Царствование Генриха Великого изобиловало кровавыми стычками по частным поводам; их нельзя даже называть дуэлями, поскольку дуэль — это поединок двух соперников, а в этих побоищах редко когда принимало участие меньше четырех человек, хотя суть конфликта, действительно, касалась только двоих. Говорят, что за период правления этого монарха в частных столкновениях полегло больше французских дворян, чем за все время гражданских войн, предшествовавших его восхождению на трон. Мы не ставим перед собой цели написать историю дуэлей, как таковых, это уже много раз делали до нас, мы хотим лишь привлечь внимание читателя к различным видам шпаг, используемых в тот или иной период, и изложить реальные, не выдуманные, примеры применения этих шпаг. Наверное, мы уже чересчур много рассказали о частных стычках XVI века, так что пора перейти к следующей эпохе, когда на троне Франции воцарился Людовик XIII, но страной правил его великий министр Арман дю Плесси, ужасный кардинал Ришелье. В этот период борьба с дуэлями обострилась донельзя, но и сам характер дуэли изменился, и не в лучшую сторону. В прежние времена сражающиеся хотя бы смутно представляли, из-за чего они, собственно, дерутся, но «другие времена — другие нравы». Теперь в порядке вещей стало, что если члены компании, направляющейся на бой, озадачены проблемой своей немногочисленности, то они могут остановить первого попавшегося прохожего и позвать его с собой, не важно, знаком он им или нет, и этикет запрещал ему отказываться, а напротив, требовал, чтобы он принял участие в бою по неизвестному поводу на стороне незнакомых людей и бился насмерть с человеком, о котором раньше даже ничего не слышал. Замечательным примером такого рода является случай из ранней карьеры д'Артаньяна, подробности которого мы приводим по его мемуарам, а не по художественному описанию Дюма из «Трех мушкетеров». Надо заметить, что в жизни д'Артаньяну на момент появления в Париже было не более шестнадцати лет, хотя парнишкой он был, конечно, храбрым и воинственным.

Отважный маленький беарнец, шестнадцатилетний д'Артаньян, приезжает в Париж и является в гостиницу мушкетеров короля, у которых главный — великий месье де Тревилль, тоже родом из Беарна, за несколько лет до того прибыл в Париж точно так же, как и наш юный храбрец, и своей смелостью и верностью королю, — не говоря уж о компетентности в области оружия и прочих вещей, в которых его величество лично не разбирался, — добился столь большого уважения, что был удостоен звания капитана мушкетеров короля, доверенной королевской охраны. В былые дни месье де Тревилль был близким другом д'Артаньяна-старшего, отца юноши, поэтому наш молодой человек уверен в предстоящем ему теплом приеме.

В передней ожидают аудиенции несколько мушкетеров, и среди них — три брата, Атос, Портос и Арамис. Они неразлучны. Если одному надо позавтракать, а у кого-то из остальных двоих есть чем — на троих им хватает. Если один заводит тайную любовную интрижку, то у него всегда есть наготове два друга, которые помогут залезть в окно к даме, а в случае появления помехи в виде родственника предмета страсти — две рапиры для того, чтобы его урезонить. Если одному из них предстоит серьезное дело, ему нет нужды просить о помощи прохожих на улице. Своей драчливостью эти трое заработали себе в Беарне неплохую репутацию, из-за которой де Тревилль вызвал их в Париж и записал в свою роту. Он сделал так, поскольку мушкетеры короля постоянно ссорились с гвардейцами кардинала Ришелье, агенты которого рыскали по всей Франции в постоянных поисках самых отчаянных головорезов для пополнения гвардии. Молодой д'Артаньян обращается к Портосу, который, расспросив его о том, кто он такой, когда и зачем приехал в Париж, завершает процесс удовлетворения своего любопытства словами:

— Твое имя мне очень хорошо знакомо! Мой отец часто рассказывал, что знавал больших храбрецов из вашей семьи. Тебе следует хорошо постараться, чтобы быть достойным их, или придется вернуться в огород отца.

Мальчик оказался чрезвычайно чувствительным в вопросах чести, да и отец перед отъездом советовал ему беречь честь пуще глаза. Поэтому он хмурится и резко бросает Портосу:

— А что это ты так со мной разговариваешь? Если моя смелость вызывает у тебя сомнения, давай выйдем на улицу, и я тебе продемонстрирую ее во всей красе!

Портос — огромный сильный мужчина, добродушный по характеру, совершенно не имеет желания затевать ссору с шестнадцатилетними мальчиками. Со смехом он советует молодому человеку быть храбрым, но не таким вспыльчивым, и говорит, что, будучи не только земляком, но и близким соседом по дому, он с гораздо большим удовольствием взял бы мальчишку под свою опеку, чем обнажил бы на него шпагу; но раз уж тот столь неразумен, что ему обязательно надо на кого-то задраться, то такую возможность Портос ему предоставит гораздо раньше, чем юноше кажется. Из дома де Тревилля они выходят одновременно, и д'Артаньян готов обнажить шпагу, как только они окажутся на улице, но в дверях Портос говорит ему:

— Ступай на некотором отдалении от меня, как будто знать меня не знаешь.

Мальчик так и делает, недоумевая, чего же хочет его предполагаемый противник. Портос идет по рю де Вожирар, пока не доходит до гостиницы «Эгийон», где у дверей встречается с господином по имени Жюссак. Манера, с которой они приветствуют друг друга, не оставляет у д'Артаньяна сомнений, что они — близкие друзья. Обернувшись через несколько шагов, чтобы посмотреть, идет ли Портос за ним, юноша с удивлением видит, что, сойдя с крыльца гостиницы и выйдя на середину улицы, чтобы швейцар не мог их слышать, те двое разительно меняют манеру общения. Теперь в их голосах слышно ожесточение и оба чем-то недовольны, а Портос в ходе разговора несколько раз указывает на д'Артаньяна, чем окончательно сбивает последнего с толку.

Вот, наконец, разговор окончен; Портос подходит к своему юному другу и говорит:

— Да уж, пришлось мне ради тебя поругаться с этим парнем! Через час нам с ними биться в Пре-о-Клер, трое на трое, а увидев, как горячо ты ищешь повода скрестить с кем-нибудь рапиры, я решил, что надо бы взять и тебя с собой на нашей стороне, но не стал тебе пока говорить, чтобы не разочаровывать, если бы не получилось; поэтому сначала я пришел сюда и предупредил месье де Жюссака, что нас будет четверо, а не трое, и попросил его тоже привести с собой четвертого — на твою долю. Теперь, наверное, надо бы объяснить тебе, в чем суть дела. Я тут ни при чем, сама ссора вышла между моим старшим братом Атосом и месье де Жюссаком, это человек кардинала. На днях моему брату случилось заявить в компании, что мушкетеры короля всякий раз оказывались круче гвардейцев его высокопреосвященства, когда выпадало скрестить с ними шпаги. Ну вот, а Жюссак оказался с этим заявлением не согласен, так что теперь нам предстоит драться.

Юный д'Артаньян ужасно польщен, он горячо благодарит Портоса за оказанную честь и обещает проявить себя наилучшим образом, чтобы заслужить своей доблестью доброе имя. Так они вместе добираются до Пре-о-Клер, где их уже ждут Атос и Арамис. Увидев полнощекое лицо и молодой вид новоприбывшего, они отводят Портоса в сторону и спрашивают его, что все это значит. Он рассказывает, и Атос набрасывается на него:

— Какого черта ты наделал? И что теперь — ты же знаешь Жюссака, несмотря на то что он видел твоего маленького друга, все равно ведь приведет какого-нибудь громилу из гвардейцев кардинала, тот уложит беднягу одним ударом, а потом получится четверо на троих?

Но поскольку Портос уже договорился, обратного хода нет, мушкетерам приходится делать хорошую мину. Они учтиво принимают молодого человека и в цветастых выражениях благодарят его за то, что он пришел на помощь совершенно незнакомым людям, — хотя очевидно, что все эти благодарности произносятся через силу.

Но вернемся к месье де Жюссаку. Его положение не из легких. Менее чем за час ему необходимо найти бойца, подходящего для того, чтобы скрестить рапиры с д'Артаньяном. Будучи солдатом, даже более чем — он на самом деле капитан, — Жюссак как-то давно не бывал в обществе маленьких мальчиков и теперь не может вспомнить ни одного юноши, которого прилично было бы привести на предстоящую вечеринку. Поэтому он доверяет свою проблему братьям Бискара и Каюсаку, двум бойцам кардинала, которых и выбрал на сегодня секундантами. Те сразу же называют кандидатуру своего третьего брата, Ротонди, планирующего в общем-то церковную карьеру. Он вот-вот собирается постричься в монахи, но, когда к нему обращаются за помощью, он согласен отбросить свои религиозные предрассудки, если больше никого не удается найти. Однако, к его счастью, в этот момент появляется один из друзей Бискара, и его сразу же представляют Жюссаку. Его имя — Бернажу. Это не рядовой солдат — он капитан в наваррском полку, высокий, красивый и подтянутый. Жюссак вкратце обрисовывает ему ситуацию, и тот, обрадовавшись, предлагает свою шпагу к услугам гвардейцев, к бесконечному облегчению Ротонди с его духовными помыслами.

Итак, все утряслось ко всеобщему удовлетворению, и гвардейцы приходят на площадку, где их уже ждут мушкетеры. Жюссак, Каюсак и Бискара сразу же вступают в бой с тремя мушкетерами, оставив могучего Бернажу лицом к лицу с мальчишкой. Смерив противника взглядом и покрутив свои роскошные усы, тот со смехом поворачивается к Жюссаку:

— Это что? Ты шутить надо мной вздумал? Ты меня зачем сюда привел — учить ребенка фехтованию? Или, может, ты хочешь, чтобы я уехал отсюда с репутацией людоеда, который развлекается пожиранием всяких чертовых сопляков?

«Всякие чертовы сопляки» задевают д'Артаньяна до глубины души, и он поднимает рапиру с криком:

— Сейчас я покажу, на что способны всякие чертовы сопляки из тех краев, откуда я родом, когда с ними так разговаривают!

Бернажу приходится тоже обнажить рапиру для обороны, поскольку разъяренный юноша, которого отец явно не обделил в смысле обучения фехтованию, с яростью набрасывается на него. Могучий капитан, желая показать молодому человеку всю серьезность ситуации, наносит несколько сильных ударов, но тот все их удачно парирует, а ответным ударом протыкает противника справа. Отшатнувшись, тот падает. Опечалившись, что нанес столь серьезную рану человеку, которого впервые видит, д'Артаньян бросается к нему, чтобы помочь, но Бернажу, неверно истолковав его намерения, выставляет навстречу ему острие шпаги. Д'Артаньян останавливается и кричит, что не так глуп, чтобы напороться на выставленную шпагу лежащего человека, но вот если тот шпагу отбросит, то юноша сделает все, чтобы ему помочь, — что тот и делает, рассудив, что мальчик не лжет, а юный д'Артаньян, вынув из кармана ножницы, отрезает от одежды раненого кусок ткани и перевязывает этой тканью рану.

Однако это проявление великодушия чуть было не стоило жизни Атосу, а может быть — и его братьям, поскольку Жюссак тем временем ранил мушкетера в правую руку, держащую шпагу, и усилил натиск, когда тому пришлось защищаться левой рукой. Увидев это, д'Артаньян подпрыгивает к ним, кричит Жюссаку:

— Месье, обернитесь! Я не хочу убивать вас сзади! — и тут же бросается на него.

Атос, чуть оправившись, бросается на выручку своему юному спасителю, не желая оставлять его один на один со столь опасным противником. Перед лицом численного перевеса противника Жюссак пытается встать бок о бок к Бискара, чтобы получилось хотя бы двое на трое; но, заметив это, д'Артаньян отсекает его, после чего тот вынужден сдаться, высвободив таким образом Атоса и д'Артаньяна на помощь Портосу и Арамису, чьи противники тоже быстро оказываются обезвреженными и отправляются домой весьма смущенными. Теперь все оставшиеся обращают свое внимание на Бернажу. Ослабев от кровопотери, тот уже не стоит на ногах; пока мушкетеры стараются поддержать в нем силы, д'Артаньян, как самый молодой, бросается за каретой месье де Жюссака, куда и кладут раненого. Его отвозят домой, и только шесть недель спустя он вновь способен подняться на ноги; доблесть и великодушие молодого беарнца произвели на него такое впечатление, что их драка оказалась началом дружбы, продлившейся всю жизнь.

Следуя советам Ришелье, Людовик XIII издавал многочисленные указы о запрете дуэлей, но содержащиеся в них наказания были столь экстравагантно жестокими, что сложилось мнение — они никогда не сойдут с бумаги. К тому же по городу ходили слухи о том, что почти ежедневные кровавые столкновения между мушкетерами его величества и гвардейцами его преосвященства сходят им с рук, и участники их не получают ничего, кроме разве что эфемерного выговора за нарушение дисциплины, а для самих августейших хозяев двух враждующих сторон подвиги подчиненных — лишь повод более-менее дружеской похвальбы друг перед другом.

Сразу же после боя Атос, Портос и Арамис, прихватив с собой юного друга, — неплохой способ для него представиться славному командиру! — явились к де Тревиллю и честно все ему рассказали. Тот ответил:

— Дело опасное, если принять во внимание королевские эдикты, а уж кардинал будет крайне раздосадован поражением своих бойцов. Предоставьте дело мне, я обо всем позабочусь.

Капитан мушкетеров сразу же, чтобы опередить кардинала, отправился к его величеству и рассказал о том, что произошло крайне неприятное событие: трое лучших его мушкетеров, Атос, Портос и Арамис, предавались вместе с молодым другом Портоса невинной прогулке по городу и забрели в Пре-о-Клер, где наткнулись, на свою беду, на компанию из трех или четырех отборных головорезов кардинала. Его величество конечно же осведомлен о некоторых трениях, существующих между теми и другими; теперь уже сложно установить, с чего все началось, но определенно, кто-то сказал что-то неприемлемое для кого-то другого, слово за слово, рапиры вылетели из ножен, и пошла обычная драка. Но кончилось все хорошо; правда, бедный Атос ранен в правую руку и был бы несомненно убит, если бы не своевременное вмешательство храброго деревенского мальчика, которого привел Портос. Де Тревилль сообщил его величеству, что этот мальчик представляет собой нечто определенно выдающееся; что ему пришлось биться один на один с неким Бернажу, могучим, сильным мужчиной и опытным фехтовальщиком, и он держался с ним на равных, парировал все его атаки и в конце концов проткнул ему плечо, после чего смог прийти на помощь к Атосу как раз вовремя. Не забыл капитан мушкетеров упомянуть и о том, что побежденные люди кардинала, оставшись без оружия, позорно бежали, бросив несчастного Бернажу истекать кровью на земле, а мушкетеры его пожалели, оказали ему, как могли, первую помощь, в то время как самый юный сбегал за каретой, в которой раненого отвезли домой, и передали его с рук на руки врачу. Что касается мальчика, добавил де Тревилль, то о нем капитану мушкетеров известно все, поскольку д'Артаньян-старший, отец юноши, — один из его старейших друзей. Так король остался в полной уверенности, что стычка была чистой случайностью, а никоим образом не запланированной дуэлью; он послал за молодым героем, похвалил его за благородное поведение, одарил и поручил его опеке де Тревилля.

Кардиналом де Ришелье, как и за много лет до него — королем Людовиком XI, владела одна мысль. Правда, у короля были на то исключительно эгоистические мотивы, он хотел всевластия, а Ришелье же руководила только преданность своему царственному повелителю, желание сделать короля Франции, кем бы он ни был, абсолютным монархом. Суть его плана была та же, что и у старого Людовика, — он желал полностью сокрушить крупных представителей знати в своих владениях и уж в любом случае — всех тех, кто отказывался с готовностью подчиниться абсолютной власти монарха. Надо сказать, что сам кардинал многого не достиг, поскольку зачастую жестокое выполнение изложенной им программы обеспечило ему репутацию человека, которого больше, чем кого бы то ни было во Франции, ненавидели и боялись. Среди тех, кого он поверг, был и Франсуа де Монморенси, граф де Бутвилль, страстный дуэлянт и известный забияка, о котором рассказывали, что он, услышав мельком, как о ком-нибудь говорят, что он храбрый человек, тут же отправлялся на его поиски, находил и бросался к нему со словами: «Месье, говорят, что вы храбрец, — я хочу проверить это лично; какое оружие вы предпочитаете?» Бедняге приходилось драться и умирать лишь для удовлетворения прихоти человека, с которым он не ссорился и, возможно, никогда даже не был знаком. Благодаря своему безрассудному поведению Бутвилль попал в когти Ришелье, да так и не выкарабкался из них; однако направлен был этот удар не на дуэлянта, а на Монморенси.

Бутвилль был в свое время королем мира фехтования. У него в доме имелся огромный зал, где стояло великое множество оружия, как тупого, так и острого, с которым можно было практиковаться; не было недостатка и в освежительных напитках для гостей — хозяин был гостеприимен. В этом зале каждое утро собиралась молодежь, raffinés d'honneur , как им нравилось себя называть, чтобы пофехтовать или предаться менее невинным занятиям. В эпоху рапиры учебные шпаги уже были, хотя, похоже, большинству театральных режиссеров об этом неизвестно, поскольку они неизменно заставляют бедных Гамлета и Лаэрта выходить на бой с современными фехтовальными шпагами, которые отражают как по внешнему виду, так и по манере боя оружие, появившееся через много лет после смерти Шекспира. Впрочем, раз публика их за это не освистывает, то будем считать, что это не важно. В общем, учебные шпаги, украшавшие стены фехтовального зала Бутвилля, соответствовали рапире, рисунок типичного образца которой мы уже приводили.

Описанием подвигов месье де Бутвилля на поле чести можно было бы занять целую книгу, так что мы упомянем лишь один-два из произошедших ближе к концу его карьеры. В одном случае он поссорился с графом де Пон-Жибо; дело было в храме на Пасху, но Бутвилль не постеснялся прервать молитву графа и вытащить его на улицу драться. Пон-Жибо в результате остался жив, но только для того, чтобы два года спустя пасть от руки князя де Шале. В 1626 году Бутвиллю вновь сопутствовал успех в поединке, на этот раз с графом де Ториньи, которого он убил; эта победа немало поспособствовала в дальнейшем краху Бутвилля.

Да, несчастьем обернулся для месье де Бутвилля столь полный успех в бою с Ториньи, поскольку этот успех нажил ему непримиримого врага в лице маркиза де Беврона, близкого родственника убитого, который поклялся отмстить. Договориться с Бутвиллем о дуэли было делом непростым, поскольку его похождения обеспечили ему такое количество врагов и изданных лично против него декретов парламента, что Франция стала для него страной, где объявляться стало небезопасно. Однако назначить дуэль все же удалось; для этого обоим пришлось выехать в Брюссель, где они и могли спокойно подраться. Правда, Ришелье все же удалось пронюхать об их договоренности, и Людовик XIII написал эрцгерцогине, суверену Нижних Земель, с просьбой воспрепятствовать двум его подданным перерезать друг другу глотки на территории ее доминиона, каковую просьбу принцесса, питая к кровопролитию свойственное женщинам отвращение, с охотой приняла и приказала маркизу де Спиноле урезонить обоих. Добрый маркиз тут же смекнул пригласить их к себе на обед, а когда хорошее вино приведет их в добродушное расположение, тут-то и уговорить их помириться. Роль хозяина маркиз выполнил великолепно и даже упросил их прийти к внешнему примирению; но во время объятий Беврон, улучив момент, шепнул Бутвиллю на ухо:

— Не забывайте, я должен вам за бедного Ториньи; я не успокоюсь, пока мы не встретимся со шпагами в руках.

В Брюсселе теперь Бутвилль драться не может, потому что дал слово эрцгерцогине. Он просит ее также замолвить за него словечко перед Людовиком, чтобы тот разрешил ему вернуться во Францию. Король скрепя сердце обещает не преследовать Бутвилля в своей стране, но предупреждает, чтобы тот не смел ни при каких обстоятельствах являться ко двору.

Маркиз де Беврон, на которого опала не распространяется, немедленно возвращается в Париж, откуда пишет одно за другим письма Бутвиллю с требованием все же назначить где-нибудь место и время поединка. Последний в итоге приезжает в Париж и заявляется непосредственно к Беврону домой. Тот рад визиту, но, не желая втягивать в это дело никого из своих друзей, предлагает выяснить отношения один на один. Бутвилль отвечает на это:

— Вы поступайте как хотите, но со мной двое друзей, и они ждут не дождутся, чтобы обнажить против кого-нибудь свои шпаги, так что, если вы явитесь один, вам придется драться против троих.

Встреча назначена на следующий день, на три часа пополудни, поскольку Бутвилль настаивал на том, чтобы бой состоялся, по его словам, au grand soleil , и, более того, руководствуясь своей гордыней, он потребовал, чтобы дуэльной площадкой послужила сама площадь Плас-Рояль. Секундантами Бутвилля были граф де Росмаде де Шапель, приходившийся ему родственником и постоянным спутником во всех приключениях, и некий сир де ла Берт, а Беврон привел с собой своего эсквайра по имени Шоке и маркиза де Бюсси д'Амбуаза, знаменитого своим искусным обращением с оружием. Он вообще-то был в тот момент болен, но ради друга согласился подняться с больничного одра.

Дуэлянты разделись и приготовились драться. Бутвилль и Беврон так яростно набрасываются друг на друга, что быстро сходятся в ближнем бою, где длинные рапиры уже бесполезны. Шпаги отброшены, и соперники, взяв друг друга в захват, пытаются пустить в ход кинжалы; будучи равными по уровню, они взаимно приводят друг друга в столь плачевное состояние, что оба просят о пощаде, и на этом их поединок приходит к концу. Тем временем Бюсси сошелся с Росмаде, но он слишком ослаблен болезнью и совершенно не в форме для серьезного боя, поэтому вскоре пропускает удар, который пробивает ему яремную вену. Его относят в дом графа де Можирона, где вскоре он испускает дух без единого слова. Ла Берт тоже ранен, и его уносят в гостиницу «Майен», а Беврон и Шоке сразу же садятся в карету и уносятся в сторону Англии, где в итоге и скрываются. Бутвилль с Росмаде ведут себя после боя спокойнее — они сначала отправляются к цирюльнику по имени Гильеман, где приводят себя в порядок, а заодно получают совет как можно быстрее уносить ноги, потому что король сейчас здесь, в Париже. Они отвечают, что прекрасно знали об этом еще до начала схватки, и, окончательно придя в чувство, следуют далее в гостиницу «Майен», чтобы узнать о самочувствии ла Берта, и только после этого садятся в седла и неторопливо отправляются в сторону Мё. До Витри они добираются без приключений, а затем происходит событие, которому суждено было перечеркнуть все их планы. Только-только успел несчастный Бюсси испустить дух, как его сестра, мадам де Месме, отправила двоих из числа своих доверенных людей, чтобы те приняли власть над замками и землями убитого маркиза, пока не подсуетилась его тетя, графиня де Виньори, и не потребовала свою долю наследства. Прибыв в Мё, эти двое услышали о том, что тут только что проехали еще два всадника, — и тут же припустили в погоню, решив, что то были эмиссары графини, а догнав преследуемых, узнали в них убийц. Тогда они обогнали эту пару и отправились к провосту известить его о том, что один из этих двоих убил маркиза де Бюсси, правителя этих земель. Провост приказал арестовать Бутвилля и Росмаде, которые к тому времени остановились в трактире, отужинали и спокойно легли спать. Их отвезли в Париж и заточили в Бастилию. Разъяренный столь явным презрением к своим указам, король потребовал немедленного суда, и после официального приговора оба покинули этот мир 22 июня 1627 года, не на поле боя от шпаги врага, а бесславно на эшафоте от лезвия палача.