Сюсаку Эндо
СУПРУЖЕСКАЯ ЖИЗНЬ
ПРЕЛЮДИЯ
Как-то прошлым летом, в воскресенье, Кэнкити показали карточку девушки. Ничего особенного: девушка как девушка — сидит на диване, облокотясь на валик, в кимоно и натянуто улыбается. Мать и родственники частенько показывали Кэнкити карточки всяких девиц в надежде, что какая-нибудь из них ему понравится и он наконец женится.
— Ну что? Хороша? — спросила мать, сквозь очки внимательно взглянув на сына. — А до чего она тёте Ооя понравилась. Ты не гляди, что худенькая, она — чемпионка по плаванию.
Кэнкити буркнул в ответ что-то невразумительное, отвернулся и стал смотреть на стоявшую в саду огромную банку с водой, где, поблёскивая на солнце, плавали золотые рыбки.
Мать, сидя рядом с сыном, внимательно изучала фотографию. Потом вздохнула и отложила.
Мать вздыхает по поводу каждой фотографии — не то что он. Сколько повидал он уже этих улыбающихся девиц — и в кимоно, и в европейских платьях, и стоящих, и сидящих — каких только хотите. Из этих карточек можно было бы составить не одну колоду карт — правда, из одних дам.
— Всё привередничаешь… чересчур разборчив… Вот останешься старым холостяком — будешь знать! Люди о тебе заботятся, ищут, стараются… Прямо позор!
«Ну, теперь завелась надолго!» — подумал Кэнкити.
Всякий раз, когда он отвергал очередную невесту, приходилось выслушивать длинные нотации. И сейчас ничего нового не жди — старая песня!
— Ты что, решил никогда не жениться?
— Почему же никогда…
— Так получается… — Но вдруг в её глазах вспыхивает догадка. — А-а! У тебя уже есть девушка! Почему же ты скрываешь от матери?
— Я не скрываю… У меня нет никакой девушки… пока нет…
Собственно говоря, он вовсе не прочь жениться. Вот уже пять лет прошло после окончания университета. До тридцати не так далеко. Мать права, конечно, — ему пора завести семью.
Но легко сказать: завести семью.
Встреться ему какая-нибудь хорошенькая девушка, понравься она ему — женился бы, не задумываясь. А вот так выискивать по карточкам невесту просто унизительно. Современному молодому человеку такое не пристало. От этого веет ужасной старомодностью.
Но дело не только в этом. Кэнкити нравится холостяцкая жизнь. По крайней мере ни от кого не зависишь. А заведёшь семью — тогда прощай свобода! Между прочим, сослуживцы в конторе так и говорили холостякам:
— Счастливчики вы — смотреть на вас тошно! Ну ничего, ничего, скоро женитесь, и всё пойдёт к чёрту!
А другие замечали совсем мрачно:
— Что, голубчики, всё о женитьбе помышляете? Иллюзии строите? Ну давайте, давайте! Слышали поговорку «Вступишь в брак — ляжешь в гроб»? Скоро на собственной шкуре всё испытаете.
Кэнкити, имевший о женщинах весьма смутное представление, недоумевал. В чём дело? Семейную жизнь поругивают не только сослуживцы, но и университетские товарищи, успевшие обзавестись семьёй. Все они в один голос твердят, что поторопились, когда можно было ещё погулять.
Кэнкити видел тут некоторое преувеличение, но ему так часто приходилось слышать подобные разговоры, что он невольно забеспокоился.
«Надо подождать с женитьбой. Поживу ещё немного холостяком. Тем более, что нет особых причин спешить».
* * *
Фирма по производству гвоздей, где служит Кэнкити, находится недалеко от Токийского вокзала, в районе Маруноути, и носит название «Тосинкогио». Фирме принадлежат заводы в городах Яхата и Мориока, но за пять лет работы Кэнкити ни разу там не был. С первого дня он трудится в отделе учёта, за что получает двадцать пять тысяч иен в месяц. Так что место у него не хуже, чем у его товарищей по университету, поступивших на службу в другие фирмы.
В восемь утра Кэнкити выходит из дому. До Токийского вокзала он добирается электричкой. Вагоны в это время набиты битком. Едут в основном служащие — их всегда отличишь по белоснежным сорочкам и крахмальным воротничкам, молоденькие конторщицы, иногда — студенты.
После трёх часов работы — обеденный перерыв. Служащие высыпают на дворцовую площадь, где по мутно-зелёной поверхности рва величаво плавают лебеди.
Располагаются прямо на газонах. Всюду слышится смех, разговоры, крики, пение девушек. Их звонкие, как плеск форели, голоса, доносимые ветром, волнуют молодых мужчин.
Кэнкити с упоением следит за девушками. Кто знает, может быть, одна из них — его будущая жена.
Лёжа на траве и уставясь в небо, Кэнкити часто мечтает о ней. Представляет себе, какая она. Чем занимается. Ведь должна же где-то в Японии быть девушка, которая станет его женой. Любопытно на неё взглянуть, хоть одним глазком. Наверно, она совсем девчонка.
Кэнкити смотрит на часы: ещё рано — без двадцати час.
Интересно, что она делает в это время? Обедает? Отдыхает? Или вертится перед зеркалом? А ведь ей наверняка и в голову не приходит, что он, Кэнкити Кусуноки, будет её мужем.
А впрочем, как знать — может, она сейчас тоже о нём думает. Мечтают же девушки о будущих мужьях? Вот и она думает: кто он? Сколько ему лет? Каков он собой? В её представлении он, должно быть, нечто среднее между Юдзо Окаяма и Робертом Фуллером.
Как странно: мужчина и женщина ничего друг о друге не знают, даже не подозревают о существовании друг друга. И вот встречаются и становятся самыми близкими людьми — ближе, чем брат и сестра, ближе, чем родители и дети.
Как-то прочёл Кэнкити у одного европейского писателя такую фразу:
«Многие новобрачные считают себя созданными друг для друга. Какое заблуждение! Они и не подозревают, что их встреча — чистейшая случайность. Такая же, как, скажем, соседство за столиком в ресторане!»
Тут звучала ирония. Автор явно посмеивался над браком. Кэнкити задумался. Пусть встреча будущих супругов — чистейшая случайность. Что из того? Наоборот, в этом-то и кроется великая тайна предопределённости.
Так, в мечтаниях, проходил обеденный перерыв.
Потом в угаре работы мечты таяли и забывались. В ушах стоял стрекот пишущих машинок, обрывки телефонных разговоров. Кэнкити лихорадочно орудовал пером.
В пять часов наступал конец рабочего дня. Бумаги на столиках приведены в порядок, спины распрямлены. Теперь Кэнкити предоставлен самому себе. Он волен делать всё, что ему вздумается.
— Эй, Сибукава-сан, махнём на Синдзюку, выпьем по кружечке пива? — подзадоривает он приятеля за столом напротив.
Два дня подряд Сибукава выпивал с Табэ из финансового отдела и возвращался домой за полночь. Ну, естественно, ему здорово влетело от супруги. Сибукава сам рассказал об этом дружкам.
— Ладно, не дразни! — скорчив кислую мину, отзывается Сибукава. — Знаешь ведь, не могу. Жена меня тогда на порог не пустит.
— А она у тебя, видно, грозная!
— Грозная не грозная, а въедливая: грызть любит… Что ты, баб не знаешь, что ли?.. Впрочем, где тебе знать. Счастливые вы люди, холостяки!
* * *
Счастливые! Счастливые! А кто им мешает стать счастливыми? Кто им мешает развестись? Врут они — вот что! Во всяком случае, чего-то не договаривают.
Но, когда Кэнкити говорил приятелям об этом прямо в глаза, те обычно отшучивались или отвечали что-нибудь вроде:
— Развод — канительная штука. Неохота связываться.
Но Кэнкити не проведёшь. Он отлично понимает, что это просто тактический ход. Видно, в семейной жизни есть что-то очень притягательное, о чём им не хочется говорить. Иначе какой смысл всю жизнь терпеть неволю. Но в чём заключалась притягательность, Кэнкити не знал.
И в минуты, когда он задумывался о женитьбе, его неопытную душу захлёстывали противоречивые чувства. Да разве его одного? Почти все молодые люди испытывают то же. С одной стороны, они стремятся к женитьбе, с другой — боятся её.
Недавно Табэ из финансового, тот самый, что выпивал с Сибукава, признался Кэнкити за чашкой сакэ:
— Знаешь, никак не решусь жениться на Набэсима-кун.
Сумико Набэсима, довольно миловидная девушка из секретариата фирмы, давно встречалась с Табэ. У них уже намечалась свадьба.
— Повздорили? — полюбопытствовал Кэнкити. — Пустяки, помиритесь!
— Да нет! Пойми ты! Я хочу, но боюсь… ведь потом со стыда сгоришь!..
— Со стыда?..
— Ну да! Она ещё не знает…
Табэ любит Сумико, но при мысли, что ей придётся стирать его грязное бельё, он готов провалиться сквозь землю.
— Понимаешь, грязные трусы, кальсоны… — без тени улыбки говорил Табэ. — Я же ей совершенно посторонний человек, не сын, не брат… А увидела бы она меня спящим, какая у меня при этом омерзительная рожа… а ведь когда-нибудь она увидит…
— Не сомневайся…
— Тебе легко шутить — у тебя нет возлюбленной! А вот что ты потом запоёшь. Хотел бы я посмотреть, как ты предложишь любимой девушке постирать свои трусы…
Всё это Табэ выпалил с досадой и залпом выпил сакэ. Кэнкити тоже выпил. Ему хотелось утешить товарища. Но как? Он представил себя женатым на одной из тех девушек, чьи фотографии ему упорно подсовывали. И вот он вручает молодой супруге свои трусы для стирки… От одной мысли об этом ему стало не по себе.
По дороге домой ему вспоминалась то кислая физиономия Сибукава, то слова Табэ.
День был погожий, ясный. Между двумя зданиями плыло большое белое облако. Красное закатное солнце, точно влажный стеклянный шар, медленно пряталось за дворцовым парком.
Кэнкити замедлил шаги. Возвращаться домой не хотелось. В кармане ещё были деньги — остатки недавно полученного жалованья. Будь у него девушка, он бы неплохо провёл сейчас время. «В кино, что ли, махнуть?»
Вспомнилось: где-то здесь, в районе Хибия, демонстрируется нашумевший недавно военный фильм. Кэнкити решил пойти посмотреть. И вдруг чей-то рокочущий бас окликнул его:
— Эй, Кусуноки! Ты куда?
Кэнкити обернулся и вначале даже растерялся, не узнав в полноватом улыбающемся мужчине в очках друга студенческих лет Иноки, но потом страшно обрадовался.
— Иноки! Неужто ты? У тебя такой сияющий вид!
— Ещё бы не сияющий! На сутки отправил жену к родителям. Гуляю на свободе! Благодать!
— Благодать, говоришь?
Иноки был женат всего второй год. Когда же это он успел пресытиться семейной жизнью?
Друзья зашли в первую попавшуюся пивную. Там был включён телевизор. Показывали борьбу сумо. Взоры посетителей были обращены на экран.
— Значит, ликуешь по случаю отъезда жены? — спросил Кэнкити, отправляя в рот горсть солёной фасоли. — Пожалуйста, объясни невежественному холостяку…
— Что тут непонятного? Просто я чувствую себя свободным. Вольным делать всё, что мне вздумается, — объяснил Иноки, облапив пивную кружку. — Конечно, я не поручусь, что жена не испытывает того же.
— Когда ж это вы успели осточертеть друг другу? Не рановато ли?..
— «Осточертеть»! Скажешь тоже! — рассмеялся Иноки. — Нет, живём мы довольно дружно. Я к ней хорошо отношусь, да и она вроде любит меня. Но иногда, понимаешь, хочется побыть одному — я это понял буквально через неделю после свадьбы.
А случилось это так. В тот день, возвращаясь с работы, Иноки сошёл на Синдзюку: здесь у него была пересадка. До дома оставалось три остановки. Жена ждала, но Иноки, вместо того чтобы сесть в электричку, пошёл в город.
— Я побрёл по вечернему Синдзюку… — рассказывал он, блаженно закрыв глаза. — Кругом, прижимаясь друг к другу, прохаживались парочки. А я был совсем один. Зашёл в кабачок, выпил виски. Мне было так хорошо, представить себе не можешь… А ведь это случилось сразу же после свадьбы.
— Ну и как ты всё объясняешь?
— Никак… Женись — узнаешь. Просто нам, мужчинам, не по нутру роль мужа. Душа противится.
Иноки достал из кармана сигареты и закурил.
— Понимаешь, о чём я? Иной раз хочется забыть, что ты — «муж», «отец», хочется быть мужчиной. Женщины видят в нас мужчин, пока мы за ними ухаживаем, а потом мы для них — мужья. Это быстро приедается, как моти на Новый год.
Неожиданное сравнение рассмешило Кэнкити. Но Иноки настойчиво повторил.
— Да, да! Именно моти. Можешь не улыбаться. Вот женишься — вспомнишь мои слова. В один прекрасный день почувствуешь себя так, точно объелся моти.
Показ борьбы сумо кончился. По телевизору шла передача из спортивного бассейна. Показывали фигурное плавание. Девушки в купальниках, убрав волосы под круглые резиновые шапочки, то медленно сходились в воде, то расходились, образуя распускающийся бутон.
— Теперь у девушек в моде заниматься фигурным плаванием, — заметил Иноки, мельком взглянув на экран. — Они прелестны. В наше время девушки куда более гармонично развиты, чем мужчины.
Кэнкити, не слыша его слов, впился глазами и экран. «Вон та… где же я её видел?»
Лицо девушки, плывшей на спине под звуки вальса, показалось ему очень знакомым.
Музыка умолкла. Разгребая руками воду, девушки вышли из бассейна. Одну из них показали крупным планом. Девушка была в белом купальнике, туго облегавшем её фигуру. От неё веяло молодостью, здоровьем.
«Где же я мог её видеть?» — мучительно вспоминал Кэнкити.
Он отпил глоток пива и вдруг хлопнул себя по лбу — вспомнил! Ну, конечно! Это та самая девушка, чью фотографию показывала ему в воскресенье мать. Только там она была в кимоно и сидела в скромной позе, положив руку на валик дивана. Как же её зовут? Ах да, Митико Оуги!
* * *
В этот вечер Митико легла спать, чувствуя в теле приятную усталость. Полдня она провела на тренировке: приближались соревнования по фигурному плаванию.
Но, несмотря на усталость, Митико долго не могла уснуть.
Нынешний день выдался на редкость неудачным: на тренировках всё у неё не ладилось, она никак не могла согласовать движения рук с движениями ног; кроме того, родители снова испортили ей настроение. Последнее время от них только и слышишь: «Хватит тебе плавать, пора выходить замуж». На днях её почти насильно затащили в фотоателье и заставили сняться. Потом эту фотографию будут показывать неженатым мужчинам в надежде, что кто-нибудь из них заинтересуется ею.
Да, когда девушке двадцать три года, есть о чём подумать. Другие девушки, наверно, мечтают о своих будущих мужьях. Но Митико мало занимали эти мысли. Ей казалось, что её замужество где-то ещё очень далеко.
«А всё-таки любопытно, кому попала в руки моя фотография?» — подумала Митико и, рассмеявшись, погасила лампу у изголовья.
