Громадная армия, которую Франция готовила для возобновления былых споров с Германией, первоначально предназначалась для обороны. При том численном неравенстве сил (растущем год от года), которые противники могли вывести на поля сражений, французское Верховное командование никогда не осмеливалось планировать ничего другого, кроме обороны. В соответствии с этим была построена громадная система крепостей, опирающаяся на Бельфор, Верден, Эпиналь и Туль. Система эта не была сплошной — планы армейцев предусматривали удары по флангам немецких сил сквозь промежутки в ней.

Но оборонительная концепция не была в почете у военных новой школы. Они изучали работы Наполеона и пришли к выводу, что секрет его успеха заключался в акценте на наступление. Знали они также и то, что в большинстве случаев вооруженные силы той стороны, по которой наносится удар, внутренне готовы к поражению еще до первого настоящего боевого соприкосновения с противником. Поэтому они разработали теорию, согласно которой, если удар наносится с необходимой стремительностью и необходимыми по численности силами, успех его обеспечен. Французские штыки, французский героизм и французский натиск непременно сокрушат германские орды.

Тактика пехоты была кардинально пересмотрена, и лозунгом стал призыв «Атака! Атака! Только атака». «…Французская армия, потеснив былые традиции, не признает больше при проведении войсковых операций никакого другого закона, кроме наступления», — констатировал временный устав 1912—1913 годов.

Те, кто еще помнил позиционную войну при осаде Порт-Артура или напоминал о смертоносных маузерах и «Максимах» в период Англо-бурской войны, клеймились как ретрограды (одной из этих заблудших душ оказался и Анри Петен). Полевые укрепления и траншеи, с их точки зрения, должны были уйти в прошлое, тогда как пулеметы были слишком тяжелыми, чтобы их можно было использовать во время наступления. Атаке должен был предшествовать ураганный огонь маневренных 75-миллиметровок, которые были достаточно легкими, чтобы следовать за наступающей пехотой. Но тогда как французская корпусная артиллерия насчитывала только 120 стволов — все 75-миллиметровки, — то в германском корпусе имелось 160 стволов, некоторые из которых имели калибр 105 мм и даже 150 мм.

Германский план Шлифена заключался в пребывании на месте левого (немецкого) фланга и наступлении силами значительно более мощного правого фланга через Бельгию и затем вдоль побережья. Французы, допуская возможность германского наступления через территорию Бельгии, считали все же, что оно будет осуществлено незначительными силами. Им не хотелось снижать высокий боевой дух регулярных войсковых дивизий, разбавляя их резервистами. Они тем самым предполагали (и ошибались), что и немцы не сделают этого, ибо у них не хватит сил, чтобы обеспечить и мощный охват справа, и оборонительные действия центра и левого фланга.

Несмотря на все «таланты», процветавшие во французском Генеральном штабе, зависть и интриги, в которые было вовлечено французское Верховное командование, поставили Вторую республику почти на грань краха. Вице-президентом Высшего военного совета, то есть человеком, который должен был принять на себя верховное главнокомандование в военное время, был генерал Мишель. Он предвидел действия Германии в случае войны (никакие маштабные планы, заблаговременно разработанные, не могут оставаться тайной) и совершенно справедливо полагал, что немцы мобилизуют и введут в действие свои резервные войска наряду с находящимися уже под ружьем дивизиями. На самом же деле французы обладали немецким мобилизационным планом от октября 1913 года, который ясно обрисовывал их намерения. Однако планы Мишеля по противодействию германскому нашествию шли вразрез с принятой доктриной Генерального штаба. Поэтому его смещение было предрешено, и после некоторых политиканских интриг на его место был назначен некто Жозеф Жоффр (выбранный, предположительно, потому, что им можно было «манипулировать»), человек, никогда не командовавший армией и почти не знавший штабной работы. Генеральный штаб был столь уверен в правильности своих военных планов еще и потому, что некие бумаги, долженствующие изображать немецкий план концентрации сил и демонстрирующие, что резервисты не будут использоваться на передовой, а их наступление будет осуществляться по правому берегу Мааса, были изготовлены и как бы случайно «забыты» в железнодорожном купе.

Итак, позабыв про изобретение сэра Хайрема Максима и его последователей, французы приняли к действию известный «план № 17», который предусматривал решительное наступление против неприятеля из района Арденн почти до швейцарской границы. Главный удар, согласно этому плану, должен был быть нанесен по Лотарингии. Именно здесь в первые же дни войны французские силы, достигавшие почти трети общей численности армии, стремительно двигались навстречу огню германской артиллерии и пулеметов. Юные выпускники военной академии Сен-Сир в парадной форме шли в едином строю с облаченными в голубые мундиры пуалю (а их красные панталоны представляли собой великолепную мишень), яростно атакуя противника, только для того, чтобы тысячами быть скошенными пулеметными очередями. Потери немцев также были высокими, но тупое постоянство массированных атак французов против неприятеля, искусно использовавшего укрытия и сосредоточенный огонь артиллерии и пулеметов, стоило неслыханных ранее потерь.

Отдавая должное «папе» Жоффру, следует сказать, что приказы «только вперед!» были быстро пересмотрены и изменены, но нанесенный войскам урон возместить было трудно. Когда раздались первые выстрелы начавшейся войны, общая численность французской армии составляла около 1 300 000 человек. За пять недель приграничных боев и сражения на Марне потери достигли 600 000 человек — почти половины! Приблизительно две трети офицеров, участвовавших в боях, были убиты или ранены. Столь высока была цена тактики: атака, атака, только атака…

Французский солдат перешел к окопной войне и постарался обосноваться в траншеях, как дома, насколько это было возможно в обстоятельствах порой совершенно ужасных. С течением времени система траншей стала более продуманной, более оборудованной и даже роскошной — по меркам зимы 1914 года, когда солдаты стояли днями в траншеях, по колено в грязи, крови и снеговой каше. С другой стороны, эти «удовольствия» окопной жизни несколько портило применение немцами минометов, гранат, гранатометов, а также использование огнеметов и боевых отравляющих веществ.

Однако войны нельзя выиграть, сидя в траншеях, и значительная часть la Belle France («прекрасной Франции») оказалась в руках немцев. Тогда началась позиционная война, фронты почти не двигались, лишь то тут, то там перемещаясь в одну или другую сторону на десятки или сотни метров. Такие военные действия стоили Франции с января 1915 по ноябрь 1918 года около 1 300 000 человек убитыми или взятыми в плен и более чем 2 500 000 ранеными. Это была ужасная цена за отдаленную победу, и для солдат, сидящих в траншеях, скоро стало совершенно ясно, что генералы, распоряжающиеся их судьбами, не имеют ни малейшего понятия о том, как вырваться из пут этой траншейной системы, глубоко вгрызшейся в почву Европы от Английского канала до самой швейцарской границы. Самое лучшее, что пришло в голову этим мыслителям в расшитых золотом мундирах, — было элементарное и жестокое заключение, что если после артиллерийской обработки вражеских позиций бросить в атаку большее количество солдат, чем оставшиеся в живых противники смогут убить имеющимися в их распоряжении средствами, то тогда можно будет достичь определенных, достаточно ограниченных целей и даже, может быть, отразить неизбежную контратаку.

Война на изнурение противника представляет собой довольно опасный прием применительно к военным действиям, даже если это осуществляется более сильной стороной. Когда же, как это имело место в случае с французами и англичанами на Западном фронте, более сильной стороной был их противник, который, похоже, еще и наращивал свои силы, война на изнурение становилась средством отчаяния. В самом деле, к концу второго года войны (потери французов за 1915 год превысили 1 375 000 человек) ни бесчисленные мелкие акции, ни крупные наступательные операции не позволили овладеть более чем несколькими квадратными километрами земли, перемешанной с кровью.

К этому времени политики, которые до этого предоставляли ведение войны профессионалам, стали испытывать раздражение и досаду оттого, что дела на фронте идут не так, как им хотелось бы. В бойне под Верденом, где немцы упорно штурмовали выступ фронта, который, как они знали, обороняли французы только по причине престижа и национальной чести, участвовало шестьдесят шесть французских дивизий, и за четыре месяца этого сражения, с февраля по июнь 1916 года, страна потеряла 442 000 человек убитыми и ранеными. Партии левого толка, социалисты, пацифисты, тред-юнионисты и прочие начали кампанию за прекращение войны, и на армейские казармы обрушился шквал пропагандистской литературы. Бесплодность всех военных усилий была видна невооруженным глазом и лишь добавляла убедительности оголтелой пропаганде крайне левых (которая легко могла быть подавлена решительными действиями правительства).

Уставшая от войны армия, потерявшая значительную часть своей веры как в гражданских, так и в военных лидеров, была, однако, до определенной степени воодушевлена подготовкой к «альтернативному» способу наступления, который должен был одним ударом положить конец безвыходной ситуации на Западном фронте .

Автором этой идеи был динамичный генерал Жорж Нивель, чьи молниеносные атаки на последних этапах Верденского сражения позволили вернуть значительную часть утраченных территорий и поэтому принесли ему занимавшийся Жоффром пост главнокомандующего. Крупное наступление должно было быть предпринято после мощнейшей артиллерийской подготовки, особое значение придавалось скорости прорыва фронта и быстрому занятию резервистами («лягушачий прыжок») передовых позиций. К сожалению, столь крупное предприятие, в которое были вовлечены сотни тысяч людей, было невозможно сохранить в тайне; о нем узнали немцы и приняли соответствующие меры. Ближе ко времени начала этой операции стало ясно, что военная ситуация коренным образом изменилась. Вспыхнувшая революция в России, близкое вступление в войну Соединенных Штатов Америки и решение Людендорфа о выпрямлении линии фронта путем ликвидации большого выступа немцев (что лишало смысла все приготовления союзников) означали или должны были означать пересмотр концепции или отказ от наступления.

Но Нивель настаивал на том, что его массированный «неожиданный» удар легко прорвет германские позиции (силы восьми дивизий, противостоящих ему, уже были увеличены до сорока), и 16 апреля 1917 года под пронзительные свистки командиров волны голубых мундиров поднялись из траншей. Но дойти до запасных немецких позиций им не удалось — зачастую ливень пуль немецких пулеметов не позволял союзникам даже выбраться из своих окопов и траншей. Те же, кому это все же удалось сделать, были остановлены проволочными заграждениями, не уничтоженными обстрелом. Согласно плану операции, свежие батальоны должны были каждые несколько минут стремительно заполнять проложенные накопительные траншеи для дальнейшего наступления. Тылы смешались в фантастической неразберихе, тогда как германские снаряды продолжали рваться над местами сосредоточения наступающих сил. На отдельных участках фронта наступающие добились некоторых успехов, но обещанного прорыва осуществить не удалось, и, хотя союзники взяли в плен 21 000 немецких солдат и 183 орудия, первый этап наступления стоил жизни примерно 100 000 человек. Очевидная ошибка генералитета, совершенно неудовлетворительное медицинское обеспечение операции, преувеличенные доклады о потерях (на самом деле, по сравнению с некоторыми наступлениями Жоффра, они были относительно невелики) и наступившее разочарование, после стольких надежд и обещаний, вызвали катастрофическое падение боевого духа войск.

С 29 апреля 1917 года — черного дня для французской армии — последовала целая серия армейских бунтов, хотя большей частью и изолированных и непродолжительных, но тем не менее захвативших по крайней мере 54 дивизии. Информация об этих инцидентах замалчивалась, и генерал Петен («щедрый на сталь, но скупой на кровь») занял место неудачливого Нивеля.

Войска постепенно вернулись к своим обязанностям, хотя и не без некоторых столкновений и даже казней. Кавалерия, не будучи вовлеченной в бойню в траншеях, осталась верна присяге и была использована для подавления солдатских бунтов.

Здравый смысл и патриотизм обычного солдата-гражданина со временем все же заявил о себе. Два наступления с ограниченными задачами на узких участках фронта после тщательной артиллерийской подготовки были успешными, в результате ценой незначительных потерь было взято в плен много солдат неприятеля, что во многом способствовало поднятию боевого духа французов. Солдаты, сражавшиеся на территории своей страны и, во многих случаях, недалеко от своих домов, были весьма чувствительны к политической ситуации. Когда же разрешился политический кризис и к власти в конце концов пришло сильное правительство под руководством яростного Жоржа Клемансо, провозгласившее своей целью «войну до победы», беспорядки закончились.

Но даже одержанная победа и возвращение утерянных ранее областей не могло стереть из памяти нации 1 357 000 погибших солдат. Послевоенные годы ознаменовались невиданным взлетом антимилитаризма и последовавшим сокращением военных расходов. При этом большая часть военных ассигнований была предназначена исключительно для строительства оборонительных сооружений, поскольку за четыре года войны на Западном фронте ни одна из полос укреплений не была прорвана. Генеральный штаб теперь был повенчан с доктриной непрерывной обороны. Воплощением этой постоянной линии обороны стала линия Мажино, возведенная ценой значительных расходов.