Мифу о непобедимости, который породили блестящие ратные свершения прусской армии, суждено было развеяться в один из полдней; но еще до того, как эта армия потерпела поражение под Йеной, превратности войны вывели под свет софитов армию другой страны. Французский солдат в последние несколько лет доказал свою боеспособность, в которой нашли отражение воинские достоинства его военачальников: под командованием виконта де Тюренна он был великолепен; под командой князя де Субиза – потерпел поражение под Росбахом. Но в годы, непосредственно следовавшие за революционными событиями 1789 года во Франции, в ее армию словно вдохнули новый дух, который дал возможность только что пришедшим в армию новобранцам побеждать регулярные армии доброй половины европейских государств. И не имело значение то, что во многих случаях те, кто вел их в бой, в совсем недалеком прошлом были капралами и сержантами королевской армии. Они были людьми идеи, горевшими желанием не только освободить свою новую Францию от угрозы вторжения, но и донести лозунг «Свобода, равенство, братство» до всего европейского мира.

Слова эти не родились в одночасье, появившись из-под пера философа. На самом же деле, как это бывает в ходе всех революций, непосредственным ее эффектом было резкое падение дисциплины и морали. Армия предреволюционной эпохи формировалась как добровольческая на долгосрочной основе, усиливаемая при необходимости призывом местного народного ополчения. Как и во всех профессиональных армиях того времени, офицеры были выходцами из аристократии или мелкопоместного дворянства. Первым результатом падения авторитетов стало исчезновение из армии многих таких офицеров. Этот процесс в разной мере затронул все рода войск пропорционально их социальному статусу; так, на непрестижных саперов он повлиял меньше всего, на артиллерию – несколько больше, в еще большей степени он затронул пехоту, а максимально пострадала от него кавалерия, в которой служили офицерами самые сливки благородного сословия.

Армии Законодательного собрания – номинально все еще лояльного королю – возглавляли Рошамбо, Лафайет и Люкнер. Однако, когда армии австрийцев, пруссаков и гессенцев находились на французской границе, экстремисты в Париже взяли верх, захватили Тюильри и отменили Конвенцию 1791 года. Лафайет, будучи либералом по убеждениям, но верный концепции конституционной монархии, отдал приказ двум из своих генералов следовать маршем на Париж и освободить короля. Один из них согласился, но второй, Шарль Дюмурье, отказался. Когда после ряда интриг Дюмурье был назначен командующим Северной армией, Лафайет и многие из его офицеров сдались австрийцам. Люкнер был заменен на посту командующего генералом Франсуа Келлерманом, а его высшие офицеры уволены.

Таким образом, в этот критический момент истории страны армии Франции испытывали неуверенность в своих командирах и разделялись по своим политическим пристрастиям. Дюмурье, получив в свое подчинение войска, писал: «Армия пребывает в самом прискорбном состоянии… не хватает ни обмундирования, ни головных уборов, ни обуви… ощущается значительная нехватка мушкетов». Тем не менее остались свидетельства ее способности противостоять пруссакам при Вальми (20 сентября 1792 года). Осторожный герцог Брауншвейгский, который командовал объединенной армией пруссаков, австрийцев, гессенцев и французских эмигрантов, не стал бросать свои войска в бой, который обещал быть весьма кровопролитным, и сражение превратилось в затяжную артиллерийскую дуэль. Стойкость под огнем французов, как регулярных частей, так и Национальной гвардии, в ходе этой почти бескровной «канонады при Вальми» убедила герцога в том, что ему не удастся прорвать их заслон, и союзная армия в конце концов отступила. Это в значительной степени говорит о моральном духе французских войск и нации, так как в то время победа – или, скорее, не поражение – при Вальми было объявлено поворотным пунктом в истории страны.

Это было просто необходимо сделать, потому что требовалось поднять дух нации, чтобы она могла пережить предстоящее ей трудное время. Казнь короля в январе 1793 года привела к созданию первой коалиции против Французской республики: Австрии, Пруссии, Испании, Англии, Голландии и Сардинии. Против регулярных армейских частей этих государств силы революционной Франции поначалу представляли собой довольно жалкое зрелище. Существовали большие трудности с набором в армию рекрутов; оружия и снаряжения катастрофически не хватало, а появившийся обычай гильотинировать потерпевших поражение генералов подавлял инициативу и побуждал многих, подобно Дюмурье, искать прибежище на стороне неприятеля. В армии были назначены представители правительства, подобно политическим комиссарам более позднего революционного режима и практически с теми же самыми полномочиями, производившими совершенно аналогичное влияние на боевой дух офицеров. Дисциплина в войсках падала, но тем офицерам, которые старались поддерживать ее строгими мерами, грозил донос на них лидерам революционного террора. В апреле был создан Комитет общественного спасения, который выпустил достопамятный указ от 23 августа 1793 года, вводивший всеобщую воинскую повинность – впервые с эпохи Древнего Рима. Указ этот часто цитировался в литературе, и его формулировки дают нам представление о степени опасности, угрожавшей стране: «Молодые мужчины будут сражаться; главы семейств будут ковать оружие и подвозить припасы; женщины будут шить палатки и работать в госпиталях; дети будут щипать корпию; пожилые придут на площади, чтобы поднять дух тех, кто будет уходить на бой, будут призывать проклятия на королей и молиться за республику. Общественные здания будут превращены в казармы, на фабриках будут делать боеприпасы; земляные полы подвалов надо обработать щелоком, чтобы получить селитру. Все имеющееся огнестрельное оружие должно быть вычищено и отдано армии. Все верховые лошади должны быть переданы кавалерии; все тягловые лошади, не занятые на полевых работах, будут перевозить орудия и припасы для армии».

В тот августовский день кардинально изменилась вся концепция войны. Профессиональные армии, в которых солдаты служили многие годы, формализованная стратегия прошлых веков, особое значение в которой придавалось маневру и осаде, а не решительной битве, – все это должно было исчезнуть. Их место предстояло занять вооруженному народу, а основное значение придавалось теперь массовой бойне и полному разгрому неприятеля. Теперь Мориц Саксонский не мог бы сказать своих знаменитых слов: «Мне не по душе затевать сражения, особенно когда война идет к концу. Более того, я убежден, что умный генерал может вести военные действия всю свою жизнь, не будучи принуждаем к этому».

Размах сражений вызвал к жизни концепцию массовых армий, и они, в образе добровольцев Национальной гвардии и новых рекрутов, увеличили численность поставленных под ружье до беспрецедентных размеров. Несмотря на дезертирство и потери в боях, в январе 1794 года численность новой армии составила около 770 000 человек. Такую массу людей, спешно призванных и наспех обмундированных и кое-как вооруженных, нельзя было подготовить для действий с машиноподобной точностью, которую требовала тактика Фридриха. В кругах военных теоретиков и высших военачальников долгое время шли споры между приверженцами колонн и линейного строя. Полевой устав французской армии, выпущенный буквально накануне революции, представляет собой благоразумный компромисс, отводя главное место линейному строю, но в то же самое время оставляя значительную роль в атаке колоннам. Он также ускорял размеренную поступь пехоты с семидесяти пяти шагов в минуту до сотни.

Но линейная тактика, доведенная Фридрихом до совершенства, требовала точных интервалов, дистанций, построений и строжайшей огневой подготовки. Новые рекруты, каким бы энтузиазмом они ни пылали, были не способны на такое, и, следовательно, ровные, как по линейке, ряды пехотинцев, ведущих огонь залпами, и четко марширующие по полю боя колонны бойцов уступили место разбросанным группам стрелков прикрытия. За ними по полю боя шли ударные отряды массового формирования – которые можно было достаточно просто сорганизовать и командовать ими, – подобные тем, которые во многих более ранних сражениях были лишь немногим более дисциплинированными, чем громадная толпа. Такая «тактика орды» часто бывала достаточно успешной, особенно тогда, когда французы значительно превышали численно своих противников. Отдельные, находящиеся вне строя снайперы, пользуясь малейшими укрытиями, которые предоставляла им местность, являли собой крайне невыгодную мишень для залповой стрельбы, которая велась практически неприцельно. Напротив, огонь французов часто был весьма эффективен против неподвижно замерших на поле неприятельских рядов.

Теперь залпы наступающих батальонов не так были опасны для неприятеля, как заключительный их бросок в штыковую атаку. Движущиеся фаланги сомкнутых колонн стали теперь главным оружием пехоты, и огонь стрелков прикрытия был лишь подготовкой к сражению, но не его окончанием.

Одним из преимуществ революционных войск с самого их создания была их скорость и подвижность. Увеличение скорости со ста до ста двадцати шагов в минуту позволило французским батальонам передвигаться с быстротой, казавшейся фантастической их медленно шагающим врагам, особенно если учесть, что французы не были обременены большими обозами. Происходило это не потому, что им нечего было везти за собой, но потому, что пруссаки и другие передвигались с большим количеством снаряжения на все случаи жизни, которое забивало дороги и делало необходимым значительные дорожные работы и наведение мостов, тогда как оборванные армии республики шли скорым шагом, почти без снаряжения, но подвижные. Способность быстро преодолевать значительные пространства всегда представляла собой одно из первейших военных достоинств, и большинство из лучших армий всех эпох обладали ею. Французы не представляли собой исключения, и их удивительные по скорости передвижения марши во многих случаях были ключом к победе. Не однажды эта способность позволяла их военачальникам сосредотачивать превосходящие силы в определенном месте – хотя во всем районе военных действий противник численно их намного превосходил.

Французы могли благодарить Вакета де Грибоваля (назначен главным инспектором артиллерии в 1776 году) за то, что французской артиллерии не было равной в мире. Полевая артиллерия была представлена только 5,5-, 3,6– и 1,8-килограммовыми орудиями. Лафеты были облегчены и улучшены, на вооружение приняты орудийные передки, в которые лошади впрягались теперь попарно, а не все цугом. Шесть лошадей тянули 5,5-килограммовое орудие, запряжка из четырех лошадей – 8– и 4-фунтовки.

Грибоваль ввел в практику также такие усовершенствования, как винты вертикальной наводки, панорамные прицелы и снаряженные заряды. Эти последние, хотя и не представляли собой новейшее изобретение, были приняты далеко не во всех армиях и позволили значительно увеличить скорость стрельбы по сравнению с заряжанием рассыпным порохом и затем ядром.

В результате кампаний 1793, 1794 и 1795 годов французский солдат-гражданин обрел уверенность в своих силах. В ходе этих кампаний были поражения и отступления, войска немало страдали от скудного снабжения, но французская земля теперь была очищена от неприятеля. Серьезное восстание в Вандее, для подавления которого пришлось прибегнуть к помощи трех республиканских армий, было подавлено к весне 1795 года, что избавило страну от угрозы распространения гражданской войны.

Голландия была занята войсками генерала Шарля Пишегрю, которому в его предприятии немало способствовали морозы ужасной зимы 1794/95 года. Эта операция получила блестящее завершение захватом голландского флота силами эскадрона гусар, которые верхом прошли по льду замерзшего моря у Тексел а и захватили вмерзшие в лед корабли и их экипажи.

При военном министре Лазаре Карно, выдающемся организаторе, были заложены основы будущих побед Франции. Он не только планировал и осуществлял войсковые операции, как на фронте, так и во Франции, но и обладал безошибочным чутьем на талантливых людей. Список людей, замеченных и выдвинутых им, читается как реестр самых великих деятелей периода империи. Маршалы Франции: Ней, Бертье, Бернадотт, Ожеро, Макдональд – и сам Бонапарт были воспитанниками этой системы. При якобинцах было объявлено о блестящих деяниях французских армий: «Двадцать семь побед в сражениях, 8 из которых были решающими; 120 сражений меньшей значимости; убито 80 000 врагов; взято 91 000 пленных; взято штурмом 116 крепостей и укрепленных городов, 36 из которых были осаждены или блокированы; взяты приступом 230 фортов и редутов; захвачено 3800 орудий различных калибров; 70 000 мушкетов; 1900 тонн пороха; 90 знамен».

Сама армия была основательно реорганизована. Хотя много полезных ей людей было изгнано в рамках террора – либо за их благородное происхождение, либо за нежелание поддерживать дисциплину безжалостными методами применительно к толпе полуголодных рекрутов, – но и множество других получило отставку, как совершенно ненужный ей балласт. Имеются данные, что по тем или иным причинам в период с января 1792 по январь 1795 года были отправлены в отставку или уволены 110 дивизионных генералов, 263 бригадира и 138 генерал-адъютантов. Повышения в звании производились исключительно за заслуги, тогда как в армиях их противников старшинство в звании автоматически выдвигало многих едва держащихся на ногах стариков на должности, которые они уже были не способны занимать.

Теперь сцена была готова для проведения «освободительных кампаний» – дарования светоча свободы угнетенным народам Европы. Но страстно желающей этого Директории было суждено увидеть, что перенос революционных идей за пределы Рейна и Альп сопровождался насущной необходимостью найти пропитание армиям свободы.

Франции, еще так недавно разрывавшейся между войной и революцией, становилось все труднее изыскивать средства для содержания своей армии. Войска пребывали в прискорбном состоянии – многие солдаты стояли в строю босыми, еще больше безоружными. У кавалерийских лошадей выпирали ребра, даже генералы ходили полуголодными, а когда генералы недоедают, рядовые вообще перебиваются с хлеба на воду. И правительство, и генералы были едины и откровенны в своей оценке кризисной ситуации – и видели только одно средство в преодолении ее.

«Солдаты! – обратился Бонапарт к своим готовым взбунтоваться войскам. – Вы голодаете и ходите почти нагишом. Правительство в долгу у вас, но расплачиваться ему нечем. Ваша стойкость, отвага, которую вы продемонстрировали среди этих скал, поистине великолепны, но они не принесли вам славы; ни один ее луч не блеснул на вас. Я поведу вас в самые плодородные равнины мира. Богатые края, громадные города – все это достанется вам; там вы найдете честь, славу и богатство. Солдаты италийской армии, неужели вы не проявите отвагу и стойкость?»

К сожалению, французы «освобождали» не только народ завоеванных ими стран, но и все, чем они могли завладеть. Их появление на «плодородных равнинах» больше всего напоминало налет саранчи. Все солдаты тех дней были не прочь пограбить, но французы, похоже, преобразили грабеж в род изящного искусства, соединив эффективность военной машины с природной тягой ко всему редкому и прекрасному. Ничего удивительного, что население тех районов, где действовали французы, почти без исключений восставало против своих освободителей.

Способность порождать ненависть обитателей завоеванных территорий должна была стать серьезным фактором будущих кампаний, так же как и посев семян национальной ненависти и жажды мести, которые длинным шлейфом тянулись за Наполеоновскими войнами. Так, в частности, произошло в Испании, где партизанская война шла с небывалым неистовством и жестокостью, – любой посыльный, не сопровождаемый охраной, самое малое в половину полка, обязательно оказался бы в руках испанцев, а караваны с припасами приходилось охранять небольшими армиями. Партизанские действия в Испании оказали большое влияние на исход всей войны на Пиренейском полуострове. Один из значительных просчетов Наполеона заключался в том, что он не полностью осознал, а потому и не использовал громадное влияние Французской революции на европейские народные массы, которые до сих пор испытывали феодальный гнет. Если бы он дал себе труд задуматься над этим, то обещания свободы и равных возможностей было бы достаточно для того, чтобы привести тысячи немцев, поляков и итальянцев под его знамена.