Прилетев в Сан-Франциско, я к часу дня уже выехал с огромной площадки проката автомобилей в Международном аэропорту и двинулся на север. В салоне «линкольна», который мне дали, стоял такой запах, словно в прошлый раз в нем катался какой-то курильщик – то ли арендовавший машину, то ли приводивший ее в порядок для меня.

Я не представляю, как попасть куда-либо в самом Сан-Франциско. Я только знаю, как проехать через него. Три или четыре раза в год мне приходится ездить в тюрьму «Сан-Квентин», что у залива Сан-Франциско, пообщаться со своими клиентами или свидетелями. Дорогу туда я бы объяснил вам с легкостью. Но спросите меня, как добраться до башни Койт или Рыбачьей пристани – и тут возникнет проблема.

К двум часам я пересек город и миновал мост «Золотые ворота». Я чувствовал себя прекрасно и поспевал в срок. Из предыдущего опыта я знал, что посещения адвокатов заканчиваются в четыре.

Тюрьме свыше сотни лет, и она выглядит так, будто душа каждого заключенного, сидевшего или умершего там, навеки отпечаталась на ее темных стенах. Из всех тюрем, какие я когда-либо посещал (а я в свое время перебывал с визитами во всех тюрьмах Калифорнии), эта навевала самые мрачные мысли.

Мой кейс осмотрели, а меня заставили пройти через металлоискатель. После этого по мне все равно прошлись подобными ручными устройствами в порядке дополнительной проверки. Но даже тогда мне не позволили напрямую общаться с Менендесом, так как я заранее, за пять дней, не подал заявку на посещение. Поэтому меня поместили в комнату, где гостя от заключенного отделяла стенка из оргстекла с отверстиями размером в десятицентовик, через которые полагалось разговаривать. Я показал охраннику стопку из шести фотографий, их я принес для Менендеса, и он сказал, что мне придется показывать снимки через стекло. Я сел, убрал фотографии и уже довольно скоро по ту сторону прозрачной перегородки увидел Хесуса.

Два года назад Хесуса Менендеса отправили в тюрьму молодым человеком. Сейчас он выглядел на те самые сорок лет, что я обещал ему к освобождению, если признает себя виновным. Он смотрел на меня глазами совершенно безжизненными, напоминающими камешки гравия на автостоянке. При виде меня он нехотя опустился на стул. Теперь ему от адвоката было не много пользы.

Мы не стали церемониться с приветствиями, и я прямиком приступил к делу:

– Послушай, Хесус, мне незачем спрашивать тебя, как ты поживаешь. Я и так знаю. Но тут открылись некоторые новые обстоятельства, и они могут повлиять на твое дело. Мне нужно задать тебе несколько вопросов. Ты меня понимаешь?

– Зачем сейчас вопросы? Раньше у тебя их не возникало.

Я кивнул:

– Ты прав. Мне следовало тогда задать тебе больше вопросов, а я этого не сделал. Теперь я знаю гораздо больше. По крайней мере думаю, что знаю. Я пытаюсь восстановить справедливость.

– Чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты рассказал мне о том вечере в «Доме кобры».

Он пожал плечами.

– Девушка, которая там была, – я с ней поболтал, и она сказала мне идти за ней домой. – Он опять пожал плечами. – Я пошел к ней, но я ее не убивал.

– Давай поговорим еще немного о ночном клубе. Ты утверждал, что тебе пришлось произвести впечатление на нее и показать ей деньги и что ты потратил больше, чем хотел.

– Верно.

– Ты еще упомянул, что какой-то другой человек пытался с ней сблизиться. Ты это помнишь?

– Си, он обратился к ней. Она подошла, но вернулась ко мне.

– И поэтому ты заплатил ей больше, правильно?

– Да, так.

– О'кей, ты запомнил того человека? Если бы ты увидел его фото, ты бы его узнал?

– Думаю, да.

– О'кей.

Я открыл свой кейс и вынул веер снимков – шесть штук; в их числе – сделанный при аресте Льюиса Руле. Фото остальных пятерых мужчин я отобрал из своих архивных коробок. Я встал и начал одну за другой прижимать изображения к стеклу. Я подумал, что, растопырив пальцы, смогу удержать все шесть прижатыми. Менендес встал, чтобы приглядеться поближе.

Почти тотчас из верхнего репродуктора загремел голос:

– Отойдите от стекла. Оба отойдите от стекла и сядьте на место, иначе собеседование будет окончено.

Я покачал головой и чертыхнулся. Собрал фотографии вместе и вернулся на стул. Менендес тоже сел.

– Охранник! – окликнул я.

Я наблюдал за Менендесом и ждал. Никто не шел.

– Охранник! – крикнул я опять, уже громче.

Наконец дверь открылась, и на моей половине комнаты появился охранник.

– Вы закончили?

– Нет. Мне нужно, чтобы он посмотрел на эти фотографии. – Я показал пачку.

– Сделайте это через стекло. Ему не разрешается что-либо от вас получать.

– Но я их тут же заберу назад.

– Не важно. Вы не имеете права ничего ему давать.

– Но если вы не позволяете ему подходить к стеклу, как он их увидит?

– Меня это не касается.

Я махнул рукой, сдаваясь.

– Ладно, хорошо. Тогда могли бы вы побыть здесь с минуту?

– Зачем?

– Понаблюдать. Я собираюсь предъявить ему фотографии и если он кого-то опознает, хочу, чтобы вы это засвидетельствовали.

– Не впутывайте меня в ваше дерьмо.

Он пошел к двери и скрылся за ней.

– Проклятие! – сказал я.

Я перевел взгляд на Менендеса:

– Ладно. Тогда так, Хесус, я все равно тебе их покажу. Возможно, ты узнаешь кого-нибудь из них с того места, где сидишь.

Одну за другой я поднимал и останавливал фотографии примерно на расстоянии фута от стекла. Менендес подался вперед. Когда я держал первые пять, он смотрел на каждую, немного раздумывал, потом качал головой. Но на шестом снимке я увидел, как глаза его вспыхнули. Похоже, какая-то жизнь в них все-таки сохранилась.

– Вот этот, – сказал он. – Это он.

Я повернул фото к себе, чтобы убедиться. Да, им оказался Руле.

– Я помню, – настаивал Менендес. – Он самый и есть.

– Ты твердо уверен?

Менендес кивнул.

– Почему ты так уверен?

– Потому что я знаю. Пока сижу здесь, думаю про ту ночь все время.

Я кивнул.

– Кто он? – спросил Хесус.

– Пока не могу этого открыть. Просто имей в виду – я пытаюсь вытащить тебя отсюда.

– Что мне надо делать?

– То, что ты делал до сих пор. Сиди тихо, береги себя и постарайся остаться целым и невредимым.

– Да уж, и невредимым…

– Я все понимаю. Но как только у меня что-то появится, ты сразу об этом услышишь. Я хочу освободить тебя, Хесус, но это может занять некоторое время.

– Ведь ты мне велел сюда отправиться.

– В тот момент я полагал, что другого выбора нет.

– Почему ты даже не спросил меня: ты убивал ту девушку? Ты мой адвокат, но тебе было наплевать. Ты даже не слушал.

Я встал и громко позвал охранника. Потом ответил:

– Для того, чтобы на основе закона защищать тебя, мне не требуется ответ на этот вопрос. Если бы я спрашивал моих клиентов, виновны ли они в тех преступлениях, которые им вменяют, очень немногие сказали бы мне правду. А если бы и сказали, возможно, тогда бы я не смог защищать их в полную силу.

Охранник открыл дверь и посмотрел на меня.

– Готов идти, – сказал я.

Я взглянул на часы и прикинул, что если не попаду в пробку, то пожалуй, успею на пятичасовой авиарейс обратно до Бербанка. В крайнем случае на шестичасовой. Я бросил фотографии в портфель и закрыл его. Обернувшись, снова посмотрел сквозь стекло на Менендеса, который все так же сидел на своем стуле по ту сторону.

– Могу я просто прижать руку к стеклу? – спросил я охранника.

– Только скорее.

Я перегнулся через конторку и приложил к перегородке ладонь с растопыренными пальцами. Я ждал, пока Менендес сделает то же самое, ответив на тюремное рукопожатие.

Менендес встал, наклонился вперед и плюнул на стекло.

– Ты тогда даже не пожал мне руку, – сказал он. – Я не пожму твою.

Я кивнул. Мне показалось, что по его акценту я даже понял, откуда он родом.

Охранник, насмешливо фыркнув, велел мне пройти в дверь. Через десять минут я находился вне тюремных стен – хрустел подошвами по гравию парковки, направляясь к моему арендованному автомобилю.

Я проделал четыреста миль ради пяти минут, но именно эти минуты выпили все мои силы. Думаю, самая низкая точка на графике моей жизни и профессиональной карьеры наступила часом позже, когда автопоезд вез меня обратно в аэропорт, к терминалу «Юнайтед эйрлайнз». Поскольку мне не пришлось уже следить за дорогой и за тем, чтобы успеть в срок, я только и размышлял об этом уголовном деле. Вернее, о двух делах.

Я уперся локтями в колени, положив лицо на руки. Воплотился в реальность величайший страх моей жизни, причем происходило это уже в течение двух лет, только я этого не знал. Не знал вплоть до последнего времени. Передо мной предстала невиновность, а я не разглядел ее, не распознал. Я бросил ее в топку прожорливой судебной машины, как все остальное. Теперь невиновность стала холодной, безжизненной, мертвой, словно ее запрятали в крепости из камня и стали. И с этим грузом мне предстояло жить.

Сознание того, что, выйди мы на судебный процесс, Хесус скорее всего находился бы сейчас в камере смертников, мало радовало. Невозможно было утешиться тем, что мы избежали фатального исхода, так как теперь я знал доподлинно: Хесус Менендес невиновен. Настоящая редкость, почти чудо – невиновный человек, – явилась мне, а я ее не распознал. Я от него отвернулся.

– Не задался денек?

Я поднял голову. В вагоне напротив меня, но несколько наискосок, сидел человек. Остальные места пустовали. Выглядел он лет на десять старше меня, а редеющие на лбу волосы придавали ему умудренный вид. Вероятно, он даже являлся адвокатом, но меня это не интересовало.

– Все в порядке, – сказал я. – Просто устал.

И я выставил руку ладонью наружу – в знак того, что не хочу разговаривать. Обычно я езжу с наушниками (какими пользуется Эрл), вставив их в уши и протянув проводок в карман пиджака. Они ни с чем не соединяются, но это удерживает людей от разговоров. Сегодня утром я слишком спешил, чтобы про них вспомнить. Слишком спешил, чтобы дойти до такой вот опустошенности.

Мужчина понял намек и больше ничего не говорил. Я вернулся к своим мрачным мыслям о Менендесе. На практике итог заключался в том, что мой клиент виновен в убийстве, за которое другой мой клиент мотает пожизненный срок. Я остро нуждался в правильном решении, нужно было выработать какой-то план, раздобыть доказательства. Но в данный момент, сидя в поезде, я мог только думать о потухших глазах Хесуса Менендеса, потому что знал: я и есть тот самый человек, который погасил в них свет.