По Гоббсу, счастье «состоит в непрерывном движении желания от одного объекта к другому, так что достижение предыдущего объекта является лишь шагом к достижению последующего». Эти шаги предлагают пространственный образ. Это — карта пути, по которому следуют человек или его желание. Обладание может быть материальным, сексуальным, творческим, духовным, любым другим или всеми вместе взятыми. Но главное — не само обладание, счастье от которого преходяще, а движение, перемещение.

Эта линия рассуждения важна для двух линий развития социальной теории. Первая линия — это экономическая теория «маргинальной стоимости», согласно которой субъективная ценность одного и того же типа предмета, полученного при рыночном обмене, имеет неизбежную тенденцию к уменьшению. Такова денежная ценность в компенсации за хорошее поведение детей, о чем говорит Мария Золотухина в главе о детях, деньгах и счастье в США. Денежное пособие, когда оно привязано к требованию вести себя хорошо, быстро обесценивается с точки зрения желаемого родителями результата, и если идти на поводу у детей, то надо платить им все больше и больше. Но на теории маргинальной стоимости построена и рыночная модель потребления и инновации. Например, мода постоянно подбрасывает новые модели и таким образом поддерживает постоянную неудовлетворенность и постоянный рыночный спрос. Другая линия — теория аффекта; она ведет свое начало от Спинозы и в последнее время привлекает значительное внимание антропологов. Аффект — это энергия, порождающая действие, часто несознательное. Но, как показывает Бриан Массуми, аффект невозобновляем. Совершить что-либо «в состоянии аффекта» можно только один раз. Жизнь наполнена аффективными стимулами, но они неравномерны и неповторяемы (допустим, купить «эту сумочку»). Аффект, таким образом, — это не постоянная сила гравитации, как желание и счастье у Локка, а подобный пунктиру переход от одного желания к другому. Как говорит Гоббс, если в этом перемещении человек успешен, он счастлив: «Постоянная удача в достижении тех вещей, которые человек время от времени желает, т. е. постоянное преуспевание, есть то, что люди называют счастьем».

Именно постоянное преуспевание, в гораздо большей степени, чем однократный Клондайк, ассоциируется с «американской мечтой». Ее обыденное, повседневное понимание выражается в формуле «каждое новое поколение живет лучше предыдущего». Эта формула — о том же движении к счастью как о пунктирной линии во времени, понимаемом как прогресс поколений. Но каковы образы этого видения времени как преследования счастья? Поиск образов американской мечты в Google дает совсем не временной результат, а пространственный имидж: дом и автомобиль. За этим — уже пространственным — образом стоит целый мир пространственных понятий, и уже не времени Джефферсона, Франклина и Декларации независимости, а эпохи промышленника Генри Форда, лозунг которого — «автомобиль для каждого» — стал символом «американской мечты» XX века. В топографии счастья американского пригорода, «одноэтажной Америки» именно автомобиль соединяет дом с местом работы, с центрами для шопинга, кинотеатрами, прачечными и т. д. Одноэтажная Америка пространственно выражает при этом и темпоральность социальной мобильности, создание массового среднего класса.

Эта перспектива благополучия, в бесконечной временной перспективе неотъемлемого права человека преследовать счастье, открыта всем. Этнография автомобиля в главе Ростислава Кононенко — не об американцах, а о россиянах, но идиомы независимости, процветания и, самое главное, организации пространства узнаваемы именно в контексте глобальной диффузии образа «американской мечты». Скорость и индивидуальность движения в машине, а не в общественном транспорте предполагает не только топографию счастья «одноэтажной Америки», состоящей из линии «работа — шопинг — дом» (совсем счастье минус пробки), но и новое пространство, освоенное при помощи более дальних путешествий. Это пространство безгранично и открыто бесконечному потреблению и неувядающей новизне обладания. Автомобиль, таким образом, существенно перекраивает и дом, и мир, который оказывается по-новому открытым и советскому автомобилисту, отправляющемуся в отпуск в Крым, и постсоветскому туристу, берущему автомобиль напрокат в Испании или Таиланде.

Если автомобиль создает топографию счастья «одноэтажной Америки» в связях, направленных вовне, то деньги, которые даются детям среднего класса США, формируют эту топографию изнутри. Мария Золотухина описывает, как счастливые дети сбегаются к микроавтобусам мороженщиков, которые летом кружат по американским пригородам. (Продолжая ее анализ, отмечу, что мороженщики высвечивают и «территоризируют» пригороды, как осы территоризируют сад, являясь его топографической проекцией, согласно Делезу и Гваттари.) На тротуаре рядом с домом дети продают домашний лимонад и раскрашенные булыжники из своих садов. Они ходят (а часто развозятся мамами на машинах) по соседям, которым продают домашнее печенье для сбора средств на благотворительность. Не говоря уже о широко известном способе зарабатывания денег детьми в качестве разносчиков газет. Владимир Познер вспоминал на радио «Эхо Москвы», как владелец газетного киоска сказал ему, что платить ему не станет, но предложил по выходным и праздникам стучаться в дома соседей и представляться «я — ваш мальчик-разносчик» в надежде получить чаевые. Эти практики участвуют в формировании особого социального пространства. Сложно себе представить российских детей, продающих что-либо соседям по подъезду. Топография американской мечты — это отдельно стоящий дом, машина, достаток и особая автономность соседей. И, как показывает Золотухина, соседи часто покупают лимонад и печенье — потому что отдают дань стремлению детей заработать собственным трудом.

Деньги — противоречивый маркер счастья. Исторически протестантизм поощряет скромность, откладывание потребления и потребительства во времени, а также, согласно Максу Веберу, инвестиции, а не расточительные траты. Один из главных принципов обращения с деньгами применительно к детям из семей среднего класса, пишет Золотухина, — балансирование между комфортностью и весьма ранней ответственностью, чтобы в будущем этой комфортностью обладать. Именно воспитание в детях рассудительного отношения к деньгам видится основой их будущего преуспевания и счастья. И здесь важны не только траты и заработки, но и моделирование будущей жизни. Один из респондентов Золотухиной отметил: о том, «как устроен мир», он узнавал по игре «Монополия». Идея этой игры сводится к принципу перемещения и накопления — соединяя понятия жизненного пути, пространства и достатка как постоянного выигрыша.

Так же как и сама игра «Монополия», образы «нормальности», которые ассоциируются с американским пригородом, и американские понятия достатка и успеха легко путешествуют по миру, становясь предметами потребления и имитации. В главе Дарьи Терёшиной идет речь об «американской мечте» российских сотрудников международной компании сетевого маркетинга «Амвэй». «Американской» делают эту мечту не столько Америка как страна возможностей и как место успеха, сколько американизированные формулы успешности. «Амвэй» (сокращенное название от American Way — Американский Путь) — это не «путь в Америку», а «идти по-американски», «идти как американец».

В этом марше «по-американски» — топография счастья: не только в самом марше как воплощении игры «Монополия», но и в пространственной структуре торжественных залов, где происходят «праздники успеха». Различие между галеркой, партером и сценой отражает здесь разные степени успешности сотрудников компании, которая определяется через финансовую успешность их деятельности. Наиболее успешные в первых рядах. Но потенциально в первых рядах все; вернее, каждому свой срок. Пространство зала заседаний, с его ярко выраженной иерархией, — ¹- это не застывшая схема неравенства, где каждый сверчок знает свой шесток, а описание времени — прогресса к успеху, потенциально открытого каждому. Праздник успеха — это всемирная карта счастья Уайта в миниатюре, пространственная репрезентация времени, во временной бесконечности которой все равны. Поэтому пространство зала праздников успеха переполнено «любовью к ближнему», а не завистью или ненавистью к успеху другого. Идеология этих праздников успеха отличается от идеологии социального пространства финансовой пирамиды, где успех — это быть впереди за счет тех, кто находится сзади, и от пространства советской очереди, где каждый ненавидит впереди стоящего и равнодушен к тем, кто стоит позади.