришлось подождать минуты две, прежде чем оператор подключила его к автоответчику, на который он наговорил дату, время, а также местонахождение Беттиджейн Фелкер, предположительно сбежавшей из дома. Он повесил трубку, спрашивая себя, сколько дней пройдет, прежде чем они выслушают сообщение, и сколько дней после этого должно пройти, прежде чем у них руки дойдут до Беттиджейн.
* * *
Они уже порядком углубились в Западный Голливуд, в бульвар Санта-Моника, а его партнерша все еще кипела. Босх попытался защитить себя, но понял, что у него нет шансов. Поэтому сидел спокойно и слушал.
– Это вопрос доверия между партнерами, только и всего, – сказала Уиш. – И не важно, как долго нам предстоит работать вместе. Если вы собираетесь действовать в духе воина-одиночки, нам никогда не выработать необходимого доверия.
Он сидел на пассажирском сиденье и поглядывал в зеркало, повернутое так, чтобы Гарри мог видеть машину, которая снова следовала за ними, снявшись с места у «Голубого шато». Теперь Босх был уверен, что это Льюис и Кларк. Он разглядел бычью шею и стрижку «ежиком» сидящего за рулем Льюиса, когда машина на светофоре приблизилась к ним на расстояние всего в три корпуса. Он не сказал Уиш, что за ними следят. И та, если заметила «хвост», тоже об этом ничего не сказала. Кто знает, за ней в ФБР тоже могло водиться всякое-разное. Гарри сидел, наблюдая за «хвостом» и выслушивая укоры по поводу своего скверного поступка.
Наконец ему надоело, и он сказал:
– Медоуза нашли в воскресенье. Сегодня вторник. Общеизвестно: при расследовании убийства шансы на его раскрытие резко уменьшаются с каждым пролетающим днем. Так что мне очень жаль, прошу меня извинить. Я подумал, будет мало проку, если мы убьем день, заводя дело на какого-то придурка, которого, возможно даже, намеренно наколола уличная проститутка возрастом от шестнадцати до тридцати. Мне также показалось, что нет смысла ждать, пока приедут из ДДН, чтобы забрать эту девушку. Потому что, готов спорить, они и так уже ее прекрасно знают. И знают, где ее найти, если она им понадобится. Короче, я хотел оставить эту работу тем, кто должен ее выполнять, а сам заняться своей. А это значит – заняться тем делом, ради которого мы сюда приехали. Притормозите вон там, на Рэгтаймс. Это одна из точек, про которые я вычитал в «шейк-карточках».
– Мы оба хотим разобраться с этим делом, Босх. Так что бросьте свою чертову снисходительность, как будто только на вас возложили эту благородную миссию, а я так, сбоку припека. Не забывайте, это наше общее расследование.
Она замедлила ход перед открытым кафе, где за столиками со стеклянными столешницами на белых стульях из кованого железа парочками сидели мужчины, попивая ледяной чай из шестигранных стаканов с нацепленными на них ломтиками апельсина. Несколько человек посмотрели на Босха и затем отвернулись, потеряв интерес. Он обвел взглядом заставленное столами пространство, но Шарки не увидел. Когда машина проехала заведение, он пробежался взглядом по тротуару и увидел парочку слоняющихся без дела молодых людей, но те были староваты, чтобы оказаться Шарки.
Следующие двадцать минут они провели, объезжая вокруг гей-баров и ресторанов, держась преимущественно бульвара Санта-Моника, но так и не обнаружили мальчишку. Босх видел, что машина СВР не отстает от них, не приближаясь, однако, более чем на квартал. Уиш так ни разу и не произнесла о них ни слова. Но Босх знал, что блюстители правопорядка обычно замечают слежку последними, потому что в последнюю очередь способны предположить, что кто-то может следить за ними. Они же охотники, а не дичь.
Босха живо интересовало, что могут замышлять Льюис и Кларк. Рассчитывают ли они, что детектив нарушит какой-нибудь закон или неписаное полицейское правило, заодно втянув в это дело и агента ФБР? Он уже начал спрашивать себя, не выделывают ли те двое все эти фокусы по собственной инициативе. Может, они как раз хотят, чтобы он их заметил? Эдакое психологическое давление. Он попросил Уиш подъехать к обочине перед дешевой закусочной сети «Барниз Бинери» и выпрыгнул из машины, чтобы воспользоваться платным таксофоном рядом со старой раздвижной дверью ресторанчика. Набрал отсутствующий в справочнике, предназначенный только для внутреннего употребления номер СВР. Этот номер он помнил наизусть, потому что некогда ему приходилось отзваниваться по нему дважды в день. Происходило это, когда, находясь под внутренним следствием, Босх был временно отстранен от службы и помещен под домашний арест. Ему ответил женский голос – служащая отдела, сидящая на канцелярской работе.
– Льюис и Кларк на месте? – спросил Босх.
– Нет, сэр, их нет. Хотите оставить сообщение?
– Нет, спасибо. М-м… это лейтенант Паундз, начальник детективного отдела Голливудского отделения. А они просто вышли ненадолго? Мне нужно уточнить с ними кое-какие моменты.
– Насколько я знаю, до вечерней смены у них код семь.
Он повесил трубку. Значит, до четырех они свободны. Либо снова готовят какую-то подлянку, либо Босх слишком болезненно пнул их по яйцам, и теперь они гоняются за ним по собственному почину. Он опять сел в машину и сказал Уиш, что проверял, не оставлено ли ему сообщений на службе. Как раз в тот момент, когда она снова влилась в поток движения, он увидел желтый мотоцикл, прислоненный к парковочному счетчику примерно в полуквартале от «Барниз». Мотоцикл был припаркован перед блинной.
– Вон он, – сказал он, указывая туда. – Поезжайте мимо, так, чтобы я смог разглядеть номер. Если это тот, то мы с него не слезем.
Да, это действительно оказался мотоцикл Шарки. Босх зафиксировал полную идентичность номерных знаков с данными, почерпнутыми из досье парня. Но его самого нигде не было. Уиш объехала вокруг квартала и остановилась на том же самом месте, перед забегаловкой «Барниз», где они только что были.
– Значит, ждем, – подытожила она. – Поскольку этот парень, как вы предполагаете, возможный свидетель.
– Точно. Именно так я предполагаю. Но нам вовсе не обязательно обоим терять время. Можете оставить меня здесь, если хотите. Я зайду в закусочную, возьму бутылочку «Хенриз» и порцию чили и послежу из окна.
– Не беспокойтесь. Я остаюсь.
Приготовившись ждать, Босх поудобнее откинулся на спинку сиденья. Достал сигареты, но она пригвоздила его вопросом, прежде чем он успел вынуть хотя бы одну из пачки:
– Вы слышали о вреде пассивного курения?
– О чем?!
– Отработанный сигаретный дым, Босх. Он смертельно ядовит. Управление по охране окружающей среды в прошлом месяце выступило с официальным заявлением. Это канцероген. Три тысячи людей получают рак легких за год так называемого пассивного курения. Вы убиваете и себя, и меня. Прошу вас, не надо.
Он сунул сигареты обратно в карман пиджака. Некоторое время они молча наблюдали за мотоциклом, который цепью был пристегнут к парковочному счетчику. Босх несколько раз бросал взгляды в зеркальце бокового вида, но больше не видел машины службы внутренних расследований. Он также бросал взгляды и на Уиш – всякий раз, когда считал, что она не смотрит. По мере приближения часа пик бульвар Санта-Моника все больше и больше заполнялся машинами. Уиш держала окна закрытыми, чтобы уменьшить проникновение окиси углерода. От этого в машине было очень жарко.
– Почему вы все время на меня глазеете? – спросила она примерно час спустя после начала слежки.
– На вас? Я не знал, что глазею.
– Да. И сейчас продолжаете. Вы когда-нибудь работали в паре с женщиной?
– Нет. Но это не та причина, по которой я стал бы глазеть. Если вообще это делал.
– Делали. А из-за чего это могло бы быть?
– Скажем, если бы я пытался вас раскусить. Ну, понять, почему вы в ФБР, зачем занимаетесь этой работой. Я всегда думал – во всяком случае, так говорят, – что в ФБР расследованием банковских ограблений занимаются вышедшие в тираж замшелые динозавры или просто недоумки и неудачники. Слишком старые или слишком тупые, чтобы освоить компьютер или отследить по бумагам финансовые махинации. И вот я вижу здесь вас. В оперативной группе. Вы не ископаемое, и что-то подсказывает мне, что вы не тупица и неудачница. Что-то подсказывает мне, что вы как раз удачная находка, Элинор.
Некоторое время она молчала, и Босху показалось, что он увидел, как тень улыбки тронула ее губы. Потом она исчезла, если вообще была.
– Мне это кажется каким-то двусмысленным комплиментом, – сказала она. – Если комплимент, спасибо. У меня были свои причины выбрать именно то подразделение, в котором работаю. А уж поверьте, я имела возможность выбирать. Что же касается других сотрудников, то я бы не стала характеризовать никого из них так, как это сделали вы. Я считаю, что подобное отношение, кстати, разделяемое многими из ваших людей…
– Вон Шарки! – перебил он ее.
Парень с белокурыми косичками только что вышел из переулка между блинной и мини-моллом. С ним был человек постарше. На нем была футболка с надписью «Беспутные 90-е снова с нами!». Босх и Уиш оставались в машине и следили. Шарки и другой мужчина обменялись несколькими словами, а затем подросток вынул что-то из кармана и протянул тому. Мужчина начал перебирать в руках нечто вроде колоды игральных карт. Он выбрал пару карт, а остальные отдал обратно. Затем дал Шарки зеленую купюру.
– Что это он делает? – спросила Уиш.
– Покупает детские картинки.
– Что?
– Педофил.
Мужчина постарше отчалил и двинулся дальше по тротуару, а Шарки зашагал к своему мотоциклу. Подойдя, наклонился, чтобы отомкнуть цепь.
– Пора, – скомандовал Босх, и они вышли из машины.
* * *
На сегодня хватит, подумал Шарки. Пора завязывать. Он закурил и перегнулся через седло мотоцикла, чтобы набрать комбинацию цифр на фирменном замке «Мастер-лок». Его косички свесились над глазами, и он почувствовал запах какого-то кокосового снадобья, которое втер в волосы прошлой ночью, в доме у владельца «ягуара». Это было вскоре после того, как Пожар сломал мужику нос и все кругом залил кровью. Парень выпрямился и уже собирался обмотать цепь вокруг талии, когда увидел, что кто-то приближается. Копы! Они были слишком близко. Слишком поздно, чтобы бежать. Стараясь вести себя так, будто еще их не заметил, он быстро составил мысленный список того, что находится у него в карманах. Кредитных карточек там уже нет, они проданы. Деньги могли взяться откуда угодно, с некоторыми так и было. Шарки был спокоен и хладнокровен. Единственное, на чем он мог погореть, так это на очной ставке со вчерашним гомиком. Шарки был удивлен: неужели мужик заявил в полицию? Никто никогда раньше такого не делал.
Он улыбнулся двум приближающимся копам, один из которых, мужчина, держал в руках магнитофон. Магнитофон? Зачем это? Мужчина нажал кнопку «play», и через несколько секунд Шарки узнал собственный голос. Потом он понял и откуда он записан. Речь пойдет не о мужике с «ягуаром». Речь пойдет о трубе.
– И что? – спросил Шарки.
– А то, что мы хотим про это послушать, – ответил мужчина.
– Но я не имею к этому никакого отношения. Вы же не станете мне это шить… Постойте! Вы тот вчерашний коп из полицейского участка. Точно, я видел вас там на следующее утро! Эй, вам не заставить меня признаться, что это я сотворил ту штуку на плотине.
– Сбавь обороты, Шарки. Уймись малость, – сказал человек. – Мы знаем, что ты этого не делал. Мы просто хотим узнать, что ты видел, – вот и все. Пристегни обратно свой велик. Мы привезем тебя назад.
Человек назвал свое имя и имя женщины: Босх и Уиш. Он сказал, что она из ФБР, что было уж совсем ни к чему. Подросток некоторое время колебался, не зная, как поступить, потом снова запер мотоцикл.
– Мы хотим только проехаться до Уилкокс, задать тебе вопросы, – сказал Босх. – Может, начертить план.
– Какой? – спросил Шарки.
Босх не ответил, просто сделал знак рукой, приглашая идти с ними, и указал на стоящий поодаль, в конце квартала, серый «каприс». Это была та самая машина, которую Шарки уже видел перед фасадом «Шато». Пока они шли, Босх так и держал руку на плече Шарки. Ростом паренек был пока ниже Босха, но у них была одинаковая жилистая комплекция. На мальчишке была самодельно крашенная футболка в лилово-желтых разводах, какие получаются, когда ткань перед окраской завязывают узлами. На шее, на оранжевом шнурке, болтались солнцезащитные очки. По дороге он их надел.
– Ну, что, Шарки, – сказал Босх, когда они подошли к автомобилю, – ты знаешь порядок. Мы обязаны обыскать тебя, прежде чем ты сядешь в машину. В этом случае нам не придется надевать на тебя наручники. Выкладывай все на капот.
– Послушайте, вы же сказали, что я не подозреваемый, – воспротивился Шарки. – Почему я должен это делать?
– Я же сказал тебе, такова стандартная процедура. Потом заберешь все обратно. Кроме картинок. На это мы пойти не можем.
Шарки посмотрел сначала на Босха, потом на Уиш, затем полез в карманы своих потрепанных джинсов.
– Да-да, мы знаем о картинках, – подтвердил Босх.
Мальчишка выложил на капот 46 долларов 55 центов вместе с пачкой сигарет и картонной упаковкой спичек, маленьким перочинным ножом на цепочке для ключей и колодой поляроидных снимков. То были фотографии самого Шарки и других парней из его команды. На каждом снимке модель запечатлена в обнаженном виде и на разных стадиях сексуального возбуждения. Когда Босх просматривал их, Уиш заглянула ему через плечо и тут же поспешно отвернулась. Она взяла в руки выложенную пачку сигарет и осмотрела ее содержимое, найдя среди сигарет «Кул» единственный косяк с травкой.
– Думаю, это мы тоже оставим у себя, – сказал Босх.
* * *
Они направились на Уилкокс-авеню, в полицейский участок, потому что в самом разгаре был час пик и для того, чтобы добраться в Уэствуд, до здания Федерал-билдинг, потребовался бы час. Было уже начало седьмого, когда они добрались до места, и помещение детективного отдела пустовало, потому что сотрудники разошлись по домам. Босх привел Шарки в одну из комнат для снятия показаний, площадью восемь на восемь футов. В комнате стояли маленький, весь прожженный сигаретами стол и три стула. Самодельный плакат на стене гласил: «Не дрожать!» Он усадил Шарки на так называемый «ползун» – деревянный стул, сиденье которого было густо натерто воском, а с нижней поверхности двух передних ножек срезано по четверти дюйма дерева. Уклон был не настолько большим, чтобы быть заметным с виду, но достаточным для того, чтобы сидящие на таком стуле ощущали неудобство. Они откидывались на спинку, как это делают большинство неподатливых допрашиваемых, и медленно сползали со стула. Единственное, что они могли сделать, – это наклониться вперед, оказываясь прямо лицом к лицу со следователем. Босх велел парню сидеть смирно, затем вышел, чтобы наметить с Уиш стратегию допроса, и прикрыл за собой дверь. После того, как он ее закрыл, его напарница вновь ее открыла.
– Это незаконно – оставлять несовершеннолетнего одного в закрытой комнате без надзора, – сказала она.
Детектив снова закрыл дверь.
– Он не жалуется, – сказал Босх. – Нам надо поговорить. Какое у вас о нем впечатление? Будете сами его допрашивать или хотите, чтобы это сделал я?
– Не знаю, – ответила она.
Это решило дело. Это означало «нет». Первоначальный допрос свидетеля, причем свидетеля, согласившегося давать показания с большой неохотой, требовал изощренной смеси жульничества, лести и строгости. Если она не знает, нечего и браться.
– Вы же опытный следователь, собаку съели на допросах, – сказала она тоном, в котором Босху почудилась издевка. – Если, конечно, верить вашему досье. Я не знаю, что это означает: использование мозговой или мускульной силы. Но мне бы хотелось посмотреть, как это делается.
Он кивнул, пропустив колкость мимо ушей, и полез в карман за сигаретами и спичками парня.
– Пойдите и отдайте ему вот это. Я хочу сходить проверить мое рабочее место на предмет сообщений и зарядить в магнитофон кассету. – Заметив выражение, с каким она уставилась на сигареты, прибавил: – Первое правило допроса: дайте допрашиваемому почувствовать себя удобно и хорошо. Отнесите ему сигареты. Пусть курит. Задержите дыхание, если вам это не по нутру.
Он уже собрался уходить, но она сказала:
– Босх, а что он делал с теми картинками?
Так вот, значит, что не давало ей покоя, подумал он.
– Видите ли, пять лет назад мальчишка вроде него ушел бы с тем человеком и проделывал бы бог знает что. В наше время он вместо этого продает ему картинки. Сейчас развелось столько всяких убийц… болезней… и всего прочего, что такие детишки поумнели. Безопаснее продавать свои поляроидные снимки, чем свою плоть.
Она открыла дверь в комнату для допросов и вошла внутрь. Босх пересек помещение детективного отдела и проверил стоящий на столе хромированный штырь для насаживания записок с сообщениями. Его адвокат наконец-то отзвонился. Также и Бреммер из «Таймс» – хотя тот оставил сообщение под ранее условленным псевдонимом. Босх не хотел, чтобы кто-нибудь шныряющий вокруг его стола знал о его контактах с прессой.
Босх оставил сообщения на штыре, вынул свою электронную карточку-удостоверение, подошел к стенному шкафу с канцелярскими принадлежностями и с ее помощью плавно открыл замок. Распечатал новую девяностоминутную аудиокассету и вставил ее в магнитофон, стоявший на нижней полке шкафа. Включил записывающее устройство, чтобы убедиться, что дублирующая кассета включается. Включил режим записи и проследил, чтобы вращались обе кассеты. Потом прошел по коридору к конторке дежурного и велел сидевшему там толстому бойскауту заказать доставку пиццы в участок. Он дал парню десятку и велел, когда доставят, принести ее в комнату для допросов вместе с тремя бутылками кока-колы.
– А с чем вы хотите пиццу?
– А ты с чем любишь?
– С сосисками и сладким перцем. Терпеть не могу с анчоусами.
– Значит, с анчоусами.
После этого Босх вернулся обратно в детективное бюро. Когда он опять вошел в комнатушку для допросов, Уиш и Шарки сидели там, погруженные в молчание, и у него было впечатление, что они и до этого не слишком много говорили. Уиш не питала к парню сочувствия. Она сидела справа от Шарки, Босх занял стул слева. Единственным окном здесь был маленький квадратный кусок зеркального стекла в двери. Сквозь него можно было видеть то, что внутри, но не наоборот. Босх решил с самого начала вести с парнем открытую и честную игру. Тот хоть и был юнцом, но, пожалуй, более ушлым, чем большинство взрослых мужчин, которые сиживали перед Босхом на этом же «ползуне». Если он почует ложь, то просто начнет отвечать односложно.
– Шарки, мы собираемся записать разговор на пленку, потому что это позволит позднее пройтись по нему заново, – сказал Босх. – Как я сказал, ты не подозреваемый, поэтому тебе нет нужды беспокоиться о своих словах, если, конечно, ты не собираешься признаваться, что убийство совершил ты.
– Вот видите, я так и знал! – запротестовал парень. – Я так и знал, что этим все кончится и вы станете записывать. Черт, я уже бывал в такой комнате, к вашему сведению.
– Вот поэтому мы и не собираемся тебя дурачить. Так что давай вначале представимся, как положено. Я Гарри Босх из управления полиции Лос-Анджелеса, это Элинор Уиш из ФБР, а ты Эдвард Нис, известный также под именем Шарки. Я хочу начать с того, что…
– Не пойму! Тот жмурик из трубы, он что, был президентом? При чем тут ФБР?
– Шарки! – прикрикнул на него Босх. – Остынь! Она здесь просто по линии обмена. Вроде того, как ты ходил в школу и приезжали ребята из Франции или еще откуда. Считай, что она из Франции. Она просто наблюдает и учится на практике. – Он улыбнулся и подмигнул Уиш. Шарки тоже посмотрел на нее и тоже чуть улыбнулся. – Итак, первый вопрос, Шарки. Давай сразу от него отделаемся, чтобы без помех перейти к настоящему разговору. Ты замочил мужика в трубе?
– Блин! Я же вижу…
– Погоди, погоди минуту, – вмешалась Уиш. Она взглянула на Босха. – Можем мы выйти?
Босх встал и вышел из комнаты. Она последовала за ним, и на сей раз уже сама закрыла за собой дверь.
– Что вы делаете? – спросил он.
– Это вы что делаете? Вы собираетесь зачитать мальчику его права или собираетесь испортить допрос с самого начала?
– О чем вы говорите? Он не совершал убийства. Он не подозреваемый. Я просто задаю ему вопросы, потому что пытаюсь нащупать рисунок беседы.
– Мы не знаем, убийца он или нет. Я считаю, мы должны предоставить ему все положенные права.
– Мы зачитаем ему права, и он подумает, что является подозреваемым. Если мы это сделаем, то после этого с таким же успехом можем говорить со стенами. Он не вспомнит ни единого факта.
Не говоря ни слова, она вернулась обратно в комнату для допросов. Босх последовал за ней и подхватил нить разговора с того самого места, где бросил, не заговаривая ни о каких правах.
– Ты убил того человека в трубе, Шарки?
– Да нет же, нет! Я его там нашел, вот и все. Он был уже мертвый.
Произнеся это, парень посмотрел направо, на Уиш. Потом подтянулся повыше на стуле.
– О'кей, Шарки, – сказал Босх. – Кстати, сколько тебе лет, откуда ты родом, скажи об этом пару слов.
– Почти восемнадцать, а дальше я уже самостоятельный и свободный, – сказал парень, глядя теперь на Босха. – Моя мать живет в Чатсворте, но я стараюсь не жить с… Послушайте, ведь у вас все это уже записано в одной из этих ваших маленьких книжечек.
– Ты голубой, Шарки?
– Ни боже мой! – ответил он, в упор уставившись на Босха. – Я толкаю им фотки, подумаешь, большое дело. Сам я не из таких.
– Но ты ведь не только продаешь им картинки? Ты еще их и грабишь, когда подвертывается случай, верно? Проникаешь в дом, избиваешь, забираешь деньги. Кому охота потом заявлять в полицию? Так?
Теперь Шарки опять посмотрел на Уиш и, подняв руку ладонью вверх, помотал головой:
– Я в этом дерьме не замешан. Я думал, мы говорим о покойнике.
– Так оно и есть, – сказал Босх. – Я просто хочу решить для себя, с кем мы имеем дело, только и всего. Начнем сначала. Расскажи нам, как все было. Я велел принести сюда пиццу, и есть еще сигареты. У нас масса времени.
– Тут не нужно никакого времени. Я ничего не видел, кроме тела в трубе. Без анчоусов, я надеюсь?
Он сказал это, посмотрев на Уиш и опять подтянувшись наверх на сиденье. Он выработал схему поведения, при которой смотрел на Босха, когда говорил правду, и на Уиш, когда ее затушевывал или откровенно лгал. Мелкие жулики и воришки всегда играют в расчете на женскую часть публики, подумал Босх.
– Шарки, – сказал он, – если хочешь, мы можем отвезти тебя в «Сильмар», и пусть они подержат тебя там ночку. Мы можем заново начать завтра утром, когда, возможно, твоя память немного про…
– Я нервничаю насчет своего мотоцикла, спереть могут.
– Забудь о мотоцикле, – сказал Босх и наклонился вперед, вторгаясь в личное пространство парня. – Мы не станем тебе потакать, Шарки, ты нам еще ничего не сказал. Приступай к рассказу, потом позаботимся о мотоцикле.
– Ладно, ладно. Я все вам расскажу.
Парень потянулся за своими лежащими на столе сигаретами, Босх, в свою очередь, достал одну из своих. Приближение к лицу и удаление от лица допрашиваемого являлось технологией, которую Босх освоил, проведя, наверное, тысяч десять часов в таких вот маленьких комнатках. Подайся всем телом вперед, вторгнись на фут-полтора в ту зону, которая принадлежит собеседнику, является его личным пространством. Откачнись назад, когда получишь то, что хотел. Тут задействовано чистое подсознание. Большая часть того, что происходит на полицейском допросе, вообще не имеет отношения к тому, что выражено словами. Важна интерпретация, нюансы. А подчас то, что вовсе и не сказано. Он зажег сигарету Шарки первой. Они выдохнули синий дым, и Уиш откинулась на стуле, пытаясь отодвинуться.
– Хотите курить, агент Уиш? – спросил Босх.
Та отрицательно замотала головой.
Босх посмотрел на Шарки, и между ними проскочила искра общности понимания. Этот взгляд говорил: мы с тобой славные малые, мы заодно. Парень улыбнулся. Босх кивнул ему, чтобы тот начинал свою повесть, и тот начал. И это действительно был целый сюжет.
– Я иногда езжу туда, чтобы переночевать, – начал Шарки. – Понимаете? Когда не нахожу никого, кто бы выручил меня с деньгами на мотель, и все такое. Бывает, что комната в мотеле, где кантуется моя компания, переполнена. Мне приходится куда-то деваться. Поэтому я еду туда, на гору, сплю в трубе. В ней тепло держится почти всю ночь. Совсем неплохо. Ну и вот, была как раз такая ночь. Я поехал туда…
– В какое время это было? – спросила Уиш.
Босх бросил на нее взгляд, говоривший: «Осадите, вопросы будете задавать, когда он закончит». Парень начал прекрасно.
– Наверно, было уже здорово поздно, – обернувшись к ней, ответил Шарки. – Часа три, может, четыре. У меня нет часов. Ну вот, я туда поехал. Залез в трубу и увидел там мертвого мужика. Он уже лежал там. Ну, я выбрался наружу и свалил. Я не собирался торчать там вместе со жмуриком. Когда спустился с холма, позвонил вашим по девять-один-один. – Он опять перевел взгляд с Уиш на Босха. – Вот и все, – сказал он. – Не могли бы вы уже отвезти меня за мотоциклом?
Никто ему не ответил, поэтому Шарки зажег новую сигарету и подтянулся на стуле.
– Это славная история, Эдвард, но нам она нужна вся целиком, – сказал Босх. – И еще нам нужно, чтобы она была правдивой.
– Как это? В каком смысле?
– В том смысле, что она звучит, будто ее выдумал круглый идиот, вот в каком. Как ты смог разглядеть там тело?
– У меня был фонарик, – пояснил парень, обращаясь к Уиш.
– Нет, не было. У тебя были спички, одну из них мы нашли. – Босх стал подаваться вперед, пока лицо его не оказалось всего в футе от лица мальчика. – Шарки, как по-твоему, с чего мы взяли, что это ты звонил? Ты думаешь, оператор на коммутаторе узнала тебя по голосу? «Ой, да это старина Шарки! Славный малыш, звонит нам насчет трупа!» Подумай, Шарки. Ты написал свое имя – ну, или по крайней мере половину его – на той самой трубе. Мы обнаружили твои отпечатки на полупустом баллончике с краской. А потом тебя что-то спугнуло. И мы знаем, что ты только заглянул в трубу, после чего дал деру. Ты наследил.
Шарки уставился прямо перед собой, его взгляд устремился чуть выше, к зеркальному окошку в двери.
– Ты знал, что тело там, еще прежде того, как забрался в трубу. Ты видел, как кто-то тащил его туда, Шарки. А теперь посмотри на меня и расскажи, что произошло на самом деле.
– Послушайте, я не видел ничьих лиц. Там было слишком темно, ей-богу, – сказал парень, обращаясь к Босху.
Элинор довольно громко издала вздох. Босху захотелось сказать ей: если она считает, что на юнца не стоит тратить время, то может уйти.
– Я прятался, – добавил Шарки. – Потому что, понимаете, сперва подумал, они охотятся за мной и все такое. Я не имею к этому никакого отношения. Почему вы втягиваете меня, офицер?
– У нас есть убитый, Эдвард. Мы обязаны выяснить, кто и почему его убил. Пускай ты не видел лиц, прекрасно. Они нас не интересуют. Просто расскажи, что ты видел, и ты свободен.
– Точно?
– Точно.
Босх откинулся назад и закурил вторую сигарету.
– Ну да, верно, я был там, и я не очень хотел спать, поэтому стал рисовать свой фирменный знак и тут услышал, что подъезжает машина. Вот блин! И самое чудное – что я услышал ее раньше, чем увидел. Потому что этот парень, ну, водитель, ехал с выключенными фарами. Поэтому я свалил по-быстрому и спрятался в кустах у горы, ну, там, знаете, прямо неподалеку от трубы, где я прячу свой байк, пока сплю.
Мальчишка становился все более оживленным, скованность его прошла, он жестикулировал и кивал головой и теперь смотрел уже главным образом на Босха.
– Черт, я думал, те люди охотятся за мной. Ну, что кто-то настучал копам, что я там рисую надписи и все такое. Ну, вот я и спрятался. Вообще-то они, когда приехали, то из машины вышел мужик и как раз говорит другому, что, мол, пахнет краской. Но оказалось, что они меня даже не заметили. Они приехали к этой трубе просто спрятать труп. И вообще это была даже не легковушка. Это был джип.
– Ты запомнил номерной знак? – спросила Уиш.
– Дайте ему досказать, – сказал Босх, не глядя на нее.
– Да, нет, не запомнил я гребаного знака. Фары у них не горели, а так было слишком темно. Но я все-таки увидел, что их трое… вместе со жмуриком. Один вышел, тот, что вел машину, и вытащил тело, оно было сзади, прикрыто одеялом или еще чем-то. Я имею в виду, открыл такую маленькую дверцу, которая сзади у джипов, и выгрузил мертвеца на землю. Жуть! Я же видел, что это все по-настоящему… настоящий мертвец, хотя бы по тому, как он стукнулся об землю. Ну, как деревянный… Настоящий труп. Не как по телику. Потом он потащил его в трубу. Другой ему не помогал. Тот оставался в джипе. Так что первому пришлось тащить в одиночку.
Шарки глубоко затянулся, а потом загасил окурок о жестяную пепельницу, которая уже была полна. Он втянул воздух через нос и вопросительно посмотрел на Босха, который кивнул ему, призывая продолжать. Мальчишка подтянулся повыше на стуле.
– Э-э… ну вот, я все сидел в засаде, а этот тип вылез из трубы примерно через минуту. Не больше. Опять огляделся, когда вылез, но меня не заметил. Он даже прошел мимо кустов, где я прятался, и отломил ветку. Потом опять полез в трубу. И мне было слышно, как он там этой веткой вроде как подметает. Потом вылез, и они уехали. Ах да! Он еще стал давать задний ход, и включились задние фары, ну вы знаете. И тут же выключил, ну прямо моментально. Потом я услышал, как он говорит, что, мол, нельзя двигаться задом, из-за огней. Ну, что их могут заметить. Тогда они поехали вперед, понимаете, уже без огней. Они поехали по дороге, через дамбу, вокруг другой стороны озера. Когда проезжали мимо того маленького домика на плотине, то задели лампочку. Я видел, как она погасла. Я сидел в укрытии, пока не замолк мотор. Потом он замолк, и я вышел.
Шарки на минутку прервал повествование, и Уиш сказала:
– Извините, не могли бы мы открыть дверь, чтобы хоть часть дыма вышла отсюда?
Босх, не вставая со стула, протянул руку и толкнул дверь, даже не пытаясь скрыть раздражение.
– Продолжай, Шарки, – только и сказал он.
– Ну вот, и когда они уехали, я пошел к трубе и крикнул тому парню. Ну, там, знаете: «Эй, вы!», «Вы живы?» и все такое. Но никто не отозвался. Поэтому я положил мотоцикл на землю так, чтобы в трубу падал свет от фонаря, и немножко прополз внутрь. И еще зажег спичку, как вы сказали. И увидел его там, он был мертвее мертвого. Я еще хотел проверить, но уж очень страшно было. Потом я вылез, съехал с холма и позвонил копам. Вот и все, вся история, больше я ничего не сделал.
Босх так понял, что мальчишка собирался обчистить труп, но на полпути струхнул. Впрочем, это было и не важно. Парень имел право сохранить это в тайне. Потом он подумал о ветке, которую, по словам Шарки, водитель джипа сорвал в кустах и использовал для того, чтобы замести в трубе следы и борозды, остававшиеся после затаскивания тела. Босх спросил себя, почему патрульные полицейские, когда обследовали место преступления, не обнаружили ни использованной и выброшенной ветки, ни сломанного куста. Но он не стал слишком долго задаваться этим вопросом, потому что и так знал ответ. Небрежность. Неряшливость. Лень. Это был не первый случай, когда важные улики оставались без внимания. Да и не последний.
– Надо проверить, что там с пиццей, – сказал Босх и поднялся, делая знак и Элинор. – Мы на пару минут.
* * *
За пределами комнаты для допросов, подавив свой гнев, Босх сказал:
– Это моя вина. Нам следовало заранее подробнее договориться о ведении допроса. Я люблю сначала услышать, что говорит свидетель, а потом уже задавать вопросы. Это моя промашка.
– Нет проблем, – коротко ответила Уиш. – В любом случае то, что он рассказал, не представляется мне таким уж важным свидетельством.
– Может, и так, – задумчиво отозвался он и несколько секунд пребывал в размышлении. – Я думаю, что стоит, пожалуй, вернуться и еще немного поговорить с ним, может быть, попросить его дать словесный портрет преступника. А если он больше ничего не вспомнит, можно было бы подвергнуть его гипнозу.
Босх понятия не имел, какова будет ее реакция на это последнее предложение. Он выдвинул его, как если бы оно пришло ему в голову сию минуту – наполовину надеясь, что оно пройдет незамеченным. Калифорнийские суды считали, что получение показаний под гипнозом лишает законного статуса последующие показания свидетеля в суде. Если подвергнуть Шарки гипнозу, он уже не сможет быть свидетелем ни на каком судебном процессе, который может увенчать следствие по делу Медоуза.
Уиш нахмурилась.
– Даже не знаю, – вслух рассуждал Босх. – Конечно, мы теряем его, как свидетеля на суде. Но с теми сведениями, которыми он снабдил нас, мы можем вообще не довести дело до суда. Вы сами только что сказали: не такой уж он ценный свидетель.
– Я просто не знаю, стоит ли нам сейчас ставить крест на его будущей пригодности. Мы еще на такой ранней стадии расследования.
Босх подошел к двери комнаты для допросов и заглянул в окошко. Подросток курил очередную сигарету. Потом положил ее в пепельницу и встал. Он тоже заглянул в дверное окошко, но Босх знал, что изнутри ему ничего не видно. Потом быстро и бесшумно мальчишка поменял местами свой стул и стул, на котором сидела Уиш. Босх улыбнулся и сказал:
– Он умный парнишка. У него в памяти может храниться больше, чем мы сможем извлечь, не прибегая к гипнозу. Я думаю, стоит попробовать.
– Я не знала, что вы из когорты гипнологов УПЛА. Вероятно, я пропустила это в вашем досье.
– Уверен, вы пропустили и много чего другого, – ответил Босх. Спустя несколько секунд он добавил: – Думаю, я один из последних, что остались после того, как Верховный суд раскритиковал это в пух и прах и наше управление бросило обучать людей. Нас был только один класс, я из самых младших. Большинство остальных уже вышли в отставку.
– Так или иначе, – сказала она, – думаю, что нам пока не стоит прибегать к этому. Давайте прощупаем его еще немного, может быть, подождем пару дней, прежде чем окончательно забракуем его, как судебного свидетеля.
– Прекрасно. Но через пару дней кто знает, где будет такой парень, как Шарки?
– О, вы находчивы и изобретательны. Вы же нашли его в этот раз. Сумеете найти и в следующий.
– Хотите сами с ним поговорить?
– Нет, у вас отлично получается. Если только мне будет дозволено подключаться всякий раз, когда у меня будет возникать какая-нибудь неясность.
Она улыбнулась, и он тоже улыбнулся, и оба вернулись в комнату для допросов, в которой стоял густой запах сигаретного дыма и пота. Босх оставил дверь открытой, чтобы проветрить. На этот раз Уиш не пришлось его об этом просить.
– Жратвы все нет? – спросил Шарки.
– Еще на подходе, – ответил Босх.
Босх и Уиш заставили Шарки повторить его повествование еще дважды, уточняя по ходу дела мелкие детали. Теперь они действовали уже как единая команда. Как партнеры по детективной работе – обмениваясь быстрыми понимающими взглядами, незаметными кивками, даже улыбками. Несколько раз Босх замечал, как Уиш соскальзывает на своем стуле, и ему показалось, что он заметил проказливую улыбку на мальчишеском лице Шарки. Когда прибыла пицца, парень выразил недовольство по поводу анчоусов, но все равно слопал три четверти пирога и выдул две бутылки кока-колы. Босх и Уиш от еды воздержались.
Шарки вспомнил, что джип, в котором привезли Медоуза, был не то грязно-белого, не то бежевого цвета. Он сказал, что на боковой двери было какое-то клеймо, но не смог его описать. Возможно, такое, подумал Босх, чтобы машина была похожа транспортное средство департамента водо– и электроснабжения. Может, она даже принадлежала этому ведомству. Теперь Босху уже по-настоящему захотелось расспросить парня под гипнозом, но он решил больше не поднимать этот вопрос. Он подождет, пока Уиш сама не придет к выводу, что это необходимо.
Шарки сказал, что тот из преступников, который оставался в машине, пока другой затаскивал тело в трубу, не произнес за все время ни слова. Этот второй телосложением был помельче, чем водитель. По словам Шарки, он только мельком увидел его смутные очертания в слабом свете луны, пробивавшемся сквозь густой сосняк вокруг водохранилища.
– А что делал этот второй? – спросила Уиш.
– Просто присматривал, по-моему. Вроде как на стреме. Он даже не вел машину. Я думаю, он был у них за главного, вроде того.
Водителя мальчику удалось разглядеть лучше, но все равно недостаточно для того, чтобы описать лицо или помочь составить фоторобот с помощью принесенного Босхом набора шаблонов. Он только сказал, что у водителя были темные волосы и он был белый. Выразиться сколько-нибудь определеннее Шарки не мог или не хотел. На мужчине также были одного тона рубашка и брюки – возможно, комбинезон. Еще Шарки сказал, что на нем было надето что-то вроде широкого пояса или фартука, какой носят плотники. На поясе болтались какие-то пустые карманы, вроде как для инструментов. Это показалось Босху любопытным, и он задал мальчику несколько дополнительных вопросов, заходя так и эдак, но лучшего описания не получил.
Через час они закончили. Они оставили Шарки в прокуренной комнате, а сами опять вышли совещаться. Уиш сказала:
– Теперь нам остается только найти джип с одеялом в багажной части. Провести микроанализы и установить соответствие обнаруженных волос с волосами Медоуза. Но только в нашем штате может оказаться миллиона два белых или бежевых джипов. Вы хотите, чтобы я выложила эти сведения в текущий бюллетень по нераскрытым преступлениям или хотите их придержать?
– Вот смотрите. Два часа назад у нас не было ничего. Теперь мы имеем целую уйму. Если не возражаете, давайте я введу парня в гипноз. Как знать, может, нам удастся вытянуть из него номерной знак машины и более подробное описание водителя? Может он вспомнит какое-нибудь оброненное имя или сумеет описать знак на дверце машины.
Говоря это, Босх с жаром выбросил вперед руки ладонями вверх, вновь настаивая на своем предложении, но она уже отвергла его прежде и сделала это опять.
– Не сейчас, Босх. Позвольте мне сначала переговорить с Рурком. Может быть, отложим до завтра? Мне не хочется бросаться в это дело очертя голову, чтобы потом все обернулось роковой ошибкой. О'кей?
Он кивнул и уронил руки.
– Итак, что теперь? – спросила она.
– Что ж, парнишка поел. Почему бы нам не закончить дела с ним, а затем двинуть куда-нибудь поесть? Я тут знаю одно местечко…
– Я не могу, – тут же отозвалась она.
– …в Оверленде.
– У меня уже есть планы на сегодняшний вечер. Извините. Может, перенесем это на какой-нибудь другой раз?
– Разумеется. – Он подошел к двери комнаты для допросов и стал смотреть через стекло. Не важно, сгодится все, что угодно, – лишь бы не встретиться с ней глазами. Босх чувствовал себя дураком, оттого что попытался действовать так поспешно. – Если вам пора идти, не стесняйтесь. Я отвезу его в приют или еще куда. Нам не обязательно обоим тратить на это время.
– Вы уверены?
– Да. Я о нем позабочусь. Возможно, вызову патрульную машину, она нас отвезет. По дороге захватим его мотоцикл.
– Это славно. Я имею в виду, что вы заберете его мотоцикл и позаботитесь о нем.
– Мы ведь с ним договорились, не забывайте.
– Да, я помню. Но я вижу, вы о нем беспокоитесь. Я наблюдала, как вы обращаетесь с ним. Вы видите в нем что-то от самого себя?
Босх отвернулся от стекла и посмотрел на нее.
– Нет… не то чтобы, – сказал он. – Он для меня просто очередной свидетель, с которого надо снять показания. Сейчас вы видите в нем маленького ублюдка. Подождите годик-другой, подождите, пока ему стукнет лет девятнадцать-двадцать, – если он доживет, конечно. Тогда он станет настоящим чудовищем. Людям от него достанется. Он не в последний раз сидит в этой комнате. Он будет входить сюда и выходить всю свою жизнь, пока не убьет кого-нибудь или не убьют его самого. Закон Дарвина: выживает наиболее приспособленный, а он достаточно приспособлен, чтобы выжить. Так что нет: я за него не беспокоюсь. Я собираюсь поместить его в приют, потому что хочу точно знать, где его найти, в случае, если он снова нам понадобится. Вот и все.
– Славная речь, но я вам не верю. Я кое-что о вас знаю, Босх. Вы ему сочувствуете, это бесспорно. То, как вы накормили его обедом и расспрашивали…
– Послушайте, меня не интересует, сколько раз вы перечитали мое досье. Вы что же, считаете, что досконально меня изучили? Я уже сказал вам: все это чушь собачья!
Ему пришлось подойти к ней вплотную, пока его лицо не оказалось не дальше фута от ее лица. Но она не смотрела на него, а уставилась в свою записную книжку – как будто то, что она там записала, имело какое-то отношение к тому, что он говорил сейчас.
– Послушайте, мы сможем с вами успешно выполнить эту совместную работу – возможно, даже выяснить, кто убил Медоуза, – если сумеем устроить себе еще несколько таких вот неформальных пауз, как сегодня с этим парнем. Но мы не станем настоящими партнерами, если по-настоящему не узнаем друг друга. Так что, возможно, нам не следует вести себя так, как мы ведем себя сейчас. Не надо рассказывать мне о своем братишке с короткой стрижкой и о том, что он вылитый я в юности. Потому что вы не знаете, каким я был. Пачка бумажек и фотографий из досье ничего не говорят о человеке.
Она закрыла записную книжку и убрала ее в сумочку. Потом наконец взглянула прямо на него. Из комнаты для допросов раздался стук. Шарки смотрел в зеркальное стекло и стучал в дверь. Но оба они не обратили на него внимания. Уиш сверлила Босха глазами.
– Вы всегда ведете себя вот так, когда женщина отклоняет ваше предложение вместе пообедать? – спокойно спросила она.
– Мои привычки не имеют к этому делу никакого отношения, и вы это сами знаете.
– Разумеется, я это знаю. – Она двинулась было прочь, потом остановилась. – Завтра в Бюро в девять утра?
Он не ответил, и тогда она действительно зашагала к выходу из отдела. Шарки снова замолотил в дверь, и Босх, обернувшись в ту сторону, увидел, что парень, глядя в зеркало, выдавливает прыщ на лице. Уиш еще раз оглянулась, прежде чем выйти из комнаты.
– Я ничего не говорила о своем младшем братишке, – произнесла она. – На самом деле он – мой старший брат. И я говорила о временах, которые давно прошли. О том, как он выглядел, когда я была маленькой девочкой, а он на время уезжал во Вьетнам.
Босх не стал к ней оборачиваться. Не смог. Он понял, что последует вслед за этим.
– Я хорошо помню, как он тогда выглядел – он как живой стоит у меня перед глазами. Потому что тогда я видела его в последний раз. Да, он чем-то напоминал вас. Он был из тех, кто так и не вернулся.
Она вышла из комнаты.
* * *
Гарри доел оставшийся кусок пиццы. Было холодно, он терпеть не мог анчоусы и чувствовал, что так ему и надо. То же самое было и с колой, которая оказалась теплой. Потом он сел на свое место за длинным общим столом секции убийств и стал названивать по телефону, пока не нашел свободную койку – скорее, свободное спальное пространство – в одном из приютов, где не задавали лишних вопросов, в районе бульвара. В приюте «Уличный дом» не пытались отсылать беглецов туда, откуда они сбежали. Там понимали, что в большинстве случаев родной дом является еще худшим кошмаром, чем улица. Там просто предоставляли детям безопасное место для ночлега, а затем старались переправить их в любое другое место, кроме Голливуда.
Он оформил получение машины без полицейских опознавательных знаков и отвез Шарки к его мотоциклу. Мотоцикл не влезал в багажник. Тогда он заключил с парнем сделку: Шарки на мотоцикле поедет до приюта, а Босх на машине двинется за ним следом. Когда парень доберется туда и будет размещен, Босх отдаст ему обратно деньги, бумажник и сигареты. Но только не отобранные поляроидные снимки и не сигарету с марихуаной. И то и другое отправилось в мусорный ящик. Шарки это не понравилось, но он согласился. Босх велел ему побыть в приюте хотя бы дня два, однако понимал, что парень, вероятнее всего, удерет с утра пораньше.
– Однажды я уже нашел тебя. Если понадобится, сумею сделать это и снова, – сказал он, когда мальчишка пристегивал цепью свой мотоцикл возле приюта.
– Да-да, я знаю, – ответил Шарки.
Это была пустая угроза. Босх знал, что нашел Шарки, когда парень не подозревал, что его ищут. Но все будет совершенно иначе, если он захочет скрыться. Босх дал мальчику одну из своих дешевых визитных карточек и велел позвонить, если он вспомнит что-нибудь важное.
– Для вас или для меня? – спросил Шарки.
Босх не ответил. Он снова забрался в машину и поехал обратно на Уилкокс-авеню, в полицейский участок, высматривая в зеркале заднего вида признаки «хвоста». Таковых он не обнаружил. Сдав машину, он прошел к своему рабочему столу и забрал фэбээровские досье. Потом пошел в кабинет дежурного, где несущий ночную вахту лейтенант вызвал одну из своих патрульных машин, чтобы подбросить Босха до Федерал-билдинг. Патрульный полицейский был молодой парень с короткой стрижкой. Азиат. От кого-то в участке он слышал, что полицейского зовут Гунь Хо. Они промолчали все двадцать минут пути до правительственного здания.
Домой Гарри добрался к девяти. Красная лампочка на телефонном автоответчике мигала, но самого сообщения не было – только звук возвращаемой на рычаг трубки. Он включил радио – послушать, как сыграли «Доджеры», но тут же выключил, почувствовав, что устал от слов. Он загрузил в стереопроигрыватель компакт-диски с музыкой в исполнении Сони Роллинза, Франка Моргана и Брэнфорда Марсалиса и вместо речи послушал саксофон. Разложил на столе папки с личными делами и сковырнул крышечку с бутылки пива. Алкоголь и джаз, подумал он, глотая напиток. Засыпание в одежде. Ты типичный, шаблонный коп, Босх. Открытая книга. И никакой разницы с десятком тех болванов, что клеятся к ней, должно быть, каждый день. Так что придерживайся тех задач, которые сейчас стоят перед тобой. И не надейся ни на что другое. Он раскрыл досье Медоуза и стал скрупулезно прочитывать каждую страницу из тех, что прежде – когда ехал в машине с Уиш – только бегло пробежал глазами.
Медоуз всегда был для Босха загадкой. Потребитель «колес» и героина и в то же время солдат, который завербовался на второй срок, чтобы остаться во Вьетнаме. Даже когда его отстранили от туннелей, он остался. В 1970-м, после того, как провел два года в туннелях, он получил назначение в военную полицию, в подразделение, прикомандированное к американскому посольству в Сайгоне. Пускай он никогда больше не сталкивался с боевыми действиями, но оставался во Вьетнаме до самого конца. После мирного договора и вывода войск в 1973-м он демобилизовался и снова остался, на этот раз в качестве одного из гражданских советников при посольстве. Все стремились домой, но только не Медоуз. Он не уезжал вплоть до 30 апреля 1975 года, когда пал Сайгон. Потом оказался на вертолете, а затем на самолете, которые перевозили беженцев из Вьетнама в Соединенные Штаты. Это было его последнее правительственное задание: обеспечить безопасность на крупном транспортном средстве, вывозящем беженцев сначала на Филиппины, а потом в Штаты.
Согласно послужным спискам, Медоуз по возвращении остался в Южной Калифорнии. Но его навыки были ограничены такими специальностями, как военный полицейский, «туннельный сталкер» и наркодилер. В досье упоминалось заявление о приеме на работу в УПЛА, которое было отвергнуто. Он не прошел тест на наркотики. Далее в досье приводилась компьютерная распечатка из базы данных Национальной службы криминальной разведки, в которой давался список судимостей Медоуза. Его первый арест, за хранение героина, случился в 1978 году. Он был осужден условно. В следующем году попался снова, на сей раз за хранение с целью сбыта. Смог в суде свести обвинение к простому хранению и получил полтора года отсидки в тюрьме «Уэйсайд-Хонор-ранчо». Из этого срока он отсидел десять месяцев. Следующие два года его жизни были отмечены арестами, поводами к которым послужили свежие следы от уколов, что уже представляло собой правонарушение, караемое двумя месяцами заключения в окружной тюрьме. Создавалось впечатление, что Медоуз словно через дверь-вертушку входил и выходил из окружной тюрьмы вплоть до 1981 года, когда загремел уже на более значительный срок. Его посадили за попытку ограбления, и это преступление находилось уже в федеральной юрисдикции. По компьютерным данным Национальной криминалистической разведслужбы нельзя было понять, относилась ли эта попытка ограбления к банку, но Босх посчитал, что, вероятно, да, коль скоро дело оказалось в федеральной юрисдикции. В распечатке говорилось, что Медоуза приговорили к четырем годам в Ломпоке, из которых он отбыл два.
Он провел на воле не более нескольких месяцев, после чего был арестован за ограбление банка. Должно быть, его взяли с поличным. Он сам признал себя виновным и получил пять лет в Ломпоке. Ему оставалось сидеть еще три года, когда он решил бежать, однако попытка оказалась неудачной. Медоуз получил еще пять лет и был переведен в тюрьму строгого режима в «Терминал-айленд».
Столько лет по тюрьмам, думал Босх… На протяжении всех этих лет он не имел о бывшем соратнике никаких сведений. Интересно, что бы он сделал, если бы что-то услышал? Некоторое время Босх размышлял над этим. Вероятно, вся эта последующая жизнь изменила Медоуза больше, чем война. Из «Терминал-айленда» Медоуз досрочно освободился в 1988 году и был как ветеран вьетнамской войны отправлен в реабилитационно-исправительное учреждение. Заведение называлось «Чарли компани», это была ферма, расположенная к югу от Вентуры, милях в сорока от Лос-Анджелеса. Там он провел около года.
После этого, если верить списку судимостей Медоуза, дальнейших неприятностей с правоохранительными органами у него не было. Тот арест, связанный с употреблением героина, который побудил Медоуза позвонить Босху в прошлом году, закончился для него удачно – дело так и не было доведено до суда. В распечатке криминалистической разведслужбы оно не значилось. И никаких других контактов с полицией после выхода из тюрьмы, о которых было бы что-то известно.
В пачке была и еще одна сводная таблица. Эта простыня была написана от руки, и Босх догадывался, что то был четкий, разборчивый почерк Уиш. Здесь была изложена история трудоустройств и домашних обстоятельств, составленная по материалам управления по налогам и сборам и управления автотранспорта. Пункты записей шли столбиком по левой стороне простыни. Хотя были в них и пробелы. Нигде не отраженные периоды времени. Судя по этой таблице, сразу по возвращении из Вьетнама Медоуз поступил работать по линии водоснабжения округа Южная Калифорния. Он был смотрителем водопроводных сетей. Эту работу он потерял спустя четыре месяца из-за систематических опозданий и отсутствия по болезни. Должно быть, после этого он попробовал свои силы в сбыте героина, потому что следующее законное место работы было внесено в послужной список только после того, как он освободился из «Уэйсайда» в 1979 году. Теперь он пошел работать в департамент водо– и электроснабжения уже в качестве смотрителя подземных каналов ливневых стоков. Потерял эту работу через полгода по тем же самым причинам, что и прежнюю. Было и еще несколько случайных мест. После того, как покинул «Чарли компани», Медоуз на несколько месяцев пристал к компании, занимающейся золотодобычей в долине Санта-Кларита. И больше ничего.
Была также перечислена почти дюжина домашних адресов. Большинство их представляли собой квартиры в Голливуде. Был дом в Сан-Педро, еще до ареста 1979 года. Если уже в ту пору он занимался наркодилерством, то, вероятно, получал товар в порту Лонг-Бич, подумал Босх. В этом случае адрес в Сан-Педро был как раз очень удобен.
Босх также увидел, что в последней квартире, в Сепульведе, Медоуз проживал с тех времен, как выписался из «Чарли компани». В досье больше ничего не было о жизни Медоуза в реабилитационном центре и о том, что он там делал. Босх нашел имя офицера полиции, под надзор которого поступил Медоуз после досрочного освобождения. Это имя было в копиях отчетов этого полицейского за шестимесячный период наблюдения за своим подопечным. Полицейский Дэрил Слейтер работал в окрестностях Ван-Нуйса. Босх занес это имя в записную книжку. Он также записал адрес исправительно-реабилитационного учреждения «Чарли компани». Затем разложил перед собой список арестов и судимостей, список мест работы и адресов проживания и отчеты полицейского надзора. На новом листе бумаги он начал записывать хронологическую последовательность событий с того момента, когда Медоуз был отправлен в федеральную тюрьму в 1981 году.
Когда он покончил с этим, многие из пробелов были восполнены. Медоуз отмотал в федеральной тюрьме в общей сложности шесть с половиной лет. Он был досрочно освобожден в начале 1988 года и переведен в исправительно-реабилитационную колонию «Чарли компани» по программе поддержки и реабилитации ветеранов. Там, в рамках этой программы, он провел десять месяцев, прежде чем переехал в квартиру в Сепульведе. Рапорты офицера полиции, надзиравшего за ним, как за досрочно освобожденным, показали, что он овладел специальностью бурильщика на золотых приисках в долине Санта-Кларита. Срок надзора закончился в феврале 1989 года, и Медоуз уволился с работы ровно через день после того, как его полицейский попечитель попрощался с ним. С тех пор, согласно данным Управления по налогам и сборам, у него не было ни одного места работы, во всяком случае, легального. Информационно-поисковая система сообщала, что Медоуз не обращался с заявлениями о приеме с 1988 года.
Босх пошел на кухню, достал бутылку пива и приготовил себе сандвич с ветчиной и сыром. Он стоял возле раковины, жуя бутерброд и прихлебывая пиво и одновременно стараясь по порядку выстроить факты в голове. Он был уверен, что Медоуз замышлял крупное дело с тех самых пор, как освободился из «Терминал-айленда», в крайнем случае – из «Чарли компани». У него был некий план. Он работал на легальном месте, дожидаясь, пока закончится срок полицейского надзора за ним после условно-досрочного освобождения. После чего уволился, и план был запущен в действие. Босх чувствовал уверенность, что все было именно так. И он чувствовал, что, следовательно, либо в тюрьме, либо в реабилитационном центре Медоуз сошелся с людьми, которые потом вместе с ним обчистили банк. А впоследствии его убили.
В дверь позвонили. Босх бросил взгляд на свои часы – они показывали одиннадцать. Он подошел к двери, заглянул в «глазок» – прямо на него смотрело лицо Элинор Уиш. Он отступил на шаг, повернул голову к висящему здесь же, в передней, зеркалу, и оттуда на него глянул мужчина с темными усталыми глазами. Он пригладил волосы и отворил дверь.
– Здравствуйте, – произнесла она. – Мир?
– Мир. Как вы узнали, где я… нет, ничего… Входите.
На ней был тот же самый костюм, что и раньше, значит, она еще не была дома. Босх увидел, что она заметила досье и другие бумаги на карточном столике.
– Засиделся допоздна, – пояснил он. – Так, просматривал кое-что в личном деле Медоуза.
– Хорошо. Э… я тут случайно оказалась в этих краях и просто хотела… просто пришла сказать, что мы… Ну, эта неделя завязалась нескладно. Для нас обоих. Быть может, завтра мы сможем начать нашу совместную работу с чистого листа?
– Да, – сказал он. – Я тоже прошу извинения за то, что сказал тогда… и сожалею по поводу вашего брата. Вы старались сказать что-то приятное, а я… Может быть, задержитесь несколько минут, выпьете пива?
Он пошел в кухню и достал две новые бутылки. Вручил ей одну и повел ее через раздвижную дверь на заднее крыльцо. Снаружи было прохладно, но время от времени со стороны темного каньона дул теплый ветер. Элинор Уиш уставилась на огни Долины. Прожектора со стороны Юниверсал-Сити бороздили небо, выписывая повторяющийся узор.
– Здесь очень красиво, – сказала она. – Никогда раньше не бывала в таком жилище. Кажется, они называются консольными?
– Да.
– Должно быть, жутковато во время землетрясения.
– Жутковато и когда мимо проезжает мусоросборник.
– Как же вы дошли до жизни в таком месте?
– Кое-какие люди – из тех, что внизу, с прожекторами, – дали мне однажды пачку денег, чтобы использовать мое имя и мою так называемую техническую консультацию для телепрограммы. Ну, и мне больше нечего было делать с этими деньгами. Когда я рос в Долине, мне всегда было интересно, каково это – жить в одной из таких штук. Вот я ее и купил. Раньше она принадлежала одному киносценаристу. Вот здесь он и работал. Домик совсем маленький, всего одна спальня. Но видимо, я никогда не нуждался в большем.
Она облокотилась на перила и заглянула вниз по склону, вдоль русла пересохшего ручья. В темноте лишь смутно виднелись очертания нетронутой дубовой рощи. Он тоже наклонился над перилами и, рассеянно отрывая кусочки золотой фольги от ярлыка своей бутылки, стал бросать их вниз. Золотые обрывки, плавно кружась и поблескивая, исчезали в темноте.
– У меня есть вопросы, – проговорил он. – Я хочу съездить в Вентуру.
– Не могли бы мы поговорить об этом завтра? Я пришла сюда не затем, чтобы перечитывать эти документы. Я их читаю вдоль и поперек уже почти год.
Он кивнул и замолчал, решив дать ей возможность перейти к тому, что привело ее сюда, – не важно, что это окажется. Через некоторое время она сказала:
– Вы, должно быть, очень злитесь по поводу того, какую свинью мы вам подложили, – это внутреннее расследование и то, что мы вас проверяли. Затем еще вчерашнее происшествие. Я сожалею.
Она пригубила пиво из своей бутылки, и Босх сообразил, что даже забыл предложить ей стакан. Он промолчал, и ее реплика одиноко и напряженно повисла в темноте.
– Нет, – наконец произнес он. – Я не злюсь. По правде сказать, я и сам хорошенько не знаю, что я есть такое.
Она повернула голову и посмотрела на него.
– Мы думали, вы оставите это дело после того, как Рурк через вашего лейтенанта устроили вам неприятности. Спору нет, вы знали Медоуза, но ведь это было давно. Вот чего я не могу понять. Чувствуется, что для вас это не просто очередное расследование. Но почему? Тут должно крыться еще что-то. Что-то связанное с Вьетнамом? Почему для вас это так много значит?
– Наверное, у меня есть свои причины. Причины, не имеющие никакого отношения к данному делу.
– Я вам верю. Но вопрос не в том, верю ли я вам. Я пытаюсь понять суть. Мне нужно это знать.
– Как вам пиво?
– Прекрасно. Расскажите мне что-нибудь, детектив Босх.
Он посмотрел вниз, провожая взглядом маленький обрывок фольги, растворяющийся в темноте.
– Не знаю, – ответил он. – Вернее, и знаю, и не знаю. Я думаю, все это уходит корнями в тамошние туннели. Совместно пережитое. Не то чтобы он там спас мне жизнь или я спас его. Не так примитивно. Но я ощущаю какой-то долг, обязательство перед ним. Не имеет значения, что он совершил и каким подонком сделался после. Может, если бы я не ограничился в прошлом году несколькими телефонными звонками… Я не знаю.
– Не говорите глупостей, – сказала она. – Когда он в прошлом году вам позвонил, то уже полным ходом планировал это ограбление. Он тогда просто вас использовал. И похоже, использует даже сейчас, будучи мертвым.
На его бутылке уже закончилась наклейка, и больше обдирать было нечего. Он развернулся и привалился спиной к перилам. Одной рукой неловко нашарил в кармане сигарету, сунул в рот, но зажигать не стал.
– Медоуз… – покачал он головой, погружаясь в воспоминания. – Медоуз не был похож на других… Все мы тогда были просто кучкой юнцов, боящихся темноты. А в тех туннелях было так чертовски темно. Но Медоуз, он не боялся. Он постоянно вызывался добровольцем. Со света божьего – в ад кромешный. Вот как он говорил, отправляясь в очередной рейд. Мы называли это «черным эхом». Это было, как спускаться в преисподнюю. Там, внизу, ты ощущал запах собственного страха. Когда ты находился там, под землей, было такое чувство, что ты уже умер.
Оба они постепенно развернулись таким образом, что теперь стояли лицом друг к другу. Босх внимательно посмотрел на ее лицо и увидел выражение, которое истолковал как сочувствие. Он не был уверен, что именно в этом сейчас нуждался. Он уже давно миновал эту стадию. Но он и сам не знал, в чем нуждался теперь.
– Так вот, все мы, маленькие, перепуганные пацаны, дали друг другу одну клятву. Всякий раз, когда кто-нибудь спускался в один из таких туннелей, мы приносили обет. Обет был такой: что бы там, внизу, ни произошло, никто не будет там брошен. Не важно, погибнешь ли ты или нет. Даже если погибнешь, тебя там не оставят. Потому что те проделывали с нашими такие вещи… ну, вы понимаете. Вроде здешних маньяков. И эта клятва помогала. Никто не хотел там остаться – ни живым, ни мертвым. Как-то я прочел в одной книге, что нет разницы, лежишь ли ты в мраморном склепе на горе или на дне грязного маслосборника, – мол, мертвому все равно, мертвец есть мертвец. Но тот, кто это написал, он не бывал в тех местах. Когда ты жив, но находишься на волосок от смерти, то ты думаешь о таких вещах. И они имеют для тебя значение… вот поэтому мы и поклялись.
Босх понимал, что ни черта не объяснил. Он сказал, что сходит принесет еще пива. Она сказала: все прекрасно, ей уже довольно. Когда он вернулся, она улыбнулась ему, но не произнесла ни слова.
– Давайте я расскажу вам одну историю про Медоуза, – сказал он. – Понимаете, как там было: двоих, может, троих из нас, «туннельных крыс», прикомандировывали к какому-нибудь боевому отряду. И когда на пути попадался такой подземный лабиринт, мы оперативно спускались под землю, проверяли ходы, минировали и все прочее.
Он отхлебнул хорошую порцию из вновь принесенной бутылки.
– И вот однажды, это было, наверное, в семидесятом, мы с Медоузом тащились в хвосте одного дозора. Мы были на территории, которая контролировалась Вьетконгом, и – мать честная! – она вся была просто изрезана этими самыми туннелями. Мы были милях в трех от деревни под названием Нгуен Люк, когда потеряли своего головного дозорного. Его… простите, вам, вероятно, тяжело все это слышать. Я имею в виду… вашего брата… и все такое.
– Я хочу это слышать.
– Ну, так вот этот дозорный получил пулю от снайпера, который прятался в «паучьей щели». Так называли маленькие замаскированные входные отверстия в сеть лабиринтов. Поэтому кто-то уничтожил снайпера, а затем нам с Медоузом пришлось спуститься в эту «щель», чтобы все проверить. Мы спустились, и нам сразу же пришлось разделиться. Это был большой лабиринт. Я двинулся по коридору в одну сторону, а он в другую. Мы условились, что выходим на пятнадцать минут, закладываем взрывные устройства с двадцатиминутной отсрочкой, затем возвращаемся обратно, по дороге закладывая еще… Помню, я обнаружил там, внизу, госпиталь. Четыре пустовавших, набитых травой матраса, шкафчик с медицинскими принадлежностями – все это располагалось в середине туннеля. Помню, я еще подумал: черт подери, что же будет за поворотом – кинотеатр под открытым небом или еще что? Я хочу сказать, что эти люди полностью вкопались в землю… Там даже был маленький алтарь и курился какой-то фимиам.
Все еще курился. Я тогда понял, что они все еще где-то здесь, поблизости, вьетконговцы, и мне стало жутко. Я заложил взрывчатку с часовым механизмом и спрятал ее под алтарь, а затем пустился назад как можно быстрее. По пути я заложил еще два заряда, рассчитав время так, чтобы все они взорвались разом. И вот я добрался до того места, где мы входили, ну, до «паучьей щели» – а Медоуза нет! Я подождал его еще несколько минут, а время подходит. Никому не хочется оставаться там, когда взрывается С-4. Некоторым из этих подземных ходов сотня лет. Больше я ничего не мог поделать, поэтому выбрался наверх. Наверху его тоже не оказалось.
Он сделал паузу, чтобы отпить пива и погрузиться мыслями в картины прошлого. Она пристально смотрела на него, но не подгоняла.
– Через несколько минут мои заряды взорвались, и туннель, по крайней мере та часть, где перед этим находился я, обрушился. Все, кто там оставались, были убиты и погребены. Мы подождали пару часов, пока не улягутся пыль и дым, а потом подключили вентилятор и продули воздухом входной ствол шахты. И тогда стало видно, как из лабиринта повалил дым и стал выходить из всех отдушин и других «паучьих щелей» по всем джунглям. А когда развиднелось, мы еще с одним парнем спустились вниз, чтобы найти Медоуза. Мы считали его погибшим, но ведь мы давали клятву: как бы ни сложилось – забрать тело и отослать домой. Но мы его не нашли. Провели в поисках остаток дня, но находили только убитых вьетконговцев. Большинство из них были застрелены, у других перерезаны глотки. И у всех были отсечены уши. Когда мы вылезли на поверхность, то нам сказали, что больше мы не можем задерживаться. У нас уже был другой приказ. Мы ушли, и вот так я нарушил клятву.
Босх безучастно смотрел в ночь, видя перед собой только то, о чем рассказывал.
– Два дня спустя в селение Нгуен Люк пришел другой отряд, и кто-то обнаружил вход в туннель из одной тамошней хижины. Они послали своих «крыс» его проверить, и те не пробыли под землей и пяти минут, как нашли Медоуза. Он просто сидел, как Будда, в одном из коридоров. Без оружия. Бормотал что-то бессвязное, какую-то бессмыслицу, но живой и невредимый. И когда они хотели забрать его с собой наверх, он не пожелал. В конце концов им пришлось его связать. Потом они обмотали его веревкой и велели тем, которые наверху, тащить. И там, на свету, они увидели, что на Медоузе ожерелье из человеческих ушей, нанизанных вместе с его личными солдатскими медальонами.
Босх допил пиво и опять ушел с балкона в дом. На этот раз она последовала за ним на кухню, где он взял новую бутылку. Уиш поставила свою, наполовину недопитую, на стойку.
– Вот такая у меня история. Таков был Медоуз. После этого его отправили в Сайгон, в краткий отпуск, – немного отдохнуть и сменить обстановку, но он вернулся обратно. Не смог без туннелей. Правда, после того случая он уже никогда не был прежним. Он рассказывал мне, что просто заблудился. Спутал направление и шел и шел, убивая всех, кто попадался на пути. История гласит, что на шее у него было навешано тридцать три уха. И кто-то раз спросил меня, почему Медоуз позволил одному вьетконговцу сохранить одно ухо. А я ответил, что он позволил каждому сохранить по уху.
Она покачала головой, точно не веря. А он кивнул, подтверждая.
– Я казнюсь, что не нашел его тогда. Я его подвел.
Оба некоторое время стояли молча, глядя в кухонный пол. Босх вылил остатки своего пива в раковину.
– Один вопрос о списке судимостей Медоуза – и больше ни слова о деле, – сказал он. – Его схватили при попытке к бегству из Ломпока. После чего отправили в «Терминал-айленд». Вам что-нибудь известно об этом?
– Да. Это тоже было связано с подкопом. Примерным поведением он снискал доверие тюремного начальства и поэтому был назначен на работу в прачечную. Газовые сушилки имели подземные вентиляционные воздуховоды, выводящие из здания. Он делал подкоп под одним из них. Работал не более часа в день. Говорили, что он, очевидно, провел за этим занятием не меньше полугода, прежде чем план был раскрыт. Это случилось, когда дождевальные установки, которые там применялись на площадке для отдыха, размягчили грунт и образовалась каверна.
Босх кивнул. Он понял, что это тоже был туннель.
– Два других его подельника, участвовавшие в заговоре – торговец наркотиками и банковский грабитель, – все еще отбывают заключение. Они не связаны с нынешним делом.
Он снова кивнул.
– Пожалуй, я уже пойду, – сказала она. – Завтра у нас много работы.
– Да. У меня еще много других вопросов.
– Я постараюсь ответить на них, если смогу.
Двинувшись к выходу, Элинор прошла мимо него почти вплотную, в маленьком пространстве между холодильником и кухонной стойкой, и вышла в прихожую. Она прошла так близко, что он почувствовал запах ее волос. Запах яблок, подумалось Босху. Он заметил, что она смотрит на эстамп, висящий на стене прихожей, напротив зеркала. Картина состояла из трех отдельных прямоугольных фрагментов и представляла собой репродукцию триптиха пятнадцатого века под названием «Сад наслаждений».
– Иероним Босх, – проговорила она, всматриваясь в напоминающий кошмарные видения пейзаж картины. – Когда я увидела, что именно таково ваше полное имя, я спросила себя…
– Никакой связи, – сказал он. – Моя мать… просто ей нравились его картины. Думаю, из-за фамилии. Однажды она прислала мне эту репродукцию. Приписала в записке, что она напоминает ей Лос-Анджелес. Все эти сумасшедшие люди… Мои приемные родители… им эта картина не нравилась, но я хранил ее много лет. Висит здесь с тех пор, как я купил этот дом.
– Но вам больше нравится, когда вас зовут Гарри?
– Да, мне нравится Гарри.
– Спокойной ночи, Гарри. Спасибо за пиво.
– Спокойной ночи, Элинор… Спасибо за компанию.