20
В коридоре отделения интенсивной терапии Босх разминулся с женщиной, только что вышедшей из палаты Киз Райдер. Он узнал в ней бывшую подругу Киз. Они случайно познакомились, когда Босх встретил их с Райдер на джазовом фестивале в «Голливудской чаше».
Он кивнул женщине, но та даже не остановилась. Гарри постучал в дверь палаты и вошел. Сегодня его напарница выглядела гораздо лучше, чем накануне. Она была в сознании и настороженным взглядом сопроводила вошедшего Босха до самой кровати. Во рту у нее уже больше не было трубки, но правая сторона лица безжизненно обвисла, и Босх испугался, что ночью у нее случился инсульт.
– Не бойся, – медленно и неотчетливо произнесла Киз. – Мне вводили наркоз в шею, и онемение перешло на часть лица.
Он пожал ей руку.
– Как ты себя чувствуешь?
– Не очень, Гарри. Болит здорово.
Он кивнул:
– Да.
– Мне днем будут оперировать руку. Тоже будет болеть.
– Но зато после этого ты пойдешь на поправку. Восстановительный отпуск и прочие приятные вещи.
– Надеюсь.
Голос Киз звучал угнетенно, чувствовалось, что она в депрессии, и Босх не знал, что сказать. Четырнадцать лет назад, когда он был примерно ее возраста, Босх однажды очнулся в больнице после пулевого ранения в левое плечо. Он до сих пор помнил ту пронзительную, рвущую боль, которая заново разгоралась, едва ослабевало действие морфина.
– Я принес газеты, – произнес он. – Хочешь, почитаю?
– Да. Ничего хорошего, полагаю.
– Ничего хорошего.
Он поднес к ней переднюю страницу «Лос-Анджелес таймс» и подержал, чтобы Киз могла увидеть тюремный портрет Уэйтса. Потом прочел ей передовую статью, а вслед за ней и боковую колонку. Когда закончил, взглянул на напарницу. У Киз был подавленный вид.
– Что с тобой?
– Тебе надо было бросить меня, Гарри, и бежать за ним.
– Ты о чем?
– Там, в лесу. Ты мог поймать его. Вместо того чтобы спасать меня. А теперь посмотри, в каком ты дерьме.
– Это прилагается к нашей работе, Киз. Единственное, о чем я мог тогда думать, – как скорее доставить тебя в больницу. Это я во всем виноват.
– О чем ты говоришь? В чем тебе себя винить?
– Во многом. Когда в прошлом году я вернулся на службу, то вынудил тебя уйти из канцелярии шефа полиции и вновь стать моей напарницей. Ты бы не оказалась там вчера, если бы я…
– О, прошу тебя! Заткни свой поганый рот!
Босх не помнил, чтобы Киз когда-либо раньше прибегала к такой лексике. Он замолчал.
– Заткнись, и все. Больше ни слова об этом. Что ты еще принес?
Босх показал на копию Книги убийства по делу Жесто:
– Нет, ничего. Это я для себя. Почитать, пока ты будешь спать. Копия досье Жесто, которую я сделал, уходя в отставку.
– И что?
– Я уже сказал, просто собирался почитать. Мне постоянно кажется, будто мы что-то упустили.
– Мы?
– Я что-то упустил. В последнее время я часто слушаю запись Колтрейна и Монка, где они вместе играют в «Карнеги-Холле». Ведь эта запись провалялась там же, в архивах Карнеги, лет пятьдесят, пока кто-то на нее не наткнулся. Фокус в том, что человек, который ее нашел, должен был знать, как это звучит, чтобы понять, что хранится в той архивной коробке.
– Ну и как это связано с досье?
Босх улыбнулся. Киз Райдер лежала на больничной койке с двумя пулевыми ранениями, однако все равно оставалась его придирчивым критиком.
– Не знаю. Не могу отделаться от мысли, что тут что-то есть и лишь один я могу это обнаружить.
– Ну, удачи тебе. Садись вон на тот стул и читай досье. Я бы немного поспала.
– Да, Киз. Я тихо.
Он взял стул от стены и поднес ближе к кровати. Когда сел, Райдер опять заговорила:
– Я не вернусь на службу, Гарри.
Он посмотрел на нее. Не это он хотел бы от нее услышать, но спорить не стал. Не сейчас, во всяком случае.
– Тебе виднее, Киз.
– Шейла, моя старая подруга, – она только сейчас приходила, перед тобой. Увидела по телевизору новости и пришла. Она будет ухаживать за мной, пока я не поправлюсь. Но она не хочет, чтобы я возвращалась в полицию.
Что ж, подумал Босх, это также объясняло, почему Шейла не пожелала говорить с ним в коридоре.
– Ты ведь знаешь, это всегда было камнем преткновения между нами.
– Я помню. Послушай, тебе вовсе не обязательно сейчас рассказывать мне обо всем.
– Впрочем, дело не только в Шейле. Дело во мне. Мне нельзя быть копом. Вчера это подтвердилось.
– Почему? Ты один из лучших копов, каких я знаю.
По щеке Киз покатилась слеза.
– Я растерялась, впала в столбняк, Гарри. Оцепенела, как последняя сволочь, и позволила ему… спокойно в меня выстрелить.
– Перестань так над собой измываться, Киз.
– Те люди погибли из-за меня. Когда он схватил Оливаса, я не смогла пошевельнуться. Я просто стояла. Мне надо было уложить его на месте, а я застыла как статуя и позволила в себя выстрелить. Вместо того чтобы поднять пистолет, я подняла руку. Заслонилась.
– Нет, Киз. У тебя был неудобный угол для выстрела. Если бы ты выстрелила, то попала бы в Оливаса. А потом уже было поздно.
Босх надеялся, что она сообразит: он пытается подсказать ей, как отвечать, когда ее начнут расспрашивать следователи из ГППО.
– Нет, я должна честно признаться в проступке. Я…
– Киз, если хочешь увольняться – хорошо, увольняйся. Я поддержу тебя на сто процентов. Но я не стану поддерживать эту околесицу, что ты плетешь. Ясно?
Киз попыталась отвернуть от него лицо, но повязка на шее мешала это сделать.
– Ладно, – сказала она.
Слезы потекли по ее щекам, и Босх понял, что в душе у нее раны гораздо более глубокие, чем на руке и шее.
– Тебе надо было подниматься первым.
– Ты про что?
– Про ту лестницу. Если бы ты был наверху вместо меня, ничего бы этого не случилось. Потому что ты бы не дрогнул, Гарри. Ты бы вышиб из него мозги.
Босх покачал головой:
– Никто не знает, как среагирует в какой-то ситуации, пока ситуация не возникнет.
– Я впала в столбняк.
– Спи, Киз. Тебе станет лучше, а тогда уже принимай решение. Если не вернешься в строй, я это пойму. Но я всегда буду стоять за тебя. Что бы ни случилось и куда бы ты ни перешла.
Левой рукой она вытерла мокрое лицо.
– Спасибо, Гарри.
Райдер закрыла глаза, пробормотала что-то неразборчивое и уснула. Босх смотрел на нее и думал о том, что она больше не будет его напарницей. Они хорошо работали вместе, как одна семья. Ему будет ее не хватать.
Но Гарри не хотелось сейчас думать о будущем. Он открыл Книгу убийства и стал читать о прошлом. Решил начать с самой первой страницы, с полицейского отчета об исчезновении.
Несколько минут спустя он с ним покончил и собирался уже приняться за показания свидетелей, когда в кармане завибрировал телефон. Гарри вышел в коридор. Звонил лейтенант Рэндольф из ГППО.
– Извините, что удерживаем вас от активной работы, – произнес он. – Мы намерены провести расследование ЧП не спеша и обстоятельно.
– Я понимаю. И даже знаю почему.
– Да, слишком велик политический нажим. Давление сверху.
– Чем могу быть полезен, лейтенант?
– Не могли бы вы приехать сюда, в Паркер-центр, и взглянуть на видеокассету, которую мы добыли?
– У вас есть видеопленка от того самого оператора из ведомства О'Ши?
Последовала пауза.
– Да, у нас есть пленка из его видеокамеры. Я не уверен, что на ней полная информация, поэтому хочу, чтобы вы на нее взглянули. Вероятно, вы подскажете нам, чего не хватает. Можете подъехать?
– Буду у вас через сорок пять минут.
– Отлично. Буду ждать. Как ваша напарница?
– Держится. Я сейчас в больнице, но она пока не в состоянии говорить.
Босх надеялся оттянуть допрос Райдер въедливыми следователями ГППО на поздний срок. Через несколько дней, когда Киз перестанут пичкать болеутоляющими и ее ум прояснится, она примет более взвешенное решение по поводу своих показаний.
– С нетерпением ждем, когда она будет в состоянии отвечать на вопросы, – сказал Рэндольф.
– Очевидно, через несколько дней, не раньше.
– Да. Ну а с вами скоро увидимся. Спасибо, что согласились приехать.
Босх закрыл телефон и вернулся в палату. Забрал со стула Книгу убийства и еще раз взглянул на Райдер. Она спала. Он неслышно покинул палату.
Босх позвонил Рейчел и сообщил, что совместный ленч хорошо вписывается в график, потому что он как раз будет в центре города. Они договорились не просто перекусить, а устроить изысканную трапезу. Рейчел сказала, что зарезервирует на двенадцать столик в «Уотер-гриль». Гарри обещал подъехать прямо туда.
Помещение ГППО располагалось на третьем этаже Паркер-центра, в противоположном крыле от отдела убийств. У Рэндольфа был отдельный кабинет с видеоаппаратурой на специальной стойке. Он сидел за столом, его помощник Осани настраивал технику и подготавливал пленку. Рэндольф молча указал Босху на единственный свободный стул.
– Где вы взяли эту пленку? – спросил Босх.
– Ее доставили сегодня утром. Корвину потребовались сутки, чтобы вспомнить: он действительно положил ее в один из тех специальных карманов на брюках, о которых вы говорили. Разумеется, это было после того, как я упомянул, что у меня есть свидетель, видевший, как пленку положили в карман.
– И вы думаете, что она была подделана?
– Точно мы узнаем, когда передадим ее криминалистам и получим результат. Тем не менее рискну предположить: пленка была… отредактирована. Мы обнаружили камеру на месте преступления, и Осани оказался достаточно смекалистым, чтобы списать показания счетчика кадров. А когда просматриваешь пленку, то показания счетчика не совпадают с теми, что он записал. На пленке отсутствует кусок продолжительностью около двух минут. Запусти ее, Реджи.
Осани поставил пленку, и Босх увидел, что она началась с того момента, как группа следователей и технических экспертов сгрудилась на парковочной площадке Сансет-ранч. Корвин стоял вблизи от О'Ши, и имелся большой кусок отснятого материала, где кандидат в окружные прокуроры непрерывно находился в центре внимания камеры. Это продолжалось и тогда, когда группа, ведомая Уэйтсом, углубилась в лес – вплоть до момента, когда все остановились на краю отвесного обрыва. Потом стало ясно, что в видеосюжете имеется пробел – будто Корвин отодвинул камеру в сторону, а затем вернул обратно. В сюжете отсутствовал спор о том, снимать или не снимать наручники с Уэйтса. Был также пробел с того момента, когда Киз Райдер предложила воспользоваться лестницей криминалистов, и до того, когда Кафарелли вернулась обратно, уже с лестницей.
– Скорее всего он просто остановил камеру на то время, пока мы ждали лестницу, – произнес Босх. – Думаю, это заняло минут десять, не более. Но вряд ли он останавливал ее, когда спорили насчет наручников.
– Вы уверены?
– Нет, просто делаю предположение. Но я не следил за Корвином. Я следил за Уэйтсом.
– Понятно.
– Извините.
– Не стоит. Я не хочу, чтобы вы сообщали мне то, чего не было.
– А кто-нибудь из других свидетелей поддержал меня в данном предположении? Кто-нибудь сказал, что слышал спор о наручниках?
– Кафарелли, эксперт криминалистической службы, заявила, что слышала. Корвин не слышал. О'Ши вообще утверждает, будто ничего подобного не происходило. Так что мы имеем двух свидетелей из полицейского управления, которые говорят «да», и двух – из ведомства окружного прокурора, которые говорят «нет». И отсутствует видеоматериал, подкрепивший бы то или иное утверждение. Классическая патовая ситуация.
– А как насчет Мориса Свона?
– Его голос стал бы решающим, вот только он не хочет беседовать с нами. Мол, в интересах его клиента ему лучше оставаться немым.
Подобное поведение адвоката не удивило Босха.
– А другой отсутствующий кусок? Вы сказали, их было два.
– Возможно. Давай дальше, Реджи.
Осани снова включил видеоплейер, и на экране появился эпизод спуска по лестнице и затем – как группа приближалась к поляне под деревом, где Кафарелли, методично действуя зондом, отмечала местонахождение тела. Здесь съемка пока не прерывалась. Корвин просто поворачивал камеру и снимал все подряд, вероятно, имея в виду, что позже отредактирует материал, если пленка когда-нибудь понадобится в судебном слушании. Или – что тоже возможно – для документального освещения избирательной кампании.
Фильм продолжался, пленка запечатлела возвращение группы к лестнице. Райдер и Оливас поднялись на площадку, а Босх снял наручники с Уэйтса. Арестант начал взбираться по лестнице, но как раз в том месте, где он прошел половину и Оливас наклонился, чтобы перехватить его, в сюжете возник пробел.
– Вот это? – уточнил Босх.
– Да, – подтвердил Рэндольф.
– Я помню, что уже после перестрелки, когда я велел Корвину оставить камеру и скорее подниматься, чтобы помочь мне перенести Киз, камера была у него на плече. Он снимал.
– Да, верно, мы спрашивали его об этом, и он заявил, что на какой-то момент остановил пленку. Якобы хотел сохранить чистый кусок до того времени, когда придут землекопы и будут выкапывать тело. Поэтому, когда Уэйтс поднимался по лестнице, съемка якобы не велась.
– По-вашему, тут есть смысл?
– Не знаю, а по-вашему?
– Ни малейшего. Чушь. У него было заснято все.
– Это всего лишь мнение.
– Думайте как хотите. Но вот вопрос: зачем делать купюру в этом месте? Что было на пленке?
– Это вы мне скажите. Вы там находились.
– Я сообщил вам все, что мог вспомнить.
– Что ж, попытайтесь припомнить. Вы в данной истории выглядите не лучшим образом.
– Что вы имеете в виду?
– На пленке отсутствует дискуссия о том, надо или не надо снимать с заключенного наручники. Там есть только, как Оливас освобождает ему руки перед спуском и вы освобождаете их перед подъемом.
Босх понял, что Рэндольф прав и, судя по кассете, он расковал Уэйтса, не посоветовавшись с остальными.
– О'Ши пытается меня подставить.
– Я не знаю, пытается кто-то кого-то подставить или нет. Позвольте спросить вас кое о чем: когда началась вся эта заваруха, Уэйтс завладел оружием и начал стрелять, вы не помните, где был и что делал в тот момент О'Ши?
Босх покачал головой:
– Я оказался лежащим на земле, потому что на меня сверху упал Оливас. Меня занимало, где находится и что делает Уэйтс, а не О'Ши. Все, что могу вам сказать: прокурора не было в поле моего зрения. Он был где-то сзади.
– Может, именно это и запечатлел на пленке Корвин? Как О'Ши трусливо убегает прочь?
При слове «трусливо» что-то вдруг вспыхнуло в памяти Босха. Теперь он вспомнил. С вершины обрыва Уэйтс кричал, обращаясь к кому-то, вероятно, к О'Ши: «Трус!» Босх вспомнил топот удаляющихся ног за спиной. Так это О'Ши удирал?
Босх размышлял над этим. Прежде всего прокурор не имел оружия и не мог бы защитить себя от вооруженного бандита, которого перед этим собирался засадить на пожизненный срок. В таких условиях бегство от человека с пистолетом совершенно предсказуемо и вполне оправданно. Такой поступок трудно назвать предосудительным. Это был всего лишь акт самосохранения, а не трусости. Но поскольку О'Ши являлся кандидатом в окружные прокуроры, бегство в подобных обстоятельствах выглядело уже не так красиво, особенно если оно попадало на видеопленку, а оттуда – в телевизионные новости.
– Теперь я вспомнил, – проговорил Босх. – Уэйтс кричал кому-то, обзывая трусом за бегство. Похоже, это и был О'Ши.
– Загадка разрешилась, – усмехнулся Рэндольф.
Босх вновь повернулся к монитору:
– Нельзя ли немного отмотать назад и еще раз посмотреть заключительную часть? Вот тот, последний отрезок.
Осани выполнил просьбу, и они молча стали смотреть кусок заново, начиная с момента, когда с Уэйтса вторично сняли наручники.
– Не могли бы вы остановить прямо перед купюрой? – произнес Босх.
Осани зафиксировал картинку. Она отображала Уэйтса, уже миновавшего середину лестницы, и то, как Оливас протягивает к нему руки, чтобы перехватить. Босх впился взглядом в экран. Туловище Оливаса изогнулось таким образом, что ветровка распахнулась. На левом бедре обнажилась кобура с торчащей из нее рукояткой пистолета – видимо, чтобы в случае необходимости ловчее было его выхватить.
Босх встал и подошел к монитору. Вынул авторучку и постучал по экрану.
– Видите это? – спросил он. – Он расстегнул кобуру.
Рэндольф и Осани вгляделись в экран. Предохранительная застежка – на это они прежде не обратили внимания.
– Могло быть так, что он хотел быть наготове на случай, если преступник сделает какой-либо непредвиденный шаг? – высказал предположение Осани. – Это в рамках правил.
Ни Босх, ни Рэндольф ничего не ответили. Вне зависимости от того, подпадало это под нормы и правила полицейского ведомства или нет, все равно факт вызывал любопытство, которое сейчас уже невозможно удовлетворить, поскольку Оливас мертв.
– Выключай, Реджи, – проговорил Рэндольф.
– Нет-нет, можно мне взглянуть еще раз? – спросил Босх. – Только эту часть, с лестницей?
Рэндольф сделал знак Осани, тот отмотал кусок обратно и продемонстрировал заново. Босх старался с помощью образов на экране дать импульс собственной памяти, перенестись мысленно обратно и понять, что же произошло, когда Уэйтс добрался до верха лестницы. Он вспомнил, как стоял, задрав голову, и смотрел вверх, на Оливаса. Как тот вдруг развернулся вокруг своей оси, оказавшись спиной к тем, кто стоял внизу, и загородил от них Уэйтса, лишив их возможности выстрелить. Теперь он вспомнил, как недоумевал: где же Киз и почему не стреляет?
Затем раздались выстрелы, и Оливас спиной вниз полетел с лестницы. Босх выбросил вверх руки, чтобы смягчить удар. Лежа на земле, под придавившим его телом Оливаса, он услышал новые выстрелы, а затем – тот выкрик…
Громкий, пронзительный! Который впоследствии был забыт, за всеобщей паникой и суматохой. Уэйтс шагнул к краю обрыва и выстрелил в них сверху. И что-то выкрикнул. Да, он обзывал О'Ши трусом за бегство. Но он прокричал что-то еще…
«Беги, беги, трус! Как там теперь твоя дерьмовая сделка?!»
За возникшим хаосом, страхом, тревогой и стараниями спасти Киз этот язвительный выкрик напрочь вылетел у Босха из головы. Что означало это злорадство? Что имел в виду Уэйтс, издевательски называя заключенный договор дерьмовой сделкой?
– Что такое? – спросил Рэндольф.
Босх посмотрел на него, очнувшись от раздумий.
– Ничего. Я просто пытался сосредоточиться на тех моментах, где пленка оборвана.
– Похоже, вы что-то припомнили.
– Я вспомнил, насколько близко я был к тому, чтобы разделить участь Оливаса и Дулана. Оливас упал прямо на меня. Он умер, заслонив меня своим телом.
Рэндольф кивнул.
Босх мечтал поскорее покончить с допросом и выбраться отсюда. Он хотел понять, что значили слова Уэйтса, и самостоятельно поработать над своим открытием. Просеять все через сито и рассмотреть под микроскопом.
– Лейтенант, у вас есть еще ко мне вопросы?
– В данный момент – нет.
– Тогда я пойду. Позвоните, если я вам понадоблюсь.
– А вы позвоните мне, когда вспомните то, что не можете вспомнить.
Он устремил на Босха многозначительный взгляд. Босх отвернулся.
– Хорошо.
Детектив покинул помещение ГППО и вышел в вестибюль с лифтами. Теперь ему полагалось бы покинуть здание полиции. Но вместо этого он нажал кнопку «Вверх».
