Британский священник Кэмпбелл Морган поведал историю о человеке, чей магазин сгорел во время большого чикагского пожара 1871 года. На следующий день этот человек приехал на руины со столом. Он поставил его на пепелище, а над ним повесил объявление: «Потеряно все, кроме жены, детей и надежды. С завтрашнего утра торговля будет продолжаться, как и раньше».

Реакцией этого человека я поистине восхищаюсь. В чем он почерпнул надежду после тяжелой потери? В обстоятельствах? Конечно нет. В удачном времени для торговли? Нет. В поддержке, оказанной ему собратьями по несчастью? Об этом нет свидетельств. Многие ли смотрят в будущее с такой уверенностью? Если этот человек увидел для себя и своей семьи богатство в будущем, так это потому, что он выбрал – надеяться.

У тех, кто учится на своих потерях, надежда, похоже, заложена в генах. Когда времена тяжелы, эти люди выбирают надежду, зная, что она мотивирует их учиться и превратит из жертв в победителей.

Кое-кто говорит, что надежда – это подход к жизни по принципу «журавля в небе», то есть уход от реальности. Я не согласен с этим утверждением. В книге «Достоинство различия» («The Dignity of Difference») Джонатан Сакс пишет:

«Одним из самых важных различий, которые я уловил в ходе размышлений над еврейской историей, было различие между оптимизмом и надеждой. Оптимизм – это вера в то, что дела пойдут лучше. Надежда – вера в то, что вместе мы можем устроить дела лучше. Оптимизм – пассивная добродетель, а надежда – активная. Не нужно быть смельчаком, чтобы стать оптимистом, но для того, чтобы сохранять надежду, требуется немало храбрости».