Первая мировая война дала возможность японцам освободить восточные моря от владычества одной из западных держав. Объявив войну Германии (23 августа 1914 года), японцы осадили и взяли штурмом принадлежавший Германии порт Циндао, оборону которого осуществляли 13 000 человек. Другим следствием этой войны, которому западные страны не придали тогда значения, стал захват Японией принадлежавших ранее немцам Маршалловых, Каролинских и Марианских островов, а также группы островов Палау. На мирной конференции после окончания войны мандат на управление этими островами был дан японцам – событие, которому суждено было приобрести жизненно важное значение во время войны на Тихом океане в 1942–1945 годах. Еще одной сферой участия в мировой войне стали действия японского военно-морского флота по проводке конвоев в Индийском океане и Средиземном море. В 1918 году японские части высадились во Владивостоке, участвуя вместе с другими союзниками в попытках установить антибольшевистский режим.

Численность и влияние армии Японии постоянно возрастали. Ее офицерский корпус, следуя самурайским традициям, оставался ультраконсервативным и в высшей степени националистическим, с головой ушедшим в почитание императора и убежденным в цивилизаторской миссии Японии во всем мире. Либералам и политикам они не верили, считая их продажными болтунами, не способными действовать. Тем временем экстремистские группировки, подобные Обществу Черного дракона, приобретали все больший вес и привлекали в свои ряды многих молодых офицеров. Подобные ультранационалистические общества содействовали приходу к власти милитаристов путем серии убийств либеральных политиков и даже высокопоставленных армейских и флотских военачальников. В 1936 году была предпринята попытка государственного переворота, направленная против нового правительства, многие из членов которого выступали против армейского всевластия и агрессии в Китае. И хотя попытка провалилась, она продолжала влиять на либеральные и антимилитаристские склонности членов кабинета, так что успешные правительства почти целиком находились под влиянием армии.

Подобное положение вещей озадачивало многих европейцев, которые видели в Японии конституционную монархию с внешним признаком демократии – парламентом. Объяснение же такой ситуации заключалось в той роли, которую в японской жизни играла армия, – роли намного отличной от той, которую играла военщина в любой другой стране. Согласно самурайским традициям, армия олицетворяла собой верность и беззаветное служение императору. Однако в отличие от привилегированной военной касты былых времен императорская армия была теперь открыта для всех классов общества, и японцы смотрели на нее как на символ социального равенства. Люди, которые веками испытывали пиетет к феодальному воину, чувствовали свою тесную связь с новой армией, в которой сын крестьянина мог быть равным или даже превзойти наследника древнего рода. Такие связи укреплялись еще и потому, что большая часть офицерского корпуса были представители нижнего и среднего классов, поэтому существовали тесные узы между офицерами и рядовыми, выходцами из крестьян и рабочих.

Армия поддерживала тесные взаимоотношения с семьями новобранцев. Так, письмо от командира подразделения заверяло главу семьи: «…офицеры роты займут ваше место в отношении вашего сына. Мы станем для него строгим отцом и любящей матерью…»

Армия также делала все от нее зависящее, чтобы народ чувствовал себя участником всех ее действий. Даже расквартирование личного состава во время маневров или учений у местного населения рассматривалось как привилегия: и офицер, и рядовой равным образом чувствовали себя почетными гостями в таких семьях. Армия уделяла особое внимание самым юным жителям страны, и школьникам давались свободные дни, чтобы они могли наблюдать маневры или полевые учения армейских подразделений. Желание служить в армии закладывалось с раннего детства. Многие из призывников еще в школьные годы посещали тот или иной юношеский центр, готовивший их к армейской службе, где подростки с двенадцати лет с воодушевлением проходили строевую подготовку с облегченными винтовками. Подобные центры даже устраивали ежегодные маневры, максимально приближенные к реальным боевым действиям, в которых порой принимали участие танки и самолеты. Даже если с точки зрения военной подготовки проку от таких маневров и было немного, но они способствовали созданию психологического настроя нации.

Начало двухлетнего срока службы, 10 января каждого года, для призывников обставлялось как веселый праздник. Для многих из них это был самый счастливый день в году. Одетые в свои лучшие одежды, в сопровождении друзей, родственников и представителей властей, они приходили в казармы, двери которых в этот день были открыты для всех. Окончание двухлетней службы, 1 декабря, также отмечалось праздничной церемонией.

Собственно служба отличалась особой суровостью, но нарушения дисциплины и воинские «преступления» в общем были достаточно редким явлением. Неповиновение старшим по званию рассматривалось как неповиновение самому императору. «Императорский рескрипт» гласил: «Верховное командование Наших вооруженных сил находится в Наших руках… Мы являемся Верховным главнокомандующим. Наши отношения с вами будут особенно тесными, если Мы будем надеяться на вас как на части Нашего тела, а вы будете рассматривать Нас как свою голову… Низшие по званию должны считать приказы, исходящие от старших по званию, как отданные непосредственно Нами».

Этот рескрипт императора Мэйдзи, ставший Библией всех вооруженных сил, был написан в 1882 году и представляет собой документ из примерно 2000 слов. В нем солдата и моряка просят «считать преданность своим первейшим долгом», быть «строгим в соблюдении правил поведения», «хранить честь воина», «превыше всего ценить искренность и добродетельность» и «делать скромность своей целью».

Четыре или пять раз в году этот рескрипт в особо торжественной обстановке зачитывался в каждом подразделении, и солдаты должны были обдумывать его содержание (текст требовалось знать наизусть) по крайней мере десять минут каждый день.

Молодой офицер, некий лейтенант Усироку из 61-го пехотного полка, однажды допустил незначительную ошибку, зачитывая этот священный документ. Затем, написав прощальные письма с извинениями своим воинским начальникам и родителям, он покончил с собой ритуальным самоубийством. Командир его дивизии был «глубоко тронут столь внушительным примером чувства ответственности, продемонстрированным лейтенантом Усироку».

Помимо распространенного в массах представления об идентификации армии со своей собственной жизнью, с честью и духом Японии и самого императора, военные круги через правительство полностью контролировали сферу образования, печать, радио, кинематограф и все источники распространения информации и пропаганды; органы же «контроля мыслей» тщательно следили за тем, чтобы никто из либералов и антимилитаристов не мог поднять свой голос. Начиная со второй половины 1930-х годов в стране развернулась пропагандистская кампания гигантских масштабов, призванная спаять всю нацию в единое боевое подразделение и в то же время разжигающая ненависть к белой расе, особенно к Америке. Интенсивность кампании постепенно возрастала, и к 1941 году вся нация пылала ненавистью, готовая по команде взорваться.

Бак Дэвис в своей книге «Морской пехотинец» приводит случай, когда майор корпуса морской пехоты США Льюис Б. Паллер ужинал однажды в 1940 году в Шанхае в обществе капитана морской пехоты США и двух японцев – офицеров флота. Во время застолья хорошая выпивка развязала язык одному из японцев. Сбросив традиционную улыбку, он проболтался: «Скоро, американец, мы встретимся с тобой на войне. Ты будешь тогда на борту крейсера, а я на эсминце. Мы потопим твой корабль, и, когда я промчусь мимо тебя, ты крикнешь мне из воды: «Помоги мне, друг!» Тогда я остановлю свой корабль, но только затем, чтобы пнуть тебя ногой в лицо и сказать: «Умри, американский сукин сын!» Более трезвый японец, шепча извинения, поспешил увести своего товарища из ресторана. (Позднее, уже в Штатах, когда по радио было объявлено о нападении на Пёрл-Харбор, жена Паллера обратила внимание, что майор был ничуть не поражен этим.)

Китай, раздираемый гражданскими беспорядками, представлял собой классический образец «безобидной, но могущественной страны». И в качестве таковой он стал следующей целью японской программы экспансии. Корея уже полностью ощутила всю цену японского «попечительства». Оно превратилось во все усиливающееся вмешательство во все сферы государственного управления, дошло до убийства королевы (в 1895 году), которая противилась японскому вторжению, и достигло своего апогея в 1910 году, когда страна оказалась полностью под японским владычеством. Практически все государственные должности, вплоть до деревенского старосты, были заняты японцами, а японская полиция и армия полностью контролировали всю страну. Все попытки вернуть независимость провалились, тысячи корейцев были убиты, множество людей подверглись пыткам (в том числе и будущий президент доктор Сингман Ри), десятки тысяч попали в тюрьмы. Эти репрессии стали, или должны были стать, предупреждением для всех других азиатских стран как составных частей Великой Японской империи в недалеком будущем.

К этому времени даже самым пылким почитателям Японии на Западе стало совершенно ясно, что за вежливыми поклонами и скорее напоминающими оскал улыбками таится совсем иная Япония, могущая в один далеко не прекрасный день стать источником изрядных проблем. Тем не менее вовлеченность Японии в захват Китая воспринималась скорее положительно.

В 1930-х годах у японцев уже появились серьезные интересы в Маньчжурии. В отличие от Кореи, которая была бедной страной и не очень-то подходила для крупномасштабного развития экономики, Маньчжурия обладала значительными природными ресурсами и представляла собой крупный потенциальный рынок для японских товаров. Трения между китайцами и японцами в этом регионе начались как следствие нескольких мелких инцидентов, но в 1931 году военачальникам Квантунской армии (так назывались японские силы в Маньчжурии) удалось в ходе одного такого инцидента захватить Мукден и еще несколько городов и разгромить китайские вооруженные силы к северу от Великой Китайской стены. Эта беспрецедентная акция оккупационной армии ярко иллюстрирует наглость и независимость японской военщины, в виде протеста против действий которой робкое правительство могло лишь подать в коллективную отставку.

Новые инциденты и требования вызвали вторую китайско-японскую войну, которая бушевала с 1937 по 1945 год. Ставшая роковой для миллионов китайцев, она втянула в себя также и сотни тысяч японских солдат. В качестве испытательного полигона для японского вооружения она была бесценна, но по мере ее развития нехватка японских людских резервов и материалов становилась все более ощутимой. Все крупные прибрежные города, а также Нанкин и Ханькоу были захвачены японцами, но китайцы перенесли свою столицу (в четвертый раз) в город Чунцин в отдаленной провинции Шэньян, а усилившаяся партизанская война, которую вели в основном отряды коммунистической ориентации, связывала крупные японские силы. Тем временем отношения со странами Запада ухудшались, военные круги в Токио держали все в своих руках, и стало ясно, что давно предсказывавшаяся война за овладение Азией и Тихоокеанским регионом не за горами.