30
Я вылетел из зала, как только его покинула судья и вышли присяжные, потому что хотел в туалет. Я готовился к вступительной речи и не спал с четырех утра, в мыслях был только процесс. Поэтому обильно заливал в себя кофе, чтобы поддерживать работоспособность. И теперь едва терпел.
В коридоре на скамейке сидел Сиско, а рядом с ним – Фернандо Валенсуэла.
– Как тут у нас дела? – бросил я мимоходом.
– Отлично, – ответил Сиско.
– Это точно, – подтвердил Валенсуэла.
– Сейчас вернусь, – сказал я.
Несколько минут спустя я стоял у писсуара. Меня переполняло чувство облегчения. Я даже закрыл глаза, так как прокручивал в голове отдельные моменты из вступительной речи. Я не услышал, как открылась дверь в туалет, и не понял, что кто-то подошел ко мне сзади. Я уже застегивал ширинку, как меня толкнули лицом на кафельную плитку прямо над писсуаром. Пригвоздили руки, и я не мог пошевелиться.
– И где же твои защитнички из картеля?
Я узнал и голос, и запах кофе с сигаретами.
– Отвали от меня, Лэнкфорд.
– Нарываешься, Холлер? Хочешь получить по морде?
– Не понимаю, о чем речь. Но если ты испортишь костюм, я пойду к судье. Мой следователь сидит у входа. Он видел, как ты вошел.
Лэнкфорд резко впечатал меня в дверь туалетной кабинки, которая, к счастью, открывалась в обе стороны. Я быстро оправился, оглядел костюм, чтобы оценить ущерб, и застегнул ремень. Проделал я все это так невозмутимо, словно угрозы меня нисколько не заботили.
– Иди-ка ты обратно в зал, Лэнкфорд.
– Почему я в списке? Зачем я тебе сдался на свидетельской трибуне?
Я прошел к ряду раковин и стал невозмутимо мыть руки.
– А ты как думаешь?
– Тогда в офисе, – начал он, – ты сказал, что видел меня в шляпе. Какого черта ты так сказал?
Я перевел взгляд со своих рук на зеркало и взглянул в него на Лэнкфорда.
– Я обмолвился про шляпу?
Я протянул руку и вытащил несколько бумажных полотенец.
– Да, ты обмолвился про шляпу. С чего?
Я бросил влажные полотенца в мусорное ведро и несколько замялся, словно припоминая что-то из далекого прошлого. Потом взглянул на Лэнкфорда и озадаченно покачал головой:
– Не знаю, что за шляпа. Но знаю, что если ты еще раз меня тронешь, то возникнут проблемы, которые тебе не по зубам.
Я открыл дверь и вышел в коридор, оставив Лэнкфорда в туалете. Я не мог сдержать улыбку, подходя к Сиско, который все еще сидел на скамейке с Валенсуэлой. Первое правило плана «Марко Поло»: противник должен теряться в догадках. Вскоре Лэнкфорду придется волноваться не только о шляпе.
– Все в порядке? – спросил Сиско.
– Что, Лэнкфорд хватал тебя за разные причинные места? – съязвил Валенсуэла.
– Типа того, – сказал я. – Пойдем уже.
Открыв дверь в зал суда, я придержал ее для своих спутников. Они вошли, а я обернулся в поисках Лэнкфорда, но в коридоре его не оказалось. Зато там оказался мой сводный брат, с толстенной синей папкой под мышкой.
– Гарри.
Он узнал меня и остановился.
– Мик, как ты, чувак? Как твоя рука?
– Нормально. Ты на суд?
– Да, в 111-й департамент.
– Эй, так это туда сманили всех журналистов с моего процесса! – притворно вознегодовал я.
– Нераскрытое преступление девяносто четвертого года. Парень по имени Патрик Сьюэлл – тот еще тип. Его привезли из Сан-Квентина, где он сидит пожизненно за другое убийство. На этот раз просят смертную казнь.
Я кивнул и, сделав над собой усилие, пожелал удачи. В конце концов, он работал на другой стороне.
– Есть новости по твоему водителю? – поинтересовался Гарри. – Кого-нибудь арестовали?
Я секунду смотрел на него, раздумывая, вдруг он что-то слышал про расследование в кругах правоохранительных органов.
– Еще нет.
– Очень плохо.
– Ладно, мне пора. Был рад повидаться, Гарри.
– Я тоже. Нужно еще раз попробовать свести вместе наших девочек.
– Конечно.
Наши дочери были одного возраста. Впрочем, его дочь, очевидно, с ним регулярно разговаривала. В конце концов, он сажал плохишей в тюрьму. Это я их выпускал.
Я вошел в зал, распекая себя за дурные мысли. Попытался вспомнить наставления Законника Зигеля – нужно отпустить чувство вины, чтобы суметь защитить Лакосса по высшему разряду.
После того как присяжные заняли свои места, я вызвал первого свидетеля. Валенсуэла прошел к свидетельской трибуне, постукивая по дороге ладонью по ограждению перед скамьей присяжных. Он принял присягу и назвал свое имя секретарю. Я попросил его объяснить присяжным, чем он зарабатывает на жизнь.
– Ну, можно сказать, что я очень одаренный человек. Я – масло, которое позволяет судебной системе не тормозить.
Я хотел поиронизировать, предположив, что он, наверное, имел в виду «жир», однако сдержался. В конце концов, он свидетель защиты. Вместо этого я попросил уточнить, в чем конкретно заключается его работа.
– Прежде всего я лицензированный поручитель, – объяснил он. – Еще у меня есть сыскная лицензия, которую я использую для судебного процесса. А если вы спуститесь в кофейню на третьем этаже, то там я – арендатор. Мы с братом замутили дело. Так что…
– Давайте вернемся на шаг назад, – прервал я. – Что такое сыскная лицензия?
– Частный сыщик. Нужно получить государственную лицензию, если хотите заниматься подобной работенкой.
– Понятно. А что вы имеете в виду, когда говорите, что используете свою лицензию «для судебного процесса»?
– Понимаете, судебный курьер. Когда люди получают статус ответчика или подсудимого, и адвокат оформляет повестку, чтобы человек пришел дать свидетельские показания или заключить сделку.
– Вы доставляете повестку?
– Ну да, примерно так.
Несмотря на все годы, что он смазывал законодательную машину, было совершенно ясно: Валенсуэла не часто свидетельствовал в суде. Он сбивался, давал неполные ответы. Мне казалось, что такого свидетеля допрашивать легко, а на деле пришлось приложить кучу усилий, чтобы выжать из него максимум информации. Не самое лучшее начало для линии защиты, но я не сдавался, больше злясь на себя, чем на него: зря не репитировали заранее.
– Понятно. А по работе в качестве судебного курьера вы никогда не сталкивались с жертвой по этому делу, с Глорией Дейтон?
Валенсуэла нахмурился. Мой вопрос в лоб его ошеломил.
– Ну… да, хотя тогда я этого не знал. В тот единственный раз, когда я с ней виделся, ее звали не Глория Дейтон, понимаете…
– Вы хотите сказать, что у нее было другое имя?
– Да, другое. На повестке, которую я доставил, стояло имя «Жизель Деллинджер». Ей я и вручил повестку.
– Ясно, и когда это произошло?
– В понедельник. Пятого ноября в шесть ноль шесть вечера у входа в вестибюль дома на Франклин-авеню. Там, где она жила.
– Вы довольно точно сказали, когда и где вручили ей повестку. У вас такая хорошая память?
– Я фиксирую все задания – вдруг кто-то не появится в суде. Тогда я смогу доказать адвокату или судье, что повестку вручил. Я показываю запись и демонстрирую фотографию, на которой есть дата и время.
– Вы ее сфотографировали?
– Да, я всегда так делаю.
– Следовательно, вы сфотографировали Жизель Деллинджер после того, как вручили ей повестку пятого ноября прошлого года?
– Именно так.
Затем я предъявил копию фотографии 20 на 25 см с указанной датой и временем, на которой Валенсуэла запечатлел Жизель (урожденную Глорию), и попросил судью принять ее в качестве первого вещественного доказательства защиты. Форсайт выдвинул протест и был готов признать, что Валенсуэла вручил повестку Глории Дейтон. Но я сражался за эту карточку, потому что хотел, чтобы присяжные ее увидели. Судья приняла мою сторону, и я передал фотографию присяжному под номером один, чтобы тот ее изучил, а затем передал следующему.
По большей части за этим я и вызвал Валенсуэлу в качестве свидетеля. Снимок не просто подтверждал сказанное Валенсуэлой. Он был ключевым элементом в защите. В глазах Глории стоял страх, и это выражение нужно было увидеть, а не просто услышать о нем от свидетеля. Валенсуэла щелкнул Глорию в тот момент, когда она подняла голову, прочитав повестку. На конверте она увидела имя Мойи – Гектор Арранде Мойа против Артура Роллинса, начальника федеральной тюрьмы Викторвилл, – и в этот самый момент ее обуял ужас. Я хотел, чтобы присяжные увидели этот взгляд и сами догадались, что это страх. Без моего вмешательства и без помощи свидетеля.
– Мистер Валенсуэла, для кого вы вручили повестку? – спросил я.
– Я работал на адвоката по имени Сильвестр Фулгони-младший.
Я почти ожидал, что Валенсуэла станет распространяться на эту тему и добавит, что Фулгони именно тот адвокат, который решил «пооспариваться» в суде, но, к счастью, он избавил присяжных от этой информации. Наверное, в конце концов освоился с ролью свидетеля.
– А по какому делу проходила эта повестка?
– Дело Мойа против Роллинса. Осужденный торговец наркотиками Гектор Мойа пытался…
Форсайт выдвинул протест и попросил разрешение подойти к судье. Судья жестом подозвала нас и включила шумовой вентилятор.
– Ваша честь, к чему все это? – поинтересовался Форсайт. – Уже первым свидетелем мистер Холлер пытается увести нас к другой, не связанной с ним тяжбе. Я долго воздерживался от возражений, но сейчас…
Я отметил это его «нас», как будто он и судья разделяли ответственность за то, чтобы держать меня в узде.
– Ваша честь, – начал я, – мистер Форсайт хочет все остановить, потому что точно знает, куда я веду. А веду я туда, где все его доказательства полетят в тартарары. Ходатайство, из-за которого Глории Дейтон вручили повестку, чрезвычайно уместно в ходе данного дела и в ходе данного судебного процесса, на нем строится вся линия защиты. Я прошу разрешить мне продолжить, и вскоре вы поймете, почему обвинение хочет закрыть эту тему.
– «Чрезвычайно», мистер Холлер?
– Да, ваша честь, чрезвычайно.
Лего секунду обдумывала услышанное, потом кивнула:
– Отклоняется. Можете продолжать, мистер Холлер. Но побыстрее переходите к сути.
Мы вернулись на свои места, и я снова задал Валенсуэле тот же вопрос.
– Как я уже сказал, Мойа против Роллинса. Роллинс – начальник тюрьмы в Викторвилле, где Гектор Мойа отсидел уже лет семь или восемь. Мойа пытается доказать, что УБН подставило его, подбросив…
Форсайт снова запротестовал, чем, похоже, вызвал у судьи раздражение. Он снова запросил беседу между судьей и адвокатами, однако Лего отказала. И ему пришлось высказывать протест в открытую.
– Ваша честь, свидетель, не являясь адвокатом, дает юридическое толкование дела, связанного с «хабеас корпус», и сейчас станет излагать голословные утверждения, содержащиеся в иске, как факты. Всем известно, что в иске можно написать что угодно. И то…
– Довольно, мистер Форсайт, – сказала судья. – Думаю, вы ясно изложили суду свои возражения.
Теперь я пожалел, что он не добился разговора с судьей. Форсайт мастерски использовал протест, чтобы подорвать доверие к показаниям Валенсуэлы еще до того, как он их даст. Он оперативно напомнил присяжным, что Мойа против Роллинса – всего лишь гражданский иск, который содержит домыслы, а не доказанные факты.
– Я отклоняю протест и разрешаю свидетелю закончить ответ, – сказала Лего.
Я попросил Валенсуэлу ответить на вопрос, и он подвел итог основному обвинению в ходатайстве Мойи – что пистолет, из-за которого его в конце концов упекли пожизненно, подбросило УБН.
– Спасибо, – поблагодарил я, когда ответ наконец-то был дан и занесен в протокол. – А что вы сделали после того, как вручили повестку Жизель Деллинджер?
Этот вопрос смутил свидетеля.
– Я, ну… наверное, сообщил мистеру Фулгони, что дело сделано.
– Понятно. А вы когда-нибудь снова встречались с мисс Деллинджер? – спросил я.
– Нет, больше никогда. Только в тот раз.
– А после пятого ноября вы что-нибудь слышали о мисс Деллинджер?
– Наверное, неделю спустя услышал, что ее убили.
– И где вы об этом услышали?
– Мне сказал мистер Фулгони.
– Что еще вам стало известно про ее смерть?
– Еще я прочитал в газете, что арестовали какого-то парня.
– Вы сейчас говорите про Андре Лакосса, которого арестовали за убийство Жизель?
– Да, так было написано в газете.
– И какова была ваша реакция на такую новость?
– Ну, я почувствовал некоторое облегчение, потому что выходило, что мы тут ни при чем.
– А при чем тут…
Форсайт снова запротестовал, ссылаясь на существенность. А я парировал, что реакция Валенсуэлы на известия об убийстве и аресте существенны, потому что линия защиты строится на том факте, что повестка, которую вручили Глории Дейтон, и спровоцировала убийцу. Показания свидетеля прервали, однако Лего позволила мне возобновить эту тему и продемонстрировать ее значимость. Для меня это была победа со звездочкой. Даже если судья в дальнейшем удалит показания Валенсуэлы из протокола, она не сможет вычеркнуть их из памяти двенадцати присяжных.
– Продолжайте, мистер Валенсуэла, – попросил я. – Объясните присяжным, почему вы почувствовали облегчение, когда услышали, что по подозрению в убийстве арестовали мистера Лакосса.
– Ну, потому что, выходит, это не имело отношения к другому делу. К делу Мойи.
– А почему это вас вообще волновало?
– Потому что Гектор Мойа состоит в картеле, и, думаю, вы понимаете…
– Пожалуй, здесь мы остановимся, – сказала Лего. – Теперь мы вышли за рамки знаний и квалификации свидетеля. Пожалуйста, еще вопрос, мистер Холлер.
У меня вопросов больше не было.
Несмотря на некоторую шероховатость подачи, Валенсуэла оказался свидетелем высшего класса, и я чувствовал, что мы неплохо справились. Я передал слово Форсайту для перекрестного допроса, но у него хватило ума отказаться. Допрос Валенсуэлы ему ничего не дал бы, только лишний раз повторили бы вещи, которые подтверждали теорию защиты.
– Вопросов больше нет, ваша честь.
Судья отпустила Валенсуэлу, и он вышел из зала суда. Лего велела мне вызывать следующего свидетеля.
– Ваша честь, – сказал я, – сейчас самое время прерваться на обед.
– Правда, мистер Холлер? – удивилась Лего. – А что так? На часах двадцать минут двенадцатого.
– Понимаете, ваша честь, мой следующий свидетель еще не пришел, и если бы вы дали мне этот час, я уверен, что смог бы его отыскать к началу дневного заседания.
– Хорошо. Присяжные свободны до часу дня.
Пока присяжные гуськом покидали зал суда, я пошел к столу защиты. Когда я проходил мимо Форсайта, он бросил на меня взгляд и покачал головой.
– Ты не понимаешь, что сейчас натворил, да? – прошептал он.
– О чем ты?
Он не ответил, и я прошел мимо.
За столом я стал собирать свои блокноты и документы. Я не так глуп, чтобы оставлять что-то во время перерывов в судебном заседании на столе.
Когда дверь за последним присяжным закрылась, в зале прогремел голос судьи Лего:
– Мистер Холлер.
Я поднял глаза.
– Да, ваша честь.
– Мистер Холлер, не хотите ли присоединиться к своему клиенту и пообедать в камере?
Я растерянно улыбнулся.
– Ну, компания неплохая, но бутерброды с сыром не в списке моих кулинарных предпочтений, ваша…
– Тогда позвольте вас уведомить, мистер Холлер. Не смейте предлагать обеденный перерыв, да вообще любой перерыв, перед моими присяжными. Вам ясно?
– Теперь да, ваша честь.
– Это мой зал, мистер Холлер. Не ваш. И мне решать, когда делать перерыв, а когда нет.
– Да, ваша честь. Приношу извинения. Подобное больше не повторится.
– А если повторится, то будут последствия.
Затем судья в гневе вышла. На лице Форсайта блуждала подленькая улыбка. Он явно уже работал на процессах с Лего и знал ее личные правила этикета. По крайней мере она дождалась, пока выйдут присяжные, прежде чем разносить меня в пух и прах.
Сиско расхаживал по коридору рядом с лифтами с телефонной трубкой у уха.
– Где, черт возьми, этот Фулгони? – задал я вопрос.
– Понятия не имею. Говорил, что придет. Я пытаюсь связаться с его офисом.
– У него есть один час. И лучше бы ему объявиться.