Босх отправился домой, собираясь принять душ, переодеться и, быть может, немного поспать до назначенного Праттом совещания. Он снова ехал через медленно приходящий в себя, просыпающийся город. И вновь все казалось резким, чересчур контрастным, режущим глаз и скребущим по душе.

Ничего хорошего от совещания ожидать не приходилось. Босх знал – все будут смотреть на него. Все сотрудники отдела понимали, что каждое их действие, каждое слово, каждый шаг подвергнутся самому тщательному анализу, что малейшее отступление от инструкций будет отмечено, а каждое решение подвергнуто сомнению. Если кто-то из вышестоящего начальства искал повод подпортить любому из них карьеру, ему это удалось.

Босх бросил ключи на кухонный стол и проверил сообщения. Ничего. Посмотрел на часы – до совещания в «Пасифик дайнинг» еще по меньшей мере два часа. Он вспомнил также и об ультиматуме, предъявленном Ирвингу в коридоре отдела грабежей и убийств. Впрочем, надеяться, что кто-то – Ирвинг или Маклеллан – примет угрозу всерьез, уже не приходилось.

Похоже, все уже раскусили его фокус и понимали – Босх блефует.

О том, чтобы уснуть, не могло быть и речи – груз проблем был слишком тяжел. Он привез с собой все материалы по делу Верлорен и решил, что поработает с ними. Босх знал – когда все идет не так, когда все версии рушатся, полагаться можно только на Книгу. На то единственное, что у него есть.

Он поставил кофеварку, принял пятиминутный душ и, включив плейер, открыл дело.

Ему уже давно не давало покоя ощущение неудовлетворенности. С самого начала Босх чувствовал, что пропустил нечто важное, нечто лежащее на поверхности, нечто такое, без чего он не сможет расколоть орешек. И еще он знал, что если и найдет это нечто, то только в материалах дела.

На сей раз Босх решил поработать по-другому, пройтись по документам не в хронологическом порядке, а выбрать то, на что указывало чутье. Он вынул бумаги и стал читать их наугад, неспешно, останавливаясь на каждом имени, каждой детали, каждой фотографии.

Минут через пятнадцать, когда он не в первый уже раз разглядывал снимки комнаты Ребекки Верлорен, где-то совсем близко остановилась машина. Хлопнула дверца. Удивленный столь ранним визитом, Босх подошел к двери и посмотрел в глазок. На крыльцо поднимался мужчина, лицо которого оказалось вне поля обзора линзы. Босх открыл дверь сам, не дожидаясь, пока гость постучит.

Незнакомец, похоже, ничуть не удивился, что за ним наблюдали. Судя по выражению лица и одежде, это был полицейский.

– Маклеллан?

Мужчина кивнул:

– Лейтенант Маклеллан. А вы, полагаю, детектив Босх.

– Могли бы позвонить.

Босх отступил, пропуская гостя. Рукопожатия никто не предложил. Босх подумал, что такое вполне в духе Ирвинга – прислать своего человека домой. Стандартная процедура запугивания, цель которой показать: я знаю, где ты живешь.

– Решил, что нам лучше поговорить с глазу на глаз.

– Сами решили? Или Ирвинг додумался?

Маклеллан был высокого роста, с редеющими песочными волосами и пухлыми, тяжелыми щеками. Для описания его лучше всего подошло бы слово «упитанный». Вопрос Босха задел его за живое – щеки потемнели.

– Послушайте, детектив, я пришел сюда не задирать вас, а помочь.

– Хорошо. Могу предложить выпить. Есть вода.

– Устроит.

– Садитесь.

Босх отправился в кухню, взял из шкафчика самый грязный стакан, налил воды из-под крана и выключил кофеварку. Любезничать с Маклелланом он не собирался.

Когда он вернулся в гостиную, лейтенант смотрел в окно. Туман над перевалом уже рассеялся, и воздух, несмотря на ранний час, был чист и прозрачен.

– Хороший вид, – заметил Маклеллан.

– Знаю. Я не вижу документов, лейтенант. Надеюсь, вы заглянули ко мне не поговорить о погоде или припугнуть, что у вас так хорошо получилось семнадцать лет назад с Робертом Верлореном.

Маклеллан повернулся к нему и с прежним непроницаемым выражением принял стакан воды и проглотил оскорбление.

– Никаких документов нет. Если они когда-то и были, то давно исчезли.

– И что же? Надеетесь убедить меня одними лишь воспоминаниями? В таком случае вам придется очень сильно постараться.

– С памятью у меня все в порядке, и то время я помню хорошо. Вам следует кое-что понять. Я был тогда детективом первого ранга и числился в ПООБе. Если мне давали задание, я его выполнял. В таких ситуациях вопросов начальству не задают. А кто задает, долго не задерживается.

– Понял. Вы были добросовестным исполнителем, солдатом, делающим свою работу. А как быть с «Чатсуортской восьмеркой» и убийством Ребекки Верлорен? Как насчет алиби?

– В «Восьмерке» было восемь основных игроков. Я проверил всех. Все чисты. И не думайте, что я не хотел ничего найти. Мне приказали выяснить, имеет ли кто-то из этих говнюков отношение к убийству. Я выяснил – никакого. Не то чтобы они все были кристально чистенькие, но по крайней мере с убийством никто связан не был.

– Расскажите о Роланде Маккее и Уильяме Беркхарте.

Маклеллан опустился на стул у телевизора и поставил стакан с водой на край кофейного столика. Босх выключил Майлса Дэвиса и, сунув руки в карманы, остался у окна.

– Ну, с Беркхартом никаких проблем не возникло. В ту ночь мы вели за ним наблюдение.

– Объясните.

– Беркхарт только-только вышел из Уэстсайда, и мы решили посмотреть, не примется ли он за старое. Была информация, что тюрьма его взглядов не изменила.

– Кто приказал вести наблюдение за Беркхартом?

Маклеллан только едва заметно пожал плечами.

– Понятно, Ирвинг, – ответил за него Босх. – Он же не мог допустить, чтобы сделка с Россом сорвалась из-за какого-то говнюка. Итак, ПООБ вело слежку за Беркхартом. За кем еще?

– Беркхарт сразу связался с двумя старыми знакомыми. Одного звали Уизерс, другого Симмонс. Все указывало на то, что от них можно ждать неприятностей, но как раз в ту ночь все трое находились в одном баре на Тампе, где и накачались до бесчувствия. Это точно. С ними все время были двое наших под прикрытием. Именно так, детектив.

– Да? Ладно, расскажите мне о Маккее. За ним ведь никто не следил, верно?

– Нет, Маккей нас не интересовал.

– Тогда как получилось, что и он оказался вне подозрений?

– Насколько я помню, в тот вечер, когда девушка исчезла из дому, он находился в другом месте, в Чатсуорте, где готовился к получению свидетельства о среднем образовании.

– Точнее, свидетельства об общем среднем образовании. Это не совсем одно и то же.

– Вы правы. Одним из условий условного наказания было получение им среднего образования. Дела у него шли не очень, но он все же посещал вечернюю школу в свободное от работы время. В ту ночь, о которой мы говорим, Маккей занимался с преподавателем. Это установлено точно.

Босх покачал головой.

– Хотите сказать, что Маккей занимался по ночам? Вы либо держите меня за дурака, готового проглотить любое дерьмо, либо сами оказались таким дураком, поверив Маккею и его преподавателю. Кто с ним занимался?

– Все так и есть, как я говорю. Фамилию преподавателя я уже не помню, но они занимались весь вечер, до одиннадцати, а потом разошлись. Маккей отправился домой.

Босх с удивлением посмотрел на него:

– И это, по-вашему, алиби, лейтенант? Время смерти – два часа ночи. Это вам известно?

– Конечно, мы знали, что ее убили в два ночи. Но дело не во времени смерти. Я разговаривал с детективами и читал отчет. Насильственного проникновения не было, двери никто не взламывал. В десять вечера отец сам проверил все замки и окна. Получается, что к тому моменту убийца уже находился в доме, прятался где-то и ждал, когда все уснут.

Босх сел на диван и наклонился вперед, опершись локтями о колени. Он вдруг понял, что Маклеллан прав и что все выглядит по-другому. Не так, как ему представлялось. Да, он изучал тот же самый отчет, который семнадцать лет назад читал Маклеллан, но пропустил важнейший вывод. Убийца проник в дом до десяти часов вечера.

Это обстоятельство меняло все. И самое главное, оно меняло его взгляд на расследование. Не только на то, давнее, но и на его собственное.

Между тем Маклеллан, даже не заметив, в какое смятение поверг детектива, продолжал:

– Понятно, что Маккей не мог быть в доме, потому что занимался в вечерней школе. Вот почему мы его вычеркнули. Как вычеркнули и остальных, всю эту шпану. Я рассказал боссу, он передал информацию Грину и Гарсии. На этом дело и кончилось, пока не всплыла история с ДНК.

Босх молча кивал, думая совсем о другом.

– Хорошо, если Маккей чист, то откуда на пистолете взялась его кровь?

Маклеллан смущенно покачал головой:

– Не знаю, что и сказать. Не могу объяснить. Я снял с него подозрения, вычеркнул из списка, а он… может быть…

Он не закончил. Босх видел, что лейтенанту действительно нелегко смириться с мыслью, что он помог убийце или по крайней мере соучастнику остаться на свободе. Маклеллан был похож на человека, который вдруг понял, что его использовали, что им двигали как пешкой. Он выглядел подавленным и раздавленным.

– Ирвинг еще намерен привлекать к делу прессу и ОВР? – негромко спросил Босх.

Маклеллан медленно покачал головой:

– Нет. Он сказал, чтобы я передал вам: соглашение действует только тогда, когда его соблюдают обе стороны. Вот и все.

– Последний вопрос. Из отдела хранения вещественных доказательств пропала коробка с уликами по делу Верлорен. Вам что-нибудь известно? – Лейтенант посмотрел на него так, что Босх понял – он нанес ему тяжкое оскорбление. – Я должен был спросить.

– Я знаю только, что оттуда нередко что-то пропадает, – процедил Маклеллан. – За семнадцать лет могло случиться всякое. Кто-то, возможно, что-то и взял, но не я.

Босх кивнул и поднялся.

– Мне пора на работу.

Маклеллан понял намек и тоже встал. Злости в его глазах уже не было – возможно, он принял объяснение Босха.

– Что ж, детектив, желаю удачи. Надеюсь, вы возьмете ублюдка. Я говорю это искренне.

Он протянул руку.

Босх не знал Маклеллана, как не знал и всей ситуации в отделе внутренних расследований в 1988-м. Но ему показалось, что, уходя, Маклеллан уносил на своих плечах более тяжелую ношу, чем та, с которой пришел.

И он пожал протянутую руку.

После ухода лейтенанта Босх снова сел на диван. Итак, убийца проник в дом заранее и скрывался где-то, выжидая, когда все уснут. Босх встал, прошел в столовую, где на столе лежали отчеты и фотографии. Больше всего было фотографий спальни Ребекки. Он пролистал отчеты, пока не нашел отчет по отпечаткам пальцев.

Отчет занимал несколько страниц и содержал анализ нескольких отпечатков пальцев, обнаруженных в разных местах по всему дому Верлоренов. В заключение говорилось, что все они были идентифицированы, и, следовательно, подозреваемый или подозреваемые были в перчатках или просто ни к чему не притрагивались.

Здесь же указывалось, что все идентифицированные отпечатки принадлежали членам семьи или людям, которые по тем или иным причинам могли находиться в доме и прикасаться к предметам, на которых данные отпечатки были обнаружены. Теперь Босх читал документ по-другому: более избирательно и внимательно. Его не интересовал анализ. Его интересовало, где, в каких местах эксперты искали отпечатки.

Отчет был датирован следующим после обнаружения тела Ребекки днем. Криминалисты следовали рутинной процедуре, установленной для подобного рода ситуации. Осматривались все поверхности. Все дверные ручки и замки. Все оконные рамы. Все, к чему мог прикоснуться преступник. Отпечатки, обнаруженные на нескольких задвижках и подоконниках, принадлежали Роберту Верлорену. Отпечатки, оставленные на ручках, оказались смазанными и идентификации не подлежали. В отчете указывалось, что в этом нет ничего необычного, поскольку следы часто смазываются при повороте ручки.

Для Босха важно было то, что не попало в отчет. Криминалисты работали в доме на следующий день после обнаружения тела. К тому времени следователи уже совершили две ошибки, сначала предположив, что девушка сбежала из дому, а потом приняв версию самоубийства. Эксперты работали вслепую, не понимая дела, не представляя всей картины произошедшего. Предположение о том, что убийца мог прятаться где-то в доме или в гараже, еще не было сформулировано. Поиски отпечатков и других улик – например волос или тканей – велись в значительной степени формально, внимание обращалось только на очевидные поверхности.

Босх понимал – времени прошло слишком много. Слишком многое было упущено. По дому бродил кот, в доме появлялись бог весть какие предметы, отобранные Мюриель для продажи.

Взгляд его упал на разложенные веером фотографии. И тут он понял. Единственным местом, которое не претерпело никаких изменений, была спальня Ребекки. Она превратилась в нечто вроде герметически запечатанного музейного хранилища.

Он разложил перед собой снимки комнаты. С самого начала, с того момента, когда он увидел их впервые, что-то на этих фотографиях не давало ему покоя. Он и сейчас не знал, что именно, но теперь чувствовал необходимость найти ответ.

Вот сервант. Вот прикроватный столик. Вот приоткрытый шкаф. Вот кровать.

На память пришла фотография в газете. Босх полистал бумаги и обнаружил газету, которую сам положил в дело. Он развернул ее, посмотрел на снимок, сделанный Эмми Уорд, и сравнил с фотографией семнадцатилетней давности.

Комната казалась точь-в-точь такой, как и была, словно ее совершенно не тронуло горе, которым снимок дышал, как печь жаром. И все же небольшое отличие нашлось. На снимке в «Дейли ньюс» кровать была аккуратно застелена и выровнена Мюриель, ожидавшей прихода репортеров. На старом снимке из дела кровать тоже была застелена, но нижний край покрывала лежал на полу, причем в одном месте оборки были загнуты наружу, а в другом – внутрь.

Взгляд заметался от одной фотографии к другой. Босх почувствовал, как внутри у него что-то сломалось, лопнуло, как не выдержавшая напряжения струна. Кровь зашумела. Он нашел ответ, нашел объяснение своему неясному беспокойству. Именно здесь что-то было не так.

– Туда и оттуда, – пробормотал он.

Именно так. Край покрывала завернулся внутрь, когда кто-то закатился под кровать. А потом уже другой край завернулся наружу, когда тот, кто прятался под кроватью, выполз из-под нее.

После того, как все уснули.

Босх встал и заходил по комнате. На фотографии, сделанной после похищения и убийства, сохранились следы человека, пробравшегося в комнату Ребекки. Следы убийцы, ждавшего там, пока жертва уснет.

– Туда и оттуда, – снова прошептал он.

Итак, посторонних отпечатков в доме не нашли. Но проверяли только очевидные места. И убийца вовсе не обязательно был в перчатках. Он просто не оставлял следы там, где их могли найти. И даже если преступник был в перчатках, не логично ли предположить, что он снял их, когда лежал под кроватью? Кто знает, сколько времени ему пришлось там провести.

Попробовать стоило. Босх прошел в кухню, набрал номер отдела криминалистических экспертиз и попросил Раджа Пателя.

– Радж, чем занят?

– Каталогизирую улики, собранные ночью возле автострады.

– Мне нужно, чтобы твой лучший эксперт по отпечаткам съездил со мной в Чатсуорт.

– Сейчас?

– Сейчас, Радж, прямо сейчас. Позже я, возможно, уже останусь без работы. Нужно сейчас.

– Что будем делать?

– Хочу поднять одну кровать и посмотреть под ней. Это очень важно, Радж. Если что-то найдем, можем выйти на убийцу.

Патель ответил после короткой паузы:

– Вообще-то лучший эксперт по отпечаткам – я сам. Давай адрес, Гарри. И жди меня на месте.

– Спасибо, Радж.

Босх продиктовал адрес и положил трубку. Побарабанил пальцами по столу. Стоит ли позвонить Райдер? Когда они выходили из Паркер-центра, она сказала, что совершенно разбита, устала и хочет немного поспать. Есть ли смысл будить ее второй раз за день? Он знал, что это не вопрос. Вопрос – нужно ли обольщать ее преждевременными надеждами.

Босх решил повременить со звонком Киз, пока не появятся новости. Он снял трубку и, разбудив Мюриель Верлорен, сказал, что едет к ней.