Конец изоляции
Японцы порой поступают так, словно они являются жертвами тяжелейшего комплекса неполноценности. Если это впечатление верно, то объяснить ситуацию можно только тем, что страна лишь в относительно недавние времена стала открываться западной цивилизации, которую они внутренне презирают, но вынуждены во многом ее копировать.
Средневековая Япония имела довольно значительные связи с Китаем и Кореей, а время от времени изрядно вмешивалась в корейские дела. В 1592 году под предводительством знаменитого полководца Тоётоми Хидэёси было предпринято успешное вторжение в Корею, которое повлекло за собой и военные столкновения с китайцами. Кампания закончилась уходом японцев из Кореи. Первые пришельцы с Запада появились в Японии впервые в 1542 году, когда занесенный сюда морской бурей португальский корабль, сбившись с курса, бросил якорь у острова Кюсю. Торговые миссии встретили здесь довольно хороший прием, а вместе с ними появились и священники; первым миссионером (1549) стал знаменитый Франсис Ксавьер. Новая религия довольно прочно обосновалась на Кюсю. По сообщениям миссионеров, в 1582 году в христианство было обращено 150 000 местных жителей, в том числе много влиятельных аристократов. Хидэёси беспокоило все больше и больше растущее влияние иезуитов, поэтому он ввел ряд запретительных мер против них. Однако японская торговля с Португалией была весьма выгодна для местного общества, так что меры эти мало что дали. Появление же конкурировавших с иезуитами испанских францисканцев (1593) и растущие опасения (не всегда безосновательные), что миссионеры только торят дорогу для иностранной интервенции и вторжения, побудили японского правителя принять меры против христиан.
В 1600 году в Японии появилось голландское судно, штурманом на нем был англичанин Уилл Адаме, сумевший снискать расположение сегуна, который приблизил его к себе. Адаме жил в Японии до своей смерти в 1620 году. Голландцы получили право торговли с Японией (1605), а несколько лет спустя такие же права были дарованы и англичанам. Но в глазах сегуна интриги миссионеров перевесили преимущества внешней торговли, и исповедование христианства было запрещено под страхом смерти. Всем испанцам (источнику большей части всех бед) было приказано покинуть страну, вскоре за ними последовали и португальцы (1639). В 1636 году вышел указ о запрещении всем жителям Японии и всем японским судам покидать пределы страны и строить суда для океанского плавания. Английская компания (с весьма слабым руководством) сдалась и покинула пределы страны (1632), тогда как голландцам было отведено пространство в 300 квадратных шагов (так в тексте. – Пер.), где они и осуществляли торговые операции в течение более чем двухсот лет под строжайшим и унизительным контролем местных властей.
Во времена правления последующих сегунов огромного клана Токугава Япония, за исключением небольшого ручейка товаров и информации, получаемых через голландцев, была изолирована от всего остального мира. Все попытки открыть страну для торговли отклонялись. Четверо коммерсантов из торговой миссии в Макао и пятьдесят семь их торговых партнеров в Японии были обезглавлены по приказу сегуна. Тринадцать коммерсантов были высланы из Японии с напутствием: «Лучше и не думайте о нас, как будто нас больше нет на свете». Все другие торговые представители, пытавшиеся установить деловые отношения, встретили столь же твердый, хотя и не такой кровавый, отказ. В течение более чем двух столетий островная империя оставалась недоступной веяниям времени, окруженная флером загадочности, а за это время в Европе эра меча и религиозных войн уступила место эпохе философов и зарождению прав человека, а затем и веку механики. Это был мир парового двигателя, электричества, телефона и телеграфа, заводов и фабрик, нарезных мушкетов и народного просвещения, который в конце концов и разрушил барьеры, возведенные много десятилетий назад.
Конец изоляции был неизбежен. Все больше и больше иностранных судов, в большинстве своем китобоев, бороздили моря вокруг Японии. Все чаще и чаще возникали контакты по житейским вопросам, вроде заправки свежей водой и ухода за матросами потерпевших крушение судов. Правители Японии знали о растущей силе и влиянии европейцев, они получали сведения об обосновавшихся в Гонконге британцах и об открытии в соответствии с договором китайских портов. По стране расходились приводящие в трепет слухи об иноземных дьяволах. Иностранные суда видели уже совсем близко от берегов, и неизбежность их высадки на побережье страны была отражена в «Песне о черном корабле»:
Темной ночью сквозь туман и дождь
Черный корабль прокладывает путь себе,
Чужое судно дьявольского вида
Бесшумно скользит по серой воде.
В трюме его – команда
С наводящей ужас наружностью,
Стоят наготове у своих орудий
Сотни мрачных воинов в красном.
Подобная поэзия отнюдь не воодушевляла население страны, в которой вряд ли один из 100 000 человек видел когда-либо в своей жизни иностранца.
Ни в какой другой стране культ меча не достигал такого масштаба, как в древней Японии. Именовавшееся «Душой самурая» оружие (Ниппон-то) было предметом почитания, а оружейники, изготовлявшие мечи, считались художниками высочайшего уровня.
Уникальные клинки представляли собой комбинацию мягкого железа и/или нескольких сортов стали – заготовка клинка многократно проковывалась, складывалась и сваривалась, пока не становилась состоящей из тысяч различных слоев металла. Поскольку меч был прежде всего рубящим оружием, образование его острого режущего лезвия (якибы), становилось самым важным этапом его изготовления. Весь клинок, за исключением лезвия, покрывался смесью глины, песка и древесного угля, затем нагревался и охлаждался в воде. Затем следовали шлифовка, полировка и заточка. Закаленное лезвие, светившееся перламутровым блеском на полированной стали клинка, было чрезвычайно твердым, тогда как обушок его оставался мягким и достаточно эластичным, чтобы противостоять самому сильному удару (если бы тело клинка было таким же твердым, как и его лезвие, то меч был бы хрупким).
Клинки знаменитых мастеров (которые ставили свое клеймо на хвостовике), некоторые из них датируются IX веком и столь ценны, что редко какие-то из них покидают пределы страны. Ниппон-то подразделяются на четыре категории: Ka-то, истинной древности; Син-то, откованные два-три века назад; Синсин-то, произведенные совсем недавно; и Гун-то, или «казенное имущество», произведенные в массовых количествах для вооруженных сил в годы Второй мировой войны (последние имеют серийные номера)
1, 8 – кодзири; 2, 11 – куриката; 3 – кодати (маленький меч, или церемониальные палочки для еды); 4, 12 – цуба (гарда меча); 5, 13 – фуги; 6, 14 – мэнуки (литой герб в виде металлической пластинки); 7, 15 – гасира (навершие меча); 9 – когатана, или малый меч (на противоположной стороне от когаи); 10 – кодати, иногда разделенные
Потрясение от прибытия этих «ужасных людей» было столь велико, что совершенно расстроило двойную систему управления страной, так долго действовавшую в Японии. Яростный гнев обрушился на сегуна, подписавшего соглашения с иностранцами в качестве верховного правителя страны. (Вряд ли коммодор Перри и первые дипломаты вообще знали о существовании микадо.) Последовали сложные политические маневры между сильнейшими кланами страны, их приверженцами и императором; подспудные страсти прорвались в ряде сражений и убийствах высокопоставленных деятелей, в том числе нескольких иностранцев, совершенных жестокими ронинами. Все эти перипетии закончились в 1867 году, когда правивший тогда сёгун добровольно передал все свои полномочия императору, положив тем самым конец 264-летнему правлению дома Токугава. Вместе с ним рухнула и вся феодальная система, крупные землевладельцы – даймё, войны-самураи и вообще весь старый уклад. Император снова получил свой древний статус истинного и бесспорного правителя страны. Главы крупнейших кланов передали ему власть над своими громадными поместьями, в которых они до этого царили совершенно бесконтрольно, чтобы занять другое почетное место в реорганизованной системе государственного управления.
Самый сильный удар пришелся по самураям. Поскольку они целиком посвящали свою жизнь воинской службе, то всегда ежегодно получали дотации на повседневные нужды. Теперь одним росчерком пера они становились пенсионерами, около 400 000 человек – вся каста воинов Японии. Государственный указ установил им унизительно маленькие пенсии, наряду с этим позволив им получать другие профессии. Похоронным звоном для их касты стал закон о воинской обязанности, открывший профессию воина для всех желающих, а закон 1876 года запретил ношение традиционных двух мечей.
Класс воинов был теперь лишен своих доходов, общественного статуса, традиций и карьеры. Неудивительно, что тысячи таких людей примкнули к главе громадного клана Сацума, образовав реакционное движение за изгнание «дьявольских» советников, окружающих императора, и восстановление старых порядков (1877). Удивительным же стало то, что у многих самураев, даже членов клана Сацума, хватило прозорливости, чтобы понять – выбранная дорога была единственно возможным путем для Японии – и остаться верными правительству. Через восемь месяцев восстание было подавлено, и новый режим сохранился.
Принимая во внимание громадность перемен, которые за несколько лет буквально перевернули систему, сохранявшуюся неизменной в течение многих столетий, переход произошел относительно безболезненно.
Откровенно сильное правительство, численность и воинственное поведение касты самураев, их фанатичная преданность правителю и способность японцев быстро освоить западное вооружение и подготовку спасли Японию от большинства унизительных и безвозвратных потерь, которые стали уделом других стран Востока в этот период. Разумные люди, стоявшие у руководства страной в этот критический период истории, отчетливо понимали, что только сплоченная и однородная нация, хорошо оснащенная современным оружием, может избавить Японию от судьбы ее более слабых соседей. Поэтому все первоначальные договора – открытие шести портов для торговли и позволение иностранцам жить в радиусе около 39 километров от них, фиксированные на низком уровне импортные пошлины и предоставление иностранцам прав экстерриториальности – не вызывали на первых порах возражений. Но по мере того как нация сплачивалась, а национальная гордость возрастала, эти условия, в особенности последнее, стали вызывать раздражение.
По вполне очевидным причинам цивилизованные государства не склонны были передавать своих граждан под юрисдикцию людей, чьи понятия о законе и справедливости были совершенно чужды их собственным. И даже в лучших видах международного согласия они не соглашались верить в справедливость суда, для которого пытка являлась обычной формой допроса; подсудимый был лишен всяких прав, даже права знать, в чем его обвиняют; «свидетели» открыто устанавливали цену своих показаний, а наказание даже за незначительное нарушение закона могло состоять в отсечении конечности. В период пробуждения островного царства японская «справедливость» вряд ли могла быть образцом, который удовлетворил бы цивилизованные страны. Однако за сравнительно короткий период законы были приведены в такой вид, который (в большей или меньшей степени) соответствовал западным понятиям, а японцы ощутили, что любое исключение является отражением их юридической системы.
Несколько попыток отменить ранее заключенные соглашения были провалены, но в 1894 году новое соглашение с Великобританией отменило права экстерриториальности и дало японцам возможность устанавливать некоторые определенные ставки тарифов. Другие страны последовали этому примеру. Однако лишь в 1911 году Япония обрела полный контроль над своими импортными и экспортными тарифами.
Для внимательного наблюдателя было ясно, что уже в то время японцы выказывали первые знаки повышенной чувствительности и раздражительности, которые стали столь явными в XX столетии. В отличие от англосаксов, флегматичный темперамент которых был вполне естественным, японцы держали свою эмоциональную природу под постоянным и строгим контролем. Японцу американский темперамент напоминал кастрюлю, содержимое которой кипело и бурлило, порой приподнимало давлением крышку и выпускало пар, тогда как характер японца был подобен скороварке, плотно закрытой, но в которой постоянно происходит некий процесс, иногда «сносящий крышку» и вырывающийся наружу с катастрофическими последствиями. Наряду с этим японцам было совершенно ясно, что ключ к признанию их равными в мировой политике лежит в воинской доблести и тщательной подготовке страны к возможной войне.
Война с Китаем (1894–1895) – опять из-за Кореи, которая нужна была Японии как для решения проблем с перенаселенностью своей территории, так и в качестве рынка для своих товаров, – закончилась победой Японии. Боевые корабли под флагом с эмблемой восходящего солнца (многие офицеры которых в начале своей карьеры были облаченными в шелковые кимоно самураями с узлом волос на макушке и двумя мечами за поясом) разгромили своих китайских соседей в грандиозном морском сражении, первом в современной истории. Был взят Порт-Артур, а Китай лишился Формозы (Тайваня), Пескадорских островов и южной части Маньчжурии. Однако Франция, Германия и Россия в совместной ноте оказали давление на Японию, заставив ее отказаться от завоеваний в Маньчжурии. То обстоятельство, что они оказались лишенными плодов своей победы, лишь утвердило японцев в их убеждении, что добыча принадлежит победителю только тогда, когда он достаточно силен, чтобы удержать ее.