Именно в эту эпоху вторжений, завоеваний и восстаний началось восхождение Афин к пику своего могущества. Когда же оно стало доминирующим государством своего региона, таким, каким оно знакомо нам по многим страницам мировой истории, его литература и изящные искусства с готовностью отозвались на этот возвышенный дух новой эпохи, вознеся афинскую культуру (а вместе с ней и культуру всей Древней Греции) на недосягаемую вершину. Афины представляли собой некую антитезу Спарте – блистающие разумом там, где Спарта отличалась тупостью, искрящиеся радостью жизни там, где Спарта была мрачна и сурова, и изысканно-аристократические там, где Спарта была провинциальной. Афины, осознав грозные качества Спарты как противника на суше, обратили свою экспансию в море. И именно в качестве великой морской державы Афины стали мощной империей, обретя непреходящую славу. В 459 году до н. э. в ходе Пелопоннесской войны, закончившейся падением Афин, в городе был установлен камень, запечатлевший названия родов одного из «племен», заложивших основы афинского гражданства. На нем мы читаем: «Из племени эрехтидов были те, кто погиб в этой войне в Египте, в Финикии, в Хадесе, в Эгине, в Мегаре, в один и тот же год…» Воистину имперским духом дышат эти слова – причем они могли быть написаны только великой морской державой.

Но если при Саламине и в продолжительной войне со спартанской конфедерацией они продемонстрировали непревзойденные качества своих военно-морских сил, то Афины все же не ограничивали сражения палубами своих боевых кораблей. Они использовали их команды для охраны своих солдат и матросов там, где это было возможно, тогда как остальные подразделения их армий вместе с союзниками шли к месту назначения пешим путем.

Каждый здоровый афинский гражданин был обязан служить в армии во время войны: представители имущих классов в качестве всадников или тяжеловооруженных воинов, а бедные как легковооруженные воины. Афинские юноши в течение одного года проходили военную подготовку, затем проводили один год на гарнизонной службе в отдаленных поселениях или крепостях на границах страны. Годными к военной службе считались граждане в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет. Мобилизация проводилась по особым спискам, составленным по модели регистров граждан. Мобилизация могла быть всеобщей либо ограниченной, когда призывались все либо часть тех, кто значился в одном листе списков. В начале Пелопоннесской войны Афины могли выставить на поле брани около 18 000 тяжеловооруженных воинов. Конница была разделена на эскадроны, или филы, по сто и более всадников в каждом под командованием филарха, или капитана, вся же конница пребывала под командованием двух кавалерийских генералов, или гиппархов.

Сохранение демократических установлений было первейшей заботой греческих граждан, и в результате этого система командования афинской армией (а также силами других греческих государств) представляла собой весьма сложную структуру. Во главе вооруженных сил стоял полемарх (военачальник), избираемый сроком на один год. Ему подчинялись стратеги, первоначально бывшие выборными военными вождями десяти «племен» и представлявшие основную массу граждан. Позднее обязанности полемарха (у него были и отдельные гражданские функции) перешли к стратегам, которые по очереди, в течение одного дня каждый, исполняли должность главнокомандующего. Такая причудливая система, что совершенно очевидно, не могла быть работающей, и в конце концов, когда планировался военный поход, народ выбирал одного стратега, но только на время до завершения операции. Причем ему были подчинены лишь те силы, которые принимали участие в этой операции. Стратег, став генералом, отстранялся от командования своими племенными силами, а для их командования назначался таксиарх. Когда Афины стали морской державой, возникла необходимость создания отдельного морского командования с группой адмиралов либо же объединения сухопутного и морского командований в одно. Возобладала последняя точка зрения, и избранные стратеги стали генерал-адмиралами. Поскольку многие военные предприятия требовали тесного взаимодействия между сухопутными и морскими силами, это было, вероятно, наилучшим решением.

Очевидно, что периоды, во время которых военные предводители избирались, чтобы руководить военными действиями, считались критическими. Фиванские генералы Пелопид и Эпаминонд в разгар успешных действий против Спарты проявили достаточную наглость, чтобы воспротивиться этим законам. «…Новые офицеры должны были достигать успехов, и тот, кто не добился успеха, расплачивался за свою нерешительность жизнью. Поэтому другие законопослушные военачальники… стали отступать. Но Пелопид, объединившись с Эпаминондом и побуждаемый своими соотечественниками, повел их против Спарты…» За это, хотя они были выдающимися военачальниками фиванцев и провели успешную и победоносную кампанию, они предстали перед судом за преступление, по которому им грозила смертная казнь. По счастью, оба были оправданы, но этот инцидент указывает на строгость законов, регулирующих пребывание в должности.

Обычным типом военно-морского судна, действовавшим в большинстве морских баталий древних греков, была трирема – гребная галера с мачтой (иногда с двумя), несущей один прямой парус. Эта мачта могла быть вынута из степсаи уложена на палубу, если это требовалось, что и делалось обычно перед началом сражения. Мы знаем, что трирема, как об этом говорит само ее название, имела три ряда, или яруса, весел. Этот вывод может быть сделан на основании изображений на современных им рельефах. Но мы не представляем, каким образом были устроены скамьи для гребцов. Можно предположить, что каждым веслом работал только один человек и что самые верхние, и потому самые длинные, весла использовались в тех случаях, когда трирема шла в бой или же когда требовалось достичь максимальной скорости. Эти длинные весла в этом случае приводились в действие тремя гребцами, тогда как два остальных ряда весел бездействовали. В самом деле, представляется невероятным, чтобы один человек делал такой же гребок длинным веслом, что и человек нижнего ряда гораздо более коротким веслом. По этой причине была выдвинута идея, что все три ряда весел использовались только для «парадного» хода, при входе в гавань, на смотрах и т. п. Согласно другому предположению, средний ряд весел, приводимый в действие двумя гребцами, использовался только для более медленного передвижения во время маневров, тогда как для самого медленного хода, для удержания судна на месте против ветра или для ночных переходов использовался только нижний ряд весел, при одном гребце на весло.

Экипаж триремы времен Пелопоннесской войны, насколько нам известно, состоял примерно из двухсот человек. Их них восемнадцать были тяжеловооруженными морскими пехотинцами, часть – моряками, которые приводили в движение корабль, работая с парусами, такелажем и так далее, остальные же, за исключением офицеров, были гребцами. В целом же идея трех рядов весел была призвана как можно эффективнее использовать внутреннее пространство судна и получить как можно большую отдачу энергии гребцов на каждый фут его длины. Чем длиннее было судно, тем более прочным его приходилось строить, и поэтому древнегреческие суда обычно целиком вытаскивались на берег, если не использовались. Это свидетельствует о том, что суда эти были не только очень легкими, но и в то же время весьма прочными, если могли переносить столь частое пребывание на берегу, не коробясь и не провисая в киле. Это также говорит о том, что суда были относительно короткими по сравнению с количеством перевозимых ими человек, имея, возможно, 75 или 80 футов в длину. Короткие суда были также и более маневренными – судно могло описать циркуляцию (то есть сделать полный разворот) на гораздо меньшем пространстве, что представляло собой значительное преимущество, когда главным оружием судов был таран. Хотя многие реконструкции этих античных судов демонстрируют нам очень длинные корпуса, имеющие до 85 весел по борту, подобные корабли было крайне сложно строить, и они были очень медленными при маневрировании. По моему мнению, количество весел по одному борту не превышало 39 – по три гребца на каждое весло верхнего яруса, по два на весла среднего яруса и по одному на каждое самое нижнее и самое короткое весло. Это дает нам 156 гребцов, что вкупе с 18 гоплитами, полудюжиной лучников или копейщиков с дротиками, кормчими (вероятно, четырьмя), работавшими двумя большими рулевыми веслами, укрепленными с бортов у кормы, триерархом и его двумя заместителями, а также 15 матросами составляет в сумме 200 человек.

Подобное судно, корпус которого, не считая выносных конструкций, на которых работали два верхних ряда весел, не должен был превышать 17 футов по бимсу в самой широкой части. Судно способно было развивать, вероятно, скорость полного хода около семи узлов и имело среднюю скорость, равную примерно половине этой величины. На крейсерской скорости, когда гребцы работали посменно, трирема могла проходить ежедневно от 50 до 60 миль в день при спокойном море. При попутном ветре мог использоваться парус – либо как вспомогательный движитель вдобавок к веслам, либо как основной. Гребцы не были рабами, прикованными к банкам, как несчастные, приводившие в движение галеры в поздние римские времена, но набирались из беднейших граждан или вольноотпущенников. Они могли, уложив свои весла вдоль бортов, принимать участие в абордаже или сражаться на суше. На судах более ранних моделей, таких, которые принимали участие в сражении при Саламине, гребцы оставались не защищенными, а лишь прикрытыми щитами, висевшими вдоль планширя, как на драккарах викингов. Лишь позднее появилась палуба, так называемая катастрома, дававшая частичное прикрытие гребцам и, что гораздо важнее, служившая местом сражения для морской пехоты.

Средиземноморские суда не были тем, что называют «флотом открытого моря». Когда это позволяли условия плавания, моряки днем шли на своих судах вдоль побережья, а на ночь вытаскивали их на берег – что делало неизбежным правилом окончание всех операций на зимние месяцы. Легко построенные суда не могли выдержать зимних штормов, и потери от кораблекрушений или зимних ветров, уносивших суда в открытое море, зачастую превышали потери в сражениях. Кроме того, их узкие корпуса и мелкие трюмы, а следовательно, недостаток складских помещений при относительно большом экипаже, делали необходимыми частые остановки для пополнения запасов воды и пищи.

Если мы здесь и уделили, возможно, слишком много места рассуждениям о возможных методах строительства и действий этих судов, то только потому, что они были основным оружием морских сражений этой эпохи и применялись, хотя, возможно, и с небольшими вариациями, древними греками, персами, финикийцами, карфагенянами, а позднее и древними римлянами.

Успех Афин на воде в гораздо большей степени зависел от опыта их капитанов и дисциплины гребцов, чем от неких врожденных достоинств ее тяжеловооруженных морских сил. Во многих случаях искусное маневрирование капитанов приносило победу одним только применением тарана, даже без перехода к последующему абордажу.

Таран представлял собой структурную часть корпуса судна – по сути, выдающееся вперед продолжение киля – и состоял из него и нескольких мощных брусьев, сходившихся в одной точке. Он был снабжен бронзовым клювом и был способен пробить тонкий деревянный набор корпуса галер легкой постройки того периода. Удар, нанесенный подобным устройством ниже ватерлинии, часто оказывался роковым для вражеского судна, хотя всегда существовала опасность повреждения своим собственным тараном.

Существовали два стандартных маневра; один назывался diekplous, или «прорыв сквозь» линию вражеских судов, ломая весла и осыпая врага градом стрел и дротиков; и periplous, или фланговая атака. Последнее предполагало быстрое маневрирование; для его осуществления важнейшую роль играли опыт и быстрая оценка обстановки триерархом, а также подготовленность и слаженные действия гребцов. Упустив удачный момент, можно было подставить врагу уязвимую часть своего судна, и тогда атакуемый становился атакующим. Когда гребцы одного борта изо всех работали веслами вперед, а другого – назад, даже значительных размеров галера могла развернуться едва ли не на месте с удивительной скоростью. Пример такого удачного маневрирования приводится у Фукидида. Небольшой афинский флот, состоявший из двадцати судов, был атакован гораздо более значительными силами пелопоннесцев. Замыкавшие строй несколько афинских судов были потоплены, но одиннадцать судов смогли вырваться, преследуемые двадцатью вражескими. Один из кораблей пелопоннесцев значительно обогнал других и приближался к замыкающему судну афинцев, которое уже почти достигло рейда порта Наупакт. На рейде стояло на якоре торговое судно, и афинский боевой корабль прошел совсем рядом с ним. Затем, резко развернувшись вокруг стоявшего на якоре «купца», он резко пошел наперерез курсу приближающегося врага, нанес головному пелопоннесскому судну удар тараном в борт и потопил его. Столь неожиданный и успешный маневр привел в замешательство противника и в то же время воодушевил афинян, которые перешли в атаку, потопили шесть судов пелопоннесцев и отбили несколько своих, захваченных теми в первоначальной схватке.

Примером тактики ближнего боя тех дней стало сражение между двадцатью афинскими судами под командованием Формиона и сорока семью судами коринфян и их союзников. Коринфяне совершенно не стремились вступать в бой со столь сильным противником, но, будучи застигнутыми в открытом море, выстроили свои суда в круг, кормой к его центру, подобно ощетинившемуся во все стороны ежу, и приготовились к нападению. Формион, ожидая окончания штиля и надеясь на то, что поднявшийся ветер смешает тесный строй неприятеля, выстроил свои суда в кильватерную колонну, которая, работая веслами, стала кружить вокруг сбившихся в кольцо коринфских судов.

Вот как описывает все происшедшее затем Фукидид: «Он рассчитывал на то, что сможет сам выбрать наиболее подходящий момент для нападения, когда сила и направление ветра будут для него наиболее выгодны. Когда ветер усилился, вражеские суда сгрудились на тесном пространстве. Порыв ветра бросил на эту массу судов одно маленькое судно афинян, и строй тут же сломался, суда коринфян стали сталкиваться, весла перемешались, они, крича, стали пытаться расцепиться. За этими криками, мольбами и проклятиями не слышны были команды капитанов и боцманов, вражеские суда стали совершенно неуправляемыми. В этот момент Формион дал сигнал афинским судам к атаке. Первым же было потоплено флагманское судно с адмиралом на борту, после чего уже никто и не помышлял о сопротивлении, но только о бегстве…»