Глава 8
Контора адвокатов Доббса и Дельгадо располагалась на двадцать девятом этаже одной из башен-близнецов, создававших на фоне неба характерный силуэт Сенчури-Сити. Я пришел вовремя, но все остальные уже собрались в конференц-зале – огромной комнате с длинным полированным деревянным столом и одной стеклянной стеной, откуда, как на экране, открывался великолепный вид: западная часть города, далее хребет Санта-Моника и Тихий океан с далекими островами. День был ясный, и на самом краю горизонта Каталина с Анакапой виднелись вполне отчетливо. Чтобы заходящее солнце не слепило глаза, стекло закрыли пленкой, смягчающей яркое сияние, и создавалось впечатление, что комната одета в солнцезащитные очки.
В темных очках пребывал и мой клиент. Льюис Руле сидел во главе стола, и его глаза скрывали «рэй-бэнз» в черной оправе. Из серого тюремного комбинезона он переоделся в темно-коричневый костюм поверх светлой шелковой тенниски. Сейчас я видел уверенного в себе, хладнокровного молодого руководителя риелторской фирмы, а не испуганного мальчика из «загона» в зале суда.
Слева от Руле сидел Сесил Доббс, а рядом с Доббсом – аккуратно причесанная, в драгоценностях женщина: как я понял, доводившаяся Руле матерью. Я также понял, что Доббс не сообщил ей о моем отношении к ее присутствию на совещании.
Стул справа от Руле пустовал в ожидании меня. Дальше сидел мой детектив Анхель Левин, а перед ним на столе лежала закрытая папка-досье.
Доббс представил мне Мэри Алису Виндзор. Она пожала мне руку, и хватка у нее оказалась крепкой. Я занял свое место, и Доббс пояснил, что мать будет оплачивать защиту своего сына и согласна с условиями, которые я выдвинул ранее. С этими словами он подвинул мне через стол конверт. Заглянув внутрь, я увидел чек на шестьдесят тысяч долларов, в котором значилось мое имя. Столько я и просил, но в качестве первоначального платежа я ожидал только половину. Бывали у меня дела, на которых я зарабатывал в итоге и побольше, но единовременно я никогда не получал такой суммы.
Чек был выписан со счета Мэри Алисы Виндзор. Банк солидный, надежный, как золото, – Первый национальный банк Беверли-Хиллз. Я закрыл конверт и подтолкнул его через стол обратно.
– Мне нужно, чтобы оплата исходила от Льюиса, – пояснил я, глядя на миссис Виндзор. – Мне не важно – пусть даже вы дадите ему деньги, а он потом передаст их мне. Но я хочу, чтобы чек, который я получу, выписал Льюис. Я работаю на него, и это должно быть ясно определено с самого начала.
Я знал, что такая позиция отличается от моей обычной практики, и примером тому служило хотя бы нынешнее утро – когда я принимал платеж от третьей стороны. Но в данном случае это было принципиально. Один взгляд через стол на Мэри Апису Виндзор и Си-Си Доббса – и я понял, что нужно дать им четко понять с самого начала: делом должен заправлять именно я, и именно мне суждено выиграть его или проиграть.
Я никак не ожидал такой реакции, но лицо Мэри Виндзор напряглось и задеревенело. Почему-то в этот миг – своим плоским и квадратным лицом – она напомнила мне старые напольные часы моего отца.
– Мама, – спокойно произнес Руле, одним словом предотвращая назревшую бурю. – Все в порядке. Я выпишу ему чек. Я смогу его обеспечить, пока ты не дашь мне денег.
Она перевела взгляд с меня на сына, а затем – обратно на меня.
– Хорошо, – сказала она.
– Миссис Виндзор, – обратился я к ней. – Ваша материнская поддержка очень важна. И я имею в виду не только финансовую сторону. Если мы не преуспеем в снятии обвинений и дойдет до судебного процесса, очень важно, чтобы вы продемонстрировали вашу поддержку публично.
– Не говорите глупостей, – сказала она. – Я пойду со своим сыном в огонь и в воду. Эти смехотворные обвинения должны быть сняты, а та женщина… она не получит от нас ни пенни!
– Спасибо, мама, – сказал Руле.
– Да, спасибо, – поддержал я. – Я не премину проинформировать вас – вероятно, через мистера Доббса, – где и когда потребуется ваша помощь. Приятно сознавать, что вы стоите на страже интересов вашего сына.
Я больше ничего не сказал и замолчал, выжидая. Ей не понадобилось много времени, чтобы понять: ее попросили удалиться.
– Но здесь и сейчас я вам не требуюсь, не так ли?
– Верно. Нам нужно обсудить дело, и самым лучшим и наиболее правильным для Льюиса будет присутствие при этом только его команды. Право адвоката не разглашать информацию, полученную от клиента, не распространяется на других лиц. Вас могут вынудить свидетельствовать против своего сына.
– Но если я уйду, как Льюис доберется домой?
– У меня есть шофер. Он его доставит.
Она посмотрела на Доббса в надежде, что тот, возможно, имеет больший вес и сумеет отменить мое распоряжение. Доббс, улыбнувшись, поднялся, предупредительно намереваясь отодвинуть для нее стул от стола. В конце концов она все же позволила ему это сделать и встала, чтобы удалиться.
Доббс сопроводил ее аж за дверь конференц-зала, и я видел, как они обмениваются репликами в коридоре. Я не слышал, о чем они говорят. Потом она ушла, а адвокат вернулся обратно, закрыв за собой дверь.
Я сообщил Руле некоторую предварительную информацию: что ему придется через две недели присутствовать на вынесении обвинения и подать соответствующее официальное ходатайство. Он получит возможность уведомить штат, что не отказывается от права на безотлагательное судебное разбирательство.
– Вот первое решение, которое нам предстоит принять, – сказал я. – Хотите ли вы, чтобы тяжба растянулась на долгие месяцы или предпочитаете продвигаться вперед быстро, оказывая давление на штат.
– А каковы варианты? – спросил Доббс.
Я взглянул на него, потом – вновь на Руле.
– Буду с вами полностью откровенным. Когда мой подзащитный не находится под стражей, я лучше потяну дело. В конце концов речь идет о свободе человека – так почему бы не извлечь максимум из ситуации, прежде чем молоток опустится?
– Вы говорите о клиенте, который виновен, – уточнил Руле.
– С другой стороны, – продолжал я, – если в выстроенной гособвинением версии есть слабые места, тогда отсрочка только сыграет штату на руку. Они выиграют время и усилят свои позиции. Видите ли, это наш единственный рычаг воздействия. Если мы не станем отказываться от права на безотлагательное судебное разбирательство, то это окажет сильное давление на прокурора.
– Я не совершал того, что мне вменяют, – сказал Руле. – Я не собираюсь тянуть резину, я хочу, чтобы все это дерьмо поскорее закончилось.
– Если мы воспользуемся правом немедленного рассмотрения дела, тогда теоретически они назначат вам дату суда в пределах шестидесяти дней с момента предъявления обвинения. Однако срок продлевается, когда на предварительном слушании судья рассматривает свидетельские показания и решает, достаточно ли материалов для суда. Стандартная процедура. Судья может отложить процесс, тогда вам вновь будет предъявлено обвинение и таймер заново установят на шестьдесят дней.
– Не могу поверить! – сказал Руле. – Эта проклятая дребедень будет тянуться вечно.
– Мы, конечно, могли бы отказаться от права на предварительное слушание. Оно только усилит их позиции. В вашем случае дело передали молодому прокурору. Тяжкие уголовные преступления ему в новинку. Постараемся воспользоваться этим.
– Погодите минуту, – сказал Доббс. – Разве предварительное слушание не даст возможность увидеть, какими свидетельствами располагает штат?
– По правде сказать, нет, – ответил я. – Теперь уже нет. Некоторое время назад законодатели постарались упростить судебную процедуру и превратили предварительное слушание в чистую формальность. Они практически стали учитывать свидетельства с чужих слов. Сейчас просто ставят на свидетельское место копа, который вел следствие, и он излагает судье показания всех остальных. Защита обычно даже не видит свидетелей. Если вы спросите меня, то наилучшей стратегией будет вынудить обвинение либо показать товар лицом, либо прикрыть лавочку. Заставить их уложиться в шестьдесят дней с момента предъявления обвинения. Как говорится, или докажи, что ты можешь, или заткнись.
– Мне нравится эта идея, – сказал Руле. – Я хочу побыстрее покончить со всем этим.
Я мысленно усмехнулся. Он произнес это, как если бы вердикт «невиновен» был только делом времени.
– Что ж, может статься, дело даже не дойдет до суда, – предположил Доббс. – Если предъявленные обвинения не выдержат проверки временем…
– Окружной прокурор не намерен отступать, – перебил его я. – Обычно копы предъявляют обвинения по максимуму, а потом окружной прокурор их сокращает. Здесь такого не произошло. Напротив, окружной прокурор их повысил. Это свидетельствует, во-первых, о том, что для них дело имеет особое значение, а во-вторых – что, когда мы начнем торговаться, они немного отступят.
– Под «торговаться» вы подразумеваете сделку о признании вины? – спросил Руле?
– Да, о досудебном разрешении дела.
– Забудьте об этом, никакого признания. Я не собираюсь садиться в тюрьму за то, чего не совершал.
– Это не обязательно означает тюремный срок. У вас нет судимостей, биография чистая, хорошее…
– Мне наплевать, что я смогу свободно перемещаться. Я не намерен признавать себя виновным в том, чего не совершал. Если для вас это проблема, тогда нам лучше расстаться прямо сейчас.
Я пристально посмотрел на него. Почти все мои клиенты клянутся в своей невиновности. Особенно в нашем первом совместном деле. Но слова Руле прозвучали с горячностью и прямотой, каких я не встречал уже давно. Лгуны мямлят и запинаются. Они отводят взгляд. Глаза Руле вцепились в меня намертво.
– Нужно также учитывать возможность гражданского иска, – добавил Доббс. – Признание себя виновным позволит этой женщине…
– Я понимаю, – снова перебил я его. – Думаю, мы сейчас торопим события. Я лишь хотел дать Льюису общее представление о том, как все может сложиться. От нас, еще по крайней мере недели две, не потребуется никаких незамедлительных действий и окончательных решений. Только к моменту предъявления обвинения мы должны определиться, какой линии будем придерживаться.
– Льюис год проучился в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, – сказал Доббс. – Думаю, представляет себе ситуацию.
Руле кивком подтвердил.
– Добро, – сказал я. – Тогда приступим. Льюис, давайте начнем с вас. Ваша мать сказала, что надеется увидеть вас за обедом. Вы живете в доме? Я имею в виду, в ее доме?
– Я живу в гостевом домике. Она живет в самом доме.
– Кто-нибудь еще проживает на территории вашего владения?
– Да, горничная. В доме.
– Ни братьев, ни сестер, ни друзей-подруг?
– Нет.
– И вы работаете в фирме своей матери?
– Скорее, я ею управляю. Сама она сейчас уже не так много времени ей уделяет.
– Где вы были вечером в субботу?
– В суббо… вы, наверное, имеете в виду вчера, в воскресенье?
– Нет, я имею в виду вечер субботы. Начните оттуда.
– В субботу вечером я ничего не делал. Сидел дома и смотрел телевизор.
– Один?
– Да.
– Что вы смотрели?
– Фильм на DVD. Старый фильм Копполы «Разговор».
– Итак, никого с вами не было и никто вас не видел. Вы просто посмотрели кино, а потом пошли спать?
– В общем, да.
– В общем, да. Хорошо. Переходим к воскресенью. Что вы делали вчера в течение дня?
– Играл в гольф в «Ривьере», в обычной своей компании из четырех человек. Потом пришел домой, принял душ и переоделся, пообедал в доме матери… Вы хотите знать, что мы ели?
– В этом нет необходимости. Но позднее мне, возможно, потребуются имена людей, с которыми вы играли в гольф. Что было после обеда?
– Я сказал матери, что иду к себе, но вместо этого вышел из дому.
Я заметил, что Левин уже начал делать пометки в маленькой записной книжке, которую достал из кармана.
– На какой машине вы ездите?
– У меня их две: «рейнджровер» две тысячи четвертого года, на нем я езжу с клиентами показывать недвижимость, и «порше-каррера» две тысячи первого – для меня лично.
– Значит, вчера вечером вы поехали на «порше»?
– Верно.
– Куда вы поехали?
– Я поехал за перевал. В долину.
Прозвучало это так, словно мальчик из Беверли-Хиллз сделал рискованный шаг и спустился в соседнюю долину Сан-Фернандо, в рабочие районы.
– Куда именно вы поехали?..
– На бульвар Вентура. Я пропустил стаканчик в «Нэтс-Норт», а затем немного проехал по улице до «Моргана», где тоже выпил.
– В этих заведениях легко кого-нибудь подцепить, вы согласны?
– Да. За тем я туда и поехал.
Он произнес это как нечто само собой разумеющееся, и я оценил его честность.
– То есть вы хотели кого-то найти. Женщину. Какую-то определенную, кого вы знали?
– Нет, ничего такого. Я искал, с кем перепихнуться, только и всего.
– Что произошло в «Нэтс-Норт»?
– Только то, что там было довольно уныло и скучно, никаких перспектив, поэтому я ушел. Я даже недопил свою порцию.
– Вы часто там бываете? Бармены вас знают?
– Да, они меня знают. Вчера работала девушка по имени Пола.
– О'кей, стало быть, там ничего вам не обломалось и вы ушли. Вы поехали в бар «Морган». Почему именно туда?
– Просто еще одно заведение, где я бываю.
– Там вас знают?
– Должны знать. Я плачу хорошие чаевые. Вчера вечером за стойкой работали Дениз и Дженис. Они меня знают.
Я повернулся к Левину:
– Анхель, как зовут жертву?
Левин открыл досье и достал из него полицейский отчет, но ответил раньше, чем заглянул в него.
– Реджина Кампо. Друзья зовут ее Реджи. Двадцать шесть лет. Сообщила полиции, что она актриса, работает на телефоне в юридической консультации.
– И надеюсь, это ненадолго, – добавил Доббс.
Я проигнорировал его выпад.
– Льюис, вы знали Реджину Кампо до вчерашнего вечера? – обратился я к молодому человеку.
Руле пожал плечами:
– В каком-то смысле. Я видел ее, она часто крутилась в баре и в окрестностях. Но я не был с ней знаком. Даже никогда не заговаривал.
– А пытались?
– Нет, как-то не удавалось к ней подобраться. Она всегда была с кем-то еще, и даже не с одним. Не люблю продираться сквозь толпу, знаете ли. Я ищу свободных.
– Что изменилось вчера?
– Вчера она сама ко мне подошла – вот что изменилось.
– Расскажите нам об этом.
– Тут не о чем рассказывать. Я тихо-мирно сидел у стойки, прикидывал варианты, а она сидела на другом конце, причем с каким-то типом. Так что я даже не обратил на нее внимания, потому что, судя по всему, ее уже зарезервировали, понимаете?
– У-гу… Так что же произошло?
– Ну, через некоторое время человек, с которым она разговаривала, встает – не знаю, отлить или покурить, – и как только он выходит за дверь, она снимается с места, проходит потихоньку вдоль стойки ко мне и спрашивает, не интересуюсь ли я. Я отвечаю, что да, интересуюсь, но как, мол, насчет того парня, который уже с ней? Она говорит, мол, не беспокойся, к десяти он уйдет и на остаток вечера она свободна. Написала мне свой адрес и велела подходить после десяти. Я сказал, что приду.
– На чем она написала адрес?
– На салфетке, но ответ на ваш следующий вопрос будет «нет» – я ее не сохранил. Адрес запомнил, а салфетку выбросил. Я работаю в сфере недвижимости. Я умею запоминать адреса.
– Примерно во сколько это произошло?
– Не знаю.
– Но ведь она сказала – подходить к десяти. Вы же наверняка посмотрели на часы, чтобы уточнить, сколько придется ждать?
– Я думаю, где-то между восьмью и девятью. Как только мужик вернулся, они ушли из бара.
– А когда вы покинули бар?
– Я пробыл несколько минут, а затем тоже ушел. Я заехал еще в одно заведение, прежде чем пошел к ней.
– Куда именно?
– Ну, она жила в Тарзане, так что я поехал на север, в «Фонарщик», он находился по пути.
– Зачем?
– Ну, понимаете, я хотел посмотреть, не подвернется ли что там. Нет ли чего получше, так чтобы не зря болтаться или…
– Или что?
Он так и не окончил своей мысли.
– Снять другую?
Он кивнул.
– О'кей, и с кем вы разговаривали в «Фонарщике»? Где это, кстати?
Единственное питейное заведение из его рассказа, которое я не знал.
– На бульваре Вентура, рядом с Уайт-Ок авеню. Там я фактически ни с кем не говорил. Было полно народу, но, ей-богу, никого, кто бы меня заинтересовал.
– Бармены вас знают?
– Нет, пожалуй. Нет. Я там не часто появляюсь.
– Обычно вам везет, прежде чем вы добираетесь до третьего бара?
– Не-а, обычно я просто сдаюсь после второй попытки.
Я глубокомысленно кивнул, только лишь затем, чтобы выиграть время и подумать, о чем еще спросить, перед тем как перейти к событиям в доме жертвы.
– Как долго вы пробыли в «Фонарщике»?
– Я бы сказал, около часа. Может, чуть меньше.
– У барной стойки? Сколько вы выпили?
– Две порции, у стойки.
– Сколько всего вы выпили вчера вечером, до того как отправились в квартиру Реджи Кампо?
– Мм… четыре, самое большее. За два… два с половиной часа. Один напиток остался нетронутым. «Морган».
– Что вы пили?
– Мартини.
– Вы расплачивались кредиткой в этих заведениях? – Левин задал свой первый вопрос с начала беседы.
– Нет, – покачал головой Руле. – Когда я хожу развлекаться, я плачу наличными.
Я посмотрел на Левина, молчаливо вопрошая, есть ли у него еще вопросы. На данный момент он знал о деле больше, чем я. Я хотел предоставить ему свободу действий. Тот согласно кивнул, готовый к бою.
– О'кей. Сколько было времени, когда вы добрались до жилища Реджи Кампо?
– Без двенадцати десять. Я специально посмотрел на часы. Хотел удостовериться, что не постучусь в дверь слишком рано.
– И чем вы занимались все это время?
– Ждал на стоянке. Она сказала, в десять, поэтому я ждал до десяти.
– Вы видели, как от нее вышел тот человек, с которым она ушла из «Моргана»?
– Да, я его видел. Он вышел и уехал, а я пошел наверх.
– На чем он уехал? Что за машина? – спросил Левин.
– Желтый «корвет». Модель девяностых. Точно года не знаю.
На этом вопросы Левина исчерпались. Я понимал, что он просто пытается подобраться к человеку, что был в квартире Реджи Кампо до Руле. Я снова перехватил нить беседы:
– Итак, значит, он вышел, а вы вошли. Что было дальше?
– Я вхожу в здание, ее квартира на втором этаже, я поднимаюсь и стучу, она открывает, я вхожу.
– Погодите секунду. Мне не нужна стенография. Вы поднялись наверх. Как? По лестнице, на лифте? Расскажите подробности.
– На лифте.
– Кто-нибудь вас видел? Вы кого-нибудь?
Руле отрицательно покачал головой. Я сделал ему знак продолжать.
– Она чуть приоткрыла дверь, увидела, кто это, и пригласила войти. За дверью находился какой-то коридорчик, так что было довольно тесно. Я прошел вперед, чтобы она могла закрыть дверь. Вот почему она оказалась у меня за спиной. И поэтому я ничего не заметил. У нее в руке что-то было. Она меня этим ударила, я упал и сразу вырубился.
Я молчал, раздумывал над услышанным, стараясь нарисовать в голове эту картину.
– Выходит, она вас просто нокаутировала с самого начала? Она ничего не сказала, не выкрикнула, просто подошла сзади с чем-то тяжелым – и бабах?
– Верно.
– О'кей, и что потом? Что вы помните?
– Все до сих пор как в тумане. Помню, как очнулся и увидел, что на мне сидят те два типа. Прижимают меня к полу. Потом приехала полиция. И «скорая». Помню, сидел, прислоненный к стене, в наручниках, а санитар совал мне под нос нашатырный спирт; вот тогда я действительно очнулся.
– Вы по-прежнему находились в квартире?
– Да.
– А где была Реджи Кампо?
– Она сидела на кушетке, и, пока другой санитар занимался ее лицом, истерично вопила и заправляла копу, что я на нее напал. Всю эту брехню. Что я вдруг ворвался, застиг ее врасплох и ударил в дверях кулаком. Якобы сказал, что собираюсь ее изнасиловать и убить, – чушь, которой я не делал! Я изогнулся, чтобы посмотреть на скованные за спиной руки, и увидел, что одну руку обернули чем-то вроде пластикового пакета, а на руке кровь. И тогда я понял: все это нарочно подстроили.
– Что вы имеете в виду?
– Она измазала мне левую руку кровью, чтобы выглядело, будто я ее ударил. Но я не левша. Если бы я хотел кого-то ударить, я бы действовал правой.
Он изобразил в воздухе боксерское движение, чтобы проиллюстрировать на тот случай, если до меня не дошло. Я поднялся с места и прошел к окну. Солнце уже спустилось ниже уровня окна. Я смотрел сверху вниз на закат и чувствовал неясное беспокойство в отношении рассказа Руле. Он казался таким неправдоподобным, что мог, как ни странно, оказаться правдой. И это меня тревожило. Я всегда боялся, что не смогу распознать невиновного человека, если с ним столкнусь. Такая вероятность в моей работе являлась настолько малой, что я мог быть неготовым к подобной ситуации и ее проморгать.
– О'кей, давайте еще немного поговорим об этом, – сказал я, любуясь великолепной панорамой. – Вы утверждаете, что, чтобы вас подставить, она измазала кровью вашу руку. Причем левую. Но если она намеревалась вас подставить, то почему не правую – ведь большинство людей правши? Разве она не стала бы ориентироваться на большинство? – Я повернулся обратно к столу, но встретил от каждого из присутствующих лишь бесстрастный, ничего не выражающий взгляд. – Вы сказали, она лишь чуть приоткрыла дверь, перед тем как вас впустить. Вы видели ее лицо?
– Не полностью.
– Что именно вам было видно?
– Ее глаз. Ее левый глаз.
– А вы вообще видели правую сторону ее лица? Когда входили в квартиру?
– Нет, ее заслонила дверь.
– Вот оно! – взволнованно произнес Левин. – Когда он пришел, у нее уже были все эти повреждения. Она прячет их от него, потом он входит и она наносит удар. Ее лицо уже было разбито с правой стороны, поэтому ей пришлось вымазать кровью его левую руку.
Я кивал, размышляя над логикой услышанного. Аргумент казался разумным.
– О'кей, – сказал я, поворачиваясь спиной к окну, но продолжая мерить шагами комнату. – Думаю, это сработает. Пошли дальше. Льюис, вы упомянули, что и прежде видели эту женщину в том баре, но никогда не имели с ней дела. Значит, она вас тоже не знала. Тогда с какой стати ей вас подставлять? Зачем она все это проделала?
– Деньги! – последовал ответ.
Но принадлежал он не Руле, а Доббсу. Я повернулся и посмотрел на него. Он знал, что высказался вне очереди, но, похоже, его это не заботило.
– Это же очевидно, – продолжал семейный адвокат. – Она хочет содрать с него денег, с его семьи. Пока мы здесь беседуем, возможно, она уже лепит ему гражданский иск. Уголовные обвинения – это только прелюдия к гражданской тяжбе, чтобы его обчистить. Вот какова ее подлинная цель.
Я вернулся на свое место и обменялся взглядом с Левином.
– Сегодня в суде я видел фото этой женщины, – сказал я. – Пол-лица у нее превращено в сплошное месиво. Вы говорите, нам надо строить свою защиту на том, что она сама учинила над собой такое?
Левин вытащил из папки листок бумаги – черно-белую ксерокопию фотографии, представленной в суде, – той, что показала мне Мэгги Макферсон. Распухшее, в кровоподтеках, лицо Реджи Кампо. Ксерокопия не производила должного впечатления. Источник Левина хорош, но не настолько, чтобы предоставить ему оригиналы. Детектив пододвинул изображение к Доббсу и его подопечному.
– При официальной передаче материалов дела мы получим от обвинения подлинные снимки, – сказал я. – Там ее лицо выглядит много хуже, и если отталкиваться от вашей версии, то нам придется попотеть, убеждая присяжных в своей правоте.
Я наблюдал, как Руле рассматривает фотографию. Может, он и нападал на Реджи Кампо, но на лице его никак не отразилось, что он изучает деяние собственных рук. На нем вообще ничего не отразилось.
– И знаете, что я вам скажу? Я хороший адвокат и умею убеждать в зале суда. Но даже мне с трудом верится в эту историю.
