16

В Венис Босх приехал уже за полночь. Автостоянок на улочках возле каналов не было. Он ездил и смотрел, где бы припарковать машину, минут десять, в конце концов поставил около библиотеки на Венис-бульваре и пошел обратно пешком.

Не все мечтатели, которых влек к себе Лос-Анджелес, приезжали создавать фильмы. Венеция была давней мечтой человека по имени Эббот Кинни. Он приехал на болотистые земли, тянувшиеся вдоль Тихого океана, еще до того, как возникли Голливуд и киноиндустрия. Кинни грезил о городе со зданиями итальянской архитектуры, возведенном на сети каналов с арочными мостами. Это будет воплощение культурной и художественной просвещенности. И он назовет его Венецией Америки.

Однако его желание, как и большинства мечтателей, приехавших в Лос-Анджелес, не все разделяли и понимали. В подавляющем большинстве финансисты и исследователи были циничными и, махнув рукой на возможность построить Венецию, вкладывали деньги в осуществление не столь величественных проектов. Венецию Америки назвали Причудой Кинни.

Но столетие спустя многие каналы с отражающимися в них арочными мостами сохранились, а те финансисты, скептики и их постройки были давным-давно унесены временем. Босха радовала мысль, что Причуда Кинни пережила их всех.

Босх уже много лет не бывал у этих каналов. После возвращения из Вьетнама он жил там в бунгало вместе с тремя однополчанами. В последующие годы многие бунгало снесли, на их месте появились двух-трехэтажные дома, стоившие по миллиону и более долларов.

Джулия Брейшер жила на углу Хаулендского и Восточного каналов. Босх ожидал, что это будет один из новых домов. Думал, что она, видимо, купила или даже выстроила его на деньги своей юридической фирмы. Но, подойдя к нему, понял, что ошибался. Дом Джулии оказался маленьким, обитым белой дранкой бунгало с открытым передним крыльцом, обращенным к слиянию двух каналов.

Босх увидел, что в доме горит свет. Было уже поздно, но не очень. Если Джулия работала в смену с трех до одиннадцати, то вряд ли ложилась в постель раньше двух часов.

Он взошел на крыльцо, но не сразу решился постучать. До закравшихся в последний час сомнений Джулия и их крепнущие отношения вызывали у него только добрые чувства. Теперь Босх знал, что нужно быть осторожным. Ничего дурного не могло случиться, и вместе с тем он сознавал, что может испортить все, если сделает неверный шаг.

Наконец Босх поднял руку и постучал. Джулия сразу же открыла дверь.

— Я все думала, постучишь ты или будешь стоять тут всю ночь.

— Ты знала, что я стою здесь?

— Ступени старые. Доски скрипят. Я услышала.

— Знаешь, я поднялся сюда, а потом сообразил, что слишком поздно. Надо было позвонить перед выездом.

— Входи-входи. Что-нибудь стряслось?

Босх вошел и стал осматриваться. На вопрос не ответил.

В гостиной была воссоздана атмосфера пляжного домика вплоть до бамбуково-ротанговой мебели и стоящей в углу доски для серфинга. Единственное отступление от этого стиля представлял собой служебный ремень с кобурой, висящий на стенной вешалке возле двери. Оставлять их так было ошибкой новичка, но Босх решил, что Джулия гордится своей новой профессией и хочет напоминать о ней знакомым.

— Присаживайся, — сказала она. — У меня есть вино. Выпьешь?

У Босха мелькнула мысль, что смесь вина с пивом, выпитым час назад, вызовет на другой день головную боль, а ему необходимо быть сосредоточенным.

— Вино красное.

— Я выпью, совсем чуть-чуть.

— Завтра нужно быть с ясной головой, а?

— Да.

Джулия пошла в кухню, а Босх сел на кушетку. Оглядел комнату и увидел над камином из белого кирпича чучело рыбы с длинной копьевидной мордой. Рыба была блестяще-синей, с черным отливом, с желто-белым брюхом. Чучело рыбы раздражало его не так сильно, как головы животных, но все же ему не нравился ее постоянно наблюдающий глаз.

— Сама поймала эту рыбину? — крикнул Босх.

— Да. Возле Кабо. Три с половиной часа втаскивала в лодку. — Джулия появилась с двумя бокалами вина. — Это был тяжкий труд.

— Как она называется?

— Черный марлин.

Джулия отсалютовала бокалом рыбе, потом Босху.

— Держись крепко.

Босх удивленно посмотрел на нее.

— Это мой новый тост, — объяснила она. — «Держись крепко». Годится на все случаи жизни.

Джулия села на ближайший к Босху стул. За ее спиной была доска для серфинга. Белая, с радужным узором по краям. Короткая.

— Значит, катаешься и по бурным волнам?

Она глянула на доску, потом на Босха и улыбнулась:

— Пытаюсь. На Гаваях научилась.

— Знаешь Джона Берроуза?

Джулия покачала головой.

— Серфистов там множество. На каком пляже он бывает?

— Нет, Берроуз местный. Полицейский. Служит в группе расследования убийств тихоокеанского отделения. Живет на пешеходной улочке возле пляжа. Неподалеку отсюда. На доске у него надпись «Для защиты и серфинга».

Она засмеялась:

— Замечательно. Нужно будет и мне сделать такую же.

Босх кивнул.

— Значит, Джон Берроуз? Надо будет наведаться к нему.

Джулия произнесла это с чуть поддразнивающей ноткой в голосе.

Босх улыбнулся и промолвил:

— Не обязательно.

Ему нравились ее подшучивания, но сейчас они лишь еще больше портили настроение из-за причины приезда сюда. Он взглянул на свой бокал с вином.

— Я сегодня рыбачил целый день. Главным образом в архиве.

— Я видела тебя в вечерних новостях, — сказала Джулия. — Ты хочешь прижать этого типа, растлителя малолетних?

Босх стал медленно пить вино, чтобы дать себе время подумать. Она открыла нужную дверь. Теперь ему требовалось входить очень осторожно.

— Почему ты так решила?

— Ну, ты сообщил этой женщине-репортеру о его судимости. Мне показалось, что ты ведешь какую-то игру. Берешь его в оборот, чтобы развязать язык. Наверное, это рискованно.

— Неужели?

— Во-первых, доверять репортерам всегда рискованно. Я знаю это по своему прошлому: когда была адвокатом, поплатилась за свою откровенность. А во-вторых... во-вторых, трудно предвидеть, как поведут себя люди, когда их секреты перестают быть таковыми.

Босх посмотрел на Джулию и покачал головой:

— Я не сообщал этого Сертейн. Кто-то другой постарался. — И посмотрел ей в глаза, ища каких-то улик виновности. Ни малейших. — Из-за этого будут неприятности, — добавил Босх.

Она удивленно приподняла брови. Снова никаких улик.

— Почему? Если ты не давал ей этой информации, с какой стати...

Джулия умолкла, и Босх понял, что она догадалась. В ее взгляде появилось горькое разочарование.

— О, Гарри...

Он попытался дать задний ход.

— Что? Не беспокойся. Я выкручусь.

— Гарри, я не сообщала ей. Ты приехал выяснить, не я ли осведомительница, источник или как там это называется?

Джулия резко поставила свой бокал на кофейный столик. Вино плеснулось через край. Она оставила это без внимания. Босх чувствовал, что разлада не избежать. Он все испортил.

— Послушай, знали только четверо...

— И одна из них я. Поэтому ты решил приехать и выяснить, не от меня ли пошла утечка.

Джулия ждала ответа. Наконец Босх молча кивнул.

— Так вот, не от меня. И думаю, теперь тебе следует уехать.

Босх поставил бокал и поднялся:

— Джулия, извини. Я все испортил. Думал, лучше всего, чтобы не осложнять наших отношений, будет... — Он беспомощно развел руками и направился к двери. — Вести себя как ни в чем не бывало, — продолжил он. — Я не хотел портить наши отношения. Но мне нужно было знать. Думаю, на моем месте ты повела бы себя так же.

Босх открыл дверь, оглянулся.

— Прости, Джулия. Спасибо за вино.

И повернулся, собираясь уходить.

— Гарри.

Босх повернулся к ней. Джулия подошла к нему и ухватила за отвороты куртки. Медленно притягивала его к себе, потом отталкивала, словно сотрясая в замедленном темпе задержанного. В задумчивости опустила взгляд ему на грудь и приняла решение.

Она перестала раскачивать его, но куртку не выпустила.

— Думаю, я совладаю с этим.

Джулия посмотрела ему в глаза и притянула к себе. Прильнула губами к его губам в долгом поцелуе, затем оттолкнула. Разжала руки.

— Надеюсь. Позвони завтра.

Босх кивнул и шагнул за дверь. Джулия закрыла ее.

Он спустился по ступеням крыльца к тротуару, идущему вдоль канала. Посмотрел на отражения в воде огней всех домов. Освещенный только луной арочный мост выгибался над каналом ярдах в двадцати, его отражение было превосходным. Босх повернулся и снова поднялся по ступеням. Заколебался у двери, и Джулия распахнула ее.

— Доски скрипят, помнишь?

Босх молчал, она ждала. Он не знал, как сказать то, что хотел. Наконец все-таки заговорил:

— Однажды в одном из туннелей, о которых мы говорили вчера ночью, я столкнулся с человеком. С вьетконговцем. В черной одежде, с вымазанным грязью лицом. Долю секунды мы глядели друг на друга, а потом, видимо, сработал инстинкт. Оба вскинули руки и выстрелили. Одновременно. А затем бросились в разные стороны. В перепуге, крича в темноте. — Босх умолк, вспоминая тот случай. — Но я все-таки думал, что он должен был попасть в меня. Почти в упор на таком расстоянии не промахнешься. И моя пуля застряла в стволе. Отдача была иной. Наверху я первым делом ощупал себя. Ни боли, ни крови. Разделся и осмотрел тело. Ничего. Он промахнулся. Этот вьетконговец стрелял в упор и промазал.

Джулия шагнула за порог и прислонилась к стене под фонарем над ступенями. Ничего не сказала, и Босх продолжал:

— В общем, я осмотрел свой револьвер сорок пятого калибра на застревание пули и понял, почему он не поразил меня. Пуля вьетконговца оказалась у меня в стволе. Вместе с моей. Мы стреляли друг в друга, и его пуля угодила прямо в мой ствол. Какова вероятность такого попадания? Одна тысячная процента? Одна миллионная?

Говоря, Босх держал руку как наведенный на Джулию пистолет, вытянув ее перед грудью. Тогда, в туннеле, пуля предназначалась ему прямо в сердце.

— Я просто хотел, чтобы ты знала — я сознаю, как мне повезло с тобой сегодня.

Босх кивнул, повернулся и спустился по ступенькам.