Слово «коррупция» происходит от латинского corrupto, что означает «подкуп».

Коррупция возникла, как только появилось государство. Историки даже знают имя первого борца с этим вечным злом: Уруинимгина, царь Лагаша. Правил он – внимание! – в 2319–2311 годах до нашей эры.

Этот самый Уруинимгина предпринял массу реформ, чтобы покарать взяточничество. Он вообще был любим народом и считался очень справедливым царем, а потому правил недолго. После семи лет правления его государство завоевал царь с еще более тяжким для произношения именем Лугальзаггиси. Короче говоря, период правления первого в истории законодателя и борца с коррупцией был хоть и справедливым, но весьма кратким.

Как и во всем мире, в нашей стране всегда существовали взятки, с которыми всегда боролись. Думаю, что на протяжении истории России борьба со взятками – лозунг беспроигрышный в смысле своей универсальности.

Иван Грозный, например, ввел смертную казнь за чрезмерность во взятках (не за взятки, замечу, а за их чрезмерность). Петр Первый при всем честном народе повесил именно за мздоимство сибирского губернатора Гагарина.

Между тем рядом с Петром трудился не покладая рук Александр Меншиков – ближайший соратник. Так вот Александр Данилович перевел в английские банки аж 5 миллионов рублей. Если учесть, что к концу правления Петра весь бюджет России составлял 10 миллионов, то становится очевидным: Меншиков работать действительно любил.

Пришли большевики. Один из первых большевистских указов от 8 мая 1918 года назывался «О взяточничестве». Представляете? Гражданская война, разруха, ни денег, ни еды, ни нормальной жизни… И тем не менее взятки так новых правителей, извините, достали, что просто надо немедленно бороться с ними.

Коррупция – проблема всемирная.

Скажем, когда в США принимали первую конституцию 1787 года, то решили, что президента и иных больших руководителей можно отлучить от должности, если они берут взятки.

Людовик XIV как-то раз обиделся на своего знаменитого министра Фуке за то, что тот попытался увести у короля любовницу (чисто французская история: cherhes la famme), и велел конфисковать его имущество. Конфисковали, посчитали, прослезились: имущество было оценено в 100 миллионов ливров. Для справки: годовой бюджет Франции в ту пору был чуть поменьше – 84 миллиона.

В общем, так получается, что со времен Уруинимгины начальники всего мира борются с этой самой коррупцией, а поделать не могут ничего.

Мне кажется, что существуют как бы две коррупции.

С одной борются во всех странах на протяжении всей мировой истории буквально все руководители. Создаются комиссии, комитеты, пишутся указы, правители всех времен и народов, строго глядя на сограждан, обещают: «Искореним проклятую!»

Взаимоотношение с этой коррупцией – война, в которой периодически случаются мелкие или крупные победы, когда коррупционеров время от времени хватают за руки, привлекают, а то и – в зависимости от эпохи – даже казнят.

Другая (точнее, та же самая, но рассмотренная с иной точки зрения) помогает жить государству и решает множество проблем. Когда я услышал, как Михаил Жванецкий в нашей программе «Дежурный по стране» сказал: «Пока есть коррупция, мы хоть понимаем, как решать вопросы», то подумал: в этой шутке есть только доля шутки.

Взаимоотношение с подобной коррупцией – штиль. Ее не замечают, к ней привыкают, постепенно начинают относиться к ней как к чему-то нормальному и естественному.

Подобные как бы две коррупции в мировой истории встречались и встречаются не раз и не два.

Что, Людовик до того, как не поделил женщину с Фуке, не замечал, как живет его министр? Или Петр не видел, как богатеет Меншиков? Или сегодня во многих странах мира – в том числе, увы, и в России – государство не замечает, в каких домах живут чиновники и на каких машинах ездят? Но так выходит, что и Фуке (до поры), и Меншиков, и современные чиновники нужны государству больше, чем НЕ нужна коррупция. Иными словами:

живучесть коррупции, как правило, означает, что начальникам выгоднее иметь коррумпированных чиновников, чем бороться с ними.

Ведь, помимо всего прочего, коррумпированный чиновник выгоден начальству еще и тем, что его очень удобно «держать под колпаком» и в любой момент можно прихлопнуть. Видя, как чиновник нарушает закон, государство как бы стоит в засаде и в нужный момент возникает со своими, абсолютно законными, претензиями.

А почему вообще коррупция так живуча?

Во все времена для человека существовало два варианта решения проблемы, в которой может помочь государство: по закону и, скажем так, «по понятиям».

Еще такого, извините за тавтологию, понятия «по понятиям» не существовало, а проблемы уже решались подобным образом. (Министр Фуке в XVII веке, как и наш Меншиков, свои состояния явно не на внедрении изобретений заработали, а Иван Грозный на взяточников тоже не от плохого характера столь сильно осерчал.)

Во все времена и во всех странах возникали ситуации, когда по закону решать проблему было сложнее и хлопотнее, чем «по понятиям».

Когда у человека появляется выбор: решать свои проблемы по закону или по понятиям, – тогда-то и возникает коррупция.

Не тогда, когда он протягивает взятку, а когда понимает: со взяткой – проще.

Совсем искоренить коррупцию невозможно. Но что можно сделать для того, чтобы ее уменьшить?

Ужесточить борьбу с коррупционерами?

Да. Это важно. Но не это главное.

Главное:

создать такую систему, при которой гражданину решать свои проблемы по закону будет удобнее, проще, легче, быстрее, чем по понятиям.

И тогда наступит справедливость.

О которой и поговорим в следующей главе.