Римский период – один из исторических мостов, которые, по всей видимости, связывают один век с другим. Бывают события, которые меняют историю человечества в ту или другую сторону, а бывают времена, память о которых не стирается веками. Именно таков был длительный период существования Римской империи, богатый победоносными завоеваниями. Она объединила под своей властью огромные территории и простояла нерушимо исключительно долгий срок, до тех пор пока орды варваров не вынудили одряхлевшую империю сдаться. При возникновении государства большая часть древних цивилизаций Восточного Средиземноморья все еще переживала свой расцвет, а к ее закату все они исчезли и господствующее положение заняли ранее неизвестные северные расы, наследники великих народов скандинавского бронзового века. О римском оружии и методах ведения войны написано так много, что, возможно, меня простят, если я не заставлю читателя пересечь этот мост, а вместо этого попрошу его последовать за мной вниз, в бездну, которую он пересекает, и там поискать немногочисленные существующие ключи к пониманию того, как из оружия варваров бронзового века возникло средневековое оружие.

Средневековые всадники мало чем обязаны римским – почти все, чем они владели, создали тевтоны, победившие римлян. Основной силой имперской армии всегда оставалась пехота – знаменитые легионеры, покорившие полмира. Всадники были элитой и, как всякая элита, не отличались числом; уже ближе к закату у Рима появились многочисленные конные отряды, но все они состояли из варваров-наемников. Именно они и были далекими предками рыцарей, о которых мы еще много будем говорить.

Мы знаем, что во времена Тацита плохо вооруженные и примитивные германцы создали племенные кодексы, содержавшие многие из абстрактных идей, на которых основан рыцарский идеал. В общем и целом эти идеи диктовала сама жизнь – верность сеньору возникла из необходимости верности вождю племени, став более абстрактной идеей. В то же время для германцев иметь вожака, который служил бы примером во всех случаях жизни, а особенно в бою, было жизненно необходимо в ситуации, когда сражения практически не прекращались. Так постепенно воплощаются потребности, а со временем абстрагируются и становятся отвлеченными понятиями, имеющим такое же отношение к философии, как и к реальности. Этот процесс получил свое развитие на протяжении веков, но начался еще в самый дикий и варварский период у народа, которому отвлеченные понятия вообще были неизвестны, просто верность своему лидеру была такой же очевидностью, как и оружие в руках, а позор, связанный с ее нарушением, не менее реальным, чем смерть.

Как мы знаем из истории, в I и II вв. до н. э. многие из тевтонских народов Скандинавии покинули свою родину и, двигаясь на восток и юг от южных берегов Балтики, прошли в глубь Центральной Европы, в Дакию и страну скифов. Они веками жили там, на равнинах в нижнем течении Дуная и в степях Украины, в тех самых местах, где впервые во времена скифского владычества появились всадники, и, в свою очередь, сами стали отличными наездниками. Изменив образ жизни, они изменили и методику сражения, а для этого потребовались новое оружие. Эти люди приспособили для своих целей оружие и доспехи, созданные в Гельветии и Норике (на территории Швейцарии и Австрии). Кажущийся парадокс состоит в том, что варвары-франки, потомки примитивных германских племен, описанных Тацитом, стали катализатором, переплавившим все эти народы, родственные между собой расы готов, лангобардов и вандалов, и превратившим их в нации современной Европы. Мы еще узнаем, как готские всадники III и IV вв. стали прародителями средневековых рыцарей.

Готы, уничтожившие римское владычество в Дакии и затем заполонившие Италию и сам Рим, дрались большими отрядами, сидя на крупных боевых конях. Их защитное вооружение состояло из шлема, кольчужной рубахи и щита; оружием служили длинные копья и широкие мечи, полностью (и по форме, и по назначению) отличавшиеся от колющего оружия римских легионеров. Не меньше отличались эти мечи и от древних листовидных клинков, от которых (минуя короткие этрусские бронзовые и греческие железные мечи) произошло римское оружие. Тогда откуда же они появились? Для того чтобы ответить на этот вопрос, нам придется вернуться к последним пяти векам до нашей эры, поскольку оружие, которое в руках готов и лангобардов опрокинуло власть Рима, уже полностью развилось к тому времени, когда римляне еще боролись с этрусками. Поэтому прежде, чем остановиться на переселении готов и их окончательной победе, нам нужно будет исследовать оружие латенской культуры, названной так по месту, где она впервые была открыта (Ла-Тене).

Между 1874-м и 1881 гг. н. э. восточный конец озера Ньюшатель пересох; шведский археолог Эмиль Вуг нашел в грязевых отмелях остатки деревянных свай, когда-то поддерживавших мост, и развалины множества жилищ, стоявших на платформах, которые опирались на эти сваи. Эти строения находились на самой кромке воды – в бывшем ложе реки, задолго до 1874 г. превращенной в канал. Поднявшись выше по течению, в сторону от отмели (давшей название самому месту – Ла-Тене), Вуг обнаружил еще несколько построек и еще один мост. В грязи, окружавшей свай в Ла-Тене, нашли огромное количество предметов, по большей части сделанных из железа. Там было около 100 мечей, более 200 наконечников копий, большое количество брошей и застежек, несколько железных горшков и много инструментов и приспособлений из железа: топоров, ножей, резаков, кос, а также несколько золотых монет, браслетов и ожерелий. Среди всего этого богатства совсем не было предметов домашнего обихода, которые всегда находили в доисторических жилищах, и, кроме того, никаких вещей, принадлежавших женщинам: ни украшений, ни зеркал, ничего (найденные броши предназначались для мужских плащей). Это полнейшее отсутствие предметов, необходимых в обычной домашней жизни, говорило о том, что здесь был всего лишь военный пост, а найденные там предметы либо хранились в армейском складе, либо предназначались для торговли. Само место служило в этой торговле перевалочным пунктом (жители Гельветии и Норика, находившихся дальше к востоку, были основными поставщиками оружия для всей Европы). Здесь можно провести параллель со множеством археологических материалов, обнаруженных в 1870 г. в ложе реки Соны, близ Шалона-на-Соне. Там стояла древняя Кабиллона, один из основных городов эдуев. Известно, что она служила военной базой и факторией. Найденные в этом месте развалины соответствуют латенским: остатки свай и множество предметов, лежащих вокруг них в грязи. Большая часть обнаруженных в этом месте объектов принадлежала латенской культуре, много было греко-римских предметов, а несколько даже принадлежало к более позднему периоду, к эпохе Меровингов.

Местечко Ла-Тене было особенно важно тем, что находилось на перекрестке между долинами Роны и Рейна, по которым ценные железные изделия экспортировались из Гельветии и Норика на запад. Период, названный по имени этого пункта, грубо говоря, включал в себя последние пять столетий до нашей эры. Иногда его называют ранним, или кельтским, железным веком. Датировка этого времени выглядит приблизительно таким образом: Лa-Тене I (500–300 гг. до н. э.), Ла-Тене II (300–150 гг. до н. э.), Ла-Тене III (от 150 г. до н. э.).

В предыдущей главе мы видели, как в самом конце бронзового века, в период существования гальштаттской культуры, появились мечи, принципиально отличавшиеся по форме от своих предшественников, и как затем их заменили мечи такого же типа, но сделанные из железа. Длинный железный меч латенской культуры, который пришел затем, был прямым предком рыцарских мёчей. Видимо, эти мечи имели мало общего с бронзовыми, от которых сильно отличались своими очертаниями: их края были прямыми и шли почти параллельно друг другу, а затем слегка сужались к одному концу, образуя закругленное острие. Мы знаем, что последние бронзовые образцы предназначались для нанесения рубящих ударов. В то время западные воины начали сражаться на колесницах, а в таком случае мечом трудно сделать что-либо, кроме как ударить противника, к тому же для того, чтобы достать до него, меч должен быть длинным. Таким образом, вполне логично было придумать изделие, отвечавшее вышеперечисленным требованиям. Это одна причина, другая же заключалась в свойствах материала, с которым работали кузнецы и который определял форму их изделий. Из бронзы нельзя отлить очень длинный, плоский и тонкий клинок: он может быть только цельным, а следовательно, и довольно-таки тяжелым. Примером очень длинного бронзового меча может служить лиссенский, но он был при этом очень толстым, узким и предназначался только для нанесения колющих ударов. С железом дело обстоит совсем по-другому. Раскаленный металл не льют в заранее приготовленную литейную форму, а расплющивают молотом; и чем больше по нему бить, тем тверже он становится. Кроме того, при такой обработке он приобретет некоторую гибкость, так что, если его не сделать очень толстым (и слишком тяжелым), то он не подойдет для фехтования, поскольку будет гнуться при прямом ударе. В то же время ширина лезвия позволяла наносить очень эффективные рубящие удары. Иногда мы слышим о том, что железные мечи раннего периода гнулись в бою, владельцам приходилось выпрямлять их, наступая ногой (к примеру, известно, что это случалось в битве при Секстовых водах в 102 г. до н. э., когда римляне под командованием Мария сражались с тевтонами и кимврами). Однако это были издержки начального периода, и довольно скоро кузнецы нашли способ делать не только гибкие, но и упругие клинки, покончив с таким недостатком нового железного оружия.

В этот же самый период (Ла-Тене I) возродилась практика изготовления меча (метод скрепления клинка и рукояти), которая была испробована и отвергнута в бронзовом веке, но в железном отлично зарекомендовала себя и с тех пор использовалась повсеместно. Имеется в виду изготовление хвостовика, представляющего собой одно целое с клинком, на котором впоследствии собиралась рукоять из другого материала. Я думаю, что это также случилось благодаря свойствам нового материала – железо в противовес бронзе и ковка в противовес литью – и методике использования оружия, поскольку при попытке сделать такое крепление на бронзовых изделиях вскоре оказалось, что тонкий хвостовик из этого материала слишком легко ломается. Железный хвостовик делали в виде длинного широкого язычка, а рукоять состояла из трех отдельных частей: крестовины, ручки и навершия. В каждой из них проделывалось отверстие, по форме и размеру соответствующее нужной секции хвостовика; все три части в нужном порядке нанизывались на него так, чтобы нижняя плотно сидела на плечиках меча. Затем короткий кусок хвостовика, который выступал над навершием, жестко заклепывали молотком, и он удерживал всю конструкцию на месте (рис. 25). Теперь видите, что, как бы резко ни рубил клинок и какое бы серьезное сопротивление ни встречал, только сломав хвостовик, можно было заставить рукоять меча рассыпаться. Сделать же это было крайне трудно; защищенный верхними накладками металл не подвергался слишком сильному воздействию при столкновении со щитом, шлемом или клинком противника, так что, если в железе, из которого ковали клинок, не было изъянов, хвостовик мог переломиться только чудом.

Латенские мечи последних пяти столетий до нашей эры в среднем были 36 дюймов в длину или около того, из них 30 дюймов приходилось на сам клинок. Иногда лезвия достигали 2,5 дюйма ширины у рукояти, а к концу сужались до 1⅞ дюйма. Некоторые из них были превосходного качества и сделаны по определенному образцу, которому различные мастера довольно точно следовали. Очень немногие из рукоятей мечей сохранились, и это позволяет предположить, что они, как и более поздние образцы, найденные в датских болотах, часто делались из кости, рога или дерева, которые со временем распадаются и исчезают, в отличие от металлических пластин. Почти все континентальные мечи латенской культуры сейчас состоят только из лезвий и основы ножен; сами по себе ножны чаще всего делались из дерева, покрытого кожей, которое не могло сохраниться хоть сколько-нибудь продолжительное время. Тем не менее иногда ножны все же делали из более прочных материалов: сохранилось несколько экземпляров из бронзы и железа. В Британии мы видим обратную ситуацию, поскольку большая часть ножен этого периода, обнаруженных археологами, была изготовлена из бронзы. Поверхность некоторых бронзовых ножен из Ла-Тене была покрыта тиснением, имитирующим кожу; ни на одной из британских находок следов такой обработки обнаружено не было. По-видимому, этот местный вариант украшения не смог распространиться достаточно широко.

Британские железные мечи образуют отдельный класс, поскольку в общем и целом их клинки были намного тоньше и слабее, чем у превосходных континентальных образцов; несмотря на это, их ножны, как я уже говорил, обычно делались из бронзы и часто украшались удивительно красивым орнаментом; фактически некоторые из них представляют собой те самые восхитительные произведения искусства, о которых я упоминал. Украшения выполнены в особом стиле, присущем кельтам, которые мастерски использовали бегущие узоры из простых на первый взгляд геометрических кривых. Впечатление это обманчиво, поскольку, казалось бы, повторяющийся мотив на самом деле оказывается исключительно сложным, живым и утонченным, как изгибы струй в бегущей воде; он выведен с силой и точностью, которой может достичь только подлинный мастер своего дела. Присмотревшись к образчику настоящего кельтского искусства, мы понимаем, что узор сложно было бы даже воспроизвести карандашом на бумаге, а ведь в данном случае мастер имел дело с металлом! Можно только удивляться сочетанию тонкого художественного вкуса с умением, которое позволило вложить его в бронзовое изделие и превратить в настоящее произведение искусства, достойное встать в один ряд с работами, имеющими мировое значение. После этого уже довольно трудно говорить о «диких и варварских» племенах древних кельтов, даже если больше ничего не знать об их религии, культуре и быте.

В большинстве случаев континентальные мечи представляли собой большое и тяжелое оружие, и на всей территории распространения сохраняли примерно одну и ту же форму с незначительными вариациями. Два главнейших типа представлены величественными, хорошо сохранившимися образцами, один из которых был найден в Дании (и теперь хранится в Датским национальном музее в Копенгагене), а другой – в Морингене, в Швейцарии (Национальный музей в Цюрихе). У них много общего, и в то же время они настолько хорошо демонстрируют основные различия между северноевропейским и южноевропейским типом мечей, что я подробно их опишу.

Первый нашли в Зеландии, в болотах Линдхольмгарда, и, возможно, это один из наиболее хорошо сохранившихся мечей латенского периода: по его виду невозможно предположить, что он две тысячи лет пролежал в торфянике. Впрочем, стоит отметить, что для оружия это достаточно благоприятная ситуация – позднее вы еще узнаете о находках, сделанных в датских болотах.

Широкое лезвие меча (3,5 см) очень незначительно (до 3 см) сужается к концу. Говоря о нем, не вполне правильно упоминать об острие, поскольку его, в сущности, нет. Клинок резко заканчивается изящным двойным изгибом с небольшим выступом посередине, а в центральной части лезвия проложены два углубленных канальца, разделенные небольшим ребром. Эти канальцы украшены текстурой, которую образуют тысячи маленьких дырочек, вытравленных на поверхности. Плечики меча сформированы в виде изящного двойного «S», над ними возвышается крестовина. Хвостовик очень длинный и сверху украшен маленьким сферическим навершием из серебра, увенчанным железным блоком пирамидальной формы, на котором заклепана оставшаяся часть стержня. Эта последняя черта предсказывает появление очень похожей практики изготовления рукояти в XIII–XV вв. В нижней части хвостовика находится металлический ободок, изначально являвшийся частью рукояти, возможно окружавший ее в стиле некоторых римско-британских мечей и большинства средневековых, существовавших в XV в. н. э. Ножны от этого меча сохранились, причем на удивление хорошо; они сделаны из двух выпуклых пластин тонкого железа. Они очень просты и не имели никакого орнамента, а подвешивались к перевязи с помощью двух железных колец, одно из которых расположено на ¹/₅ высоты ножен, а другое – на другом конце, примерно 8 дюймами ближе к кончику. Нижняя часть ножен, совершенно квадратная, заканчивается чем-то вроде бронзовой лепнины. Верхняя основа ножен (устье), также бронзовая, примыкает к рукояти так, что возникает ощущение двойной крестовины. В Скандинавии и Северной Германии находили целые ножны или их части того же типа, так что можно предположить, что он являлся характерным для данного района.

Меч из Морингена во многом похож на тот, который я только что описал. Его лезвие больше, но имеет примерно такую же форму, разве что немного резче сужается к широкому кончику в виде лопаточки, а его плечики изогнуты менее круто. От рукояти ничего не осталось, но хвостовик был такой же длины; заклепанному наверху кончику тщательно придали молотком форму небольшой сферы. «Медальон», или верхнее основание ножен этого меча, все еще на месте и говорит о том, что вешали его иначе, чем это обычно делали северяне. Это петля, через которую протягивали ремень, надежно прикрепляющийся к поясу или перевязи. Оковка ножен от этого меча утрачена, но сохранилось множество других – от сходных образцов. Предположительно это результат дальнейшего логического развития «крылатых» образцов, о которых я говорил в предыдущей главе. С изобретением петли для ремня, который поддерживал ножны (в то время как ножны гальштаттских мечей, нужно учитывать, можно было носить свободно, на ассирийский манер), отпала необходимость прицеплять оковку крюком к ноге или локтю для того, чтобы достать оружие. Поэтому крылышки тоже стали излишними; их стали плотно прижимать к нижней части ножен и усложнять форму центральной части оковки (рис. 26). Конечно, это всего лишь теория; мы не знаем точно, использовали ли крылатые оковки таким образом, как это только что было сказано, или в латенский период I они модифицировались согласно моему предположению. Такое умозаключение просто выглядит логическим.

Эти два превосходных экземпляра оружия, найденные в крайних точках района распространения мечей такого рода, находятся как бы на разных полюсах, а между ними расположены множество других, обнаруженных в погребениях или залежах. То, что во времена античности многие из них были уничтожены, – трагедия для археологов. До сих пор не обнаружено материалов этого периода, способных сравниться с датскими, но несколько находок соответствуют информации, содержавшейся в комментарии Орозия, который говорит в своем сочинении, посвященном победе кимвров над римлянами в 105 г.:

«Когда враги захватили два лагеря и огромное количество добычи, содержавшейся в них, они по какому-то странному и новому побуждению уничтожили все, что попало к ним в руки. Одежды разорвали на куски и выбросили, золото и серебро кинули в реку, кольцевую броню сломали на куски, лошадиную сбрую уничтожили, а самих лошадей также швырнули в воду, людям привязали на шеи веревки и повесили на деревьях, так что добычи у победителей оказалось не больше, чем они проявили милосердия к побежденным».

Кстати, стоит отметить, что здесь Орозий ссылается на «кольцевую броню», понятие, о котором мало где упоминается и мало что известно. Это весьма интересный момент, на котором стоило бы остановиться поподробнее, но я не ставлю себе задачи исследовать происхождение и развитие защитных приспособлений иначе как в самых общих чертах: в работах археологов им и без того уделяется большое внимание, а количество трудов по происхождению, истории и изменениям в конструкции средневековых доспехов и вовсе безгранично. Мне же хотелось бы большую часть книги посвятить оружию. Однако вернемся к событиям, которые для археологов имеют огромное значение и которым мы обязаны получением невероятного количества хорошо сохранившегося материала, во многих случаях неизвестного доселе.

Юлий Цезарь, писавший пятьюдесятью годами позже Орозия, об обычаях галлов говорит:

«Когда они решают идти на бой, то обыкновенно посвящают богу Марсу всю добычу, которую надеются получить. После победы они приносят захваченных животных в жертву, а все вещи собирают в одном месте. Во владениях многих племен на священной земле лежат огромные кучи захваченного добра, и практически неизвестны случаи, когда кто-нибудь осмеливался нарушить религиозные установки и принести свою добычу домой или взять что-нибудь из того, что уже лежит в этой куче. Такое преступление наказывается ужасной, мучительной смертью».

И далее: «Во многих государствах можно увидеть груды таких вещей, лежащих в священном месте». Одним из таких мест был Ллин-Кериг, где по прошествии довольно большого времени во время добычи торфа были найдены железные и бронзовые предметы. Очевидно, их не оставили на открытом месте, а бросили в пруд. Обнаружено было несколько мечей, сломанных и не отличавшихся особенно высоким качеством (с узким лезвием, слабым и плохо обозначенным сечением). Другие такие залежи были открыты в Лиснакрогере, и в них обнаружились несколько превосходных ножен и несколько клинков, по размеру меньше обычных.

У ножен более позднего периода можно отметить одну характерную черту: все украшения расположены на петле для ремня, которая теперь занимает центральное положение, причем в верхней и нижней части ножен расположены украшенные орнаментом завершения. В результате в подвешенном состоянии петля оказывается на внешней стороне, в то время как прежде она была внутри. Кроме того, в данном случае узкий ремень с параллельными сторонами расширен как выше, так и ниже петли для того, чтобы нести эти завершения. Этот вариант является предшественником множества ножен позднего железного века, т. е. первых трех столетий нашей эры. Эти британские ножны отличаются и тем, что на некоторых находятся две декоративные бляшки (часто покрытые эмалью), которые крепятся возле рукояти меча; подобные украшения находили на многих северных мечах вплоть до начала эпохи викингов (рис. 27).

В Британии мечи в целом, судя по всему, появились позднее, чем на континенте (лишь немногие были созданы раньше 150 г. до н. э.).

Возможно, что самые поздние из них представляют наибольший интерес, хотя качество украшений на них сильно снижается, а на целиком сохранившемся экземпляре из Дурхема (рис. 28, b) оно настолько плохо, что их можно без преувеличения назвать дешевыми и вульгарными. Тем не менее у этих мечей хороший клинок, явно римского производства. Сохранилось несколько экземпляров с целыми или практически целыми рукоятями; по всему видно, что это римско-британский, а не чисто кельтский тип (на рис. 28, а и 28, с изображены два меча, датируемые I в. н. э.).

В последней главе я описал греческий копис. В этот же период (последние два века до нашей эры) в Скандинавии и на севере и северо-востоке Германии, на землях, которые изначально занимали бургунды, можно было обнаружить оружие, очень похожее по форме на греческое, даже по рукояти довольно странного вида (рис. 29). Я думаю, очень вероятно, что эти мечи произошли от греческих кописов, поскольку в тех районах, где они, по-видимому, использовались чаще всего, торговые пути пролегали вдоль текущих на юг рек Восточной Германии и Польши (таких, как Одер или Вистула). По ним суда могли достичь Паннонии, Дакии и Фракии, жители которых имели тесные контакты с греками. Этот тип меча (его называют «сакс», и это не последнее упоминание о нем) до конца периода господства викингов был популярен на севере и не менял своей формы. В Средние века он был известен под именем «фальчиона», а в более новое время его называли саблей. Поскольку происхождение этого оружия можно проследить вплоть до его древнеегипетского предка, мало кто сомневается в том, что кавалерийская сабля имеет весьма почтенную историю, хотя она известна далеко не всем, по крайней мере в полном объеме.

Прежде чем мы закончим описание мечей этого периода, нелишне будет поговорить и о материале, из которого их делали. Принято считать, что сталь была неизвестна до более позднего периода, но специальные анализы показали, что ее использовали при изготовлении колесниц из Ллин-Кериг, а это позволяет предположить, что то же самое происходило и с клинками мечей. У Плутарха есть интересный комментарий по поводу эффективности кельтских мечей: он говорит, что во время кампании против галлов вынужден был спешно приказать изготовить для большинства своих людей железные шлемы, которые могли бы противостоять варварскому оружию.

Доказательством особой выделки этих мечей могут служить клейма кузнецов, вытисненные на лезвии многих из них. Они сделаны совершенно таким же образом, как и в период с XIV по XVII в. н. э., то есть отштампованы в металле, чаще всего возле рукояти, но иногда и на хвостовике, под ней. Эти знаки имеют различную форму, в основном воспроизводящую фигуры зверей или человека, к примеру вепря или согнувшегося мужчину. На фрагменте меча из Марны, хранящемся в Британском музее, находится глубоко вдавленное изображение половинки луны с человеческим лицом в ней, предвосхитившее популярную немецкую марку XVII в. на тысячу восемьсот лет. Позднее, во время исследования мечей первых трех столетий нашей эры, образцов, найденных в датских болотах, мы еще встретимся с клеймами такого типа, а также с некоторыми другими.

Копье есть копье, вне зависимости от того, когда оно было сделано – в середине бронзового века или в XIX столетии. Здесь мало простора для воображения, и одни и те же формы сохраняются в любой век и в любом месте. Что ни говори, но из сочетания лезвия ножа и палки (именно таково было происхождение первого копья) трудно извлечь нечто новое; основные вариации здесь происходят в области наконечника, да и то их известно довольно ограниченное количество. В латенский период наконечники копий были такого же размера и формы, что и раньше; изменились только декоративные мотивы. Некоторые из них были большими листовидными, некоторые – широкими и больше напоминали острия пик XIX в. (рис. 30). Только один из типов, судя по всему, является характерным исключительно для этого периода: волнообразный наконечник, похожий на малайский крис.

Щит латенского периода преимущественно имел овальную форму. Это ясно отображено на нескольких галльских статуях, а в Британском музее есть маленькая оловянная фигурка, похожая на средневековую эмблему пилигрима и изображающая воина с таким щитом в руках. Похожие два щита были найдены в болотах Хьертспринг (приблизительно 300 г. до н. э.); они изготовлены из дерева и имеют продолговатые выпуклости в центре, такие же, как и на монументах. Видимо, по большей части щиты делали простыми и ничем не украшали, но бывали и исключения: в Британии есть два щита периода Ла-Тене III, оба овальной формы, но, в отличие от континентального варианта, имеющие небольшой перехват в середине. Один из них, найденный в реке Уитем близ Линкольна, довольно велик (3 фута 8 дюймов в длину), другой, из Баттерси (найден в Темзе), меньше по размеру; оба сделаны из бронзы и украшены орнаментом. Слой бронзы находится сверху и очень тонок, видимо, изначально он был подбит несколькими слоями кожи. Важнее всего в этих щитах конечно же украшения. На первом из них типично британский орнамент, который часто встречается на ножнах и упряжи колесниц, но второй можно сравнить с лучшими шедеврами любого времени и любого места. Это не просто превосходный образец работы по металлу: это великое произведение искусства, которое должно стоять в одном ряду с Парфеноном или статуей Давида работы Микеланджело. Невозможно отдать ему должное в описании; не увидев это прекрасное произведение, нельзя понять его очарования. В нем нет ничего агрессивного, боевого; он не очень большой, на нем нет ни драгоценных металлов, ни ювелирной инкрустации. Цвета на нем спокойные, но блестящий румянец бронзы в сочетании с малиновыми эмалевыми вкладками и с легким, артистичным дизайном оставляет незабываемое впечатление. Из всего созданного людьми оружия это самое красивое. Возможно, что археологам предстоит найти нечто еще более чудесное, но это нечто должно быть исключительно прекрасным, чтобы сравниться со щитом из этого славного места.

Судя по всему, в течение всего кельтского бронзового века воины знатного рода вели бои на колесницах. Хотя большинство повозок, найденных в гальштаттских погребениях, было снабжено четырьмя колесами (например, те, что были обнаружены в скифских гробницах и были сделаны между 600-м и 100 гг. до н. э.), изображение двухколесной колесницы на стене шведского склепа бронзового века доказывает, что они были известны в X в. до н. э. как на севере, так и на юге Европы. По свидетельству Полибия, в III в. до н. э. галльский метод ведения сражений заключался не в том, чтобы с начала до конца сражения биться сидя в колеснице, как это делали в Британии четырьмя столетиями позже; вместо этого воины яростно бросались в колесницах на строй противника, осыпая его метательным оружием и при этом стараясь поразить и (желательно) напугать его ревом боевых рогов и грозными криками. После внушительной демонстрации своей мощи и решимости бойцы спешивались и двигались дальше, чтобы сразиться в поединке с вражескими воинами, оставляя колесницы поблизости на тот случай, если придется спешно бежать. Это сильно напоминает поведение героев «Илиады» Гомера.

Описывая битву при Теламоне в 225 г., когда нашествие галлов в Италию удалось повернуть назад, Полибий упоминает воинов, называвшихся «gesatae» (кельтский термин, обозначавший копейщиков). Эти отряды похожи на более поздние ирландские «Fianna» – вольный отряд воинов, живших бродячей жизнью наемников и не служивших никакому конкретному племени. Особенность упоминаемых историком воинов заключалась в том, что они сражались обнаженными. По-видимому, это был древний кельтский обычай, постепенно отмиравший по мере того, как люди становились цивилизованнее. Делалось это не с целью бравады, а для того, чтобы призвать милость божества. Тысячу лет спустя викинги – берсерки вели себя подобным же образом.

Судя по всему, везде, где люди сражались на колесницах, использовался один и тот же метод – воин атаковал противника с помощью лука, дротиков, или метательного копья, или, на близком расстоянии, меча (в Британии сражающийся часто бежал впереди между двумя лошадьми для того, чтобы подобраться к врагу как можно ближе). Второй же (не слуга, а более молодой человек того же социального статуса) в это время правил лошадьми и прикрывал первого своим щитом. Вполне логично будет предположить, что такой способ ведения боя диктовал и форму этого самого щита: без сомнения, в колеснице продолговатый вариант наподобие изделия из Баттерси был куда эффективнее круглого. Интересно, что приблизительно в 1200 г. гиттиты использовали изделия, несколько похожие на британские – они заметно сужались посередине. На рис. 31 (барельеф в храме Рамзеса III, в Фивах) показано, как их использовали.

Как мы уже знаем благодаря тацитовскому комментарию, касавшемуся обычаев германцев, щит был очень почитаемым предметом; считалось высшей степенью позора потерять его или оставить на поле боя. Об этом можно судить по известному высказыванию спартанской женщины, которая, провожая сына на бой, велела ему вернуться «со Щитом или на щите». Однако не все греки исповедовали этот суровый идеал. Ионийский поэт Архилох довольно весело писал:

Греческий щит классического периода имел круглую или овальную форму и был заметно выгнут, что позволяет обеспечить наилучшую защиту. По описанию Гомера можно понять, что эти щиты делали из бронзы, возможно, подбитой кожей (но не «семикожными», как щит Аякса: эти, меньшего размера, должны быть относительно легкими, чтобы ими легко было манипулировать). Рисунок на аттической вазе 480 г. до н. э. (рис. 32) дает вполне ясное представление о том, как они выглядели внутри и снаружи и как их использовали воины. Мужчина вверху слева изготовился к бою; на внутренней стороне щита можно разглядеть широкий ремень, под который продета его рука, но ремешок меньшего размера, который он сжимает в ладони, не виден. Заметно, что щит очень сильно выгнут и по форме напоминает плоскую чашу, увеличенную во много раз. У двух людей, которых вот-вот должны будут атаковать, нет щитов, но тот, что слева, обмотал левую руку своим коротким плащом (круглый предмет, свисающий с его шеи, – головной убор, а не щит). В нижней части картины двоих людей со щитами, по-видимому, атакует тот, у которого есть только меч и плащ. Тот, что в середине, держит щит перед собой так, чтобы он закрывал его целиком, тогда как другой выглядит очень неуклюже, держа свой горизонтально – в классическом для греков положении перед атакой.

Здесь, всего в двух рисованных сценах, можно найти превосходное изображение греческого оружия и узнать, как его использовали; и, поскольку мы знаем, что горцы точно так же действовали своим широким мечом и круглым щитом, можно заключить, что люди бронзового века в общем и целом сражались подобным образом. Вполне понятно, зачем во время атаки щит держали горизонтально, будь то при ходьбе или при беге: если предмет такого размера держать перед собой близко к телу, то колени будут задевать за его нижнюю кромку. Щит нужно держать на отлете, но в положении, когда он всегда готов к защите, в то время как мечом в другой руке можно ударить снизу в защитное приспособление противника или, наоборот, сверху, целясь в шею.

По форме и размеру щит римских легионеров был похож на древнеегипетские, имел нечто общее с кельтскими: он был прямоугольным, высотой от подбородка до колен и закрывал все тело. Для своих целей это был очень эффективный образец, хотя его применение было строго ограничено особенностями пехотной тактики. Римские кавалеристы носили круглый щит меньшего размера, поскольку большим и прямоугольным было бы совершенно невозможно действовать, сидя верхом.

Судя по всему, кельты носили шлемы двух вполне определенных типов: один полностью принадлежащий им, а другой более «классический». Все шлемы первого типа представляли собой вариации на тему круглой шапочки, закрывавшей голову и сделанной из бронзы; на некоторых, найденных в Британии, был еще длинный выступ, торчащий над глазами на манер козырька жокейского головного убора. Другие, обнаруженные во французских захоронениях, напоминают высокие ассирийские шлемы: круглая основа без полей, вверху сужающаяся и сходящаяся к высокому заостренному концу (рис. 33, а). Один из этих шлемов ощутимо напоминает германские «pikelhaube» 1914 г., у которых не хватает только острого выступа (рис. 33, с). Некоторые североитальянские щиты по форме более изящны и похожи на так называемые «celata» конца XV в. Этот шлем лишь слегка расширяется сзади, для того чтобы предохранить основание черепа, и нижний его конец украшен так, чтобы попытаться создать впечатление волос, ниспадающих из-под кромки (рис. 33, b).

Некоторые из наиболее интересных галльских шлемов можно увидеть на скульптурах римского периода. На рис. 34 изображены два из них, с триумфальной арки в Оранже. Как видно, здесь в основе лежат римские шлемы, с типичными лицевыми пластинами и задним щитком, защищающим шею, но украшения в виде рогов и колеса характерны для варваров и известны с древнейших времен. На шлемах бронзового века, найденных в Швеции, обнаружены такие же рога, а колесо, как известно, часто встречалось в то же время как символ, имеющий огромное (хотя и неизвестное нам) значение. В процессе изучения оружия средневекового периода мы постоянно будем сталкиваться с ним, и тем не менее если прогуляться по тротуарам маленьких и больших западных городов, то на граните бордюрного камня по-прежнему можно встретить эти изображения в виде клейма каменотеса. Там же встречаются и различные другие марки, которые во времена викингов красовались на металле клинков. Такова преемственность веков – предметы, которые некогда имели огромное значение, превращаются всего лишь в символы, но все же остаются в памяти.

На основании колонны Траяна мы видим множество шлемов типа, который, по-видимому, был комбинацией римских, с лицевыми и шейными пластинами, и конических галльских: это трофеи, отнятые у пленных даков. Основу составляют ленты, одна из которых идет горизонтально над бровями, а две другие выгибаются вверх и перекрещиваются на макушке. Между ними вставлялись пластины (рис. 35). По большей части от этих римско-галльских шлемов и произошли франкские и шведские шлемы VI и VII вв. Интересно, что очень похожие объекты находили в Персии. Эти предметы, датируемые VI в., практически неотличимы от франкских и явно ведут свое начало из того же источника.

Единственные доспехи, сохранившиеся с того времени, это кольчуга; среди остатков колесниц и другого военного снаряжения латенского периода III, обнаруженных поблизости от Тифенау (Швеция) в 1851 г., находили обрывки из нескольких звеньев. Галльский вождь на статуе I в. н. э., одет в кольчугу, другая изображена среди военных трофеев в Пергануме, а третья – на основании колонны Траяна. Судя по всему, все они делались по единому образцу: длиной до середины бедра, с рукавами до локтя и кольцевым воротом. Этот стиль был популярен вплоть до XI в. Вряд ли кельтские воины носили какие-либо еще доспехи; до сих пор не находили ничего, что позволило бы это утверждать. Конечно, вполне возможно, что они пользовались различными доспехами из кожи, чем-нибудь вроде чрезвычайно эффективных кожаных защитных камзолов XVII в., но от них ничего не осталось бы в земле. Из комментариев римских историков мы знаем, что варвары не слишком полагались на броню, хотя можно поверить, что не все они заходили так далеко, как кимвры, которые перед боем не надевали доспехи, а снимали с себя последнюю одежду и шли на врага совершенно нагими – обычай, который производил огромное впечатление на римлян.

Оловянный варвар из Британского музея одет в короткий килт или пару бриджей, и кроме того, на нем мы видим металлические рукавицы из чего-то, что должно было изображать кольчугу или чешуйки из металла или рога, заходящие друг на друга и закрепленные на тканевой основе.

Мы закончим обсуждение доспехов варваров последних двух столетий до нашей эры вопросом, который поможет нам перенестись поближе к следующему периоду, включавшему в себя Великое переселение народов и конец римского владычества на западе. На юге России (Керчь, Ромны, Волковичи), в скифских могилах IV в. до н. э., обнаружены кипы узких металлических лент или полос с дырочками на одинаковых интервалах, в которые была пропущена металлическая проволока, скреплявшая их так, что они заходили одна на другую. По-видимому, это остатки чего-то вроде традиционных восточных доспехов. В надлежащем месте мы подробно исследуем этот предмет, но возможно, что не так уж бессмысленным окажется следующее допущение: если такие сборные доспехи существовали у скифов еще в 400 г. до н. э., то почему они не могли быть известны кельтам в Дакии, Галлии и Паннонии? На этот вопрос нельзя получить ответ до тех пор, пока не обнаружены веские доказательства верности этой теории, но одна из самых увлекательных сторон археологии заключается в том, что в земле до сих пор лежит намного больше, чем когда-либо было выкопано.