У ручья, воды которого чисты и прозрачны,
Под ветвистым и тенистым оливковым деревом,
Барон Гийом нашел Вивьена.
На теле было пятнадцать ран, таких,
Что от малейшей умер бы эмир.
И он тихо жалеет его:
«Сир Вивьен, несчастье принесла тебе, барон,
Храбрость, что дал тебе Господь!
Не так давно был ты посвящен,
Ты обещал и клялся пред Господом,
Что не станешь убегать с поля боя.
Ты не пожелал нарушить свою клятву.
Потому ты и лежишь убитый.
Скажите, прекрасный сир, могли бы вы поговорить со мной
И поручить свое тело Богу?
Если вы верите в того, кто был распят на кресте,
Могли бы причаститься освященным хлебом, что есть у меня».
Вивьен открыл глаза, посмотрел на дядю
И заговорил с ним:
«О, прекрасный сеньор, – сказал Вивьен барону, —
Я верю, что истинный Бог,
Который сошел на землю спасти свой народ,
Был рожден в Вифлееме Девой
И умер распятым на кресте,
Пронзенный копьем Лонгина,
И кровь его текла по боку.
И за эту кровь Господь его помиловал.
Господи, признаю свою вину, за все беды,
Что совершил с самого рождения, за все грехи прости,
Дядюшка Гийом, дайте мне освященный хлеб».
«Ах! – сказал благородный граф. —
Кто верит, никогда не будет проклят».
Он подбежал к воде омыть свои белые руки,
Вынул из сумки освященный хлеб
И вложил ему в рот.
И он проглотил кусочек.
Потом дух вышел из него, и тело застыло.
Увидел это Гийом и заплакал.
Поднял его на коня,
Желая отвезти его в Оранж.
Так пусть не сложат о нас злую песню, —
Но есть у монсеньора Гийома жонглер;
Во всей Франции не найдется такого прекрасного певца,
А в бою не сыщется более храброго бойца.
Он умеет слагать песни о подвигах,
О временах Хлодвига, первого императора,
При котором в прекрасной Франции уверовали в Господа,
И его сына Флована (Хлотаря), славного воина,
И всех доблестных королей,
До Пипина, прозванного маленьким воякой,
Карла Великого и Роланда, его племянника.
Тайфер, который очень хорошо пел
И великолепно ездил на коне,
Для герцога пел
О Карле Великом и Роланде
И об Оливье и вассалах,
Что погибли в Ронсевале.