Когда у богатеев Беверли-Хиллз возникает желание выкинуть небольшое состояние на одежду и драгоценности, они едут на Родео-драйв. Когда им хочется спустить состояние побольше – на дома и кондоминиумы, – они отправляются несколькими кварталами дальше, на Кэнон-драйв, где обосновались серьезные фешенебельные компании, занимающиеся операциями с недвижимостью. Там в витринах залов, словно картины Пикассо и Ван Гога, на богато украшенных золотом подставках красовались фотографии многомиллионных риелторских предложений. Вот в тех-то краях, в четверг после обеда, я и нашел фирму «Виндзорская собственность» и – Льюиса Руле.

К тому моменту как я туда добрался, Левин уже ждал меня – причем довольно долго. Он сидел в демонстрационной комнате с очередной бутылкой воды, в то время как Руле вел телефонные переговоры в личном кабинете. Секретарша в приемной, загорелая блондинка с прядью, словно серп, свисавшей по одну сторону ее лица, сообщила, что нужно подождать всего несколько минут, а затем мы оба сможем войти. Я кивнул и отошел от стола.

– Ты не хочешь сказать мне, что случилось? – спросил Анхель.

– Да, когда войдем.

Две стороны демонстрационной комнаты были оснащены проволочными нитями, тянущимися от пола до потолка, на них крепились рамки размером восемь на десять с фотографиями и историями предлагаемых участков. Делая вид, что изучаю дома, о которых не мечтал бы и через сто лет, я таким манером продвигался к коридору в глубине комнаты, ведущему во внутренние помещения. Шагнув в него, я заметил открытую дверь и услышал голос Льюиса Руле. Судя по всему, он планировал показ особняка на Малхолланд-драйв клиенту, и тот – как я понял – хотел, чтобы его имя сохранялось в тайне. Я бросил взгляд назад, на Левина, который по-прежнему сидел, как пришитый, у входа.

– Чушь все это, – произнес я и, махнув ему, чтобы шел за мной, решительно двинулся по коридору.

Сделав несколько шагов, я вошел в роскошный офис. Здесь стоял непременный письменный стол, заваленный бумагами и толстыми каталогами, но самого Руле за столом не наблюдалось. Он расположился в зоне отдыха, справа от стола, скрючившись на диване с сигаретой в одной руке и телефонной трубкой в другой. При виде меня он изумленно вытаращил глаза, и я подумал, что девка в приемной, видимо, и не думала сообщать ему о нашем приходе.

Вслед за мной в кабинет вошел Левин, а за ним – пытаясь нас остановить – спешила секретарша, раскачивая из стороны в сторону «серпом». При этом мне все время казалось, что он вот-вот срежет ей нос.

– Мистер Руле, простите, они сами прошли сюда, без разрешения.

– Лиза, мне надо идти, – произнес Руле в трубку. – Я тебе перезвоню.

Он положил трубку на рычаг стоявшего на стеклянном кофейном столике телефонного аппарата.

– Все в порядке, Робин, – сказал он секретарше. – Ты можешь идти.

Тыльной стороной ладони он произвел пренебрежительный жест в сторону двери, как бы веля ей убраться. Робин взглянула на меня так, словно я был пшеничным полем, которое ей хотелось бы скосить своим платиновым серпом, и вышла из комнаты. Я закрыл дверь и вновь посмотрел на Руле.

– Ну как там? – спросил он. – Все позади?

– Не сказал бы, – ответил я.

С собой у меня имелось то самое досье с полученными от штата документами по делу с настоящим отчетом об орудии преступления. Я подошел ближе и швырнул папку на кофейный столик.

– Я преуспел только в том, что выставил себя дураком в офисе окружного прокурора. Дело штата Калифорния против вас по-прежнему в действии, и нам, по всей вероятности, придется выходить на судебный процесс.

У Руле вытянулось лицо.

– Не понимаю, – произнес он. – Вы, кажется, собирались накрутить хвост этому парню.

– Пока что хвост накрутили мне. Потому что вы в очередной раз сказали мне неправду! – И, посмотрев на Левина, добавил: – А также потому, что подложили нам свинью.

Руле раскрыл папку. На первой же странице красовалось цветное фото ножа со следами крови на черной рукоятке и кончике лезвия. Но это был не тот нож, отчет о котором Левин добыл через свои источники в полиции и показывал нам на совещании в конторе у Доббса.

– Что за чертовщина? – спросил Левин, глядя на фото.

– Это нож. Подлинный. Тот, что имел при себе Руле, отправляясь на квартиру Реджи Кампо. Тот, на котором ее кровь и его инициалы.

Левин сел на диван с противоположного края от Руле. Я остался стоять, и оба они вопросительно устремили на меня взгляд. Я начал с Левина.

– Сегодня я отправился на встречу с окружным прокурором, чтобы надавать ему пинков под зад, а кончилось тем, что он мне надавал. Кто твой источник, Анхель? Ты знаешь, что этот тип подсунул тебе колоду с краплеными картами?

– Постой, постой. Не мо…

– Нет, это ты постой. Тот отчет, что ты получил по какому-то безвестному ножу, не имел к делу никакого отношения. Его подсунули нам, чтобы одурачить, и им это прекрасно удалось. Потому что я как последний идиот, посвистывая и пританцовывая, заявился к прокурору в кабинет, уверенный, что уж сегодня-то мне никак не проиграть, и выложил ему на блюдечке видео из бара. Небрежно швырнул им наш главный козырь! Да вот только – проклятие! – никого наш козырь не покрыл.

– Посыльный, – сказал Левин.

– Что?

– Курьер. Тот парень, который носит отчеты от полиции до канцелярии окружного прокурора и обратно. Я сообщаю ему, какие дела меня интересуют, и он делает для меня дополнительные копии.

– Что ж, они взяли его в оборот и блестяще все провернули. Можешь позвонить ему и сказать, что, если ему понадобится судебный адвокат, на меня пусть не рассчитывает.

Я заметил, что вышагиваю туда-сюда перед диваном, но так и не остановился.

– А вы! – обратился я к Руле. – Теперь, когда у меня есть отчет о подлинном орудии убийства, вдруг обнаруживается, что нож не только изготовлен на заказ, но и на нем ваши чертовы инициалы. Вы опять мне солгали!

– Я не лгал! – взвизгнул Руле. – Пытался вам сказать. Говорил, что нож не мой. Я сказал это дважды, но никто меня не слушал.

– Тогда следовало пояснить, что вы имели в виду. Просто сказать: «Нож не мой», – равнозначно заявлению, что вы ничего не совершали. Вам следовало сказать: «Послушайте, Мик, здесь, кажется, проблема, потому что у меня действительно был нож, но это не его фотография». Вы что думали, все вам просто так сойдет с рук?

– Пожалуйста, не могли бы вы говорить потише? – взмолился Руле. – Там могут находиться клиенты.

– Да мне плевать! Засуньте их себе… Там, куда вас закатают, клиенты вам больше не понадобятся. Вы разве не видите, что эта улика перекрывает все, что у нас есть? Вы идете к проститутке с орудием убийства! Нож вам не подкинули! Он ваш собственный! А это означает, что мы уже не можем придерживаться версии мошенничества. Как мы докажем, что она все подстроила, если у обвинителя явное доказательство: входя в ее квартиру, вы имели при себе нож?

Парень не ответил, но я и не дал ему такой возможности.

– Вы благополучно совершили все то, что вам вменяют, мать вашу! – Я обличительно нацелил на него указательный палец. – И вы у них в руках. Неудивительно, что они не потрудились провести дополнительные изыскания в баре. Этого и не требовалось, когда у них был ваш собственный нож с вашими собственными кровавыми отпечатками.

– Я не делал этого! Это ловушка!

– Ну и кто сейчас орет? Послушайте, мне безразлично, что вы там рассказываете. Я не могу работать с клиентом, который со мной неискренен, не видит пользы в том, чтобы посвятить адвоката в то, что действительно случилось. Так вот: окружной прокурор сделал вам предложение о судебной сделке, и, я думаю, вам следует его принять.

Руле выпрямился и, взяв со столика пачку сигарет, вытащил одну и прикурил от той, что еще горела.

– Я не собираюсь признавать себя виновным в том, чего не совершал, – неожиданно спокойно произнес он после глубокой затяжки.

– Семь лет. Выйдете на свободу через четыре. У вас есть время подумать до понедельника, когда состоится вынесение обвинения, после чего предложение теряет силу. Подумайте над этим, а потом сообщите мне, что согласны на него.

– Нет. Я не собираюсь делать ничего подобного, и если вы не хотите доводить дело до судебного процесса, я найду кого-нибудь другого, кто это сделает.

Левин держал в руках досье с материалами следствия. Я протянул руку и выхватил у него папку, чтобы зачитать вслух, начиная с отчета об орудии преступления.

– Вы этого не совершали? – сказал я. – О'кей, если это так, тогда будьте любезны объяснить, зачем вы отправились к проститутке со сделанным на заказ ножом в стиле «черный ниндзя», с пятидюймовым лезвием да еще с вашими инициалами, выгравированными на нем – дважды, с обеих сторон?

Закончив зачитывать выдержки из отчета, я швырнул его обратно Левину. Он пролетел мимо рук и ударился ему в грудь.

– Потому что он всегда при мне!

Руле произнес эти слова с такой силой, что в комнате воцарилась неожиданная тишина. Я по инерции прошелся еще раз туда и обратно и уставился на него.

– Он всегда при вас, – повторил я, скорее утвердительно, чем вопросительно.

– Вот именно! Я риелтор. Вожу дорогие автомобили. Ношу дорогие украшения. И встречаюсь с незнакомыми людьми в пустых домах.

И вновь он предоставил мне паузу. Как бы ни был я возбужден, я все-таки умею распознать проблеск надежды, когда таковой появится. Левин взволнованно подался вперед и поглядел сначала на Руле, потом на меня. Он тоже увидел этот проблеск.

– О чем вы? – спросил я. – Вы же продаете дома богатым людям.

– Как вы можете узнать, богатые они или нет, если они звонят вам и говорят, что хотят осмотреть дом?

Я растерянно развел руками.

– У вас должна быть какая-то система их проверки, идентификации, верно?

– Конечно, мы можем наскоро проверить их платежеспособность – запросить отчет об их кредитных операциях и обратиться за рекомендациями, – но все равно дело чаще сводится к той информации, которую они дают нам сами, а люди такого статуса не любят ждать. Если они требуют показать им недвижимость, они действительно этого хотят. Кроме нас, в этом городе масса других риелторов. Если мы не станем действовать быстро, найдется кто-нибудь другой.

Я кивнул. Просвет начал расширяться. Здесь могла скрываться возможность что-то исправить. Нечто такое, с чем я смогу работать дальше.

– Знаете ли, ведь тут случались убийства, – добавил Руле. – Каждый риелтор знает, что существует определенная опасность, когда едешь в какой-нибудь дом в одиночку. Какое-то время орудовал даже «коттеджный насильник» – нападал на женщин в пустых домах, грабил… Моя мать…

Он не закончил фразу. Я ждал, но он так больше ничего и не сказал.

– Что с вашей матерью?

Руле помялся в нерешительности.

– Как-то раз она поехала показывать дом в Бель-Эйр одна, посчитав это безопасным, поскольку как-никак все-таки Бель-Эйр. Тот человек ее изнасиловал и оставил связанной. Когда она не вернулась в контору, я поехал ее искать, и нашел в том доме.

Его глаза смотрели в пустоту, мыслями он был далеко.

– Как давно это было? – спросил я.

– Около четырех лет назад. После того случая она перестала сама продавать. Работает только в своем офисе и ни разу больше не ездила показывать ни один дом. Продажами теперь занимаюсь только я. И вот когда и зачем я обзавелся ножом. Ношу его с собой уже четыре года, везде, кроме самолетов. И он точно так же лежал у меня в кармане, когда я пошел в ту квартиру. Я совсем о нем не думал.

Я опустился в кресло по другую сторону стола и стал соображать. В голове начало вырисовываться, как эти обстоятельства можно было бы использовать – как вариант сохранить первоначальную версию защиты, построенную на совпадениях. Руле стал жертвой подтасованных фактов. Фактов, сфабрикованных Кампо. И эта подтасовка подкрепилась случайным обстоятельством – женщина нашла нож, когда, вырубив ударом по голове, обшаривала его карманы. С этим, вероятно, имело смысл работать.

– Ваша мать обращалась в полицию? – спросил Левин. – Уголовное расследование проводилось?

Руле покачал головой, гася недокуренную сигарету в пепельнице.

– Нет, она чувствовала себя слишком неловко, боялась, что информация просочится в газеты.

– Кто еще в курсе? – спросил я.

– Мм, я… и Сесил. Уверен, что он тоже знает. Видимо, больше никто. Это нельзя использовать. Она…

– Без ее разрешения – нет, – заверил я. – Но ее случай может сыграть важную роль. Мне придется поговорить с ней.

– Нет, я не хочу, чтобы вы…

– Ваша жизнь и средства к существованию поставлены на карту, Льюис. Вас отправляют в тюрьму, и всей вашей карьере и жизненному успеху придет конец. Не беспокойтесь о своей матери. Она сделает все, чтобы защитить свое дитя.

Руле понурился и покачал головой:

– Ну, не знаю…

Я шумно выдохнул, стараясь вместе с выдохом выпустить все накопившееся во мне напряжение. Катастрофы, кажется, удастся избежать.

– Мне ясно одно, – сказал я. – Я снова иду к окружному прокурору и от вашего имени отвергаю судебную сделку. Мы выйдем на процесс и попытаем счастья с присяжными.