Глава 12
МЕЧ В ДРЕВНЕМ РИМЕ; ЛЕГИОН И ГЛАДИАТОРЫ

Та роль, которую сыграл в истории языческий Рим, имела два аспекта: это была роль завоевателя и роль правителя. Подчиняясь естественному для человека захватническому инстинкту, Рим вынужден был совершенствовать инструмент, с помощью которого эти стремления можно было реализовать, — оружие. Именно Риму мы обязаны происхождением слова «армия» . Слово «агша» (оружие) происходит от слова «armus» (рука). Хорошо зная, что «бог сражений» любит превосходство в оружии не меньше, а иногда и больше, чем «большие батальоны», Рим всегда выбирал то оружие и те приспособления, которые считал наилучшими; и, следуя собственной пословице, никогда не отказывался учиться в отношении вооружения даже у побежденных.

Но в Риме вскоре поняли, что хорошие солдаты могут получиться только из хороших граждан. Поэтому Рим настаивал на цивилизационной максиме «Cedant armae togae» , избегая, однако, того вызывающего зависть первенства, которое Саллюстий назвал «самыми обидными словами Цицерона»: «Concedat laurea linguae» .

Рим подчинил военачальников чиновникам и провозгласил над ними абсолютную власть Закона. Грекам эта идея представлялась в виде Рока, Судьбы, Возмездия; Рим же низвел ее с неясности до реальности, с абстракции до конкретики, с небес на землю. Так, пока Греция учила человечество романтическим представлениям о упорядоченной свободе, свободомыслии, интеллектуальной культуре и гражданском патриотизме, Рим, с его почтением к Закону, в глазах которого все равны, проповедовал равенство людей. Так, христианский мир всегда управлялся и сейчас управляется языческими законами, тем римским правом, которое вышло из Двенадцати таблиц, как еврейские законы — из Десяти заповедей. На самом деле «фециальный колледж», который имел право объявления войн и заключения мира, был тем институтом, который неплохо было бы возродить и в современном мире .

Рим имел только одну цель — завоевания. В отличие от греков, у которых они многое позаимствовали, римляне особо не увлекались искусствами или литературой. Все сочинения римских поэтов за тысячу лет можно уместить в один том. Вряд ли можно говорить о существовании римского искусства; за исключением имен нескольких выдающихся архитекторов, об остальном история умалчивает. Варрон смеется над куклами и статуями богов. Триумф Мецелла (146 г. до н. э.) привел к появлению искусства, но этот греко-римский художник был обречен на вечное копирование или создание портретов и статуй великих. В дни своей наивысшей роскоши и процветания римляне были лишь потребителями и покупателями, распыляя, а не прибавляя к искусству. По словам Вергилия, другие вдыхали жизнь в мрамор и бронзу; единственным искусством Рима было искусство управления народами, разделения побежденных и усмирения гордых. «Fortia agere Romanum est».

По поводу состава римской армии следует обращаться к достойному Полибию , историку Древнего Рима Ливию и последнему из великих авторитетов, Вегецию, жившему во времена Валентиниана II (375–392 гг. н. э), не забывая и о Варроне, который описывает изменения в оружии.

Войско состояло из трех частей — граждан, принесших клятву союзников и наемников; римская организация характеризовалась легионами (от слова legere — «избрали»). Постепенно возникший из фаланги или тесных рядов, легион учился применять для битв acies instructa, боевую шеренгу, или acies sinuata, шеренгу с флангами; а для особых задач сохранялись agmen pilatum, или тесный массив, и agmen quadratum — каре.

Легион же состоял из тяжелой кавалерии — милитов, от слова «mil-es», тысяча. Перед ними шли велиты, ферентарии или рорарии, «легкая пехота», «eclaireurs», расчищавшие путь; в I веке их усилили акцензы-велаты . Ауксилиарии сражались с помощью луков и стрел, а некоторые, как этруски, — пращой. Велиты же несли от двух до семи метательных копий (hastae velitarioe), у которых древко, с девятидюймовым ромбовидным железным наконечником , было длиной около трех футов. Для ближнего боя на правом боку у каждого из них висел кинжал паразониум, и справа же — широкий колюще-режущий клинок средних размеров. Доспехами велиту служила юбка из кожаных полос, проклепанных металлом, и парма — маленький круглый щит, похожий на цетру, около трех футов в диаметре .

Легион, как таковой, представлял собой шеренгу — точнее, тройную шеренгу — астариев , или легионеров-копьеносцев. Ливий бегло описывает аций того периода, когда он только возник из фаланги как «состоящий из отдельных бригад, разбитых на центурии. Каждое подразделение состояло из шестидесяти солдат , двух центурионов и одного штандартоносца . Первыми стояли пятнадцать отрядов астариев и двадцать велитов. За ними стояли принципы с тяжелыми щитами и в полном вооружении, тоже в количестве пятнадцати отрядов. Эти тридцать отрядов называли «антепиланием», потому что позади них стояли еще пятнадцать со штандартами; каждый из последних состоял из трех отделений, и первое отделение каждого из них называлось «пилус». Первый штандарт находился во главе третьей шеренги, у триариев. Позади них стояли рорарии, чья боеспособность была ниже по причине молодости и неопытности; а позади всех, замыкающими, стояли акцензы, части, заподозренные в низкой преданности. Сражение начинали гастаты; если рассеять противника им не удавалось, они отступали в арьергард сквозь ряды принципов. Теперь в бой шли они, а гастаты — вслед за ними. Триарии между тем продолжали стоять на одном колене перед штандартами, выставив левую ногу вперед, со щитами на плече; копья их торчали вперед и вверх, а тупые концы были уперты в землю, так что вся шеренга выглядела ощетинившейся и неприступной, как крепостная стена. Если принципы не одерживали победы, «res ad Triarios rediit» . Триарии, пропустив принципиев и гастатов, смыкали щиты и набрасывались на противника единой массой . Это была великолепная атака, когда противник, преследуя вроде бы побежденного уже врага, вдруг натыкался на новую шеренгу.

Это все Ливий. Тема римских легионеров, этих «тяжелых молотов всей земли», требует от меня, однако, добавить еще несколько подробностей, как бы общеизвестны они ни были.

Гастаты, или копьеносцы, молодые легковооруженные воины, шли перед легионами; поэтому их именовали «антесигнанусами» — от слова «ante» — «перед». Они носили шлемы — в виде каски или имеющие гребень, — которые были свойственны конкретному легиону , их доспехи составляли бронзовая нагрудная пластина тридцати двух дюймов в длину, или кираса из тонких металлических пластин, защищавшая грудь и имевшая наплечники, и килт — юбка из того же материала. Ноги их были защищены поножами (ocreoe); дополнительно гастаты были снабжены щитом «скутум». Этот предмет (σκτύος — кожа собаки?), искривленный вытянутый овал размером больше пармы, имел размеры четыре фута на два с половиной; рама его была сделана из дерева, а на покрытии имелись усиливающие выступы и металлические пластины. Как показывает их название, гастаты были вооружены большим копьем и длинным или коротким «гладиусом» или «энсисом». Последний носили, как правило, справа; как мы увидим, форма и размер его сильно изменялись. Попав в гущу битвы, воин отбрасывал копье и доставал меч; так же поступали и этруски. Шип на щите тоже использовался в ближнем бою для того, чтобы уложить врага.

Вторая шеренга, которая, как и третья, следовала за штандартами, состояла из принципов или «проков», зрелых воинов. Название их указывает на то, что изначально они формировали передовую линию, как греческие промахои или наши гренадеры. Последними шли триарии (люди третьей линии), резерв, получивший свое название по своему положению, — испытанные отважные ветераны, от которых ожидалось, что они могут повернуть ход боя вспять, если дела пойдут неважно. Сначала это были только пиланы (метатели копий), в отличие от первых двух шеренг (именуемых поэтому «антепиланами»). Их грозное оружие, завоевавшее столь большую часть старого мира и перешедшее по наследству к франкам, было длиной около 6¾ фута и сделано из железа (два фута) с овальной или пирамидообразной головой с широким хвостовиком в деревянном стволе, утраивающим его длину. Последний был закругленным на заднике и квадратным вокруг плеч, как мы узнаем из Ливия, когда тот описывает «фаларику», или «метатель огня». И принципы, и триарии имели также и мечи, первые — на правом бедре, вторые — над ним; как уже отмечалось, это наиболее сложный момент. Сигнальщики, как и штандартоносцы, были одеты в специальные шлемы; они состояли из тубицинов (игравших на тубе, длинной этрусской трубе), корницинов («корну» — это скрученный рог) и буккинаторов, которые играли на коротком простом духовом инструменте. Римские офицеры были вооружены так же, как солдаты.

Под словом utraque militia подразумевались кавалеристы легиона, количество которых несильно изменялось по отношению к пехоте. Во времена Полибия это отношение составляло две сотни к четырем тысячам. Они были одеты в полный комплект бронзовых доспехов, который был легче греческого или галло-греческого ; небольшие щиты из бычьей кожи были круглыми, овальными или многоугольными. Оружием всадников были копья (contus), часто в дополнение они носили дротики, кинжалы и мечи, которые крепились справа. Последние, в отличие от современных кавалерийских сабель, сохраняли форму пехотных мечей. Греческие кавалеристы на римской службе при осаде Иерусалима, как мы узнаем у Иосифа Флавия, имели длинные мечи, носимые на правом боку.

За легионом тянулась его тяжелая «tormenta» — артиллерия: катапульты (для метания дротиков) и баллисты (для метания камней), в сопровождении векстиллариев (старых солдат), составляющих вексиллум, и обслуживаемые саперами — фабрами (лигнариями и т. д.). Обслуга лагеря (калоны, ликсы) и обоз (импедименты) шли позади.

Римляне тщательно муштровали свою пехоту. Вегеций рассказывает нам, что рекруты тренировались с ивовыми щитами и кольями, которые были в два раза тяжелее, чем обычное вооружение. Также регулярно проводились учебные поединки с деревянными мечами и метательными копьями, на наконечники которых были надеты шары.

В изнеженный период империи вскоре после Константина военная дисциплина ослабла и структура легиона была нарушена. Вместо того чтобы нести свои пожитки на себе, солдаты стали возить их в тележках. От гасты отказались, от шлема и кирасы солдаты тоже были избавлены, как от слишком тяжелых вещей. Вегеций имел на то причины, когда приписывал разгром легиона готами недостатку былого защитного снаряжения воинов.

Римляне изучали возможности оружия не только во время ведения войн. На Марсовом поле и остальных семи парках столицы толпы молодых людей тренировались в верховой езде, владении мечом и спортивных дисциплинах. Могучим «тренировочным залом» служил также и Амфитеатр. Для этого полностью военного народа бои гладиаторов имели большое значение. «На самом деле это великолепный пример сильного влияния на людей, когда они постоянно видят в течение нескольких веков поединки бойцов, которые рубят друг друга, проявляют чудеса храбрости и никогда не молят о пощаде», — утверждает Монтень .

Мне кажется, что XIX век слишком много тратит чувств в отношении «отвратительного варварства ланист (тренеров гладиаторов)» и в отношении бедняг, «забиваемых ради праздника римлян». Гладиаторские бои зародились среди древних этрусков, которые, вместо того чтобы убивать над погребальным костром рабов и пленников, как Ахилл и Пирр, позволили им сражаться за свою жизнь. Изначально бои проводились только на публичных похоронах, и только в результате неправомочного использования обряда они стали проводиться на частных похоронах, затем — в качестве представлений и в конце концов — как элемент праздничных зрелищ.

Согласно Ливию , «когда Сципион показывал гладиаторов в Карфагене (в 546 г. до н. э.), это были не рабы и не люди, продававшие свою кровь, какие обычно попадали в обучение к ланистам» . Эта служба была исключительно добровольной. Бойцов часто присылали вассальные князья, чтобы продемонстрировать доблесть своих людей; другие же выходили биться в честь своих генералов, а были и такие, что с помощью меча решали личные споры. Среди выдающихся можно называть Корбиса и Орсуа, двух родственников-германцев, которые решили боем отстоять свои претензии к городу Ибес; они «представили армии в высшей степени интересное зрелище» того, как старший боец легко отражал неумелые атаки младшего.

Даже когда гладиаторами в Риме стали приговоренные преступники и пленники, лишенные древними законами войны права на жизнь, еще оставалась некоторая гуманность. Хотя злодеев, приговоренных к ad gladium (gladius — меч), и должны были убить в течение года, те, которых приговаривали лишь к ad ludum (ludus — игра), могли в течение трех лет заслужить освобождение. А при империи принимать участие в шоу стало модно; Северу пришлось специально запрещать свободнорожденным гражданам, воинам, сенаторам и даже женщинам вступать на арену.

Жизнь гладиатора заставляла «честную бедноту» проклинать свой жребий. Они тренировались в самых лучших условиях, питались самой лучшей нищей (sagina gladiatoria); так, Цицерон называет крепкое здоровье и хорошие условия «gladiatoria totius corporis firmitas» . Гладиатор становился членом семьи после того, как принимал клятву, которую Монтень приводит по Петронию (117): «Клянемся сражаться своими мечами… и терпеливо сносить все, что гладиатор должен терпеть от своего учителя, вручая ему свое тело и душу». Другими словами, ему хватало общества, и он был дисциплинирован. Под руководством ланисты гладиаторы ежедневно тренировались в школах . Здесь они занимались «боем с тенью», состязались с рудисами (деревянными мечами). Гладиаторы рубили «палусы» подобно тому, как это и сейчас практикуется в армии, и укрепляли мышцы плеч и спины с помощью гантелей и тому подобных тренажеров. В результате рана, которая для нетренированного человека оказалась бы смертельной, находящегося в столь прекрасной форме гладиатора могла лишь временно вывести из строя . Плиний отмечает, в какой небольшой опасности находился гладиатор. Рассказывая о двух вращающихся театрах К. Курио, которые во время представления могли крутиться внутрь или наружу, этот ворчун заявляет: «Гладиаторы подвергались едва ли большей опасности, чем римские граждане, позволявшие вот так вот крутить себя из стороны в сторону».

Будучи побежденным в бою и приговоренным к тому, чтобы «получить меч» (ferrum recipere), гладиатор, готовый к своей судьбе, встречал ее мужественно и твердо. Когда же поднятые вверх пальцы даровали ему пощаду, побежденный оставался в живых. Август гуманно отменил варварские бои, в которых не давалось пощады. Победителю даровали пальмовую ветвь и деньги, которые, вне всяких сомнений, повышали его привлекательность для женщин. Мы встречаем упоминания о старых гладиаторах, что говорит о том, что карьера гладиатора не обязательно прерывалась смертью. Эти ветераны, а иногда и новички, прошедшие всего несколько гладиаторских боев, по просьбе публики освобождались от своей службы распорядителем игр. В таких случаях им даровали рудис (rude donati), и в качестве рудиариев они счастливо доживали свой век.

Имеются и упоминания о гладиаторах выдающихся. Диоген Лаэртский не пренебрегает упоминанием четвертого Эпикура «…и, в конце концов, гладиатора». Спартак, Крикс и Эномай сбежали из фехтовальной школы Лентула, ушли из Капуи и разбили лагерь на склонах Везувия; они так действенно орудовали выкованными рабами железными мечами, что Афиней заявляет: «Если бы Спартак не погиб в бою, он бы натворил в нашей стране немало дел, как Эвн на Сицилии» .

Первый бой гладиаторов произошел в 246 г. до н. э. в форуме Боариум между Марком и Д. Брутом на похоронах их отца, во время сатурналий (наше Рождество) и праздников Минервы . Отменил их Константин Великий (306–333 гг.), но его указ, казалось, лишь вдохнул в это явление свежую кровь: пленных франков на арене в Треве убивали сотнями. В конце концов их полностью уничтожил Гонорий, тот, что возвел в сан мученика монаха Телемаха. Вряд ли нужно подробно рассказывать, как этот полезший не в свое дело священнослужитель бросился в амфитеатр, чтобы разнять дерущихся, за что был незамедлительно закидан камнями.

В конце концов пришло время отменить это славные зрелища; как это часто происходит, давний обычай стал использоваться не по делу, что в конце концов заставило Лактанция воскликнуть: «Tollenda est nobis!» Злоупотребления начались при Дивусе Цезаре, который собрал для боев столько гладиаторов, что его недруги встревожились и сократили это число. Калигула сильно увлекался этими боями и даже произвел некоторых гладиаторов в командиры своей германской стражи. Он лишил мирмиллонов некоторых видов оружия. Когда один из них, по имени Колумб, вышел из боя раненым, но живым, Калигула отравил его раны ядом, который впоследствии получил название «колумбиум». Нервный Клавдий (Кальдий) ассистировал на этом зрелище, «закутавшись, по новой моде, в плаш». Пощадив одного из проигравших гладиаторов, вняв мольбам четырех его сыновей, он пустил по амфитеатру табличку с напоминанием зрителям о том, как важно иметь детей, поскольку они могут обеспечить жизнь гладиатору. Позже он стал жесток. Если кто-нибудь из сражающихся падал, особенно если это был ретиарий, Клавдий приказывал убить его, чтобы насладиться выражением агонии на лице. Если двое бойцов убивали друг друга, император повелевал сделать из их мечей много маленьких ножей. Нравилось ему и наблюдать бестиарии; он сделал это зрелище очень жестоким и кровавым. Нерон во время своего «золотого пятилетия» приказал, чтобы ни одного гладиатора, будь это даже приговоренный преступник, не добивали; он же заставил сражаться на арене четыре сотни сенаторов и шесть сотен всадников, многие из которых были богаты и славны. Нерон поддерживал сторону фракийцев или пармулариан и часто присоединялся к восторгам публики в отношении прасины, или «зеленой фракции», чем, разумеется, компрометировал свою священно-беспристрастную позицию как императора. В конце своего правления, бывшего более жестоким , услышав однажды, как хозяин школы гладиаторов заявил, что фракиец не хуже мирмиллона, а распорядитель игр не согласился с ним, Нерон стащил последнего со скамьи на арену и затравил собаками, повесив на него табличку «пармуларий-клеветник». Как «Неро» вызывал пересуды своей страстью к пению и игре на арфе, так и Коммод унижал себя любительским участием в гладиаторских боях. Он фехтовал хитро, но трусливо. Будучи сильным человеком и тренированным гимнастом, он надевал непробиваемые доспехи и сражался тяжелым мечом, а противникам его доставался только меч из свинца или олова. Даже гуманный Траян выставлял на зрелище после своих побед около десяти тысяч дакийских «единоборцев». Милитаризм римлян делал их хорошо знакомыми с убийством. Так, Тацит заявляет: «Германцы порадовали нас зрелищем битвы, в которой было убито около шести тысяч человек». Это «представление гладиаторов» произошло возле Друзского канала, где римская стража на Рейне руководила происходящим с другого берега.

Гладиаторы пользовались мечами обоих видов — и прямым двусторонним клинком, и кривым. Димахеры, как явствует из их названия, имели два оружия: это могли быть либо два меча одного размера, как это делают японцы, или меч и кинжал, как это долго практиковалось в Средиземноморье. То же самое можно сказать и о duos gladios, которыми был вооружен галл, сраженный Торкватом. Гопломахи, воооруженные cap-a-pie, должны быть к тому же и меченосцами. Мирмиллоны были вооружены кривым мечом с лезвием со внутренней стороны (gladio incurvo et falcato): у Монфокона такой гладиатор выходит с длинным выпуклым щитом и коротким мечом «сика» . Противником мирмиллона всегда выступал ретиарий, вооруженный сетью и трезубцем; Кортес встретил воинов с сетями в Мексике, это естественное оружие для рыболовов. Уинкельманн показывает бой между ними: ретиарий поймал свою рыбу и перешел к работе своим трезубцем-фусциной, а ланиста в тоге, с прутом в руке, стоит позади него и показывает, куда бить.

Отличительным признаком самнитов был большой щит скутум , присущий их племени, и листообразный греческий меч — так утверждает граф де Келюс, но на памятнике, воздвигнутом Каракаллой в Бато, клинок изображен ровным сверху донизу. Фракийцы выходили с круглыми щитами и не с большими мечами, которые отмечал Ливий, а с короткими ножами, которые Ювенал называет falx supina . Фракийский меч очень похож на тот, что используется на острове Кос. Уинкельманн приводит бой между двумя фракийцами, за спиной каждого из которых стоит его ланиста. Также мы видим там, как обнаженный гладиатор с мечом и щитом сражается с другим, одетым в нагрудный ремень, юбку (subligaculum) и сапоги, со щитом и треххвостым бичом-флагеллумом.

Гладиаторы четко отделялись от бестиариев, которые сражались с дикими зверями. Одни выступали в форуме, другие — в цирке. И еще: бестиариев, которые могли бы похвастаться, что к их числу принадлежал и святой Павел, не надо путать с преступниками, которых бросали на растерзание львам, не давая им ничего для самозащиты, — так поступили с Ментором, Андроклом и членами первых христианских общин . У бойцов со зверями были свои школы, scholae bestiarum или bestiariorum, где они тренировались в обращении с оружием и получали плату — auctoramentum. Оружие у них было разное — по большей части их изображают с мечом в одной руке и полотнищем в другой, с поножами на левой ноге. При Дивусе Цезаре преступников первое время выпускали против зверей с серебряным оружием. До наших дней этот обычай дожил в виде испанской корриды. В Англии бои гладиаторов в той или иной степени существовали до времен Аддисона. Среди профессиональных бойцов дольше всех живет слава «великого кочевника Фигга, которого знатоки боев прозывали «королем клинка» .

И в завершение этого обзора гладиаторских боев: большинство популярных видов спорта жестоки, но не стоит путать, как это часто делают, жестокость со зверством. Жестокость может сочетаться с великим умом, зверство же характеризует пониженный интеллект. Каждый народ склонен порицать любимые соседями затеи. Английские охотники на лисиц и голубей  сурово отзываются о корридах и петушиных боях — классических восточных забавах, которые сохранились в Испании и испанской Южной Америке . Боксер, который на скромной дистанции изображает кулачный бой, излюбленный греками и римлянами, кажется пораженным зрелищем французского бокса, украшенного саватом, и бразильской капуэйры, где бьют головой. То же самое происходит и с другой стороны. Наличие или отсутствие честности должно, как мне кажется, осуждать или судить все возможные виды спорта, которые не являются совсем уж варварскими. И если подойти с такой меркой, мы не будем слишком строги к гладиаторским боям Рима.

Теперь я перейду к описанию меча у римлян, что будет проще, чем описание меча греческого.

Когда в начале южноевропейского железного века произошло так называемое «основание Рима», предполагается, что его граждане, как и их предшественники — этруски, изначально делали клинки из меди и бронзы, позаимствовав у греков листообразную форму лезвий, которая и сохранилась впоследствии у гладиаторов. Этот материал продолжал использоваться и в стальном веке, но уже с самого начала римляне предпочитали более твердый материал. Плиний выразительно рассказывает нам, что Порцена, после своей недолго продержавшейся победы, запретил будущим хозяевам мира использовать железо для каких-либо других целей, кроме сельскохозяйственных; небезопасно было держать даже стилус. Полибий отмечает, что в его дни использование бронзы было ограничено только доспехами — шлемами, нагрудниками, поножами. Все оружие — мечи, копья и т. д. — либо изготавливалось из стали, либо имело стальные наконечники. Этому превосходству в материале оружия мы и можем приписать успех римлян во 2-й Пунической войне (218–201 гг. до н. э.) и завоевание ими храбрых галлов, ведь противники не могли противопоставить им ничего, кроме бронзы. Да, римляне имели право назвать меч ferrum .

Римляне называли меч «энсис», «гладиус» и «спата». Два последних слова используются Квинтилианом как синонимы; но первое в наше время стало чисто поэтическим. Теории о происхождении этих слов неубедительны. Восс находит слово «энсис» в έγχος, «гаста»; санскритолог увидит его в «аси» — «меч», в авестийском «ан». Слово «гладиус» принято считать происходящим от «а clade ferenda, quasi cladius» (Варрон и Литлтон); Восс предпочитает κλάδον («рамус», «молодая ветка» — что и представляло собой первобытный меч); другим это слово кажется родственным кельтскому «клад» — «разрушитель». О происхождении слова «спата» я уже говорил: Светоний считает его равнозначным с махерой; но это слово, как и уменьшительное от него, «махериум», используется в слишком общем смысле.

Римский меч, как и все остальное оружие, был длиннее, крупнее и тяжелее, чем греческие аналоги. В первичной форме «рука героя» Вергилия и Ливия представляла собой короткое одностороннее режущее бронзовое оружие, именуемое также «галльским мечом», поскольку издавна сохранялось у этого народа. Она показана в руках римских наемников (рис. 276). Другой из самых ранних форм меча, если не вообще самой ранней, была листообразная, при которой длина клинка изменялась от девятнадцати дюймов (клинок, найденный в Микенах) до двадцати шести (находка Бингена). Последний весьма причудлив: рукоять его украшена бронзой, и он снабжен крестовиной. На другом клинке (рис. 277), слепок с которого находится в Музее артиллерии в Париже, видно клеймо оружейника: «Sabini (opus)».

Третья форма, которую чаще всего отождествляют с римскими солдатами, сильно напоминает ту, что ввел во французской армии маршал Сульт (не без денежной выгоды для себя лично). За среднюю длину его можно принять двадцать два дюйма, эфес имеет длину шесть дюймов, имеется (правда, не всегда) крестовина длиной четыре с половиной дюйма и толщиной в четыре слоя. У некоторых экземпляров есть четко определенные гарды (рис. 274, б). По всей длине клинка тянется ребро жесткости; клинок либо прямой, либо слегка сужающийся к острию, которое выдается вперед . Этот толстый тяжелый клинок, используемый для caesim et punctim , был самым эффективным для ближнего боя, и римляне быстро постигли неизвестную большинству жителей Востока истину о том, что рубящий удар ранит, а колющий — убивает. Следовательно, они быстро научились презирать старые мечи, короткие и кривые. Это национальное оружие, должно быть, использовалось уже Эмилием в битве при Теламоне (225 г. до н. э.), поскольку Полибий отмечает, что римский клинок не только колет, но может и неплохо рубить.

Вскоре после этой битвы римляне во время своих первых вторжений на испанский полуостров (219 г. до н. э.), направленных на низвержение власти Карфагена, приняли на вооружение испанский гладиус, включая и кинжал пугио (рис. 280); переход с бронзового оружия на стальное охватил всех после битвы при Каннах. Превосходство в материале оружия немало помогло римлянам победить своих строптивых соперников. Римский проконсул М. Фульвий захватил в 192 г. до н. э. Толедо, Толетум, «город небольшой, но занимающий выгодное положение» ; он предоставил завоевателям наилучший метод закалки стали, связанный, как мне кажется, не зря, с водой реки Тахо. Последовавшее за этим завоевание царства Норикум  (Штирия, 16 г. до н. э.) предоставило в их распоряжение столь же превосходные месторождения. Из трудов Плиния и Диодора Сицилийского мы в совершенстве знаем о том, как кельтиберы добывали и обрабатывали железную руду. Из этого материала делалась спата, или иберийский клинок, — это имя он получил уже при империи, особенно при Адриане (117–138 гг.). Длинный, обоюдоострый и более тяжелый, чем короткий ксифос-гладиус, он влил свежие силы в impetus gladiorum.

Во времена Цицерона меч явно уже был длинным, иначе как объяснить шутку, направленную против его зятя; и Макробий выразительно описывает нам, что Лентул носил клинок, который он оценил как «соломенный». Во времена Феодосия (378–394 гг. до н. э.) длинное и прямое оружие времен Адриана вновь укоротилось до такой степени, что длина его разве что раза в два превышала длину рукояти; в итоге этот меч стал паразониумом.

Паразониум, пугио , или кинжал, сопровождал гладиус в поздние дни империи и носился на том же (иногда на отдельном) поясе, обычно с противоположной стороны. Это греческий εγχειρίδιον, и нам очевидно его египетское происхождение. Материалом для него служили достаточно чистая медь, бронза и сталь. Что касается формы, то это был обоюдоострый стилет, или скорее ланцет (рис. 280, б), что указывает на его происхождение от копья. Он замечательным образом напоминает кинжалы, найденные в египетских гробницах (рис. 280, в), и оружие с Z-образным сечением, какое все еще используют на Кавказе и в Персии. Хвостовик, как правило, оформлен таким образом, чтобы с обеих сторон к нему крепилось по деревянной пластине: излюбленным материалом была сердцевина сирийского терпентинного дерева.

Рукоять гладиуса оставалась бронзовой еще долгое время после того, как клинок стал делаться из стали. Ручка чаще всего делалась из дерева, которое крепилось с помощью металлических заклепок; более богатые мечи делались из кости, янтаря и алебастра, серебра и золота. Эфес оканчивался капулом; эта металлическая головка эфеса в простейшем виде представляла собой плоскую отливку или ступенчатую пирамиду. Но в наше время это «яблочко» превратилось просто в украшение: Плиний жалуется на него, а Клавдиан говорит о capulis radiantibus enses . Эта мода продолжалась и в Средние века. Рукоятка часто увенчивалась, по ассирийской моде, головой какого-нибудь животного; в Риме чаще всего для этой цели выбиралась голова орла. В Королевском арсенале (Турин) находится прекрасный римский широкий меч с причудливой рукояткой и головой барана на рукояти. Гарды рукоять, как правило, не имела, максимум — простую крестовину или небольшую гарду овальной формы .

Ножны изначально делались из кожи или дерева и заканчивались фибулой — металлической застежкой в форме полумесяца. Некоторые ножны на памятниках, где с мечом, как и со шлемом и пилумом, обращались достаточно вольно, имеют по три кольца с каждой стороны; и, поскольку на поясе колец было только два, объяснить смысл остальных пяти нелегко . В дни расцвета империи ножны, как и эфес, головка и застежка, делались с золотым и серебряным рельефом, и на каждом участке их были видны инкрустации драгоценными камнями, что делало ножны шедевром искусства. Таков, например, меч, или, скорее, паразониум Тиберия, выкопанный в Майнце в 1848 году и находящийся ныне в Британском музее. Сами ножны, устье их, кольца с обеих сторон и застежка усилены и украшены рельефами из золота и серебра, а в центральном поле — портрет красавца «Биберия». У другого паразониума (Англо-римская коллекция) — железный клинок и бронзовые ножны.

При правлении Константина II (350 г.) и благородного и славного Юлиана Отступника эта чрезмерная роскошь была пересмотрена. Последний внял урокам восточных персов, парфян и сарматов (славян?); более того, он принял на вооружение известное в Ниневии забрало шлема и кольчугу, которую мы видим на Траяновой колонне. Результатами этих реформ потом еще долго пользовались в рыцарскую эпоху. Меч носили на «балтеусе» — это этрусское слово применялось как к портупее, так и к поясу. И то и другое делалось из кожи или ткани, либо простой, либо вышитой, с металлическими пластинами, многочисленными и искусно сделанными кольцами и пряжками, застежками и брошками из самых дорогих материалов. Принято считать, что гладиус и последовавшую за ним длинную колюще-рубящую спату носили подвешенными справа, как это принято у персов. С другой стороны, старый энсис подвешивали слева, на манер египтян, ассирийцев, индийцев и прочих «варваров» . Последнее позволяло воину извлекать меч из ножен в безопасном положении, протягивая за ним руку поперек тела, прикрытого щитом. К тому же при этом он мог сразу прихватывать большим пальцем тыльную сторону клинка, где, собственно, большой палец и должен находиться всегда, особенно при нанесении рубящего удара. Однако же я считаю, что римляне, как и греки, носили меч и с той и с другой стороны .

Сведений об особенных римских мечах у нас нет — разве что из книг. Например, мы знаем о «клюдене» — телескопическом мече фокусников, который складывался в рукоять. «Ваш страх перед сталью так велик, — заявлял в его оправдание Апулей, — что вы боитесь даже танцевать с мечом».

Железные римские клинки встречаются не часто, хотя делали их, должно быть, миллионами. Капитан Гроуз зарисовал один клинок листообразной формы, похожий на современные сомалийские, найденный в Северне под Глочестером. Мейрик рассказывает, что в Вудчестере был обнаружен железный клинок меча, похожий на большой и широкий нож (древнейшая форма гладиуса?) и кинжал (пугио) около фута длиной, очень похожий на современный французский штык. Он отмечает и еще один железный гладиус девятнадцати с половиной дюймов длиной, с латунной застежкой. Преподобный Т. Дуглас в своей «Naenia Britannica» показывает находку, обнаруженную в одном кентском кургане. Это меч длиной от острия до головки эфеса тридцать пять с четвертью дюйма; железное лезвие его, тридцати дюймов в длину и двух дюймов в ширину, плоское и обоюдоострое. Деревянная рукоять его сгнила; ножны были сделаны из дерева и обтянуты кожей, а висело само оружие на кожаном ремне слева. Раскопки в Саут-Шилдс принесли, по словам преподобного Дж. Коллингвуда Брюса, пять римских мечей длиной от двух до трех футов с деревянными ножнами и бронзовыми крюками или застежками.

Если Греция обеспечила золотую юность европейской цивилизации, то Рим породил человека античности. Он учил собственным примером и преподавал вечный урок священности индивидуума и нации, закона, правосудия и абсолютной терпимости в вопросах религии. Рим не боялся быть великим, и сомнений насчет «территориальных приобретений» он не знал. Тогдашние хозяева мира творили свои чудеса побед и завоеваний с помощью этих технологий, устремляемые могучей волей, волей столь узконаправленной и столь постоянной, что она преодолевала все препятствия. Подобный талант решительности и упорства продемонстрировали турки предыдущего поколения, которые, будучи просто конными варварами, смели все сопротивление: так, арабы до сих пор говорят: «Сядь на чистокровного скакуна, и османец догонит тебя и на хромом осле!» В силу такого же упорства и кельто-скандинавы (я бы не стал называть их англосаксами), современные англичане, оказались достойными последователями древних италийцев и из своего уголка мира, своего клочка бледной суровой суши распространили свое влияние далеко за пределы мира, известного цезарям Рима. Оказалось, что нужно всего лишь помнить призыв «вперед!» и не забывать, что стоять на месте — значит откатываться назад.

Римляне времен республики были непревзойденными солдатами своего времени. Они превосходили лучших современных солдат в дисциплинированности, верности вождям, стойкости к лишениям, нагрузкам и усталости. Но стоит взглянуть на любую из их кампаний — с помощью знаменитых «Комментариев», — как становится ясно, насколько они целиком и полностью зависели от своих командиров. Когда их возглавляли второсортные и третьесортные людишки — каковыми всегда являлись, являются и будут являться большинство генералов, — римских воинов подлейшим образом громили, даже в самые славные дни Рима, варвары — бреннские галлы, орды полурабов Ганнибала, дегенерировавшие греки Пирра с их «огромными, сотрясающими землю животными» и вооруженная толпа, которую черусканец Арминий (Ормин или Герман) повел против Вара. Кампании римлян, всегда увенчивающиеся в конце концов успехом, были отмечены множеством частных поражений; а в случаях внезапных и страшных тревог слишком часто римские солдаты пугались и обращались в бегство. На самом деле в «солдатском бою» они сражаться не могли, но этого и сейчас не умеет практически никто, кроме англичан и славян.

Однако если римлян вел военный гений, римские солдаты демонстрировали чудеса храбрости и воинской доблести. Юлий Цезарь, победивший в пятидесяти битвах, который мог утихомирить мятежников одним лишь словом, никогда не ошибался, указывая им путь к победе. Секрет беспрецедентного успеха великого эпилептика мы узнаем от него самого — это та тщательность, с которой он готовил каждого воина. «Он наставлял солдат (объясняя им новый вид атаки) не так, как бывалый генерал учит выстроившихся солдат, а как ланиста тренирует своих гладиаторов. Он учил их, какой ногой делать шаг при наступлении или отступлении, когда следует остановиться и закрепиться, когда изобразить ложную атаку, как и когда метать дротики» .

Сама гордость его помогала ему управлять, и, попадая в полосу неудач, он сжимал рукоять меча, повторяя: «Вот что даст мне все то, что мое по праву!» А о его «политике» (как это называют греки) мы можем судить по тому, что о нем рассказывает Полиен. «Командиры учили римлян, что солдату не следует украшать себя золотом или серебром, а следует полагаться на меч», — пишет Ливий. Но вот Божественный Цезарь поощрял солдат к тому, чтобы они украшали свои мечи как можно большим количеством драгоценностей — причиной тому было здравое рассуждение, что такой меч они вряд ли бросят, когда будут убегать от врага. И хотя Цезарь не стеснялся грабить и обирал даже храмы богов, он, как и командиры наемников нашего времени, всегда тщательно следил за тем, чтобы солдаты были сыты и получали регулярное вознаграждение посредством «трофеев».

У римских солдат было еще одно качество, которое еще не совсем покинуло латинян. Они знали «волшебство повиновения» и то, что «le monde est la maison du plus fort» . Римский солдат не дегенерировал, пока гражданские не подали ему пример. Велей Пагеркул определяет падение доблести римлян с разрушения Карфагена, когда гражданские споры разрешались с помощью меча; другие — с наплыва роскоши при Лукулле. Но все же Плиний мог хвастаться своими согражданами: «Они, несомненно, превзошли все народы в доблести».

Однако римские солдаты одержи вали победы и над теми народами, представители которых превосходили их размером, весом и силой. Превосходство римлян в области вооружения уже не было столь заметно, когда римляне столкнулись с «варварами», особенно варварами северными, после того как последние научились дисциплине, уверенности духа и практическому военному искусству не хуже, если не лучше самих римлян. Жители северных европейских широт всегда превосходили южан в росте, весе, силе и той таинственной субстанции, что зовется жизненной силой. Поэтому есть антропологическое правило, что северяне всегда побеждают южан; в Южном полушарии, конечно, все наоборот, что мы видим на примере войны южноамериканских республик (Чили против Перу). В Европе в качестве примеров я могу указать хотя бы на то, что скандинавские северяне завоевали Нормандию, а норманны-французы победили англичан. Редкие исключения легко объяснить. Гений Божественного Цезаря привел к победе его римлян над галлами и подчинению последних. Для Наполеона дорога на Берлин оказалась открытой. Но такие монстры разума, как двое последних, появляются на свет не часто, и для того, чтобы повторить такое, человеческой природе надо передохнуть.

Те, кто непредвзято читает историю, вынуждены будут признать, что жизнь и судьба страны в основном определяются ее размером и силой. Нужно только просчитать, сколько футов и фунтов страна может поднять, и можно будет предсказать ее, так сказать, будущее .