Первый «сюрприз» ждал нас на спуске с перевала. Движущийся впереди колонны бронетранспортер вдруг вздыбился, из-под колес его столбом вырвалось пламя, громыхнул взрыв. Колонна замерла в ожидании обстрела из очередной засады. Боевые машины ощетинились стволами автоматов и пулеметов. Все замерло в тревожном ожидании.

Через несколько минут звенящей тишины в наушниках раздался хрипловатый, взволнованный голос:

– «Чайка», «Чайка», я «Тридцать девятый», поймал мину!

– Как люди? – тревожно спросил начальник мотоманевренной группы майор Александр Калинин.

– Все нормально, раненых нет, только водителю щеку немного рассекло осколком, перевязываем.

– «Тридцать девятый», самостоятельно двигаться можешь?

Ответа долго не было, но на подбитой машине заработал сначала один, а немного позже и второй двигатель. Осторожно, словно боясь споткнуться, бронетранспортер дернулся сначала назад, потом проехал несколько метров вперед.

Остановился. Стало видно, что второго правого колеса нет, словно бритвой срезало вместе со ступицей и тягами. Но машина могла двигаться вперед, а это в бою самое главное.

– «Чайка», я «Тридцать девятый», – раздался в напряженной тишине голос, – двигатели работают нормально, разрешите следовать с колонной дальше?

– Давай, только пойдешь рядом с машиной технического замыкания.

Пока шли эти переговоры, к подбитой машине направились два бойца с носилками и с ними невысокого роста коренастый офицер – врач капитан Алексей Пинчук. Стукнув прикладом автомата по крышке бокового люка и дождавшись, пока его откроют изнутри, он быстро юркнул внутрь. Санитары залегли на дороге, старательно осматривая каждую подозрительную кочку.

А с перевала открывался сказочный вид на раскинувшуюся внизу цветущую долину. После многокилометровой серости горной дороги взгляд наконец-то отдыхал на изумрудной зелени тополиных рощ, только-только успевших сбросить белоснежный наряд садов и расстилающихся на земле виноградников, плотным кольцом опоясывающих кишлаки. Плоские крыши немудреных глинобитных жилищ лишь небольшими островками выделялись на общем фоне буйствующего моря листвы. Не знаю почему, но всегда, когда машина устремлялась по крутой дороге в долину, мне казалось, что еще мгновение, и мы прикоснемся к чему-то необыкновенно волшебному, но всякий раз вместо этого то внезапной засадой, то коварной миной это чувство разрывалось в клочки. И на смену ему приходила бессильная злость к тем, кто мешает жить той или другой по-восточному сказочной долине, кто разрушает и грабит там полунищие кишлаки.

Прошло не более пяти минут, как из бокового люка показался доктор. По сдержанно улыбающимся губам и довольному виду можно было без труда догадаться, что с экипажем все в порядке. Я наблюдаю за его работой давно, и потому мне есть, с чем сравнить.

Однажды на такой же мине подорвалась боевая машина пехоты, и доктор в течение получаса вместе с фельдшером не вылезали из чрева машины. Наружу вынести раненых не представлялось возможным, колонна обстреливалась засевшими в горах бандитами. Закончив свое дело, доктор мешком вывалился наружу. Лицо его за время пребывания в машине осунулось, глаза ввалились.

– Он переживает о каждой нашей ране больше, чем мы сами, и этим обезболивал их нам, – без всякого преувеличения говаривали раненые, отзываясь о врачевательном таланте доктора Леши. Многие из тех, кто прошел через его руки, как о чем-то удивительном вспоминали о том, что уже только одно прикосновение его тонких холодных пальцев, отцовский взгляд голубых глаз вселяли в каждого из них спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. А ведь вера для раненого равноценна жизни.

С момента взрыва не прошло и десяти минут, а колонна уже вытягивалась и, медленно набирая скорость, входила в «зеленку». Дорога, вынырнув из ущелья, вышла на простор зажатой с двух сторон хребтами равнины.

Справа и слева от шоссе, насколько хватало взгляда, раскинулись поля, на которых только-только начинала колоситься пшеница – главное богатство этого горного края. Далеко впереди, залезая уступами в горы, приютился кишлак. Наш путь проходил через селение по кривой и узкой улочке, зажатой высокими глинобитными стенками. Несмотря на то, что утреннее солнце уже поднялось из-за гор и залило долину теплым, золотистым светом, над кишлаком не было видно обычной в это время дымной синевы. Все там словно вымерло, только глухие стены дувалов, окружающие селение по периметру, смотрели на нас выжидающе и угрюмо.

– «Протоны», «Протоны»!.. – послышался в наушниках спокойный голос командира. – Как там обстановка в окрестностях кишлака?

Вертолеты, курсирующие над нами, внезапно изменили направление полета и начали кружить над подозрительно замершим кишлаком.

– «Чайка», я «Протон»! – послышался голос командира звена. – От перевала до перевала чисто.

– Понял вас, спасибо. – И в эфире снова воцарилась звенящая тишина.

Десант готовился к бою, кто его знает, что ждет каждого из нас в этом угрюмом чужом селении. Бойцы открыли боковые лючки и, выставив стволы автоматов наружу, закрепили оружие ремнями, чтобы не дергалось во время движения и особенно при стрельбе. Наводчик главного калибра впился глазами в окуляры прицела и, неторопливо вращая башню, осматривал окрестности.

Колонна двигалась с прежней скоростью, внешне там почти ничего не изменилось, только внутри каждой машины люди замерли в напряженном ожидании.

– «Чайка», я – «Тридцать восьмой», – послышался доклад командира разведвзвода старшего лейтенанта Александра Сапегина, возглавляющего передовое охранение. – Прошел мазар, до кишлака около километра, ничего подозрительного не заметил.

– Внимательней, Иваныч, не торопись!

– Вас понял, продолжаю движение.

Передняя машина сбавила ход. Солнце начало безжалостно припекать, и вскоре броня уже не холодила ладонь, как полчаса назад, а нестерпимо жгла. В машине становилось душно и, чтобы хоть ненадолго охладить тело, бойцы приоткрыли люк.

Высоко над нами кружили два вертолета – наши глаза и основное прикрытие. Признаться, их ровный гул почему-то всегда вселял в нас уверенность в бою и надежду на скорую помощь, что бы ни случилось.

– «Чайка»! Я – «Тридцать восьмой»! Подхожу к околице, – доложил офицер. – Дорога чистая.

– Организуй круговое наблюдение и вышли вперед саперов с собакой, – приказал майор.

Головная машина замерла на месте, остальные встали елочкой на обочине. На середину дороги выскочили несколько бойцов с миноискателями в руках, один из них держал на коротком поводке крупного пса, черного, с желтыми подпалинами по бокам. Звали его Аргус, на счету у него было больше десятка обнаруженных мин.

Собака ластилась к плотному, невысокого роста, крепышу с широким круглым лицом и добродушным взглядом.

Правда, сейчас лицо собаковода выражало нетерпение, желание скорее приступить к знакомому и опасному делу.

Получив задачу, саперы, внимательно осматривая дорогу, двинулись вперед. Бронетранспортер за ними. Дувалы высотой в два человеческих роста медленно сходились, делая путь все уже и уже. Вскоре передняя машина уже с трудом вписывалась в повороты, задевая за стены то носом, то кормой. Казалось, что это была самая настоящая ловушка, в которую «духи» заманили нас, чтобы полегче разделаться.

– «Чайка»! Я – «Тридцать восьмой»! Прошел середину кишлака, ничего подозрительного не заметил, – доложил Сапегин. – Дальше дорога расширяется.

– Удвой внимание. Если и ждет нас где-то «сюрприз», то именно на этом участке, – предупредил Калинин.

Прозвучала команда «Вперед», и колонна медленно потянулась в узкую горловину улочки, петляющей меж незатейливых глинобитных жилищ афганцев.

– «Чайка»! Я – «Тридцать восьмой»! – высоко и тревожно зазвучал голос командира разведвзвода. – Собака вышла из строя, воет и трясет головой. Явно «духи» что-то в пыль подсыпали.

– Я – «Чайка», бери саперов на борт, жди подкрепление.

Прошло несколько томительных минут.

– «Чайка»! Я – «Тридцать восьмой»! – снова прозвучал голос офицера. – Нахожусь на окраине, дорога свобо… – Внезапно доклад Сергея прервался на полуслове.

– «Тридцать восьмой»! «Тридцать восьмой»! Что там у вас, отвечайте?

Эфир напряженно молчал.

– Прибавить скорость, – приказал начальник ММГ. Но все уже без его приказа ускорили движение, насколько позволяла стиснутая глинобитной стеной дорога.

– «Чайка», «Чайка»! Я – «Сорок первый»! – раздался в наушниках голос командира машины, следовавшей за головной. – Вышел из-за поворота, вижу «Тридцать восьмой». Сапегин разговаривает с кем-то из афганцев.

Слава Богу, жив! – облегченно выдохнул Калинин.

– «Сорок первый», подойди ближе, узнай, в чем дело. Пусть Сапегин доложит сам.

– «Чайка»! Я – «Тридцать восьмой»! – тут же послышался голос Сапегина. – Чуть не «поймали» мину. Спасибо – женщина выскочила из калитки, вовремя остановила нас.

– Что за женщина, какие мины?

Не дожидаясь ответа, командир вышел из машины и вместе с переводчиком направился к голове колонны.

Машины замедлили движение, и он без труда их обгонял. Вскоре из-за поворота показался головной БТР.

Впереди, под прикрытием пулеметов, в поте лица трудились саперы. На обочине небольшой стопкой возвышались несколько круглых мин в пластмассовой ребристой упаковке. Старший лейтенант Сапегин, пытаясь объясниться с крестьянкой, размахивал руками, что-то изображал ими, но, видно, разговора так и не получилось. Женщину командир увидел, лишь подойдя вплотную к машине. Она выглядывала из перекошенной дверцы, которая закрывала небольшой проход в дувале. По всему было видно, что на дорогу выходить она не собирается…

– Товарищ майор, – увидев командира, торопливо, словно оправдываясь за задержку связи, начал Сапегин, – вот женщина, которая нас спасла.

Из-за дверного проема на них из-под мелкой волосяной сетки паранджи смотрели перепуганные и в то же время решительно блестевшие глаза. Командир с трудом уловил красивые округлые черты лица женщины, очерченные тонкой тканью. Постаревшими от тяжелой повседневной работы, испещренными морщинами руками она пыталась что-то объяснить недогадливым офицерам, повторяя одну и ту же фразу.

– Рафик Леша – ташакур. – После этого сложила руки лодочкой, раскачивая их из стороны в сторону, словно там был ребенок. Потом она крикнула о чем-то во двор, и к калитке опасливо подбежал почерневший на солнце малыш в обтрепанных шароварах и в резиновых потертых шлепанцах на босу ногу. Женщина гладила мальца по голове и о чем-то ласково щебетала.

Калинин ждал объяснения от разведчика.

– Подобрав саперов, как вы сказали, – начал он, – хотел поставить машину на обочине, чтобы обзор был лучше. Едем тихонько, смотрим за отпечатками шин проехавшей раньше машины. Вроде все нормально, и вдруг из калитки выбегает женщина, машет руками и снова прячется за забором. Честно говоря, я сразу не понял, что она хочет. Остановил машину, подошел к калитке. Стоит за дверцей женщина, что-то говорит на своем языке и руками на дорогу показывает. Вся дрожит, но упорно что-то повторяет. Я хотел уже рукой махнуть на нее, вдруг слышу среди ее лепетания «Рафик Леша». Конечно, с акцентом произнесла она эти слова, но я сразу понял, что она хочет нам помочь, если Леху вспомнила. Дал понять ей, что весь во внимании. Она снова начала что-то говорить, показывая на дорогу. Я подозвал сапера, сказал, чтобы тот, прижимаясь к дувалу, шел вдоль дороги вперед и следил за моими сигналами. Когда боец прошел метров десять-пятнадцать и вступил в тень раскидистой урючины, афганка замахала из стороны в сторону рукой. «Надо остановить», – догадался я и подал знак – остановиться. Наладив миноискатель, боец стал медленно обследовать полотно дороги, и вот результат, товарищ майор: вынули ребята уже три мины, вытаскивают четвертую. И что самое интересное, отпечатки протекторов прошедшей перед нами машины не прерывались, видимо, взрыватель многоразовый, такой же, как и в минах, найденных на перевале. Ведь вы помните, там мина взорвалась не под первой, а под третьей машиной.

– Интересно, интересно, – довольный таким оборотом дела, сказал командир и, взглянув на упакованную в паранджу женщину, спросил: – Откуда доктора Лешу знаешь?

Переводчик повторил вопрос на пушту. Женщина глухо, с дрожью в голосе, начала что-то торопливо объяснять.

– Говорит, что доктор Леша спас жизнь двум ее малышам. Это было с полгода назад. От частого недоедания и изнурительной работы в поле ее два мальчика заболели. Она отдала последнюю овцу мулле, но тот, сколько ни взывал к Аллаху, спасти их не смог, сказал, что на все воля Аллаха. Тогда, взяв детей, она отправилась в город. Пришла только к вечеру. От добрых людей узнала, что русский врач принимает больных бесплатно, но тут же стали пугать, что Аллаху противна помощь безбожника. Но она пошла, что ей оставалось делать. К больнице уже подъехали машины, которые сопровождали доктора в лагерь шурави. Так объяснил бедной женщине привратник и показал на доктора, который, сняв халат, направился к машине. Женщина упала перед ним в пыль и, обливаясь слезами, умоляла спасти ее крошек. Доктор поднял ее, сказал, что посмотрит детей. Первым делом распорядился накормить горемычную семью. Устроил детей в больницу и каждый день навещал их, пока те не выздоровели. А сегодня утром пришли с гор вооруженные люди, которые ругали русских, грозились им небесной карой, а потом начали рыть яму посреди дороги, напротив ее урючины, что-то туда положили и зарыли снова. Сделали они это так, что не осталось никаких следов. Пригрозили людям, что сожгут кишлак, если кто-нибудь из них окажет помощь русским.

– Передай женщине большое спасибо и организуй продуктов, какие есть, пусть вспоминает о нас по-хорошему.

Саперы извлекли еще две мины, и вскоре колонна уже поднималась по серпантину на перевал.

Доктор Леша, откровенно признаться, был нашим живым талисманом, где бы ни были, в какие бы переделки ни попадали. Простой и в то же время удивительный человек, он всегда находил время пообщаться с людьми. Будь то привал после утомительного марша или затишье после боя, он был там, где в нем больше всего нуждались. Порой одного взгляда его голубых, как афганское небо, глаз, одного-двух слов, просто рукопожатия достаточно было, чтобы вновь обрести уверенность в себе, в своих силах. Он никогда не бравировал, но, если было необходимо, под пулями, под минометным обстрелом мог вместе со своими санитарами и раненых подобрать, и фланг своим огнем прикрыть. Не чурался он и черной работы. Вместе со всеми рыл укрытия для своей машины, готовил окоп на случай боя.

Мягкий, простодушный человек, он становился непреклонным даже с командиром, когда дело касалось медицинских предписаний. Поэтому обычно все его требования выполнялись неукоснительно всеми, без особого с его стороны нажима.

Очередной перевал мы прошли без всяких приключений, видимо, «духи» были настолько уверены в успехе своего «гостинца», что так быстро нас не ждали. Выйдя в следующую долину, мы заметили, что душманы начали сопровождать нас дымками сигнальных костров.

Видя это, майор провел экстренное совещание, на котором без обиняков заявил, что дальше дорога сужается настолько, что будет не шире караванной тропы.

– Проводники утверждают, что в двух-трех местах дорога повреждена осыпями. А в том, что наиболее сложные участки будут заминированы, сомневаться не приходится. В дополнение ко всему, в районе кишлака Ислам-Кала «вертушки» нас поддержать не смогут, там низкая облачность. Вот такая, товарищи командиры, обстановка, – закончил он и, отстранившись от карты, оглядел собравшихся пытливым, пристальным взглядом.

Наступила напряженная тишина. Не один десяток раз приходилось пограничной мотоманевренной группе участвовать в высокогорных операциях, и каждая из них была не похожа на другую. А нынешняя – особенно. Прошли немногим более половины пути, а в отряде подбита машина, есть раненые. Накануне вечером командир, доводя задачу предстоящей операции, показал на измученного дальней дорогой афганца, беспокойно вздыхающего во сне. Он сообщил, что завтра в селении Ислам-Кала состоится сборище главарей банд, которые намерены объединиться под знаменем «священной войны». Если это произойдет, то бороться с ними станет намного труднее. Нам предстояло не допустить этого, захватить или уничтожить наиболее ретивых курбаши.

Молчание затянулось. Командир нетерпеливо посмотрел на часы, показывая всем своим видом, что время не терпит.

– Я предлагаю разделить отряд на две части и идти к кишлаку по двум направлениям: со стороны долины и через перевал, – предложил заместитель начальника заставы капитан Сергей Царевский, показывая на карте направление движения колонн.

Ему сразу же возразили несколько человек: зачем дробить силы, не зная численности и намерений «духов»?

– Какие еще будут предложения? – нетерпеливо постукивая карандашом, спросил командир.

Офицеры подошли поближе к карте и, встав вокруг стола, начали тщательно изучать вторую половину пути. Было видно, что долина с ее неширокой, но бурной по нраву речкой меньше всего подходит для движения боевых машин, да и путь по ней был раза в два длиннее. Дорога же через перевал сулила не только быстрое продвижение к цели, но и возможность подорваться на минах «духов» или попасть в засаду. Были высказаны еще несколько малозначительных предложений, больше касающихся построения колонны.

Выждав, пока все выскажутся, командир сделал несколько штрихов на карте и сообщил окончательное решение:

– Основные силы оставляем здесь, на месте настоящей дислокации. Застава капитана Царевского, усиленная минометным взводом, идет через перевал. Его задача – выйти к кишлаку с севера, но это при условии, что «духи» не устроят засаду или минную ловушку, в противном случае в бой с ними не вступайте, а возвращайтесь обратно в долину. Остальные пока занимаются подготовкой лагеря для ночевки. Хочешь не хочешь, ночевать, по всей видимости, придется здесь.

Часа через два после того, как боевики поймут, что на перевал двинулась только часть сил, и снимут наблюдение с лагеря, основными силами ускоренно двинемся вверх по долине. При низкой облачности это может обеспечить нам необходимую внезапность. Душманы просто не в состоянии будут заранее ни дороги заминировать, ни засады выставить, в крайнем случае наиболее подозрительные участки дороги можно будет обойти.

Наша цель: внезапно выйти к кишлаку с юга и окружить его со всех сторон. В дальнейшем действовать по обстановке.

Майор Калинин говорил коротко, резко, подчеркивая отдельные слова жестами рук. Получив задачу, офицеры начали расходиться. Доктор Леша попросил командира, чтобы тот разрешил ему идти с колонной Царевского, и вскоре восемь боевых машин, натужно урча, двинулись в далекий и нелегкий путь.

Приближался полдень, и солнце начинало припекать, да так, что на броне сидеть было невозможно.

Круто беря вверх, дорога врезалась в глинистый косогор и, разрезав его до скалы, терялась далеко вдали за множеством поворотов. Двигались осторожно, внимательно осматривая придорожную пыль и ощетинившуюся верблюжьей колючкой выжженную землю. На пути не попадалось ни одного каравана, ни одного наездника. Дорога словно вымерла, хотя была «джума» – большой базарный день, когда в провинциальный центр стекались не только торговцы и дехкане со всех самых удаленных кишлаков, но и паломники, дервиши и другой люд. Все это настораживало.

Сверив по карте пройденный путь, капитан Царевский в хаосе топографических знаков обнаружил еле приметный красный кружок у перекрестка дорог, который обозначал место паломничества – святое место. «Там уж обязательно должен быть народ, может быть, удастся что-нибудь разузнать», – подумал он. Его тяготила неизвестность, которая в любую минуту могла внезапно прерваться взрывом мины или пальбой из засады. А он должен знать, должен предвидеть, где это может произойти, иначе какой после этого он командир.

– «Тридцать седьмой»! Я – «Тридцать пятый»! – раздался голос командира передовой машины, когда колонна начала спуск с перевала вниз. – В сотне метрах впереди вижу каменную осыпь. С противоположной стороны завала стоит колонна афганских грузовиков, по всей видимости, это караван торговцев.

«Так вот почему никто по пути не встретился, – удовлетворенно подумал Сергей. – Ну, что ж, надо помочь афганцам расчистить путь».

– Фаниль, организуй прикрытие сверху и расчищай завал, подойдут остальные машины, помогут, – приказал он старшему головной походной заставы прапорщику Ахмеджанову.

А сам, остановив машину метрах в двухстах от завала, наблюдал в бинокль, как афганцы, увидев советские боевые машины, бросили работу и кинулись к своим грузовикам, инстинктивно стремясь защитить свое добро. Это неудивительно, ведь торговцам порой приходится проходить до десятка контрольных пунктов, где душманы беззастенчиво облагают купцов своим священным налогом. Поэтому торговцы шли на хитрость. На своих машинах они усиливали рессоры, нашивали борта в два-три человеческих роста и забивали грузовик товарами до последнего предела. Принцип простой: чем больше товаров перевезут за один раз, тем большую получат прибыль. В пути они стараются любые военные отряды объезжать подальше, ведь беззащитных купцов общипывают не только бандиты, но порой и изголодавшиеся правительственные войска.

Увидев, что советские солдаты, став цепочкой, начали разбирать каменный завал, торгаши успокоились и тоже принялись за дело, расчищая осыпь с другой стороны. Работа закипела с новой силой, когда в помощь десанту передовой машины подоспело подкрепление. Пот заливал глаза, но бойцы, смахивая соленые капли выгоревшими до белизны рукавами, торопились. Ведь до наступления темноты надо было возвращаться на базу, а конечная цели была еще не близко. Видя, что первая группа бойцов основательно устала, Царевский вместе с остальными офицерами и старшиной сменил их, отправив в тень, передохнуть.

Доктор Леша как всегда был в ударе, осыпая всех своими колкими шутками. Доставалось всем, но никто на него не обижался. Зато работа стала спориться.

Расчистили уже половину завала, когда кто-то из афганцев, неосмотрительно вынув камень из основания каменной пирамиды, вызвал новую осыпь, в которую попало два человека. Одного из них завалило камнепадом чуть ли не с головой. Подождав, пока осядет пыль, доктор кинулся на помощь пострадавшим.

– Осторожно, ты, черт! – крикнул ему вдогонку Царевский, видя, как тот, не разбирая дороги, понесся вниз по осыпи. Афганцы тоже кинулись на помощь своим товарищам. С помощью доктора выкопали из камней окровавленное тело. Рана, нанесенная острым камнем в висок, была смертельной.

Второй, до половины засыпанный камнями и припорошенный красноватой гранитной пылью афганец, широко раскрывая рот, пытался что-то сказать, но вместо слов раздавалось нечленораздельное мычание. У него голова почти не пострадала. Наполовину размотавшаяся при падении чалма, видимо, смягчила удары каменных осколков, защитив от смерти хозяина. Только плетью висела перебитая рука да сквозь просторную, серого цвета рубашку сочилась кровь.

Леша, освободив афганца из завала с помощью подоспевших на помощь торговцев, осторожно поднял его на дорогу и, расстелив брезент, уложил в тени боевой машины. В это время санитары уже тащили его походную сумку и носилки. Сделав противовоспалительный укол и обработав рану на груди афганца, он принялся за руку.

– Явный перелом, – сказал он своему помощнику, высокорослому санитару.

Тот, сбегав в машину доктора, принес металлическую шину. Раненый то впадал в забытье, то приходил в себя, порываясь встать и уйти к своим оставленным без присмотра, товарам. Доктор Леша силой удерживал его на брезенте. Когда с большим трудом он все-таки наложил шину, раненый, получив большую дозу успокоительного, шумно засопел.

За время, пока доктор Леша занимался раненым афганцем, совместная работа была завершена и, встретившись в узком проходе, наши солдаты и афганцы радостно улыбались, похлопывая друг друга по плечу.

К доктору подошел невысокого роста афганец, с черной, клинышком, бородой и крючковатым лицом. По одежде сразу можно было определить, что это не меньше как глава каравана или самый богатый купец. В отличие от большинства своих земляков, он был одет наполовину по-европейски, наполовину по-афгански. Золотой массивный перстень на большом пальце дополнял образ этого довольного жизнью торговца.

– Торговец Назир, – перевел слова афганца сержант, таджик Сахиб. – Он спрашивает, сколько их торговая община должна русскому доктору за лечение.

Торговец в доказательство своих благих намерений достал толстое портмоне и начал отсчитывать зеленые купюры. Отсчитав половину, он протянул толстую пачку доктору. Тот отшатнулся от них как от проказы.

Торговец понял этот жест по-своему и, увеличив пачку вдвое, протянул деньги опять.

– Здесь пятьдесят тысяч афгани, – с обидой в голосе сказал торговец. – Если надо, я возьму у купцов еще.

– Переведи ему, что у нас медицинская помощь бесплатная, – включился в разговор капитан Царевский, видя, что доктор, то краснея, то бледнея, не знает, куда деть руки. – Да добавь им, что это наш долг – помогать афганцам, для этого мы здесь и находимся.

Сержант долго говорил на пушту, видимо, что-то добавив и от себя. Теперь настала пора удивляться торговцу. К благотворительности здесь просто не привыкли. Купец удивленно и растерянно улыбался, еще и еще спрашивая о чем-то переводчика. Только после того как окончательно понял, что над ним не шутят, торговец с радостью спрятал деньги в глубине своих обширных шаровар и принялся всем жать руки, заискивающе улыбаться, а доктора Лешу пытался поцеловать. Когда купец немного успокоился и посерьезнел, он спросил у сержанта-таджика, кто из офицеров здесь старший. Сахиб указал на капитана Царевского. Тогда торговец зашел за машину, чтобы его не видели со стороны афганского каравана, и поманил его за собой вместе с Царевским.

– За добро я обязан платить добром, так учил меня отец, этому учат нас горские обычаи, – издалека начал он. – Сегодня большой базар, и у гробницы святого, что в часе езды отсюда, собралось очень много паломников. Моджахеды собираются напасть на вашу колонну у мазара, они надеются, что во время боя погибнет множество дервишей и дехкан, а оставшиеся в живых разнесут по всей окрестности весть, что вы, «шурави», – осквернители святых мест и враги мусульманской веры. Откровенно говоря, я против вашего пребывания здесь, – искренне признался торговец. – Не будь того, что случилось, мы бы просто разъехались, а там не наша забота, что будет. Воины ислама предупредили всех торговцев, что тех, кто хоть намекнет русским о готовящейся западне, ждет смерть.

Афганец еще раз крепко пожал руку Царевскому и торопливо направился к своим, распорядившись на ходу отнести раненого в одну из машин.

Царевский, озабоченный услышанным, полез в машину, вытащил из сумки карту и, развернув на броне, снова, в который уже раз, пошел по обозначенной на бумаге дороге. Грунтовка, петляя по склону горы, направлялась к неширокой, зажатой двумя скалистыми хребтами долине и разветвлялась лишь возле гробницы святого. «Что же делать? Как обойти это место стороной?» – билась напряженная мысль в голове. О том, чтобы взять слова торговала под сомнение, не могло быть и речи. Были, конечно, случаи, когда они обманывали, но это случалось лишь тогда, когда горские обычаи перечеркивала выгода, возможность за счет лжи набить карманы. Сегодняшний случай был неординарным, и капитан почему-то сразу поверил торгашу, который и от сегодняшней сделки имел немалую выгоду, ведь деньги остались у него в кармане.

Километрах в пятнадцати от завала он по горизонталям на карте определил, что склон горы, прочерченный серпантином дороги, относительно пологий. Там можно попробовать с дороги свернуть и по лощине выйти в долину километрах в десяти от мазара.

Вскоре дорога была полностью освобождена от камней.

Торговцы, поставив свои пестреющие цветами и живописными панно машины впритык к скале, нетерпеливо ждали, когда пройдет колонна. Они еще надеялись засветло попасть на базар.

– По машинам! – пронеслась команда от экипажа к экипажу, и вскоре боевые машины, ощетинившись оружейными стволами, пофыркивая бензиновым и дизельным чадом, пошли по расчищенной дороге в обход засады, к логову душманов.

Вот так только за один день дважды спасло нас от взрывов и погибели врачевательное искусство, добрая и мужественная душа доктора Леши.

Потом были еще десятки походов и боев, за которые наш доктор получал правительственные награды, но на всю жизнь запомнилась операция, описанная выше. Может, и потому, что похожа на небыль. Но, как говорится: на войне как на войне…