Часть шестая
Последний приговор
54
В четверг рано утром ко мне постучал Босх. Я не успел причесаться, но уже был одет. Детектив выглядел так, словно не спал всю ночь.
— Я вас разбудил? — спросил он.
Я покачал головой.
— Мне надо отвезти ребенка в школу.
— Да, помню. В среду вечером и через выходные.
— В чем дело, детектив?
— У меня есть пара вопросов, и, может, вы интересуетесь, как идут дела.
— Конечно. Садитесь здесь. Не хочу, чтобы она нас слышала.
Я направился к столу, приглаживая волосы.
— Спасибо, я не буду садиться, — возразил Босх. — У меня мало времени.
Он повернулся к перилам и, облокотившись, стал смотреть вниз. Я подошел к нему и встал рядом.
— Вообще-то я тоже не люблю тут сидеть.
— У меня из дома такой же вид, — заметил Босх, — только с другой стороны.
— Получается, мы одного поля ягоды.
— Вероятно.
— Так что случилось? Я думал, вы на меня слишком злитесь, чтобы посвящать в курс дела.
— Если честно, я согласен, что бюро сильно тормозит. Они не в восторге от того, что вы сделали, но я не против. Все пошло куда быстрее. — Босх выпрямился и присел на перила, повернувшись спиной к городу.
— Так что происходит? — спросил я.
— Вчера вечером большое жюри решило завести уголовные дела на Холдер, Лестера, Карлина, Максуини и еще одну женщину, занимавшую в суде пост инспектора и дававшую им доступ к компьютерам. Сегодня утром мы всех арестуем. Но пока этого не случилось, держите рот на замке.
Я обрадовался, что он поведал мне эту новость раньше, чем произвел аресты. Еще веселее было бы поехать в суд и посмотреть, как Холдер выводят из кабинета в наручниках.
— Вы уверены? — произнес я. — Холдер все-таки судья. Нужны веские улики.
— Максуини всех сдал. У нас есть записи телефонных бесед, квитанции денежных переводов. Он даже записал на пленку один из разговоров с ее мужем.
Я кивнул. Обычный набор для федералов. Вот почему я никогда не любил участвовать в делах, заведенных ФБР. Если бюро собрало улики, шансов выиграть очень мало. Такие случаи можно пересчитать по пальцам. Чаще всего остается чувство, что по вам просто проехал каток.
— Не знал, что в этом замешан Карлин, — пробормотал я.
— Это центральная фигура. Они давно работали вместе с судьей. Кстати, именно он предложил Винсенту заключить сделку. Через него Винсент переводил деньги. Потом, когда он испугался ФБР, Карлин об этом пронюхал и доложил судье. Холдер решила избавиться от слабого звена. Вместе с мужем они подослали к Винсенту Максуини.
— Как он пронюхал? Через Рен Уильямс?
— Скорее всего да. Он сблизился с ней, чтобы следить за Винсентом. Вряд ли она сама была в курсе. Не хватило бы мозгов.
Я кивнул. Фрагменты мозаики стали складываться в целую картину.
— А как насчет Максуини? Он просто делал то, что ему велели? Сказали убить — и убил?
— Начнем с того, что Максуини всегда был уголовником. Сомневаюсь, что он говорит нам всю правду. Но он заявил, что судья могла быть очень убедительной. Она объяснила, что погибнет либо Винсент, либо они все. К тому же пообещала увеличить его долю и общий гонорар после завершения процесса.
— Какие обвинения?
— Коррупция и преступный заговор с целью совершения убийства. Но это только первая волна. За ними много чего есть. Максуини сказал, что за последние семь лет он уже четыре раза был присяжным. Два оправдания и два «подвешенных» вердикта. В трех разных судах.
Я присвистнул, вспомнив несколько крупных дел, закончившихся неожиданным оправданием и отсутствием единогласия среди присяжных.
— Роберт Блэйк?
Босх улыбнулся и покачал головой.
— Если бы. И О. Джей тоже ни при чем. В то время они еще не работали. Мы сами проиграли дела.
— Не важно. Скандал разразится громкий.
— Громче не бывает.
Босх скрестил руки на груди и оглянулся через плечо на город. Я услышал, как открылась дверь, и обернулся на высунувшую нос Хейли.
— Папа?
— В чем дело, Хей?
— Все в порядке?
— Да… Хейли, это детектив Босх. Он полицейский.
— Привет, Хейли, — улыбнулся Босх.
Кажется, я впервые увидел на его лице нормальную улыбку.
— Привет, — отозвалась дочка.
— Хейли, ты съела свой завтрак?
— Да.
— Ладно, посмотри пока телевизор.
Она исчезла за дверью. Я взглянул на часы. До отъезда оставалось десять минут.
— Милая девочка, — заметил Босх.
Я кивнул.
— Хочу задать вопрос, — сказал детектив. — Вы ведь сами пустили дело под откос, верно? Когда отправили анонимное письмо судье.
— Если я отвечу «да», мне придется быть свидетелем?
Меня даже не вызвали в большое жюри. Очевидно, теперь, когда Максуини всех сдал, я им был не нужен. И меня это устраивало.
— Нет, только между нами, — заверил Босх. — Просто хочу узнать, правильно ли вы поступили.
— Да, это был я. Собирался вывести Максуини из состава присяжных и честно выиграть процесс. Я не предполагал, что Стэнтон предаст письмо огласке и устроит совещание с другими судьями.
— Он обратился к судье Холдер и попросил совета.
— Видимо, так и произошло, — согласился я. — Он позвонил ей, не зная, что она в этом участвует. Она связалась с Максуини и предупредила, чтобы он не появлялся в суде, а затем поручила ему устроить чистку.
Босх кивнул, словно я подтвердил его мнение.
— Это касалось и вас. Она догадалась, что вы отправили письмо Стэнтону. Вы знали слишком много и должны были исчезнуть — так же как Винсент. Не потому, что мы использовали вас как приманку, а из-за того, что вы написали судье Стэнтону.
Я покачал головой. Все это едва не привело меня к затяжному прыжку в пропасть.
— Я вел себя как идиот.
— Почему? Вы остались в седле. Чего не скажешь о них.
— Верно. Что вы обещали Максуини?
— Оставить живым и скостить срок. Если все пройдет нормально, он получит пятнадцать лет. В федеральной системе это значит не больше тринадцати.
— Кто его адвокат?
— Их два. Дэн Дэйли и Роджер Миллз.
Я кивнул. Он в хороших руках. Мне вспомнились слова Эллиота: чем больше вы виновны, тем больше вам нужно адвокатов.
— Хорошая сделка для трех убийств.
— Одно убийство, — поправил Босх.
— Как одно? Винсент, Эллиот и Альбрехт.
— Он не убивал Эллиота и Альбрехт. Эти двое ни при чем.
— О чем вы? Он убил их, а потом хотел прикончить меня.
Босх покачал головой.
— Он пытался убить вас, но не Эллиота и Альбрехт. Там было другое оружие. Да и какой смысл? Зачем устранять их и делать вид, будто вы покончили с собой? Одно не вяжется с другим. Нет, Максуини не имеет к этому отношения.
Я озадаченно молчал. Все эти три дня я был уверен, что Эллиота и Альбрехт убил тот же человек, который пытался устранить меня, а затем попал в руки правосудия. Теперь Босх уверял, что есть какой-то другой преступник.
— А что думают на Беверли-Хиллс? — проговорил я.
— Они прекрасно знают, кто это сделал. Только ничего не могут доказать.
Удар, еще удар. Сюрпризы сыпались один за другим.
— И кто?
— Семья.
— Семья с большой буквы? В смысле мафия?
Босх улыбнулся и покачал головой.
— Семья Рилца. Они это сделали.
— Откуда вы знаете?
— По результатам экспертизы. Пули, которые извлекли из жертв, — девятимиллиметровые «парабеллумы». Гильзы и оболочка из латуни, изготовлены в Германии. Криминалисты определили, что они выпущены из «маузера», модель тоже немецкого производства. — Детектив помолчал, ожидая моих вопросов, а когда их не последовало, продолжил: — Полиция считает, что это нечто вроде предупреждения или сигнала.
— Сигнал из Германии.
— Верно.
Голанц сказал Рилцам, что я собираюсь вывалять Йохана в грязи. Они решили уехать, чтобы не смотреть на это. А потом убрали Эллиота.
— «Парабеллум», — пробормотал я. — Вы еще помните латынь, детектив?
— Я не учился на юриста. Что это значит?
— «Готовься к войне». Часть известной фразы: «Хочешь мира — готовься к войне». Что теперь будет со следствием?
Босх пожал плечами.
— На Беверли-Хиллс есть пара детективов, которые с удовольствием слетают в Германию. Особенно если их пошлют бизнес-классом, где кресла можно раскладывать как кровати. Они все тщательно изучат и проверят, но если Рилцы нигде не прокололись, толку от этого будет не много.
— Как они смогли достать оружие?
— Ну, разные есть способы. Можно через Канаду или немецкую «Федерал экспресс» — если хотите получить посылку вовремя.
Я думал об Уолтере Эллиоте и правосудии. Босх словно угадал мои мысли.
— Помните, что вы мне сказали после последнего разговора с судьей Холдер?
— Что?
— Порой правосудие не может ждать.
— И что дальше?
— Вы оказались правы. Иногда оно действительно не может ждать. На процессе вы были на коне, и все считали, что Эллиот выйдет сухим из воды. Поэтому кто-то решил действовать и вынес свой приговор. Знаете, как мы называли такие «карательные» убийства, когда я служил патрульным?
— Как?
— Окончательный вердикт.
Я кивнул. Мы надолго замолчали.
— В общем, это все, что мне известно, — наконец произнес Босх. — Мне пора идти сажать людей в тюрьму. Чувствую, день будет хороший. — Он оттолкнулся от перил и шагнул к выходу.
— Странно, что вы пришли именно сегодня, — произнес я. — Как раз прошлой ночью я подумал, что, когда мы снова увидимся, надо будет задать вам один вопрос.
— Какой?
Я на секунду.
— Одного поля ягоды… Ты знаешь, что очень похож на отца?
Босх посмотрел на меня, вздохнул и вернулся к перилам. Его взгляд устремился на город.
— Когда ты это понял? — спросил он.
— По-настоящему — вчера вечером, когда листал с дочкой старые фотоальбомы. Но догадывался уже давно. Мы разглядывали снимки моего отца. Они мне кого-то напоминали, а потом до меня дошло, что это ты. Ответ лежал на поверхности. Просто я не сразу его разглядел.
Я шагнул к перилам и встал рядом с Босхом.
— Вообще-то я помню о нем больше из книг, — продолжил я. — Много разных дел, много разных женщин. Но есть детали, которых нет в книгах. О них знаю только я. Помню, как приходил к нему в кабинет, когда он уже болел и работал дома. Там на стене в рамочке висела картина — репродукция, конечно, но тогда я считал ее настоящим полотном. Она называлась «Сад земных наслаждений». Странная, жутковатая вещь для ребенка… Отец сажал меня на колени, заставлял смотреть на картину и объяснял, что в ней нет ничего страшного. Она красивая. Он учил меня произносить имя художника. Иероним Босх. Отец говорил, что оно рифмуется со словом «аноним». Но «аноним» я тоже не мог произнести.
Я уже не видел расстилавшегося внизу города. Я погрузился в собственное прошлое. На какое-то время наступила тишина. Мой брат молчал. Затем он облокотился на перила и проговорил:
— Я помню ваш дом. Был там однажды. Пришел, представился. Отец лежал в кровати. Он умирал.
— Что ты ему сказал?
— Что я не в обиде. И больше ничего.
Так же и сейчас, подумал я. Что еще можно сказать? Я размышлял о своей разрушенной семье. Даже с самыми близкими людьми я не мог найти общий язык. С собственной дочерью виделся только восемь дней в месяц. Похоже, самое важное и ценное в жизни сломать легче всего.
— Все эти годы ты знал, — пробормотал я. — Почему не пытался наладить связь? У меня есть еще брат по отцу и три сестры. Они ведь и твои родные.
— Не знаю. Наверное, просто не хотел раскачивать чужую лодку. Люди обычно не любят сюрпризов. По крайней мере таких.
А какой была бы моя жизнь, если бы я знал о Босхе? Вероятно, я стал бы полицейским, а не адвокатом. Кто знает?
— Я хочу бросить, — буркнул я.
— Бросить что?
— Свою работу. Юриспруденцию. Окончательный вердикт стал моим последним приговором.
— Я тоже однажды уходил. Не получилось. Вскоре вернулся.
— Поживем — увидим.
Босх посмотрел на меня и отвел взгляд. Был чудесный свежий день с низко тянувшимися облаками и янтарной дымкой смога на самом горизонте. Всходившее солнце золотило склоны восточных гор и бросало отблеск на морскую гладь. Океан был виден далеко, до самой Каталины.
— Когда тебя ранили, я приходил в больницу, — сказал Босх. — Сам не знаю зачем. В новостях сообщили, что рана в живот, и я знал, что это может плохо кончиться. Решил, что, если понадобится кровь или что-либо другое, я… В общем, я считал, что мы вроде одной крови. Но там было полно журналистов, и я ушел.
Я улыбнулся, затем начал смеяться.
— Что смешного?
— Ты, коп, хотел добровольно отдать свою кровь адвокату? Если бы об этом узнали в полиции, тебя не пустили бы в участок.
Босх улыбнулся и кивнул.
— Да, об этом я не подумал.
Мы замолчали, ощутив неловкость. Босх взглянул на часы.
— Через двадцать минут должны выписать ордер на арест. Мне надо бежать.
— Ладно.
— Увидимся, адвокат.
— Увидимся, детектив.
Он быстро спустился по ступенькам, а я остался у перил. Вскоре звук мотора начал удаляться и затих где-то внизу.
