Глава 15

Чтобы как-то скоротать время в номере «Хилтона», я пополнял файл со статьей скудной информацией, полученной в фонде. Затем позвонил Грегу Гленну и рассказал обо всем, что удалось выяснить в Чикаго и Вашингтоне. Услышав, как пошли дела, он громко присвистнул, а я мысленно нарисовал себе такую картину: Грег откинулся на спинку кресла, рассуждая о вариантах.

Статья уже готова, и неплохая статья. Только радоваться здесь нечему. Мне хотелось и дальше оставаться на переднем крае. И я не мог полагаться на агентов бюро и других следователей в том, что касалось личных представлений о следствии. Я должен пройти это сам.

Написав о расследованиях убийств множество статей, я играл роль внешнего наблюдателя. Теперь я, репортер, сам внутри этой истории и хотел бы всегда находиться именно там. Словно серфингист, оказавшийся на гребне падающей волны. Чувство восторга напомнило рассказы Шона о том, как он занимается своим очередным расследованием. Охотой, как называл это Шон.

— Джек, где ты?

— Что? Да я просто задумался.

— Когда мы сможем поставить материал в номер?

— Зависит от обстоятельств. Завтра пятница. Дай мне еще день. Есть предчувствие относительно человека из фонда. Но если он не покажется до завтрашнего утра, я сам пойду в ФБР. У меня есть нужное имя. И если встреча пройдет впустую, вернусь домой и закончу статью в субботу, в расчете на воскресный номер.

Воскресенье всегда было днем большого тиража. Я знал, Гленну понравится идея о большой воскресной статье.

— Ладно, — наконец произнес он. — Придется ограничиться тем, что есть, и этого все равно достаточно. В твоем активе общенациональное расследование серийного убийцы, преследующего полицейских и неизвестно как долго занимающегося своим черным делом.

— Не так строго, ничего еще не подтверждено. Пока это лишь расследование, ведущееся в двух штатах и касающееся возможного серийного убийства.

— Тем не менее это чертовски интересно. И поскольку здесь участвует ФБР, дело приобретает национальный масштаб. Мы сделаем «Нью-Йорк таймс», «Пост», и все они побегут вслед за нашей задницей.

«Вслед за моей задницей», — подумал я, благоразумно не высказав эту мысль вслух.

В словах Гленна прозвучала и правда, скрывавшаяся за профессиональным стремлением к сенсации. Здесь всегда было очень мало от чистого альтруизма. Дело даже не в праве людей знать, как работает одна из служб, пекущихся о благе общества, а в конкуренции, в непрерывной борьбе — ведь только одна газета получит статью, а остальные останутся позади и лишь кто-то один получит премию Пулитцера в конце года. Конечно, довольно пессимистичный взгляд на перспективу, но после всех лет, проведенных в газете, от моих прежних убеждений остался один цинизм.

Однако я солгал бы, сказав, что не сохранил в душе идею написать потрясающую статью общенационального масштаба. Чтобы понаблюдать, как за мной побегут остальные. Просто не хотел бы обсуждать это вслух и в присутствии Гленна. Кроме того, дело касалось Шона. Я не мог забыть. Мне нужен тот, кто его убил. И этого я хотел больше, чем всего остального.

Обещав позвонить, как только узнаю что-то новое, я повесил трубку. Побродив немного по комнате, я понял, что, так же как и Гленн, размышляю о возможностях. Думаю о том, что может принести такая публикация. Определенно она способна унести меня прочь из Денвера, стоит лишь захотеть. Вероятно, я могу рассчитывать на «Большую Тройку»: Лос-Анджелес, Нью-Йорк, Вашингтон. В крайнем случае — Чикаго или Майами.

По крайней мере после этого дела я смогу подумать о собственном издательском бизнесе. Тема преступности дает хороший рынок.

Сконфузившись, я отбросил свои мысли прочь. Хорошо еще, что никто не видит наши тайные помыслы. Любой предстанет в них идиотом, всегда преувеличивающим даже свою глупость.

Хотелось уйти, но ведь я вынужден был сидеть у телефона. Включив телевизор, обнаружил только перекрикивающие друг друга ток-шоу с обычной дневной подборкой из жизни городских люмпенов. Дети стриптизеров по одному каналу, по другому — порнозвезды и их ревнивые супруги и, наконец, по третьему — мужчина, старавшийся воспитывать женщину, регулярно ее избивая.

Телевизор я тут же выключил, раздумывая, чем бы заняться. Единственное, что пришло в голову, — это поскорее уйти из комнаты. Я решил, что мое отсутствие гарантирует немедленный звонок. Это правило срабатывало не раз и даже не два. Хорошо, если Уоррен догадается оставить записку.

Отель находился на Коннектикут-авеню близ площади Дюпона. Пройдя в сторону площади, я заглянул в магазин «Таинственная книга», чтобы купить томик «Множественных ранений» Аллана Рассела. Как-то раз я прочитал хороший отзыв на эту книгу и подумал, что чтение поможет немного отвлечься.

Прежде чем снова войти в здание «Хилтона», я некоторое время изучал его окрестности, стараясь найти место, где Хинкли с пистолетом в руке поджидал Рейгана. В сознании живо всплывали кадры той паники, однако узнать саму точку никак не удавалось. Я даже подумал, что отель нарочно перестроили, чтобы не делать из места события туристическую достопримечательность.

Репортер полицейской хроники, я напоминал себе туриста, шествующего по местам, связанным исключительно со смертью. От одного убийства я переходил к другому, взирая на новые ужасы без малейшего блеска в привыкших ко всему глазах. Как это и предполагалось общественным мнением. Направляясь к лифтам по длинному коридору, я вдруг подумал: «А что это говорит обо мне самом?»

Возможно, со мной тоже что-то не так? Почему место, на котором Хинкли ждал намеченную им жертву, вдруг стало таким особенным?

— Джек!

Я обернулся, остановившись около лифта. Передо мной замер Майкл Уоррен.

— Привет.

— Я звонил в номер. Подумал, что ты вышел ненадолго.

— Решил пройтись. А я уж начал в тебе сомневаться.

Я так сказал нарочно, с улыбкой и явной надеждой в голосе. Момент этот определял многие события, что за ним последуют.

На нем не было костюма, как до того, в офисе. Уоррен переоделся в джинсы и свитер. Через руку переброшено длинное твидовое пальто. Следуя своей роли источника конфиденциальной информации, он предпочел телефонным переговорам личную встречу.

— Собираешься разговаривать здесь или лучше в номере?

Он направился к лифту.

— В номере.

Ни о чем таком мы в лифте не говорили. Я лишь бросил взгляд на его одежду и заметил:

— Успел заехать домой?

— Я живу не в Коннектикуте, по другую сторону пролива, а в Мэриленде. И довольно близко.

Я понял, почему он не позвонил. Междугородный звонок. Кстати, отель находится как раз по дороге от фонда к его дому.

В груди у меня загорелось радостное предчувствие. Кажется, Уоррен на что-то решился.

В коридоре стоял особый влажный запах — примета всякого подобного отеля. Достав карту гостя с электронным ключом, я провел ею по замку. Открыв дверь, я пригласил Уоррена войти в номер.

Раскрытый ноутбук все еще стоял на маленьком столике, а пальто и единственный привезенный мной галстук валялись на кровати. Однако в целом комната казалась опрятной. Положив пальто на кровать рядом с моей одеждой, Уоррен взял себе один стул, я — второй, и мы уселись.

— Итак, что произошло?

— Я провел поиск по базе данных.

Он потянулся к заднему карману брюк и достал пачку сложенных листов бумаги.

— Пришлось покопаться в главном компьютере. Прежде чем уйти, я сделал запрос по критерию «детективы убойных отделов». Их нашлось всего тринадцать. Здесь распечатаны имена, департаменты и даты смерти.

Уоррен протянул уже развернутые им бумаги, которые я принял нежно, словно драгоценность.

— Спасибо. Не останется следов твоего поиска?

— Понятия не имею. Нет, не думаю. Система с довольно широким доступом. Даже не знаю, ведется ли какая-то трассировка запросов.

— Спасибо, — снова повторил я.

Да что еще я мог сказать?

— Во всяком случае, эта задача оказалась наиболее легкой. Что касается доступа к бумажным архивам, то операция имеет лимит времени. Здесь понадобится заранее знать, что нужно. Ты сам лучше меня понимаешь, что за случаи представляют интерес.

— Когда?

— Сегодня вечером. Это единственный шанс. Комната закрывается, но у меня есть ключ. Иногда я ищу там старые публикации. Если не успеем сегодня, то завтра же эти папки изымут. Есть ощущение, что ФБР не захочет оставлять бумаги здесь, особенно узнав, что ты ими интересовался. Завтра они явятся и первым делом заберут материалы.

— Это сказал Форд?

— Не совсем так. Я услышал от Олин. Форд разговаривал с Рейчел Уэллинг, а не с Бэкусом. Говорят, она...

— Постой. Рейчел Уэллинг?

Имя показалось знакомым. Через секунду я припомнил: именно она подписала текст, характеризовавший преступника в деле Терезы Лофтон.

— Да, именно Рейчел Уэллинг. Эта женщина занимается у них всей бумажной работой. А что?

— Ничего. Знакомое имя.

— Работает на Бэкуса. Что-то вроде связного между центром и фондом во всем, что касается проекта по изучению самоубийств. Короче, Олин сказала, что Рейчел обещала Форду заняться этими совпадениями. Возможно, она даже захочет с тобой встретиться.

— В одном случае: если я не поговорю с ней первым. Идем.

— Постой. — И он встал со стула. — Имей в виду, я никогда этого не делал. Ты не станешь использовать документы иначе, как для своего расследования. Ты не опубликуешь ни строчки и никогда не признаешься, что видел папки с делами. Иначе все поймут, чья это работа. Согласен?

— Абсолютно.

— Тогда скажи это вслух.

— Я согласен. Полностью.

Мы направились к выходу.

— Забавно, — вдруг произнес Уоррен. — Все эти годы я работал на них. И даже не представлял, насколько они рискуют. Теперь все иначе. Просто ужас.

Взглянув на Уоррена, я лишь кивнул. Теперь я уже боялся сказать что-то не то, способное повлиять на его решение.

По дороге к фонду, в машине, он добавил к соглашению несколько важных условий.

— В твоей статье я не должен фигурировать под своим именем.

— Согласен.

— Кроме того, любая информация, исходящая от меня, не должна раскрывать связи с «источником в фонде». Пусть это будет «источник, близкий к расследованию», ладно? Тогда у меня будет определенное прикрытие.

— Договорились.

— Мы с тобой ищем имена, имеющие связь с интересующим тебя преступником. Получим их — что ж, прекрасно. Но никакой информации о том, как именно они добыты. Все понятно?

— Да, проехали. Майк, ты в полной безопасности. Я не открываю своих источников, никогда. Все, что я сделаю с полученными материалами, — это использую их для сбора доказательств. Они станут черновиком. Нет проблем.

Уоррен немного помолчал. Должно быть, его мучили сомнения.

— Скорее всего он узнает, что это я.

— Тогда почему не остановиться прямо сейчас? Я не собираюсь тебя подставлять. Просто подожду людей из бюро.

Мне вовсе этого не хотелось, но ему следовало бы знать о такой возможности. Я сам еще не мог зайти так далеко, чтобы уговаривать парня наплевать на работу ради получения от него некоторой информации. Не хотелось бы оставлять такое на своей совести. Там уже и так предостаточно.

— Можешь забыть про ФБР, пока это дело ведет Уэллинг.

— Ты ее знаешь? Не идет на компромисс?

— Гвозди бы делать из этих людей. Однажды я попытался ее раскрутить. Она меня четко пробросила. Насколько я понял Олин, Уэллинг или в разводе, или что-то вроде этого. Тверда в собственном мнении, что все мужики сволочи. Видимо, это уже диагноз.

Промолчав, я с ним согласился. Уоррену следовало принять решение, и здесь я был не помощник.

Наконец Майкл произнес:

— Не стоит беспокоиться о Форде. Возможно, он станет меня подозревать, да только что сделаешь? Я буду все отрицать. И если ты не нарушишь данного обещания, у них не будет ничего, кроме подозрений.

— Обо мне можешь не думать.

Он припарковал машину в половине квартала от здания фонда. Когда мы вышли, от нашего дыхания в воздух вырывались облака пара. Я нервничал независимо от того, рисковал ли Уоррен своей работой. Кажется, рисковали мы оба.

Охраны не оказалось, и нам не пришлось никого обманывать. Не встретили мы и персонала, который бы работал сверхурочно. Просто вошли через парадную дверь, открыв ее ключом Уоррена, и повернули направо, к нужному помещению.

Архив хранился в комнате примерно в два гаража шириной, сплошь занятой железными полками высотой около восьми футов, на которых громоздились картонные папки с разноцветными наклейками.

Я тихо прошептал, обращаясь к напарнику:

— И как мы с этим справимся?

Он достал из кармана распечатку.

— Здесь есть особая секция с делами по самоубийствам. Мы возьмем папки с именами из списка, пойдем в мой офис и там скопируем нужное. Копир еще включен, нам даже не придется его греть. И перестань шептать, здесь никого нет.

Я заметил, что он слишком часто говорит «мы», но промолчал. Заглянув в один из проходов, Уоррен тыкал пальцем в полки, читая подписанные на них наименования программ исследований. В конце концов он добрался и до папок с материалами о самоубийствах. Наклейки на них оказались красными.

Разведя руки в стороны, он отмерил объем работы:

— Здесь все.

Хотя папки казались тонкими, занимали они целых три полки. Права была Олин Фредрик — здесь сотни дел. И каждая красная наклейка означала чью-то смерть. Полки прогибались от груза страданий.

Теперь я уже надеялся, что груз станет немного легче. Уоррен передал мне распечатку, и мы принялись искать имена, все тринадцать.

— Только тринадцать жертв расследовали убийства?

— По проекту собрали данные всего на тысячу шестьсот случаев. Примерно триста за год. Большинство были уличными патрульными. Те парни, что расследовали убийства, появлялись на месте к моменту, когда все кончено, да к тому же они поумнее и покрепче. Наверное, поэтому и реже кончали с собой. Я нашел только тринадцать. Твой брат и Брукс тоже оказались в отчете, но я посчитал, что на них у тебя все есть.

Я кивнул.

— Очевидно, дела расставлены по алфавиту. Читай список, а я стану вынимать папки. И дай сюда свой блокнот.

На все про все у нас ушло меньше пяти минут. Уоррен вырывал листы из блокнота и отмечал ими позиции папок, чтобы нам было легче возвращать их на место. Работа шла достаточно интенсивно.

Конечно, это не походило на встречу с Глубокой Глоткой, дело происходило не в подземном гараже и не по вопросу, как свалить действующего президента. Тем не менее адреналина хватало. Более чем.

Все же некоторые из законов действовали и в нашем случае. Источник всегда имеет мотив, причем не менее сильный, чем твой собственный, поскольку оказывается на линии огня вместе с тобой. Глядя на Уоррена, я не мог понять, в чем же состоял его истинный мотив.

Сама по себе история казалась достойной, но ведь это не его история. От помощи, оказанной мне, он не мог получить ничего, кроме удовлетворения, что действительно помог. Неужели этого достаточно? Ответа я не знал и решил держать Уоррена на обычном расстоянии. На расстоянии вытянутых рук. До тех пор, пока не узнаю, в чем тут дело.

Держа папки в руках, мы быстро прошли по коридорам и оказались в 303-й комнате.

Неожиданно Уоррен остановился, так что я едва не врезался в него сзади. Дверь офиса оказалась приоткрытой дюйма на два. Показав на щель, он жестом дал понять, что не оставлял дверь в таком положении. Я только пожал плечами, показывая, что он сам все затеял. Склонившись к щели, Уоррен прислушался. Я тоже что-то услышал, и сначала звук походил на хруст сминаемой бумаги, а затем послышался свист.

Волосы тихо встали дыбом. Уоррен удивленно обернулся ко мне, и вдруг дверь отворилась.

Похоже на принцип домино: Уоррен отпрянул назад, я за ним, а после нас то же движение произвел невысокий человек азиатской наружности, показавшийся в дверном проеме. И всем понадобилась еще секунда, чтобы вернуться в нормальное состояние.

— Извините, мистер, — сказал человек. — Я убирал у вас в офисе.

— Ах да, — смеясь, ответил ему Уоррен. — Хорошо. Просто замечательно.

— Только вот копир вы оставили включенным.

Сказав так, уборщик оттащил свое барахло немного вперед и открыл дверь следующего офиса одним из ключей, цепочкой прикрепленных к поясу. Взглянув на Уоррена, я невольно рассмеялся.

— Ты действительно не Глубокая Глотка.

— А ты не Роберт Редфорд. Пошли уж.

Попросив меня закрыть дверь, он включил небольшой копировальный аппарат и перешел за свой стол, еще держа папки в руке. Я присел на тот же стул, что и утром.

— Так, ладно, — сказал он. — Начнем помаленьку. В каждой папке есть протокол с кратким рефератом. Любые важные детали или заметки должны упоминаться именно там. Если увидишь то, что тебе нужно, сделаешь копию.

Мы начали листать дела. В той же степени, в какой Уоррен был мне симпатичен, я посчитал абсурдной его идею решать, что в точности мне нужно. Я хотел бы просмотреть все.

— Запомни, мы ищем всякие цветистые высказывания и то, что относится к словесности, поэзии и всякому такому.

Он закрыл папку и положил ее обратно на стол.

— В чем дело?

— Ты мне не доверяешь.

— Напротив. Просто... хотел бы удостовериться, что мы мыслим одинаково. Вот и все.

Уоррен замялся.

— Послушай, это же невозможно. Давай просто скопируем все и вынесем отсюда. Возьмешь материалы в отель и изучишь их потом. Что гораздо быстрее и безопаснее.

Кивнув, я понял, что так и следовало поступить. Следующие пятнадцать минут он занимался копированием, а я вынимал из папок протоколы и вставлял на место после съемки. Копировальный аппарат оказался явно слабым, не рассчитанным на режим непрерывной работы.

Когда мы наконец обработали все папки, Уоррен предложил подождать его в офисе.

— Я чуть не забыл про уборщика. Будет лучше, если сначала я отнесу все в архив, а потом уйдешь ты.

— Ладно.

Начав было просматривать копии, я сразу понял, что слишком взволнован для такой работы. Словно бы я бежал, держа в руках добычу. Обведя офис Уоррена глазами, я заметил семейное фото. Хорошенькая миниатюрная жена и двое детишек, мальчик и девочка. На фото оба ребенка еще дошкольники.

Когда дверь открылась, я держал рамку с фотографией в руках. Вошел Уоррен, и я почувствовал неловкость, хотя он не обратил на это внимания.

— Так, все готово.

Как два настоящих шпиона, мы ушли под покровом темноты.

До самого отеля Уоррен ехал молча. Думаю, он понимал, что на этом его участие заканчивается. Я репортер. Он только источник информации. Статья принадлежит лишь мне. И я почувствовал ревность, угадав его желание. Желание писать. Желание работать. Снова стать тем, кем был раньше. И я решил спросить:

— Почему ты ушел из журналистики?

Настроение у него упало.

— Жена и семья. Дома я почти не бывал. Знаешь, как это бывает: один кризис, за ним другой... Приходилось туговато. Наконец решился. Иногда начинаю думать, что тогда я поступил правильно, а иногда — наоборот. И это лишь одна из моих ошибок. Паршивое дело, Джек.

Теперь настала моя очередь замолчать.

Уоррен направил машину к главному входу и, проехав по кругу, остановился у дверей отеля. Затем он ткнул рукой в ветровое стекло, показывая на правую часть здания.

— Видишь? Там и произошло покушение на Рейгана. Там я стоял. Блин, какие-то пять футов от Хинкли, и мы оба ждали президента. Он еще спросил, который час. И почти нет других репортеров. Сейчас-то я понимаю, что никто не позаботился перекрыть ему отход. Зато потом все забегали.

— Да уж.

— Это было событие.

Взглянув на него, я кивнул, и мы тут же рассмеялись. Мы знали этот секрет. Про событие из мира журналистики. Мы оба знали, что для репортера существует только одна роль, лучшая, чем просто свидетель неудавшегося покушения на президента. Это роль свидетеля удачного покушения на президента. Если, конечно, ты сам не поймал пулю под перекрестным огнем.

Перегнувшись, Уоррен потянул за ручку моей двери и выпустил меня из машины. Затем уже я наклонился к опущенному стеклу.

— Дружище, сейчас ты занимаешься своей настоящей профессией.

Он улыбнулся:

— Все может быть.