Легендарный древнекитайский мыслитель, основоположник религиознофилософского направления даосизма – одной из трех религий, мирно сосуществующих в китайском обществе с VI–V вв. до н. э., автор трактата «Дао дэ цзин».

 

В давние времена где-то на самой дальней границе Китайской империи, у дороги, ведущей в неведомые страны Запада, произошло странное событие. Страж пограничной заставы вдруг увидел облако фиолетового цвета, двигавшееся в сторону границы. Наблюдательный страж оказался не простым охранником покоя великой страны, но мудрым, знающим человеком, хорошо разбиравшимся в тайных знаках небес. Он понял, что облако является божественным знамением чего-то необычайного, а именно пришествия Дао-женя – давно ожидаемого мудреца Дао, который должен возвестить о новом учении жизни.

И действительно, приблизившись, облако рассеялось, и перед стражем возник величественный старец, восседавший на черном быке. Мудрый охранник низко поклонился путнику, а тот молча передал ему некую книгу, излучавшую слабое сияние. Это была рукопись ставшей впоследствии священной «Книги о Дао и Дэ» («Дао дэ цзин»), в которой насчитывалось ровно пять тысяч знаков, что по объему равно примерно одному современному газетному листу. После этого таинственный мудрец проехал заставу, и больше его никто не видел.

Согласно другому преданию, к концу своей жизни философ Лао-цзы разочаровался в современной ему действительности и отправился на Запад, намереваясь навсегда покинуть Китай. В пограничной области Ханьгу (территория современной провинции Хэнань) он был остановлен неким «стражем заставы» Инь Си, по просьбе которого написал или надиктовал пять тысяч слов. Так возник главный текст классического даосского трактата «Дао дэ цзин». Затем мудрец продолжил путь в Индию, где его проповедь привела к возникновению буддизма. По другим сведениям, Лао-цзы стал учителем и даже отцом или мистическим прототипом Будды (Гаутамы Шакьямуни), которого стали называть «желтолицым (хуан мянь) Лао-цзы». Дальнейшая судьба его неизвестна.

Таковы древние китайские легенды, повествующие о «Книге пути», или «Книге Дао», автором которой был легендарный мудрец и философ Ли Эр, писавший под вымышленным именем Лао-цзы. Трактат представляет собой небольшую книгу, написанную необычным загадочным стилем и имеющую много интерпретаций. Основная идея произведения касается Дао, что обычно переводится как «путь» или «дорога», однако его общая концепция несколько туманна, поскольку «Дао дэ цзин» начинается словами: «Дао – слово, которое можно произнести, – не вечное Дао; имя, которым можно назвать, – не вечное имя». Тем не менее специалисты утверждают, что «Дао» примерно означает «природа» или «естественный порядок».

С самим именем основоположника даосизма также связано любопытное предание. Дело в том, что имя «Лао-цзы» переводится как «старец», а точнее, «старое дитя». По легенде он был зачат от проглоченной его матерью пятицветной жемчужины, в которой заключалась солнечная энергия. Ребенок пробыл в утробе 81 год (вот откуда взялось «старое дитя») и вышел на свет из левого подреберья матери. Кроме того, он оказался совершенно седым. Подобное чудо, видимо, должно было свидетельствовать о врожденной мудрости Ли Эра.

Слово «ли» обозначает дерево, в данном случае сливу, поскольку мать родила ребенка под сливовым деревом. А слово «эр» переводится как «ухо», что указывало на непомерную длину ушей будущего мудреца. Как бы там ни было, но именно Ли Эр, принявший имя Лао-цзы, стал автором и героем «Дао дэ цзина».

Все приведенное выше – лишь небольшая часть народного эпоса о жизни и творчестве Лао-цзы. Во всяком случае, достоверных исторических сведений о великом китайском мыслителе гораздо меньше, чем легенд о нем. Что и понятно, если иметь в виду, сколько веков назад происходили описываемые события.

В очень короткой биографии Лао-цзы, изложенной древним историком Сым Цянем, сообщается, что родился философ примерно в 579 г. до н. э. в царстве Чу на севере Китая, где традиционно было сильным влияние шаманизма. Фамилия мудреца была Ли, первое имя – Эр, второе – Дань. Далее историк пишет, что Ли Эр был историографом-астрологом, главным хранителем государственного архива Чжоуского царства – центрального из Срединных (исконно китайских) государств. Он был женат, имел сына по имени Цанг, ставшего впоследствии военачальником. Ли Эр немало прожил в столице династии Чжоу, городе Лояне, трудясь над официальными документами, беседуя с посетителями и гостями самых различных сословий. Впечатления от чтения древних книг, бесед с мудрыми людьми (есть предположение, что он встречался с Конфуцием) постепенно оформились в собственное восприятие природы мира, его естественных и божественных законов.

То, что Ли Эр служил в императорском архиве, – факт, говорящий о его высокой образованности. Именно здесь в 517 г. до н. э. будто бы и произошла знаменитая встреча двух философов, описанная историком: «Лао-цзы на вопросы посетившего его Конфуция о церемониале (играющем важную роль в конфуцианстве) отвечал: “Люди, о которых ты говоришь, уже давно истлели, и лишь их слова сохранились” и еще: “Я слышал, что хороший купец умеет так глубоко зарыть свои сокровища, словно их у него и нет. Доблестный и добродетельный должен по внешности казаться бесхитростным. Оставь, о друг, свое высокомерие, разные стремления и мифические планы: все это не имеет никакой цены для твоего собственного я. Больше мне нечего тебе сказать!” Конфуций отошел и сказал своим ученикам: “Я знаю, как птицы могут летать, рыбы плавать, дичина бегать… Но как дракон устремляется по ветру и облакам и подымается в небеса, я не постигаю. Ныне я узрел Лао-цзы и думаю, что он подобен дракону”».

Прожив долгую жизнь, архивариус Ли Эр пришел к мысли о необходимости отказаться от общественной деятельности. Он ясно видел признаки упадка государства, в котором стали преобладать правила и порядки зарождавшегося феодального строя, осудил захватнические войны, постоянно затевающиеся властолюбивыми правителями. Словом, ясно осознал, что государственная служба вступает в противоречие с естественными законами общества. Вот тогда-то Ли Эр верхом на быке и отправился в то самое путешествие, венцом которого была передача рукописи стражу пограничной заставы. Где и когда закончил свои дни Лао-цзы, осталось для истории загадкой.

А вот учение легендарного мыслителя пережило века, став в Китае вторым по значению и популярности после конфуцианства. И все это благодаря тому самому трактату «Дао дэ цзин», главным героем которого является сам Лао-цзы. В трактате содержится основная суть философского учения, получившего название «даосизм» и принесшего заслуженную славу китайскому мудрецу.

Однако Лао-цзы не был тщеславен. Он не рассчитывал на дешевую славу среди подверженной непостоянству и стихийному мнению толпы. По всей вероятности, ощущая себя «отцом учения» и предчувствуя роль даосизма в дальнейшем развитии китайской философии, мудрец требовал от себя суровой и мужественной правды. Пожалуй, только этим обстоятельством и можно объяснить тот факт, что написанное им произведение и поныне занимает достойное место в философском наследии всего человечества.

Свое учение Лао-цзы называл Дао (Путем), подразумевая под ним мировой порядок, указующий «пути» человеческой деятельности. Вся природа – внешнее проявление Дао, и лишь перед человеком, освобожденным от всяких стремлений и желаний, раскрывается сущность Дао. Такое погружение в Дао и есть бессмертие. Дао есть независимое начало, отец и мать всего сущего, оно властвует над законами неба и животворит все твари. «Дао есть нить пустоты и несуществования, корень творения, основание духовного, начало неба и земли: нет ничего вне его, нет ничего такого сокровенного, что бы не заключалось в нем».

Отсюда проистекает признание ничтожества и суетности всего, что находится вне Дао: телесный мир – это лишь источник терзаний, болезней и смерти. Духовный же мир освобожден от страданий и болезней, это мир бессмертия. Человек, осознавший превосходство духовного мира, понимает, что «входить в жизнь – значит входить в смерть. Кто, пользуясь истинным просвещением, возвращается к своему свету, тот ничего не теряет при разрушении своего тела. Это значит облечься в вечность». При этом Лао-цзы, в сущности, не предписывал полного физического отстранения от жизни: он предлагал не бежать от мира, а лишь внутренне освободиться от него, поборов в себе страсти и творя всюду добро. Он проповедовал путь медленного восхождения от подножия к вершине, от плотских искушений, соблазна, богатства, изнеженности к нравственной чистоте и красоте.

Лао-цзы учил: «Предаваться роскоши – это все равно, что хвастаться наворованным», «Нет греха тяжелее страстей. Нет большего преступления, как признавать похоть вседозволенной». К худшим человеческим порокам мудрец относил гордость, стремление к почестям и славе. Он проповедовал добродетель, любовь ко всему сущему, простоту и смирение. «Я имею три сокровища, которыми дорожу, – говорил Лао-цзы, – первое – человеколюбие, второе – бережливость, а третье – состоит в том, что я не смею быть впереди других».

Соблюдение Дао являлось необходимым требованием при управлении государством, при этом естественным строем с точки зрения мирового закона Лао-цзы признавал монархию. Он считал, что мудрый правитель должен быть примером добродетели для своего народа. Отсюда проповедь: «Если бы князья и цари блюли во всей чистоте Дао, то все существа сами собою соблюдали бы его, небо и земля слились бы, расточая освежающую росу, никто не приказывал бы народу, но он сам бы творил справедливое». Подобно всем великим Учителям, Лао-цзы считал войну преступным и противоестественным явлением, признавая при этом священное право государства на защиту: «Когда цари и князья заботятся об обороне, то сама природа сделается помощницей их».

У Лао-цзы можно встретить немало парадоксальных изречений, например: «Путь, что может быть путь, не есть вечный путь»; «Кривое – значит прямое»; «Великое остроумие похоже на глупость»; «Правдивые слова напоминают ложь»; «Кто говорит, тот не знает». Чтобы по достоинству оценить такую мудрость, надо понять тонкость мышления древнекитайских философов. Их целью являлась естественная жизнь, то есть жизнь, согласная с природой. Все искусственное, «сделанное людьми», не имело цены. Поэтому идеал мудреца – не совершенный, а истинный человек (чжэнь-жэнь), которого он описывал так:

«Истинный человек древности:

Не радуется жизни, не отвращается от смерти. Равнодушно уходит, равнодушно приходит.

Не забывает о том, чем все начинается, не стремится к тому, чем все заканчивается.

Следует естественному ходу вещей и не восстает против него.

Не нарушает Дао чувством любви или ненависти. Своими действиями не стремится помогать росту неба». Выражение «помогать росту» во времена древнего Китая было равнозначно выражению «совершать ненужное дело» и хорошо объясняется следующей притчей. Одному человеку, возделывавшему поле и с нетерпением ожидавшему всходов, казалось, что ростки слишком медленно поднимаются над землей. Тогда он решил им помочь и подтянуть растения вверх. Когда сыновья пришли на поле, было уже поздно: все всходы погибли. Мудрец говорил в таком случае, что владелец поля «помог росту», то есть нарушил естественный ход вещей.

Другая особенность древнекитайского мышления касалась видимых вещей. Какие они на самом деле – не знает никто. Поэтому учитель говорил: «Всякий предмет является и тем, и этим, и ни тем, и ни этим». Ведь и палка, опущенная в воду, кажется кривой, а путь, по которому идет толпа, может оказаться ложным.

В отличие от обычного человека мудрец видит в парадоксах естественную гармонию мира. В этом отношении смелость Лао-цзы беспрецедентна, примером чему могут служить такие высказывания: «Тяжелое – основа легкого»; «Истинные слова не бывают приятны. Приятные слова не бывают истинны»; «Добрые не бывают спорщиками, спорщики не бывают добрыми».

Философия Лао-цзы пронизана и своеобразной диалектикой. «Из бытия и небытия произошло все; из невозможного и возможного – исполнение; из длинного и короткого – форма. Высокое подчиняет себе низкое; высшие голоса вместе с низшими производят гармонию, предшествующее подчиняет себе последующее». «Из несовершенного происходит цельное. Из кривого – прямое. Из углубленного – гладкое. Из старого – новое». «То, что сжимается, – расширяется; то, что ослабевает, – усиливается; то, что уничтожается, – восстанавливается». Однако Лао-цзы понимал диалектику не как борьбу противоположностей, а как их примирение. А отсюда делались и практические выводы: «Когда человек дойдет до неделания, то нет того, что бы не было сделано»; «Кто любит народ и управляет им, тот должен быть бездеятельным».

Даосизм придерживается точки зрения, что отдельный человек должен не бороться против Дао, а приспосабливаться к нему и работать с ним. Активное стремление получить или проявить власть не столько аморально, сколько глупо и бессмысленно. Дао нельзя победить. Каждый вместо этого должен стараться жить в согласии с ним. (Последователи Лао-цзы могут отметить, что вода, которая мягка, не имеет формы, спокойно течет в низкие места, подчиняется без сопротивления даже слабой силе, тем не менее является разрушительницей и с годами стачивает твердые скалы.) Для отдельной личности главное – простота и естественность. Насилия необходимо избегать так же, как жажды денег или славы. Человеку следует не стремиться изменить мир, но уважать его. Для правительств также обычно более мудрым курсом является неактивная политика. Проведение новых законов или грубое усиление старых, как правило, делает положение вещей только хуже. Программы современных амбициозных правительств, их военные планы – все это противоречит духу даосской философии.

Из этих мыслей видна основная идея философии, или этики, Лао-цзы: это принцип бездействия, квиетизма. Всякое стремление что-либо сделать, что-либо изменить в природе или в жизни людей осуждается. Злом считает Лао-цзы и всякое знание: «Святой муж, управляющий страной, старается, чтобы мудрые не смели сделать что-нибудь. Когда все сделаются бездеятельными, то (на земле) будет полное спокойствие». «Кто свободен от всякого рода знаний, тот никогда не будет болеть». «Кто знает глубину своего просвещения и остается в невежестве, тот сделается примером всего мира». «Нет знания; вот почему я не знаю ничего». «Когда я ничего не делаю, то народ делается лучше; когда я спокоен, то народ делается справедливым; когда я не предпринимаю ничего нового, то народ обогащается…»

Уже во II в. н. э. Лао-цзы был обожествлен и стал одним из трех главных божеств даосского пантеона, именуемым «Лао-цзюнь» – «Господин Лао». Считается, что он восседает на самом высоком небесном «этаже» – в чертогах «Великой чистоты». Особый размах культ учителя Лао-цзы приобрел во время правления династии Тан (618–907 гг.), императоры которой носили фамилию Ли и считали его своим предком. В народных же верованиях он считается покровителем заклинателей, кузнецов, ювелиров, точильщиков и мастеров по изготовлению пиал и палочек для еды. Важнейшие атрибуты его иконографии – мантические символы Чжоу (триграммы, гексаграммы) и черный бык, верхом на котором он отправился на Запад.

Путь, или Дао, как его понимал Лао-цзы, надолго определил становление и развитие китайской философии. Учение даосизма провозгласило автономность, независимость человеческой личности, стихийность ее природы. Получалось, что никаких твердых норм поведения для Дао не существует. Такая «антиэтика» предполагала полное отрицание общественных институтов – государства, общества, принятой в нем морали. Для последователей даосизма эти институты, их принципы являлись только средством для подавления свободы личности.

Собственно, и само понятие «ценности» утрачивало всякий смысл. На первый взгляд, такая философия делала шаг назад по сравнению, например, с конфуцианством или европейскими идеалами, воплощенными Платоном, Эпиктетом, Сенекой. На самом же деле Дао, параллельно с античной мудростью, закладывало краеугольный камень того фундамента, на котором впоследствии была построена вся европейская, и не только европейская цивилизация. Во всяком случае, идеи свободного творчества, независимых искусств обнаруживают прямую генетическую связь с идеями Дао – пути раскрепощения творческих сил, вольного парения фантазии художника.

Математически выверенная логика Дао переплавилась, как ни удивительно, в сферу эмоционального, чувственного, восприимчивого ко всем проявлениям иррационального сознания. Дао обозначило путь не столько прагматически мыслящего политика, сколько судьбу художника, не связанного с условностями общества. И если сегодня кто-то из начинающих талантов, возмутителей эстетических канонов заявляет о себе без всякого страха, то не в последнюю очередь он обязан своей свободой китайскому мудрецу Лао-цзы – мыслителю, разрушившему незыблемые границы творческой личности: «Высшее добро подобно воде. Добро, которое оказывает вода, приносит пользу всем существам, и она не борется с ними. Вода находится в тех местах, которыми гнушаются люди, поэтому она похожа на Дао».

На Западе «Дао дэ цзин» – гораздо более популярное произведение, чем труды Конфуция или любого из его последователей. Опубликовано сорок английских переводов этой книги – больше, чем любой другой, кроме Библии.

И хотя в самом Китае в целом доминирующей философией является конфуцианство, во многих случаях идеи Лао-цзы просто врастают в философию Конфуция и таким образом влияют на миллионы людей, которые не считают себя даосами. Даосизм оказывает значительное влияние и на развитие буддистской философии, особенно на дзен-буддизм.

Хотя лишь немного людей называют себя даосами. Нет ни одного китайского философа, кроме Конфуция, который оказал бы такое широкое и глубокое воздействие на человеческую мысль, как Лао-цзы.